я сунул в карман книгу "Она". Пусть Алисон сопровождает меня.
   Я втиснул "нэш" на стоянку возле церкви и  пошел  к  входу  по  белым
известняковым плитам. У ступенек  церкви  как  всегда  стояли  и  курили
мужчины. Так было и во времена моего детства, но эти мужчины приходились
тем детьми и внуками. Раньше они  носили  строгие  костюмы  из  саржи  и
габардина; теперь костюм  был  на  одном  Дуэйне.  Неизменными  остались
только  знаки  профессии:  тяжелые  мозолистые  руки  и  белые  лбы  над
обожженными солнцем  лицами.  Я  среди  них  чувствовал  себя  городским
чужаком.
   Один из них заметил меня и чуть не проглотил сигарету. Он пробормотал
стоящему рядом легко различимые три слога фамилии Тигарден.
   Потом и я начал узнавать отдельные лица.
   - Добрый день, мистер Корт, -  обратился  я  к  квадратному  мужчине,
похожему на бульдога. Бад Корт имел ферму в миле или двух от Апдалей,  и
они с моим отцом часто рыбачили вместе.
   - Майлс, - сказал он, упорно смотря на сигарету, которую он  разминал
между пальцами, похожими на два небольших банана. - Привет, - у него был
вид епископа, к которому запросто обратился наркоман. - Я слышал, что ты
вернулся, - его глаза заметались по сторонам и с облегчением нашли Дейва
Эгеруда, которого я тоже знал.  Черепашье  лицо  Эгеруда,  заметив  нас,
скривилось. - Вот, поговори с Дейвом, -  Бад  Корт  испарился,  сверкнув
начищенными туфлями.
   Дуэйн, в расстегнутом пиджаке, открывающем широкие красные  подтяжки,
стоял на ступеньках. Его агрессивная поза с выставленными вперед плечами
ясно показывала, что он не собирается меня замечать. Но я пошел прямо  к
нему, минуя расступающихся передо мной людей.
   Подойдя ближе, я услышал его голос:
   - ...и это последнее. Что же  это  делается?  Когда  мясо  падает  до
двадцати семи за фунт, то какая мне выгода выращивать их, да еще с  этим
старым М? - рядом с ним стоял Ред Сандерсон,  который  глазел  на  меня,
даже не притворяясь, что слушает Дуэйна. Сейчас он казался  моложе,  чем
ночью; лицо его собралось в сердитые складки.
   - Я гляжу, у нас тут маскарад, Майлс, - сказал он. Дуэйн взглянул  на
меня. Лицо его побагровело сильнее, чем можно было приписать загару.
   - Я надеялся, что ты придешь сегодня,  -  пробурчал  он,  всем  тоном
говоря: но уже поздно.
   - Я говорю: у нас, похоже, маскарад.
   - Это все, что я с собой привез, кроме джинсов.
   - Мать говорит, что ты закончил играться со старой мебелью.
   За моей спиной кто-то засмеялся.
   - Что это за старый М? - спросил я Дуэйна. Лицо  его  покраснело  еще
гуще:
   - Чертов  трактор.  Чертов  трактор,  у  которого  то  и  дело  летит
сцепление, если тебе это интересно. Если ты разломал мою  мебель,  может
заодно грохнешь и трактор?
   - Ну что, был в лесу? - спросил Ред  Сандерсон.  -  Нашел  что-нибудь
интересное?
   - Что там  насчет  леса?  -  осведомился  мой  кузен.  Ред  продолжал
смотреть на меня. Материнский нос картошкой нелепо торчал на его плоском
лице.
   Какой-то зов сердца заставил всех стоявших внизу потянуться к  входу.
Сперва я думал, что они идут ко мне, потом понял, что начинается служба.
Ред отвернулся, и я остался с абсолютно багровым Дуэйном.
   - Мне нужно поговорить с тобой кое о чем, - сказал  я.  -  Об  Алисон
Грининг.
   - Черт, - простонал он. - Не садись со мной, Майлс, - и он скрылся  в
церкви.
   Я пошел следом. По наитию или по распространившимся слухам все знали,
кто войдет последним,  и  все  головы  повернулись  в  мою  сторону.  На
некоторых  лицах  я  увидел  выражение  ужаса.  Дуэйн   протопал   своей
ковыляющей походкой направо. Я сел на скамью слева, уже обливаясь потом.
   Я чувствовал на себе взгляды их  красно-белых  лиц  и,  отвернувшись,
стал изучать знакомый интерьер. Белый деревянный потолок, белые  строгие
стены, четыре окна с витражами и с норвежскими именами в  основаниях:  в
память Гуннара и Ерана Гундерсонов, в память Эйнара и Флоренс Веверстад,
в память Эммы Яр.  В  алтаре  -  громадное  сентиментальное  изображение
Иисуса со святым Иоанном. Над бледным внимательным  лицом  Иисуса  парил
белый голубь.
   Когда из  своей  дверцы  внезапно,  как  фигурка  в  немецких  часах,
появился Бертильсон, он в первую очередь посмотрел  на  меня.  Телепатия
передалась и ему. Потом началось: вставание и сидение,  душеспасительное
чтение,  пение  гимнов.  Толстая  дама   в   красном   платье   фальшиво
аккомпанировала на органе. Бертильсон смотрел на меня маслеными глазами;
его уши были очень красными. Четверо или пятеро прихожан, сидевших рядом
со мной, постепенно пересели подальше.
   Где-то  под  потолком  сердито  жужжала  муха.  Я  откинулся   назад,
ударившись о спинку скамьи. Сзади на меня таращилось мальчишеское  лицо.
Рот парня был открыт, и из него стекал ручеек слюны.
   После гимна "Бог помогал нам в прошлые  дни"  пастор  пригласил  всех
сесть жестом, каким актер  останавливает  аплодисменты,  и  поднялся  на
кафедру. Потом он достал из рукава платок и промокнул лоб. Потратив  еще
довольно долгое время  на  поиск  нужной  бумаги  в  пачке,  которую  он
водрузил перед собой, он поднял голову и теперь смотрел прямо на меня.
   - Текст для сегодняшнего дня,  -  начал  он  доверительным  тоном,  -
король Иаков, стихи с первого по пятый. "Дети мои,  нет  у  вас  веры  в
Господа Иисуса Христа, Господа славы, ибо если вступит в  собрание  ваше
человек с золотыми кольцами, богач по виду, и войдет вместе с ним бедняк
в рубище..."
   Я опустил голову, жалея, что последовал совету  Белого  Медведя.  Что
толку в этом? Потом я вспомнил, что Белый Медведь сказал мне что-то еще,
гораздо более важное. Я попытался вспомнить, но проповедь отвлекала меня
от мыслей.
   От короля Иакова Бертильсон плавно перешел к  полемике  с  притчей  о
добром самаритянине. "Но это дело имеет и другую сторону, друзья мои,  -
я мысленно застонал и закрыл глаза. - Не будем осуждать самаритянина  за
то, что он видел только одну сторону".
   Потом пастор начал импровизировать, я отвлекся  и  вновь  обратил  на
него внимание, только когда он опять уставился на меня. Его глаза метали
свирепые искры; руки непроизвольно комкали текст проповеди. Я понял, что
он собирается сказать.
   - И разве нет среди нас некоего человека в богатом одеянии, того, кто
прячет под богатым одеянием свою боль? И разве нет среди нас того,  кому
нужна помощь  самаритянина?  Дети  мои,  среди  нас  находится  человек,
который не считает жизнь любого существа Божьим даром, как  считаем  мы.
Человек, вся душа которого вопиет к Богу.  Больной  человек,  дети  мои.
Человек, нуждающийся в нашей христианской любви...
   Это было невыносимо. Муха продолжала жужжать и биться  о  потолок.  Я
встал и, ни на кого не глядя, направился к выходу. В голосе пастора  мне
слышался яд, далекий от христианской любви.  Мне  захотелось  в  лес,  к
деревьям и птицам, к остывшему костру на поляне. Бертильсон  еще  что-то
говорил, требуя моей крови. Я вышел, и все головы опять повернулись  мне
вслед.
   Назад к машине и домой по залитой солнцем дороге.  Я  снял  пиджак  и
швырнул его на заднее сиденье. Мне хотелось раздеться догола и нырнуть в
иглы и мох леса, глядя на нависшие надо мной деревья. Уже у самого  дома
я начал кричать.

Восемь

   Когда я подходил к дому, заиграла музыка. "Я начинаю видеть  свет"  в
исполнении Джерри Маллигена. Мой гнев мгновенно  прошел;  остались  лишь
усталость и безразличие. Моих ноздрей коснулся запах жареного бекона.  Я
шагнул за дверь крыльца, в спасительный холод.
   В дверях кухни появилась Алисон  Апдаль  в  своей  обычной  униформе,
что-то жующая. На этот раз ее майка была голубой.
   - Где вы были, Майлс?  -  я  прошел  мимо  нее  и  рухнул  на  старый
бамбуковый диван. - Ничего, что я включила музыку?
   - Лучше выключи. Я сейчас не  настроен  ее  слушать,  -  я  дрожащими
пальцами убавил громкость до предела.
   - Вы были в церкви, - она заметила мой галстук и брюки от  костюма  и
слегка улыбнулась. - Вы мне нравитесь в этом. Такой старомодный. Но ведь
служба еще не кончилась?
   - Нет.
   - Зачем вы вообще туда пошли? Не думаю, что они были рады вас видеть.
Я кивнул.
   - Они думают, что вы хотели покончить с собой.
   - И не только это.
   - Не давайте им себя запугать. Вы со стариком Говром  в  дружбе,  так
ведь? Он даже приглашал вас к себе.
   - Откуда ты знаешь?
   - Это все знают, Майлс. Но что с того? В этом нет  ничего  такого,  -
она явно пыталась поднять мне настроение.
   - Ладно. Спасибо за снисхождение. Ты  пришла  сюда  только  послушать
пластинку?
   - Я говорила вам, - она потянулась и заложила руки за спину. Если она
и носила белье, то очень тонкое  и  облегающее.  От  нее  опять  запахло
кровью. - Поехали. Зак хочет с вами поговорить.
   - Женщины умеют приказывать лучше генералов, - сказал  я,  вставая  с
дивана.
   Через несколько минут мы уже проезжали мимо церкви.  Звук  пения  был
слышен даже на дороге. Она оглядела ряд машин на стоянке  и  повернулась
ко мне с написанным на лице удивлением.
   - Вы что, сбежали?
   - Вроде того.
   - На глазах у всех?
   - На очень внимательных глазах, - я ослабил узел галстука.
   - Майлс, да вы настоящий ковбой! - она громко рассмеялась.
   - А ваш пастор думает, что  я  маньяк  -  убийца.  Ее  смех  внезапно
оборвался.
   - Нет. Нет, - это прозвучало почти умоляюще. Она сжалась на сиденье и
долго молчала.
   - Куда мы едем?
   - На наше место. Не нужно было вам  уходить.  Они  подумают,  что  вы
издеваетесь.
   Это был более дельный совет, чем у Белого Медведя,  но  он  запоздал.
Она откинулась на сиденье так, что ее голова очутилась на моем плече.
   Меня переполняло столько противоречивых чувств, что от этого простого
жеста я чуть не заплакал. Так мы и ехали к Ардену по  пологим,  нагретым
солнцем холмам. Я уже видел, как она  входит  к  Фрибо,  так,  будто  ее
сандалеты ступают не по доскам, а по красной ковровой дорожке.  На  этот
раз, подумал  я,  нам  обоим  понадобится  покровительство  Зака,  чтобы
попасть туда.
   Но мы поехали не к Фрибо. В миле от Ардена, в месте,  слишком  хорошо
мне знакомом, она привстала и сказала:
   - Налево.
   Я затормозил "наш". Ее голова была повернута, демонстрируя грубоватый
профиль под белой челкой.
   - Куда?
   - Туда никто не придет. А что в этом плохого? Все.  Все  плохое.  Это
было худшее место в мире.
   - Я туда не поеду, - сказал я.
   - Почему? Это всего-навсего старый пруд Полсона. Ничего  плохого  там
нет, - она внимательно смотрела на меня. - Хотя я знаю,  почему.  Потому
что там утонула моя тетя Алисон, в честь которой меня назвали.
   По шее у меня потек пот.
   - Это ее фото у вас в комнате, да? Как вы думаете, я на нее похожа?
   - Нет, - выдохнул я. - Не очень.
   - Она была плохая? - я опять почувствовал  исходящий  от  нее  жар  и
запах горячей крови. Машина остановилась. -  Она  была  похожа  на  вас.
Слишком непохожа на всех остальных.
   - Да, - в голове у меня все плыло.
   - Что с вами? - она потрогала меня за плечо. - Поехали. Все  будет  в
порядке.
   - Я хочу сделать  кое-что.  Один  опыт,  -  я  рассказал  ей,  что  я
собираюсь сделать.
   - А вы не уедете? Не обманете меня?
   - Обещаю, - сказал я. - Буду через пять минут. Она  вышла  на  пустую
дорогу и направилась по тропинке к пруду.

***

   Две или три минуты я сидел в  машине,  невидящим  взглядом  глядя  на
дорогу. В окошко влетела оса и несколько раз стукнулась о стекло, прежде
чем  вылететь  с  другой  стороны.  Далеко  впереди,  слева  от  дороги,
располагалась птицеферма,  и  на  блестящей  в  солнечном  свете  зелени
выделялись белые пятнышки кур. Где-то монотонно посвистывала птица.
   Выйдя из машины, я услышал со стороны пруда еле  слышный  зов.  Может
быть, это был ветер. Я опять сел в машину и поехал.
   В день приезда на ферму Апдалей я ожидал прилива  чувств,  а  испытал
только гнев и разочарование; поэтому чувства,  охватившие  меня  теперь,
когда я ступил в траву на прокаленном солнцем  берегу  пруда,  оказались
такими сильными. Я удерживал себя в  настоящем,  только  положив  правую
ладонь на крышу "нэша".  Все  здесь  осталось  таким  же,  только  трава
выгорела на солнце, и камни казались больше и острее. То же серое  пятно
на месте рабочего вагончика. Те же сердито шуршащие  кусты  над  прудом,
тоже выгоревшие. Возле них стоял большой черный автомобиль. Я отнял руку
от горячего металла машины и  пошел  через  кусты  к  каменным  уступам,
спускающимся в пруд.
   Они  были  здесь.  Алисон  болтала  ногами  в  воде,  глядя  на  меня
выжидающе. Зак, похожий в своих черных плавках на белый  восклицательный
знак, улыбнулся и прищелкнул пальцами:
   - Вот он. Добро пожаловать!
   - Ты кричал?
   Зак ухмыльнулся и кивнул в сторону Алисон.
   - Кричала? Да я чуть голову себе не откричала!
   - Давно?
   - Пару минут назад. А вы слышали?
   - Нет. Ты кричала изо всех сил?
   - Даже охрипла, - призналась она.
   Зак поджал ноги и уселся на стопку своей одежды:
   - Это правда. Она та-ак вопила. Но что с вами?
   - Ничего, - сказал я. - Думаю об одной старой истории.
   - Мы вас вытащим из прошлого, Майлс, - его ухмылка стала еще шире.  -
Господи, вы поглядите на ваш наряд. Разве в таком ходят купаться?
   - Я не знал, что иду купаться.
   - А что еще можно делать на пруду?
   Я сел, вытянув ноги, на  горячую  сухую  поверхность  камня.  Наверху
топорщились кусты. Вот здесь, должно  быть,  они  и  прятались,  выжидая
момента для атаки. Так это и было. Мне хотелось быть где угодно,  но  не
здесь. Пахло холодной водой - запах Алисон.
   - Я не был здесь двадцать лет, - сказал я. - Что вы тут делаете?
   - Это отличное место для размышлений, - Зак вытянулся на солнце.  Его
ребра вырисовывались под кожей, как обручи; руки  и  ноги  были  покрыты
веснушками  и  поросли  редким  черным  волосом.  Его   тело   выглядело
неприличным, каким-то  паучьим.  Под  черной  полосой  плавок  виднелась
внушительная выпуклость. - Я подумал,  что  нам  пора  снова  увидеться.
Спасибо вам за книги.
   - Не за что, - я распустил галстук и положил его  рядом  с  пиджаком.
Потом начал расстегивать рубашку.
   - Майлс ходил в  церковь,  -  сообщила  Алисон  с  берега.  -  Старый
Бертильсон опять его ругал.
   - Ха-ха-ха, - Зак разразился смехом. - Старая жопа! Терпеть  не  могу
этого ублюдка. Он ведь думает, что вы Убийца в Маске, так?
   - Ты взял полотенце? - спросила Алисон.
   - А? Конечно, взял. Как можно купаться без полотенец? Три штуки,  как
положено, - Зак перевернулся на живот и посмотрел на меня. - Так я  прав
насчет него?
   - Более или менее, - мне стало жарко в тяжелых туфлях, и  я  снял  их
тоже.
   - Ну, раз ты взял полотенце, - сказала Железный Дровосек, -  я  пошла
купаться. Горло болит от всех этих криков,  -  она  поглядела  на  Зака,
который позволяюще махнул рукой.
   - Я разденусь, - она глядела на меня. Чувствовалось, что у нее еще не
совсем пропало желание меня шокировать.
   - Не бойся его, он ведь Убийца в Маске, - сказал Зак ободряюще.
   Она встала, оставив на камне влажный отпечаток своего тела, и стащила
через голову свою голубую рубашку.  Потом  решительно  высвободилась  из
джинсов, открыв моему взгляду все свое большое крепкое тело.
   - Если вы Убийца в Маске, то у вас хватало работы в последние дни,  -
задумчиво проговорил Зак.
   Я посмотрел на Алисон, которая стояла у кромки  пруда,  ногой  пробуя
воду.
   - Это не очень-то смешно, - заметил я. Она  подняла  руки  и,  сильно
оттолкнувшись ногами, прыгнула в воду. Потом  ее  голова  показалась  на
поверхности, и она  поплыла  к  центру  пруда,  разрезая  воду  сильными
взмахами рук.
   - Так что там с этим парнем?
   - С каким? - я с  трудом  оторвался  от  созерцания  плывущей  Алисон
Апдаль.
   - С убийцей, - он лежал на боку и ухмылялся. Казалось, он  переполнен
секретами, готовыми вырваться из него наружу. Глаза его,  ставшие  очень
большими, состояли теперь из одних зрачков. - Он  меня  очень  занимает.
Знаете, он сделал еще что-то, о чем никто еще не знает.
   - Да? Если узнают, стратегия Белого Медведя пойдет прахом.
   - А вы не видите, как это здорово? Ваш Д.Г.Лоуренс это  бы  понял.  Я
прочитал его книги.
   - Не думаю, что Лоуренс очень симпатизировал маньякам.
   - Вы правда в этом так уверены? А что если убийца на стороне жизни? Я
прочитал "Женщины в любви" - не все, а то, что  вы  там  подчеркнули.  Я
хотел заглянуть вам внутрь.
   - Да-да, - пугающее замечание.
   - Помните, он говорил про клопов? Что некоторые люди - это  клопы,  и
их нужно раздавить? Надо жить в соответствии со своими  идеями,  не  так
ли? Возьмем боль. Боль - это орудие освобождения.
   - Хватит говорить, идите лучше сюда,  -  крикнула  Алисон  из  центра
пруда. По моему лицу струился пот.
   Внимательный взгляд черных глаз Зака остановился на мне.
   - Снимайте рубашку.
   Я расстегнул последнюю пуговицу и кинул рубашку поверх пиджака.
   - Вы не думаете, что некоторые люди - просто вонючие  клопы,  которых
нужно убивать? А я думаю. И тот убийца - он идет и делает это.
   Мне захотелось прервать его проповедь:
   - Что, убили еще кого-то?
   - Не знаю, но похоже на то. С чего бы ему останавливаться?
   Я кивнул. Внезапно мне  захотелось  побыстрее  окунуться  в  холодную
воду.
   -  Мне  больше  всего  понравилась  глава  про  кровное  братство,  -
продолжал Зак. - Вы ее чуть ли не всю подчеркнули.
   - У меня были свои причины, - сказал я, но он продолжал гнуть свое.
   - Вы понимаете, этот тип свободен. Его никто не может остановить.  Он
стряхнул с себя всю эту старую чушь. Если кто-нибудь встанет у  него  на
пути, он только протянет руку, ба-бах! - и путь свободен.
   Это напомнило мне разговор с Полом Кантом, но  тот  был  подавлен,  и
голос его звучал  тихо,  а  этот  веснушчатый  парень  прямо  дрожал  от
возбуждения.
   - Как Гитлер с Ремом. Рем стал на его пути, и он просто раздавил его.
Ночь длинных ножей. Бах - и еще одного клопа нет. Видите, как здорово?
   - Нет, - сказал я. - Не  вижу,  -  Алисон  снова  позвала  нас,  и  я
воспользовался поводом прервать этот дурацкий разговор. -  Что-то  стало
жарко. Пойду выкупаюсь.
   - Разденетесь до кожи? - его сумасшедшие глаза  продолжали  ощупывать
меня.
   - Почему нет? - я,  пожав  плечами,  освободился  от  остатков  своей
одежды. Зак тоже встал и стянул свои черные  плавки.  В  воду  мы  вошли
вместе.
   Вода обожгла меня электрическим разрядом. Вместе с ней с еще  большей
силой меня обожгли воспоминания. Я увидел ее такой, какой  видел  тогда,
ее руки и ноги белели в воде. Потом я понял, что это не  моя  Алисон,  а
дочка моего кузена, гораздо более взрослая  и  плотная.  Я  по-лягушачьи
поплыл, чувствуя, как грудь мне сдавливают тиски эмоций.  Прошлое  могло
дотянуться до меня и убить прямо здесь,  где  я  не  умер  двадцать  лет
назад. Я нырнул, потом вынырнул, хватая ртом воздух.
   Ухмыляющееся лицо Зака, облепленное мокрыми черными волосами, было  в
четырех футах от меня. Он  сказал  что-то,  что  я  не  разобрал,  потом
повторил:
   - Это здесь случилось, Майлс?
   - Что? - я похолодел. Он улыбался счастливой, безумной улыбкой.
   - С вами и теткой Алисон. Да? Я перевернулся и изо всех сил поплыл  к
берегу. Его голос, громкий и грубый, догнал меня:
   - Не хотите говорить? Не хотите?
   В восьми футах  от  спасения  рука  схватила  меня  за  щиколотку.  Я
попытался отпихнуть нападающего другой ногой,  но  ее  тоже  схватили  и
потянули вниз.
   Еще две руки легли мне на плечи, и я почувствовал, как  тяжелое  тело
навалилось мне на спину, сдавливая грудь. В спину мне  уперлись  большие
крепкие руки. Я забился,  но  она  обхватила  меня  сильней,  выдавливая
остаток воздуха из моих легких. "Играют", - подумал я и еще  раз  лениво
дернулся, чтобы не лишать  их  удовольствия  борьбы.  Я  ждал,  что  они
поднимутся на поверхн