ость и отпустят меня, но заметил, что она  высунула
голову из воды и глотнула воздуха, вовсе не собираясь меня выпускать.
   Страх охватил меня, и я отчаянно забился. Зак отпустил мои ноги, тоже
отправившись глотнуть воздуха.
   Потом я увидел его в воде прямо перед  собой  и  нанес  удар,  но  он
увернулся и надавил мне руками на плечи, глубже погружая меня в воду.  А
Алисон сзади продолжала давить. С ней одной я бы еще справился, но  меня
держал еще и Зак, и оставалось  только  бороться,  расходуя  драгоценный
воздух. Зак поднырнул под меня и обхватил за  бока,  увлекая  вглубь.  В
шоке я понял, что у него наступила эрекция - горячий  отросток  коснулся
моей ноги.
   В следующее мгновение вода хлынула в  мои  лёгкие,  и  я  понял,  что
умираю.
   И тут их смертельные объятий разжались, Алисон прекратила  сдавливать
меня, и я пулей вылетел на поверхность.
   Потом я держался за камень у берега и натужно кашлял. Вода лилась изо
рта, как рвота. Цепляясь руками, я кое-как выбрался из пруда  на  камни.
Слезящимися глазами я разглядел Зака, выскользнувшего из воды легко, как
угорь. Он обернулся и подал руку обнаженной девушке. "Этот ублюдок  едва
не убил меня, а теперь и в  ус  не  дует",  -  подумал  я  со  смешанным
чувством страха и гнева, и это чувство помогло мне отползти от берега. Я
лежал на камнях, весь дрожа, с обожженной горячим камнем кожей.
   Он сел рядом со мной. Я видел только белый  бок  с  черными  паучьими
волосками.
   - Эй, Майлс! Вы в порядке?
   Я перекатился на спину, все еще кашляя. Когда  я  открыл  глаза,  они
стояли передо мной, заслоняя солнце. Алисон села и погладила мою голову.
   - Убирайтесь, - прохрипел я, пытаясь отодвинуться. - Вы  это  заранее
придумали?
   - Мы же просто шутили, Майлс, - сказал Зак.
   - Бедный Майлс, он чуть не утонул, -  Алисон  легла  рядом  и  обняла
меня, обдав тем же запахом горячей крови. Невольно я взглянул на Зака.
   -  Не  обижайтесь,  -  сказал  он  поощрительно  и  почесал  яйца.  Я
отвернулся и обнаружил перед собой большие мягкие груди Алисон.
   -  Принесите  полотенце,  -  скомандовал  я.  Зак  послушно  встал  и
направился к груде белья. Алисон прижалась ко мне теснее.
   - Это здесь случилось, правда? Вы можете рассказать Заку.  Расскажите
ему все. Он из-за этого и хотел встретиться с вами здесь. Он услышал про
это у Фрибо и решил, что вы с ним поймете друг друга.  Слышали,  что  он
вам говорил?
   Я попытался встать и увидел идущего ко мне Зака. В одной руке у  него
было полотенце, а в другой - раскрытый нож-выкидушка.
   Увидев выражение моего лица, Зак осклабился:
   - Эй, я хотел просто срезать ваш бинт. От него уже никакого толку.
   Я встал, обвязал талию полотенцем и принялся изучать свою левую руку.
Бинт превратился в набрякшую массу, наполовину уже сползшую.  Зак  ловко
срезал его с ладони и размотал оставшееся.
   У  основания  большого  пальца  краснел   треугольник   новой   кожи,
окруженный со всех сторон тонкой красной линией.  Я  осторожно  потрогал
его пальцем. Рана еще саднила, но явно заживала. Зак кинул комок бинта в
кусты и посмотрел на меня все тем же безумным взглядом.
   - Вы мой лучший друг, - сказал  он.  Его  бледное  лицо,  окаймленное
черными индейскими волосами, горело энтузиазмом. - Я верю вам. Мы  можем
быть братьями, - с этими словами он полоснул ножом по своей левой ладони
и протянул ее ко мне, явно побуждая меня приложить к  ней  свою  ладонь.
Алисон, увидев кровь, вскрикнула.
   - Майлс! - заорала она. - Быстрее! К машине! Зак  и  ухом  не  повел,
продолжая глядеть на меня сумасшедшими собачьими глазами.
   - Ты это сделал, - сказал я. - Это ты.
   - Майлс, беги, беги! - рыдала Алисон. Чтобы не видеть его  улыбки,  я
бросился бежать к черному автомобилю. Когда я  рванул  на  себя  дверцу,
что-то выкатилось оттуда и упало в пыль.  Это  была  старая,  на  восемь
унций, бутылка кока-колы.

***

   - Зачем ты это сказал? - спросила она,  все  еще  голая,  с  мокрыми,
потемневшими от воды волосами. Позади нее на камне стоял Зак. Я  не  мог
ответить на ее вопрос. Я был зол на них; я побывал в месте, где  погибла
Алисон, и меня переполняли гнев, боль и обида на них и на  самого  себя.
Все это вместе с пустой бутылкой из-под  коки,  о  которой  говорил  мне
Белый Медведь, навело меня на подозрения и заставило сказать то,  что  я
сказал. Бросив взгляд внутрь машины, я увидел на  заднем  сиденье  среди
всякого хлама одну из граненых стеклянных  ручек,  отвинченных  мною  от
моего стола.
   - Элли, уйди отсюда, - тихо сказал Зак.
   - А почему?
   - Алисон, - сказал я. - Зак в беде. Я прошу тебя  держаться  от  него
подальше.
   - Вы просто не понимаете его.  Никто  не  понимает.  -  Ты,  главное,
помни, что я сказал, - попросил я, слишком  поглощенный  созерцанием  ее
обнаженной майолевской фигуры.

***

   В ту ночь мне снова снился синий  туман,  но  теперь  это  был  пруд,
глубокие воды пруда, где я убил ее, позволил ей умереть, совершил  грех,
которому не было прощения. Во сне я плакал и кричал, и я видел  убийц  -
их фигуры без лиц, крадущиеся к пруду. Я вернулся  туда  и  опять  вышел
оттуда живым - страшная вина, избавить меня от  которой  могло  лишь  ее
возвращение.
   В воскресную ночь я проснулся около двух, дрожа и нюхая  воздух,  как
дикий зверь, и спустился вниз как раз вовремя,  чтобы  успеть  выключить
газ. Повторение случая, казалось бы,  доказывало  механический  характер
неисправности. Разбудил меня и  тем  самым  спас  телефонный  звонок.  Я
говорил Алисон, что не буду отвечать  на  ночные  звонки,  но,  закрутив
ручки на плите и открыв окно, я был как раз в  настроении  поговорить  с
Луковым Дыханием.
   -  Вонючий,  ползучий,  ебучий  козел,  -  начал  я  декламировать  и
продолжал, сочетая хромающий синтаксис с обилием прилагательных, пока он
(она) не повесил трубку. После этого я  пошел  в  кухню,  холодную,  как
могила, помахал газетами, выгоняя газ, и  закрыл  окно.  Завернувшись  в
одеяло, взятое в нижней спальне, я вернулся на кухню, зажег  керосиновую
лампу и приготовил любимый мартини Алисон из джина,  вермута,  лимонного
сока и льда. Потягивая напиток, я сидел возле телефона  и  ждал  другого
звонка.
   Через полчаса, когда я уже хотел отправиться спать, телефон  зазвонил
снова. Я позволил ему прозвонить восемь раз, потом снял  трубку.  Вместо
Лукового Дыхания до меня донесся звук, который я уже  однажды  слышал  -
свистящий, нечеловеческий, как шелест совиных крыльев в воздухе.  Трубка
была холодной, как мой бокал с мартини, и я не мог сказать  ни  слова  -
мой язык словно примерз к гортани. Я положил трубку и  поднялся  наверх.
На следующую ночь мне снова приснился туман, но звонков больше не было -
ни от живых, ни от мертвых.
   В день - это был понедельник - между двумя этими безумными  ночами  я
спустился на ленч и спросил каменнолицую Туту Сандерсон,  как  выключить
газ. Она ткнула обвиняющим перстом в вентиль на трубе.
   - Вот здесь. А что?
   - Буду отключать его на ночь.
   - Хватит меня дурачить, - прошептала она еле слышно, отворачиваясь  и
засовывая руки в карманы кофты. И громче. - Вы устроили в  церкви  целый
спектакль.
   - Я просто ушел. Думаю, без меня там вполне обошлись.
   - Вы испугались того, что сказал пастор?
   - Насколько я понял, он похвалил мой костюм. Я откусил от  гамбургера
и обнаружил, что у  меня  нет  аппетита.  Отношения  с  Тутой  Сандерсон
понемногу превращались в пародию на мою семейную жизнь.
   - Подождите, - окликнул я ее, когда она направилась  к  двери.  -  Вы
знаете парня по имени Зак? Он живет в Ардене. Высокий, весь в веснушках,
с волосами как у Элвиса Пресли. Он дружит с Алисон, зовет ее Элли.
   - Я его не знаю. Если вы собираетесь даром переводить еду, уходите  и
дайте мне закончить работу.
   - О Боже, - я вылез из-за стола и отправился на крыльцо. Там было так
же холодно, как на всех двадцати квадратных ярдах этого дома,  и  это  в
очередной раз наполнило меня  уверенностью,  что  Алисон  исполнит  свое
обещание  и  явится  в  назначенный  срок.  Ее  спасение  будет  и  моим
спасением. В мечтах об этом я забыл о словах Туты Сандерсон, означавших,
скорее всего, что она знает этого парня, но не желает его знать.
   Но чтобы спасение было полным,  мне  нужно  было  кое-что  узнать,  и
звуки, доносящиеся из сарая, говорили, что я  могу  сделать  это  именно
там. Я отвернулся от Туты Сандерсон, вышел из дома и пошел по тропинке.
   Лязг и грохот становились громче по мере моего приближения, и скоро я
мог различить среди них даже сопение Дуэйна. Пробравшись  между  ржавыми
механизмами,  стоящими  и  лежащими   перед   входом,   я   ступил   под
металлическую крышу сарая,  где  Дуэйн  орудовал  разводным  ключом  над
непокорным сцеплением трактора. Его кепка упала с головы и лежала в пыли
рядом с ним.
   - Дуэйн.
   Он не слышал. Лицо его было сердитым, но это могло быть и реакцией на
мое появление и часто встречающимся выражением работающего человека.
   Я повторил его  имя,  и  он  повернул  ко  мне  голову.  Потом  молча
отвернулся и снова принялся за сцепление.
   - Дуэйн, мне надо с тобой поговорить.
   - Иди отсюда. Просто иди отсюда, - он по-прежнему не смотрел на меня.
Я пошел к нему.
   - Черт побери! - выругался он, когда я был от него в пяти шагах.
   - Что случилось?
   - Чертово сцепление, вот  что,  -  буркнул  он.  На  рубашке  у  него
виднелись пятна пота, а на лбу  красовалась  черная  полоса.  -  С  горы
старый М еще едет, а вот в гору... впрочем, какое тебе  до  этого  дело?
Ты, должно быть, думаешь, что сцепление - это что-то из Шекспира.
   - Должно быть.
   - Так вот, мне пришлось разобрать всю эту дрянь по винтику и  смазать
как следует, а от одного этого уже можно свихнуться.
   - Да уж.
   - И все равно батареи уже почти сели, провода сгорели  к  черту,  еще
когда я ездил с ними на пикапе, и вообще все скоро накроется.
   - Да, наверно.
   - Так почему бы тебе не пойти поломать еще какую-нибудь мебель  и  не
оставить меня в покое? - он привстал и начал регулировать ключ.
   - Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.
   - Нам не о чем говорить. После того, как ты вел себя  в  церкви,  тут
никому не о чем говорить с тобой. Во всяком случае сейчас.
   Я молча стоял и смотрел, как он откручивает какую-то гайку, кладет ее
рядом с собой на газету, опять лезет с ключом в сцепление и  разражается
руганью.
   - Что там еще?
   - Все забилось грязью, не вижу резьбы,  -  его  сердитое  лицо  снова
повернулось ко мне. - И то же самое будет через неделю.  Опять  придется
его чинить, - он принялся счищать грязь длинной отверткой.  -  Ну  может
хоть грязи будет поменьше.
   - Я хочу спросить тебя... - я хотел спросить про  Зака,  но  он  меня
прервал:
   - Только не о том, что ты говорил в церкви. Тут не о чем говорить.
   - Алисон Грининг?
   Его лицо посуровело.
   - Ты ведь не спал с ней? - это казалось  невероятным  при  виде  его,
скорчившегося возле трактора, как громадная жаба. - Так?
   - Ладно, - он бросил отвертку и встал. - А что, если и так?  Кому  от
этого было хуже, кроме меня самого? Эта  маленькая  сучка  относилась  к
этому, как к новому комиксу. Только один раз. Потом, когда я  просил  ее
об этом, она смеялась надо мной, - он поглядел на меня в упор.  -  Ты-то
был ее любимчиком. А надо мной она смеялась. Мешала меня с  дерьмом.  Ей
это нравилось.
   - Почему же ты назвал в ее честь дочь?
   Он стал вытаскивать что-то из механизма трактора.
   Руки у него дрожали.
   Конечно. Я знал это уже вчера, когда стоял возле  пожухлых  кустов  и
вспоминал белую рубашку, мелькнувшую между ними.
   - Ты поехал за нами к пруду, так? Я  знаю,  это  вранье,  что  кто-то
услышал крики. Никакие крики от пруда не слышны на дороге.
   Его лицо все больше багровело.
   - Там был кто-то, напугавший нас. Это был ты. А когда ты подумал, что
мы мертвы, ты побежал и вызвал полицию.
   - Нет. Нет, - он стукнул кулаком по сиденью  трактора.  -  Черт  тебя
побери, зачем ты вернулся сюда? Ты и твои истории.
   -  Двадцать  лет  назад  кто-то  рассказал  историю,  как   надо.   И
рассказывает ее с тех пор.
   - Подожди. Кто рассказал тебе про меня и  Алисон?  -  я  не  отвечал,
глядя, как по его лицу разливается ярость.
   - Ты знаешь,  кто  это.  Единственный,  кому  ты  сказал  это.  Белый
Медведь.
   - Что он еще сказал?
   - Что ты ненавидел ее. Но я это знал. Только не понимал, почему.
   - Говр говорил о ней?
   - Не совсем, - сказал я. - У него просто сорвалось... - я посмотрел в
лицо Дуэйну и увидел то, чего не  замечал  еще  минуту  назад:  стыд.  И
испуг. И тут я понял все или хотя бы часть. Я вспомнил кашель  на  одном
конце пруда и тихий свист - на другом.
   - Ты не можешь, - сказал Дуэйн. - Не можешь ничего доказать.
   - Белый Медведь был с тобой, - я еще сам не верил в то, что  говорил.
- Вы оба напали на нас. Потому что оба ее хотели.  Я  помню,  как  Белый
Медведь ходил к нам каждый день и смотрел на нее.
   - Мне нужно собирать трактор. Убирайся отсюда.
   - И все ведь думали, что это я. Даже моя жена так думала.
   Дуэйн поставил на место рычаги и крышку сцепления и начал закручивать
гайки. Он не поднимал на меня глаз.
   - Поговори лучше с Говром, - сказал он. - Я ничего больше не скажу.
   Я почувствовал себя в душной глубине сарая так  же,  как  под  водой,
когда Зак с Дровосеком пытались меня утопить. Я не мог сделать ни  шагу.
Дуэйн всегда был слишком туп, чтобы искусно врать, и  теперь  его  отказ
говорить звучал как признание.
   - Боже, - прошептал я дрожащим голосом.
   Дуэйн склонился над мотором трактора. Уши его пылали. Как  в  таверне
Плэйнвью, я почувствовал поднимающийся во мне гнев  и,  чтобы  заглушить
его, начал цепляться за окружающие меня ощущения: бурая пыль под ногами;
хаос железа  кругом  -  плуги,  бороны  и  еще  что-то,  что  я  не  мог
определить, - громада трактора в углу; чириканье  воробьев  под  крышей;
липкий холод бака с бензином, на который я бессильно опустился;  человек
передо мной, зарывшийся в недра трактора, в пропотевшей грязной рубашке,
пропитанный запахом пороха. Убийца Алисон.
   - Это глупо, - сказал я. - Не знаю, зачем я  заговорил  с  тобой  обо
всем этом.
   Он отложил отвертку и начал руками прилаживать что-то в двигателе.
   - И это не имеет никакого значения. Скоро это не будет иметь никакого
значения.
   Он не двигался.
   - Боже, как странно, - продолжал я. - Я ведь пришел сюда поговорить с
тобой про Зака. И когда ты заговорил о другом, я никак не думал... -  он
резко поднялся, и я подумал, что сейчас  он  бросится  на  меня.  Но  он
отошел куда-то, вернулся с молотком и  начал  стучать  по  трактору  так
яростно, словно видел перед собой не металл, а нечто другое.
   От дома послышался стук двери. Вернулась Тута Сандерсон.
   Дуэйн тоже услышал этот звук, и, казалось, это освободило его.
   - Ладно, ты, сукин сын, спрашивай про  Зака.  Ну?  Ты  ведь  за  этим
пришел? - он изо всех сил саданул по трактору молотком. Лицо его пылало,
готовое взорваться. - Что ты хочешь знать об этом чертовом  ублюдке?  Он
такой же ненормальный, как ты.
   Я опять услышал кашель и свист  той  ужасной  ночи,  увидел  рубашку,
белеющую между кустов.  И  то,  как  они  с  вожделением  двадцатилетних
смотрели на обнаженную девушку, как звезда, блестевшую в темной воде.  И
как потом они избили ослепленного страстью мальчика  и  бросили  его  на
прибрежном камне, прежде чем повернуться к девушке.
   - Так ты хочешь знать все о людях, которые тебя  окружают,  Майлс?  -
Дуэйн почти кричал. - Ты думаешь,  что  так  важно  то,  что  ты  о  них
скажешь? Думаешь, для всех такой подарок то, что ты скажешь? Вокруг тебя
ведь одни дураки, - он густо плюнул в пыль и  нанес  трактору  еще  один
сокрушительный  удар.  -  Ненавижу  таких  как  ты,  Майлс.  Профессора,
писатели, со всеми этими вашими: "То что  я  сказал,  это  не  то-то,  а
то-то", - он еще дважды треснул по корпусу  трактора,  и  что-то  внутри
сломалось. В полной ярости он вскочил, подняв облако пыли. -  Черт,  где
эта штука? - он побежал в самый темный угол сарая и начал рыться в груде
ржавого железа. - Так ты хочешь знать про Зака? Может, тебе  рассказать,
как он заперся в доме, и пришлось ломать двери топором? Тогда  ему  было
девять. Или о том, как он избил старуху в Ардене за то, что она  не  так
на него посмотрела? Тогда ему было тринадцать. Обо всех его кражах? - он
неожиданно нагнулся, как цапля за лягушкой. - Ну  вот,  кажется,  нашел.
Потом этот Гитлер. Я думал, мы выиграли войну, и на этом все  кончилось.
И тут оказывается, что он был отличный парень, и все пошло  бы  здорово,
если бы он сделал то-то и не сделал того-то. И еще один деятель говорит,
что Гитлер рос без матери и от этого вырос таким, - он снова подходил  к
трактору, сжимая в руке какую-то трубку...
   ...кашляя,  расстегивая  в  нетерпении  белую  рубашку,  в   ожидании
сигнального свиста, после которого они бросятся на девушку и устранят ее
власть над ними единственным доступным  им  способом.  Слыша  ее  голос,
спрашивающий: "Разве птицы кашляют?"
   Я услышал его вскрик.  Молоток  полетел  в  одну  сторону,  трубка  в
другую, а сам он с удивившей меня скоростью  вылетел  из  сарая,  сжимая
правой рукой запястье левой. Я пошел за ним - он  стоял  у  входа  среди
залежей ржавого железа, разглядывая содранный с ладони клочок кожи.
   - Не так плохо, - подвел он итог, вытирая руку о комбинезон.
   Сам не знаю, почему я выбрал этот момент, чтобы сказать:
   - Этой ночью газ опять включился.
   - В этом доме все прогнило, - проворчал он. -  Надо  было  давно  его
снести.
   - Кое-кто мне сказал, что это может быть предупреждением.
   - Тебе плевать на все предупреждения, - с этими словами  он  пошел  к
дому, оставив меня мучиться подозрениями, перешедшими уже в уверенность.
***

   Я вернулся в бабушкин дом и позвонил в полицейский участок Ардена.  Я
хотел не обвинять Белого Медведя, а просто  услышать  снова  его  голос,
зная при этом то, что я теперь знал, или мне казалось, что знал.  Я  уже
не чувствовал гнева - я ощущал себя бездонным,  каким  был,  по  слухам,
старый пруд, и спокойным, как его вода. Я помнил, как Белый  Медведь  за
рулем ругал меня за то, что я вспомнил фамилию Грининг, и  говорил,  как
ему хочется оставить это все в прошлом. Это было дело Лараби - оставлять
вещи в прошлом. Но Говра не было, и Дейв Локкен холодно сообщил мне, что
передаст шефу, что я звонил.
   Мой кабинет показался мне очень маленьким. Книги, сброшенные мною  на
пол, перекочевали в угол и спокойно там пылились. Машинка уже стояла  на
полу, и я скинул  вслед  за  ней  все  письменные  принадлежности.  Свои
мемуары я писал карандашом, чтобы поспевать за вихрем мыслей и  образов.
Все свои записи вместе с картотекой я сжег еще неделю  назад.  Где-то  я
читал,  что  птицы  испражняются  перед  полетом,  и  я  сделал  то  же,
освобождаясь от лишнего груза, чтобы стать легче.
   Я часто работал, пока не засыпал за столом. Так случилось и в ночь на
понедельник, когда арденские мужчины пошли в дом к  Роману  Мичальски  и
нарушили план Галена Говра. Я проснулся среди ночи, глаза мои горели, во
рту и желудке ощущался противный вкус,  будто  я  наглотался  сигар.  От
холода, стоящего в комнате, у меня одеревенели ноги и, чтобы размять их,
я подошел к окну. За окном сонно мотала головой белая кобыла. Я поглядел
в сторону леса и опять увидел ее. Она стояла на опушке и смотрела  прямо
на дом. Я не мог отвести глаз, чувствуя,  как  ее  энергия  вливается  в
меня; потом я моргнул, и она исчезла.

Девять

   Утром звук удаляющегося мотоцикла Зака вырвал меня из череды  обычных
кошмаров. Я лежал в сером утреннем свете, ощущая себя  опустошенным.  Во
второй уже раз мысль об Алисон Грининг не приносила мне радости и покоя.
Я был не в той комнате, не в том месте, и  сам  я  был  не  таки