разе насчет вызова полиции.
   - Ладно, - сказал Спелз,  когда  я  посвятил  Локкена  в  суть  наших
разногласий. - Сколько вы даете? Локкен смотрел на него с отвращением.
   - Тридцать долларов.
   - Вы же сказали пятьдесят!
   - Я передумал.
   - Заполняйте счет на тридцать, - велел Локкен,  и  парень  скрылся  в
конторе.
   - Вот странно, - сказал я Локкену, - с вами в этой  стране  поступают
по закону, только когда у вас за спиной полицейский.
   Локкен промолчал. Появился Спелз, ворча, что одни новые стекла  стоят
больше тридцати баксов.
   - Хорошо. Я уплачу по кредитной карточке.
   - Мы не принимаем карточки, выданные за пределами штата.
   - Полиция! - Локкен тут же возник рядом, как чертик из коробочки.
   - Че-е-рт, - промычал парень. Я еще заставил его  залить  мне  полный
бак бензина.
   По пути назад Локкен подъехал ко мне и крикнул через открытое окно:
   - Я только что получил новости. Похоже, мне не нужно  больше  следить
за  вами,  -  он  развернулся  и  поехал  по  Мейн-стрит  в  направлении
полицейского участка.
   Я понял, как Хэнк Спелз переделал мотор, когда попробовал въехать  на
холм за мотелем  РДН.  Мотор  заглох,  и  мне  пришлось  остановиться  и
заводить машину несколько раз.  То  же  самое  повторилось  на  холме  с
итальянским пейзажем, и еще раз - когда я спускался с последнего холма в
долину. В четвертый раз мотор заглох уже во дворе, и я бросил машину  на
газоне.
   На обычном месте возле гаража стоял еще один полицейский  автомобиль.
Это был шериф.
   Я подошел к фигуре, сидящей на перилах крыльца.
   - На автостанции все в порядке? - спросил Белый Медведь.
   - Что ты тут делаешь?
   - Хороший вопрос. Заходи, поговорим об этом. Когда я вошел внутрь,  я
увидел, что Белый Медведь сидит рядом с кучей моей одежды.
   - Блестящая идея, - сказал я. - Забери у человека вещи, и  он  никуда
не убежит. Этому вас учат в полицейской школе?
   - Сейчас ты их получишь. Сядь,  -  это  был  приказ.  Я  опустился  в
кресло.
   - Медэксперт позвонил мне пару часов  назад.  Эта  девушка  умерла  в
среду. Через сутки после того, как Пол Кант покончил с собой.
   - И за день до того, как вы ее нашли.
   - Верно, - он уже с трудом скрывал свой гнев. - Мы опоздали на  день.
Мы могли бы и не найти ее, если бы нам  не  сообщили,  что  ты  взял  за
привычку прогуливаться в этих лесах.  Если  бы  мы  подоспели  пораньше,
может, и Пол Кант был бы жив.
   - Может, тогда один из твоих сторожей не убил бы его.
   - Ладно, - он встал и подошел ко мне. Доски  пола  скрипели  под  его
весом. - Ладно, Майлс. Ты хорошо повеселился. Но веселье кончилось.  Так
почему бы тебе  не  покончить  со  всем  этим  и  не  признаться?  -  он
улыбнулся. - Это моя работа, Майлс. Согласись, что я был  терпеливым.  Я
не хотел, чтобы какой-нибудь еврей-адвокат из Нью-Йорка заявился сюда  и
обвинил меня в нарушении всех твоих прав.
   - Посади меня в тюрьму, - сказал я.
   - Я знал, что ты так скажешь. Я давно тебе предлагал.  Теперь  сделай
еще одну вещь, и ты сможешь, наконец, отдохнуть.
   - Я думаю, - горло мое сжалось, как лицо Галена Говра. - Я знаю,  это
прозвучит дико, но я думаю, что тех девушек убила Алисон Грининг.
   Он поднял брови.
   - Она посылала - я думаю, что это она, - те письма. Я видел ее, Белый
Медведь. Она вернулась. В ту ночь, когда она умерла, мы дали клятву, что
встретимся в 1975-м, и я приехал сюда из-за нее, и она... она вернулась.
Я ее видел. Она хочет забрать меня с собой. Она  ненавидит  жизнь.  Ринн
это знала. Она...
   Тут до меня дошло, что Белый Медведь не  слушает  меня.  В  следующую
секунду он действовал быстрее, чем можно было ожидать  от  человека  его
размеров, и выбил из-под меня стул. Я упал и откатился к двери;  ботинок
Белого Медведя врезался мне в бедро.
   - Чертов идиот, - прорычал он. В ноздри мне ударил запах  пороха.  Он
пнул меня в живот, и я сложился пополам. Как в ночь смерти  Пола,  Белый
Медведь склонился надо мной. - Ты думаешь, что выпутаешься, если  будешь
косить под сумасшедшего? Я расскажу тебе о твоей гребаной кузине, Майлс.
Да, конечно, я был там в ту ночь. Мы оба были там, Дуэйн и я.  Но  Дуэйн
ее не насиловал. Это сделал я.  Дуэйн  был  слишком  занят  тобой,  -  я
слушал, боясь даже вдохнуть. - Я ударил ее  по  голове  как  раз  тогда,
когда Дуэйн саданул тебя о камень. Потом я поимел ее. Она только этого и
хотела - сопротивлялась только потому, что ты там был, - он взял меня за
волосы и стукнул головой о пол. - Я не знаю, была ли она жива,  когда  я
кончил. Она морочила меня все лето, маленькая сучка. Может, я даже хотел
убить ее. Не знаю. Но я знаю, что каждый раз, когда  ты  произносил  имя
этой бляди, мне хотелось убить тебя, Майлс. Ты не должен был лезть в это
старое дело, - он снова двинул меня головой о доски. - Совсем не  должен
был в это лезть, - он убрал от моей головы руку и шумно  вздохнул.  -  И
зря ты пытался рассказать об этом, все равно никто тебе не  поверил.  Ты
ведь это знаешь? - я слышал его тяжелое дыхание. - Так ведь? - его  рука
вернулась и снова придавила меня  к  полу.  Потом  он  сказал.  -  Пошли
внутрь. Я не хочу, чтобы нас видели, - он втащил меня в дом и швырнул на
пол. Я почувствовал острую, режущую боль в носу и ушах.
   - Арестуй меня, - сказал я, не слыша собственного голоса. - Она  меня
убьет.
   - Хочешь легко отделаться, Майлс, - я услышал, как его нога двигается
по полу и приготовился к очередному пинку. Потом я услышал, что он пошел
в кухню и открыл глаза. Зажурчала вода. Он вернулся со стаканом.
   Он сел на старый диван и отхлебнул воды:
   - Я хочу узнать кое-что. Как ты себя чувствовал,  увидев  в  ту  ночь
Пола Канта? Как ты чувствовал себя, глядя на этого несчастного педика  и
зная, что все это случилось с ним из-за тебя?
   - Я не делал этого, - сказал я  или  попытался  сказать.  Говр  шумно
вздохнул.
   - Не заставляй меня начинать все  сначала.  Как  же  кровь  на  твоей
одежде?
   - Какая кровь? - я попытался сесть.
   - Кровь. Я порылся в твоем шкафу. Кровь на штанах, и  пара  туфель  с
пятнами крови наверху, - он поставил стакан на пол. -  Сейчас  я  заберу
это все в лабораторию в Бланделле и узнаю, нет ли там крови одной из тех
девушек. У Кэндис Мичальски и Гвен Олсон был тип АБ, а у  Дженни  Странд
тип О.
   - Кровь на одежде? Ах, да. Я тогда поранил руку. В первый  день,  как
приехал. Она попала мне на туфли, пока я вел машину. Должно быть,  и  на
брюки.
   Говр покачал головой.
   - И у меня тоже АБ.
   - Откуда ты знаешь?
   - Моя жена любила благотворительность. Мы с ней каждый год сдавали по
пинте в центр переливания на Лонг-Айленде.
   - Лонг-Айленд, - он опять покачал головой. - У тебя АБ? -  он  прошел
мимо меня на крыльцо.
   - Майлс,  -  окликнул  он.  -  Если  ты  такой  невинный,  почему  ты
торопишься за решетку?
   - Я тебе уже сказал.
   - Бо-о-оже, - он положил назад мои туфли и брюки. Потом опять подошел
ко мне. - А теперь послушай, что я тебе скажу. Уже пошли слухи. Я никому
не буду мешать  прийти  сюда  и  разобраться  с  тобой.  Немного  закона
джунглей тебе не повредит. Мне ты  больше  понравишься  мертвым,  чем  в
тюрьме, приятель. И я не  думаю,  что  ты  так  глуп,  чтобы  попытаться
сбежать от меня. На этой развалюхе ты все равно далеко не уедешь, -  его
нога приблизилась ко мне  и  остановилась  в  дюйме  от  моих  ребер.  -
Понятно?
   Я кивнул.
   - Мы еще увидимся, Майлс. Мы оба получим то, что заслужили.

***

   После того, как я целый час отмокал в  горячей  ванне,  выгоняя  боль
вместе с паром, я поднялся наверх и работал  несколько  часов,  пока  не
увидел, что уже стемнело. Я услышал, как Дуэйн кричит на дочь - сердито,
монотонно, повторяя  какое-то  одно  неразборчивое  утверждение.  И  его
крики, и темнота не давали мне больше работать. Провести еще одну ночь в
старом доме казалось невозможным: я все еще видел ее сидящей возле  моей
кровати и смотрящей на  меня  пустыми  глазами.  Это  была  ее  восковая
модель, пускай  и  в  точности  копирующая  ее  лицо  и  фигуру,  тонкая
оболочка,  под  которой  скрывались  звезды  и  туманности.  Я   отложил
карандаш, достал из шкафа куртку и спустился вниз.
   Начиналась ночь. По небу неслись темные  силуэты  облаков.  Над  ними
висела добела отмытая луна. Холодный ветер, казалось, дул на дом прямо с
той дальней поляны в лесу. Я вздрогнул и забрался в "фольксваген".
   Сперва я хотел просто колесить по дорогам, пока не устану, а  остаток
ночи провести в машине; потом решил заехать к Фрибо и облегчить  забытье
дозой спиртного. Забытье вряд ли обошлось бы дороже десяти  долларов.  Я
задребезжал по 93-му в направлении города, и потом подумал: за это время
новость о  заключении  медэксперта  наверняка  разошлась  по  Ардену.  Я
окажусь или презираемым парией, или объектом охоты. На этом месте машина
заглохла. Я проклял Хэнка Спелза, представив, как возвращаюсь в Нью-Йорк
в неспешном ритме  тридцати  пяти  миль  в  час.  Нужно  поскорее  найти
механика и за любые деньги отремонтировать мотор.  Потом  я  вспомнил  о
восковом лице со скрывающимися за  ним  звездами  и  подумал,  что  буду
счастлив просто добраться до Нью-Йорка живым.
   Наконец я смог завести проклятый мотор. Проезжая по окраине Ардена, я
увидел знакомую тень в окне и выпрыгнул  из  машины,  прежде  чем  мотор
опять успел заглохнуть. Я пробежал по черному асфальту улицы, по  газону
и надавил кнопку звонка Бертильсона.
   Пастор открыл дверь, и на лице его отразилось изумление. Оно было так
же похоже на маску, как и у нее. Он игнорировал тревожные  оклики  жены:
"Кто это? Кто это?"
   - Ну? - он улыбнулся. - Вы пришли за моим благословением? Или  хотите
исповедаться?
   - Впустите меня. Я хочу,  чтобы  вы  меня  защитили.  За  его  плечом
появилось лицо жены, также похожее на маску.
   - Мы слышали об ужасных деталях смерти Мичальски, - сказал  он.  -  У
вас отменное чувство юмора, Майлс, раз вы пришли сюда.
   - Прошу вас, впустите меня. Мне нужна ваша помощь.
   - Я лучше предложу помощь тем, кто примет ее с благодарностью.
   - Я в опасности. Моей жизни грозит опасность. Его жена сощурилась  на
меня из-за плеча супруга:
   - Что ему нужно? Пусть уходит.
   - По-моему, он хочет остаться у нас на ночь.
   - У вас есть долг? - спросил я.
   - У меня есть  долг  в  отношении  христиан.  Вы  не  христианин.  Вы
отступник.
   - Пусть он уходит.
   - Я умоляю вас.
   Миссис Бертильсон от возмущения затрясла головой:
   - Вы отвергли нашу помощь уже не раз, и теперь мы не обязаны помогать
вам. Вы просите, чтобы мы оставили вас у себя?
   - Только на одну ночь.
   - Вы думаете, я смогу заснуть  с  вами  под  одной  крышей?  Закрывай
дверь, Элмер.
   - Подождите...
   -  Отступник!  -  он  захлопнул  дверь.  Секунду  спустя  задернулись
занавески на окнах.
   Беспомощный. Он не может  помочь,  ему  не  хотят  помогать.  История
человека, которого отказались даже посадить в тюрьму.
   Я выехал на Мейн и остановил машину  посреди  пустой  улицы.  Надавил
гудок раз, потом другой. На какой-то  момент  опустил  голову  на  руль,
после  открыл  дверцу.  Рядом  гудела  неоновая   реклама;   надо   мной
прошелестели невидимые крылья. Ничего  не  двигалось.  Не  было  никаких
признаков жизни. В домах и магазинах не  горел  свет;  машины  уткнулись
носами в обочину, как сонные коровы. Я закричал - мне не  ответило  даже
эхо. Опустели и бары, хотя в витринах их  мигала  реклама.  Я  пошел  по
улице в направлении Фрибо, чувствуя, как за мной струится синий туман.
   Камень размером с картофелину ударился о стену. Это могли быть  снова
они, те, кто бросал в меня камни. Я поднял его, вспомнив, как  в  бурные
времена своего брака бил посуду,  и  швырнул  в  самую  большую  витрину
Фрибо. Стекло брызнуло на тротуар.
   Потом опять все стихло. Никто не  кричал,  никто  не  бежал  ко  мне.
Единственным звуком было гудение  рекламы.  Я  задолжал  Фрибо  долларов
пятьдесят, но никогда их не отдам. Пахло  пылью  и  травой  с  полей.  Я
вообразил, как люди, сидящие в баре, затаивают дыхание и прячутся,  пока
я не пройду. Как они сидят за стойкой и лезут под столы.  Мой  последний
шанс.

***

   Утром двадцать первого я проснулся на заднем сиденье автомобиля.  Мне
позволили пережить ночь.  Из  дома  Дуэйна  раздавались  громкие  крики.
Проблемы его и его дочери казались мне ужасно  далекими  и  чужими,  как
проблемы марсиан. Я встал с сиденья, толкнул дверцу и вылез.  Моя  спина
ныла, и я чувствовал острую, настойчивую резь  в  глазах.  Посмотрев  на
часы, я увидел, что до наступления темноты остается тринадцать часов.  Я
не мог убежать. Мой последний день на земле был  жарким  и  безоблачным.
Футах в шестидесяти из-за ограды высунула голову кобыла, глядя  на  меня
бархатными глазами. Большая зеленая муха налетела с  сердитым  жужжанием
на крышу машины, целясь  на  кучки  птичьего  помета.  Все  вокруг  меня
казалось частью воскрешения  Алисон  -  кусочками  головоломки,  которые
легли на место после полуночи.
   Я подумал: если я сяду в машину и  попытаюсь  уехать,  она  остановит
меня. Вихрь листьев залепит ветровое стекло, лианы обовьют  акселератор.
Я видел это  совершенно  ясно,  вдыхал  похожий  на  сперму  запах  сока
растений - и со стоном отдернул руку от крыши "фольксвагена".
   Я не знал, как вынести  напряжение  предстоящих  часов.  Где  мне  ее
встретить?
   С отчаянием солдата, знающего, что сражение состоится  независимо  от
того, готовится он к нему или нет, я решил, где я буду,  когда  наступит
ночь. Где же, как не в том  месте,  где  это  случилось?  Я  ждал  этого
двадцать лет и теперь знал, как все произойдет - как засвистит  ветер  и
лес раскроется, освобождая ее мне на погибель.

***

   Время шло. Я сонно бродил по дому, время от времени удивляясь, почему
не идет Тута Сандерсон, потом вспомнил, что я  ее  уволил.  Я  сидел  на
старой мебели, окунаясь в прошлое. Бабушка закладывала хлеб в печку;  по
радио вещал Орэл Робертс; Дуэйн хлопал ладонью по ручке кресла. Ему было
двадцать, и его зачесанные волосы торчали  наверху  коком  по  тогдашней
моде. Алисон Грининг, четырнадцати  лет,  появлялась  в  двери  (мужская
рубашка, закатанные до колен штаны;  воздух  вокруг  нее  пощелкивал  от
сексуального напряжения) и на цыпочках  проскальзывала  на  улицу.  Наши
матери говорили на  крыльце.  Я  видел,  как  Дуэйн  смотрит  на  нее  с
ненавистью.
   Потом я оказался в спальне, не помня, как  поднялся  по  лестнице.  Я
лежал, вспоминая груди, прижимавшиеся к моему телу -  сперва  маленькие,
потом полные. Она все еще была внизу; я слышал ее легкие шаги в комнате,
слышал, как хлопнула дверь.
   Ты снова влип в прошлом году. Мое лицо горело. Я вошел  в  кабинет  и
увидел листы бумаги, торчащие из мусорного ведра. Разве птицы кашляют? Я
задыхался, воздух казался ватным, густым.
   Я вернулся в спальню и сел на стол, где сидела она.  Я  потерял  все.
Мое лицо застыло, как маска, будто его покрыли слоем бальзама Ринн. Даже
когда я начал плакать, лицо оставалось пустым и застывшим,  как  у  нее,
когда она сидела на этом стуле. Она вошла в меня снова; она была  внизу,
попивая "кул-эйд" 55-го года. Она ждала.

***

   Через несколько часов, когда я сидел за столом и смотрел  в  окно,  я
услышал вопль Алисон Апдаль. Это помогло мне  очнуться.  Она  бежала  по
тропинке к сараю; ее рубашка была разорвана сзади и хлопала. У сарая она
не остановилась, а побежала дальше, через ограду, по  полю,  к  лесу  на
краю долины. Это был лес,  где  Алисон  Грининг  и  я  искали  индейские
курганы. Когда Дровосек одолела невысокий холм и начала спуск в  лощину,
поросшую желтыми цветами, она сорвала рубашку и бросила ее  в  траву.  Я
увидел, что она плачет.
   Потом на тропинке появился Дуэйн в рабочей одежде.  Он  шел  ко  мне,
неся ружье, но, похоже, не  слишком  сознавал,  что  собирается  делать.
Пройдя шагов шесть, он посмотрел на ружье и повернул обратно.  Еще  пара
шагов - и новый поворот в моем направлении. Еще три шага,  опять  взгляд
на ружье и глубокий вздох. Потом он решительно  швырнул  ружье  в  кусты
возле гаража. Я видел,  как  его  губы  выговаривают  слово  "сука".  Он
оглянулся на дом с таким видом, будто хотел  тут  же  сжечь  его.  Потом
посмотрел на мои окна и увидел меня. Сразу же я почуял  запах  пороха  и
обгорелой плоти. Он что-то  сказал,  но  стекло  заглушало  звуки,  и  я
распахнул окно.
   - Выходи, - говорил он. - Выходи, сволочь.
   Я сошел на крыльцо. Он  шел  по  остаткам  газона,  нагнув  голову  и
глубоко засунув руки в карманы. Увидев меня, он изо всех сил пнул холмик
грязи, оставленный шинами моих линчевателей.
   - Я знал, - хрипло прошептал он. - Черт тебя подери. Черт подери баб.
   Я пригляделся. Его состояние было похоже не на вспышку ярости,  какую
я видел раньше, а на подавленный гнев, которому я был свидетелем,  когда
он чинил трактор в сарае.
   - Ты дерьмо. Дерьмо. Ты и ее смешал с дерьмом. Ты и Зак.
   Я сошел с крыльца. От Дуэйна, казалось, идет пар,  и  дотронуться  до
него значило обжечь пальцы. Даже в своем оцепенении я заметил,  в  каком
смятении находятся его чувства.
   - Я видел у тебя ружье, - сказал я.
   - Ты видел и то, что я его бросил. Я бросил ружье. Но думаешь,  я  не
смогу убить тебя вот этими руками? - еще градусов  десять,  и  его  лицо
взорвалось бы и разлетелось на сотню кусков. - Ты думаешь, что так легко
отделался?
   "От чего?" - хотел спросить я, но решил не мешать ему изливать душу.
   - Нет, - сказал он. Он не мог уже контролировать голос, срывающийся в
фальцет. - Я знаю, что делают с такими; как ты, в тюрьме.  Там  из  тебя
выдавят требуху. Ты захочешь поскорее сдохнуть.  А  может,  окажешься  в
дурдоме. Каждый день ты будешь жалеть о том, что еще жив. И это  хорошо.
Такие, как ты, не должны жить.
   Сила его ненависти поразила меня.
   - Так и будет, Майлс. Так  должно  быть.  Ты  вернулся  сюда,  Майлс,
хвастаться передо мной своим чертовым образованием.  Ты  ублюдок.  Я  бы
выбил это из нее, но она сама призналась, - он пододвинулся ко мне, и  я
увидел разноцветные пятна на его лице. - Парни вроде тебя думают, что им
все сойдет с рук, да? Думают, что девушки никогда ничего не расскажут?
   - Тут не о чем рассказывать, - я понял, наконец, о чем идет речь.
   - Тута ее видела. Как она выходила от тебя. Она  рассказала  Реду,  а
Ред - мой друг. Он сказал мне. Я знаю, Майлс. Ты испоганил ее.
   - Я ее не насиловал, Дуэйн, - я с  трудом  верил  в  реальность  этой
сцены.
   - Значит, так? Тогда скажи, что ты сделал. Ты ведь  умеешь  говорить,
так расскажи мне.
   - Она пришла ко мне сама. Я этого не хотел.  Она  залезла  ко  мне  в
постель. Ее использовал кто-то другой. Конечно же,  Дуэйн  не  так  меня
понял:
   - Кто-то другой?
   - Ее использовала Алисон Грининг.
   - Черт, черт, черт! - он выхватил руки из карманов и хлестнул себя по
щекам. - Когда тебя засадят в тюрьму, я сожгу этот дом, я сравняю его  с
землей, я... - он немного успокоился и снова устремил  взгляд  на  меня.
Глаза его, как я впервые заметил, были того же водянистого оттенка,  что
и у его дочери.
   - Почему ты не хочешь застрелить меня?
   - Потому что этого мало. Говорю, ты не отделаешься так легко,  -  его
глаза снова блеснули. - Думаешь, я не знаю про  этого  ебучего  Зака?  Я
знал, что она бегает к нему по ночам. У меня есть уши, и я знаю то, чего
ты никогда не узнаешь, пускай ты  ставил  им  выпивку  и  все  такое.  Я
слышал, как она прокрадывается в дом по утрам. Такая же тварь,  как  все
остальные. Как та, по которой я ее назвал. Все они животные.  Дюжина  их
не стоит одного мужика. Не знаю,  зачем  я  вообще  женился.  После  той
польской сучки я знал о бабах все. Все они твари, такие же, как  ты.  Но
ты мужчина, и ты заплатишь.
   - Ты ненавидишь меня из-за Алисон Грининг? - спросил я. -  За  что  я
заплачу?
   - За то, что это