случиться?  А  что
случилось? По поводу состояния лужайки она ничего не сказала. Я заметил,
что ее сын, по моим данным, участвовал в этом. "Ред"? Ред ни в чем таком
не участвовал. Сколько яиц вам сегодня поджарить?
   Я работал целыми днями, и  никто  мне  не  мешал.  Казалось,  о  моем
существовании забыли. Тута Сандерсон, кроме своих утренних демонстраций,
хранила молчание; Дуэйн в редких случаях, когда ему  приходилось  ходить
мимо бабушкиного дома, даже не смотрел в  мою  сторону.  Его  дочь,  без
сомнения, выпоротая или предупрежденная  иным  способом,  тоже  избегала
меня. Иногда из окна спальни я  видел,  как  она  идет  в  сарай  или  в
кладовку, но она ни разу не появилась у меня на крыльце  или  на  кухне,
уплетая что-нибудь из моих запасов. Я часто просыпался  ночью  за  своим
столом, с карандашом в руке  и  бокалом  мартини  у  локтя,  от  гудения
мотоцикла Зака, то ли приезжающего, то  ли  уезжающего.  Я  писал.  Пил.
Спал. Лелеял свою вину. Надеялся, что скоро Мичальски  получат  открытку
от своей пропавшей дочери. Надеялся,  что  Белый  Медведь  прав,  и  все
вскоре кончится. Часто мне хотелось уехать.
   Ночью мне бывало страшно.
   Ринн не отвечала на звонки, и я каждый день собирался заехать к  ней,
но я боялся и  этого.  Анонимные  звонки  прекратились:  и  от  Лукового
Дыхания, и те, другие, с шелестом крыльев. Может, это были просто помехи
в моем старом телефоне.
   Писем с чистыми листами я больше не получал, и  пришло  только  одно,
короткое, с напечатанным вкривь и вкось:
   "Мы тебе еще покажем, убийца".
   Я запечатал письмо в конверт и отослал Белому Медведю.
   Иногда мне казалось, что я уже умер.
   Много раз я думал, что ошибся, там, у пруда. Что  та  бутылка  из-под
коки оказалась  там  просто  так,  и  дверная  ручка  -  тоже.  Потом  я
вспоминал, как он разрезал себе руку. И вспоминал Алисон Грининг, идущую
ко мне, существо из листьев и коры. И думал: я тоже мог ошибиться.
   С Белым Медведем я так и не  поговорил.  И  на  послание  мое  он  не
ответил.
   Когда днем в понедельник наконец зазвонил телефон, я подумал, что это
Говр, но услышал другой голос.  Голос  исхудавшего  человека  с  черными
вьющимися волосами.
   -  Майлс,  -  сказал  он.  -  Ты  просил  меня  позвонить,  если  мне
понадобится твоя помощь.
   - Да.
   - Я хочу уехать отсюда. У меня нет еды. В тот день я соврал тебе, что
я иногда выхожу. Я уже давно никуда не выходил.
   - Я знаю.
   - Кто тебе сказал? - его голос зазвенел от страха.
   - Неважно.
   - Да. Наверно. Но я не могу оставаться здесь  больше.  Я  думаю,  они
хотят что-то со мной сделать.  Не  следят  уже  за  моим  домом,  только
говорят друг с другом, что-то замышляют. Боюсь, они убьют меня. Я ничего
не ел уже два дня. Если... если я уеду, могу я приехать к тебе?
   - Конечно. Можешь остаться здесь. У меня есть ружье.
   - У них у всех ружья. Это не поможет. Я просто хочу уехать от них,  -
в промежутках между фразами я слышал его прерывистое дыхание.
   - У тебя сломана машина. Как ты уедешь?
   - Уйду пешком. Если увижу кого-нибудь, спрячусь в кювете.
   - Это же десять миль!
   - Ничего другого не остается, - и с тем же могильным юмором, уже едва
заметным. - Не думаю, что кто-нибудь меня подвезет.
   В полдесятого, когда начало смеркаться, я уже ждал  его,  хотя  знал,
что его, скорее всего, не будет еще долго. Я бродил по дому,  выглядывая
в окна, и ожидал увидеть, как он бредет через поле. К десяти, когда  уже
стемнело, я выключил свет везде, кроме своего кабинета, чтобы его  никто
не увидел. Потом сел на крыльцо и стал ждать.
   Он шел четыре часа. В два ночи я услышал шорох за ореховыми деревьями
и, вскинув голову, увидел его идущим через разоренную лужайку.
   - Я на крыльце, - прошептал я и распахнул ему дверь. Даже в темноте я
видел, насколько он истощен.
   - Держись подальше от окон, - предупредил я и повел его на кухню.  Он
упал на стол, тяжело дыша, весь в грязи и клочьях соломы.
   - Тебя кто-нибудь видел?
   Он покачал головой.
   - Я дам тебе что-нибудь поесть.
   - Прошу тебя, - прошептал  он.  Пока  я  жарил  бекон  с  яйцами,  он
оставался в том же положении, с согнутой спиной и потупившимися глазами.
   - У меня болят ноги, - пожаловался он. - И бок. Я упал на камни.
   - А как ты уходил, кто-нибудь видел?
   - Если бы видели, меня бы здесь не было.
   Пока яичница жарилась, я предложил ему умыться.
   - А курить у тебя есть? Я не курил уже неделю. Я протянул ему пачку.
   - Господи, Майлс, - он всхлипнул. - Господи...
   - Хватит. Твоя еда почти готова. Можешь пока поесть хлеба, - он  даже
не заметил буханки, лежащей прямо перед ним.
   - Господи, - повторил он и вгрызся в хлеб. Когда я поставил перед ним
тарелку, он начал есть, молча и жадно, как спасшийся от смерти.
   После того, как он закончил, я выключил свет, и мы прошли в комнату и
сели в кресла. Я видел, как движется  в  темноте  огонек  его  сигареты,
когда он качается в кресле.
   - Хочешь чего-нибудь выпить?
   - Майлс. Майлс. Ты возвращаешь меня к жизни, - мне показалось, что он
опять плачет, и я был рад,  что  свет  выключен.  Я  пошел  на  кухню  и
вернулся с бутылкой и двумя стаканами.
   - Вот хорошо. Что это?
   - Джин.
   - Я его не пил. Моя мать никогда не держала в  доме  спиртное,  а  по
барам я не ходил. Мы пили  только  пиво.  Знаешь,  она  умерла  от  рака
легких. Курила много, как и я.
   - Очень жаль.
   - Это было уже давно.
   - Что ты собираешься делать теперь, Пол?
   - Не знаю. Поеду куда-нибудь. В какой-нибудь  город.  Вернусь,  когда
все это  кончится,  -  сигарета  разгоралась  от  его  затяжек,  качаясь
взад-вперед вместе с ним. - Еще одна девушка. Она исчезла.
   - Я знаю.
   - Потому они и хотели меня убить. Ее нет уже больше недели. Я  слышал
по радио.
   - Майкл Муз.
   - Точно, - он невесело засмеялся. - Ты его, должно быть, не знаешь. В
нем фунтов триста пятьдесят, и он все время жует жвачку. Гротескный тип.
С такими свинячими глазками и  усиками,  как  у  Оливера  Харди.  Просто
персонаж "Бэббита". Он  никогда  не  найдет  себе  работы  нигде,  кроме
Ардена, и дети смеются над ним на улице, но даже ему лучше, чем мне. Да,
над ним смеются, но его и уважают. Знаешь, почему?
   - Почему?
   - Потому, что он вырос у всех на глазах.  И  женился  на  женщине  из
Бланделла, рыжей, которая работает на телефонной станции. Они его знают,
и он один из них, - сигарета качнулась, и я смутно  разглядел,  что  Пол
Кант подносит к губам стакан джина. - А знаешь, в чем мое  преступление?
Я не ходил с ними по барам.  Я  не  женился.  У  меня  никогда  не  было
девушки, даже мертвой, как у тебя, Майлс. Вот они и  подумали,  что  это
сделал я. Потому что я другой. Не такой, как они.
   Мы долго сидели молча, глядя друг на друга в темноте.
   - Ты знаешь, это началось не  сейчас.  В  начальной  школе  все  было
нормально - я до сих пор вспоминаю ее, она мне кажется раем. А в старших
классах все началось. Понимаешь, я  не  был  крутым.  Таким,  как  Белый
Медведь. Не занимался спортом. Не  гулял  с  девушками.  Обо  мне  пошли
слухи. К концу школы людям уже не хотелось, чтобы я появлялся рядом с их
детьми. Можно я налью себе еще?
   - На полу, возле твоего кресла.
   - Поэтому  когда  случилось  такое  с  девочками,  они,  естественно,
решили, что это я. Пол Кант, кто же  еще?  Он  всегда  был  какой-то  не
такой. Не вполне нормальный, в обществе,  для  которого  нормальность  -
высшая добродетель. И  потом  случилось  еще  кое-что.  Меня  забрали  в
полицию. Били. Буквально ни за что. Они говорили тебе?
   - Нет, - солгал я. - Ни слова.
   - Я пролежал семь месяцев в госпитале. Каждый день пилюли. Ни за что.
Когда я вышел оттуда, работу смог найти только у Зумго. С этими  бабами.
Боже. Знаешь, как я шел сюда сегодня? Украдкой выбирался из собственного
дома. Знаешь, что стало с моей собакой? Они убили ее. Один из них пришел
ночью и задушил мою собаку. Я слышал, как она кричала, - мне показалось,
что он снова плачет. В воздухе плыли запахи джина и сигаретного дыма.
   Потом:
   - Так что ты скажешь, Майлс Тигарден? Или ты собрался только слушать?
Что ты скажешь?
   - Не знаю.
   -  Ты  был  богатым.  Ты  мог  учиться  в  частной  школе,  потом   в
университете, и курить дорогие сигары, и ездить за границу, и  жениться,
и покупать костюмы у "Брукс Бразерс", и делать, что  захочешь.  Да  хоть
преподавать свою литературу в колледже. Я хочу еще джина, - он нагнулся,
и я услышал, как бутылка звякнула о стакан. - О, я немного пролил.
   - Ничего.
   - Я скоро напьюсь. Скажи, Майлс, это ты?
   - Что?
   - Ты этот тип? Может, ты оторвался от своей роскошной жизни на  время
и приехал сюда, чтобы развлечься с несколькими девочками?
   - Нет.
   - И не я. Тогда кто же?
   Я потупился. Прежде чем я решил рассказать ему про Зака, он заговорил
снова.
   - Нет, это не я.
   - Я знаю. Думаю, что...
   - Это не я. Они просто хотят, чтобы это был я. Или ты. Но насчет тебя
я не знаю. Ты так добр ко мне, Майлс.
   Так добр. Должно быть, никто никогда не душил твою собаку.  У  таких,
как ты, наверное, особые собаки. Борзые или мастифы.
   - Пол, я пытаюсь помочь тебе, - сказал я. - Ты неверно  представляешь
мою жизнь.
   - О, простите, сэр, я не хотел грубить.  Я  ведь  всего  лишь  бедный
деревенский парень. Бедная тупая деревенщина. Я уже говорил, почему  это
не я. Потому что я никогда не гулял с девушками. Ты помнишь, что  я  это
говорил?
   Я помнил и надеялся, что он не будет растравлять себя этим и дальше.
   - Помнишь?
   - Помню.
   - Понимаешь?
   - Да.
   - Да. Если бы я делал это, то с мальчиками. Ну  не  странно  ли.  Вот
почему это не я. Я не дотронулся ни до одной женщины. Никогда.
   Он качался в кресле, мерцая огоньком сигареты.
   - Майлс?
   - Что?
   - Оставь меня одного.
   - Тебе это так важно?
   - Уходи отсюда, Майлс, - он опять плакал. Вместо того, чтобы уйти,  я
прошел мимо его кресла и подошел к окну, выходящему на дорогу. Я  ничего
не видел, кроме темного отражения  своего  собственного  лица.  Сплошная
чернота. Позади меня всхлипывал Пол.
   - Ладно, - сказал я. - Я ухожу. Но я вернусь. Я  в  темноте  поднялся
наверх  и  сел  за  свой  стол.  Было  три  пятнадцать.  Утром  начнутся
неприятности. Если арденцы вломятся в дом Пола и обнаружат, что его нет,
об этом сразу же узнает Белый Медведь.  И  потом  они  могут  попытаться
искать его в моем доме, а если  они  застанут  нас  вдвоем,  это  только
подтвердит их подозрения. Ружье Дуэйна на этот раз не спасет меня.  Мимо
проехала машина, и я подпрыгнул. Звук скрылся вдали.
   Прошло  пятнадцать  минут.   Достаточное   время,   чтобы   Пол   мог
успокоиться. Я встал, только сейчас заметив, как я устал.
   Я опустился в темную комнату, где по-прежнему мерцал огонек сигареты.
Запахи джина и дыма казались очень густыми в холодном воздухе дома.
   - Пол? - я подошел к креслу. - Пол, ложись спать. У меня  есть  планы
на завтра.
   И тут я увидел, что его нет. Кресло было пустым. Сигарета  лежала  на
краю пепельницы.
   Я уже знал, что случилось, но все же  зажег  свет,  чтобы  убедиться.
Возле кресла стояли бокал и опустошенная  на  три  четверти  бутылка.  Я
заглянул в кухню, потом  в  ванную  -  Пола  нигде  не  было.  Я  громко
выругался, отчасти от досады, на свою беспечность, отчасти от отчаяния.
   Я вышел через крыльцо на лужайку. Он не мог  уйти  далеко.  И  тут  я
вспомнил шум машины, который слышал сверху, и бросился бежать к стоянке.
   Я выехал на дорогу  и  механически  поехал  к  ферме  Сандерсонов,  в
направлении Ардена. Потом мне пришло в голову,  что  он  мог  выбрать  и
другой маршрут, вглубь долины. И еще: что он мог уйти в поля, по которым
пришел из города. Я  представлял,  как  он  блуждает  там  или  прячется
где-нибудь за домом, и говорил себе, что деться ему некуда и  что  скоро
он обязательно вернется.
   Я развернулся на темной дороге и поехал домой. Проехал еще немного  в
другую сторону: бесполезно. Я добрался до дома, поставил машину и сел на
крыльцо ждать. Не больше часа, говорил я себе. Нужно подождать. Несмотря
на усталость, я сомневался, что смогу заснуть.

***

   Через час меня разбудил звук, который я вначале не  смог  определить.
Высокий, возбужденный  вой,  чисто  механический,  раздавался  откуда-то
справа, но спросонок я не сразу сориентировался: мне показалось,  что  я
снова в Нью-Йорке. Там я часто слышал этот звук. Пожарная сирена.
   Я окончательно проснулся и обнаружил, что стою  на  крыльце  в  сером
утреннем свете и слушаю вой пожарной сирены. Туман ковром закрывал  поля
и дорогу. Пока я пытался определить, откуда доносится звук, он  внезапно
смолк. Я ворвался в комнату. Бокал и бутылка по-прежнему  оставались  на
своем месте. Пол Кант не вернулся.
   Зная, что нужно спешить, я сбежал с крыльца.  Туман,  разлившийся  по
лужайке, скрыл выжженные пятна. Я, спотыкаясь, пошел к  дороге,  начисто
забыв про машину. Потом побежал.
   От дома Сандерсонов я уже мог видеть впереди на шоссе красный отблеск
в воздухе. Я перестал бежать и быстро пошел, пытаясь унять боль в груди.
Я прошел мимо школы, мимо церкви. Красные  отблески  плясали  за  скалой
песчаника. "Энди", - подумал я и снова побежал. Мимо проносились машины,
двигались  люди.  Возле  магазина  Энди  стояла  пожарная  машина,  чуть
поодаль, у колонок - полицейский автомобиль. Я услышал треск огня,  этот
ужасный звук разрушения. Но горел не Энди; я  увидел  языки  пламени  за
белым фасадом соседнего магазина.
   Я  подумал,  что  вполне  мог  принять  гудение  мотоцикла   за   шум
автомобиля. Я слишком устал, чтобы обнаружить разницу.
   Я прошел мимо Энди и свернул за угол. Сперва я увидел только  горящий
Волшебный Замок Дуэйна, превращающийся в ничто, как того часто хотел его
создатель. Его рамы и перекрытия корчились в огне, как обугленные кости.
Трое пожарных в касках и резиновых сапогах  поливали  пожар  бесполезной
струёй из шланга. Из огня поднимались клубы пара. Потом я увидел  Белого
Медведя, молча стоящего возле пожарной  машины;  он  был  без  формы,  в
спортивной куртке и коричневых брюках. Похоже, он лелеял свою бессонницу
с бутылкой "Дикой Индейки", когда его застал звонок из пожарной  охраны.
Было еще достаточно темно, чтобы отблеск  пожара  окрасил  небо  и  окна
близлежащих домов зловещим красным отсветом. Дейв Локкен в  форме  стоял
рядом с Энди и его женой, одетыми в  халаты,  с  одинаково  неподвижными
лицами. Все трое заметили меня одновременно и уставились, как на демона.
   Белый Медведь помахал мне.  Я  продолжал  смотреть  на  огонь;  доски
рушились, поднимая охапки искр.
   - Тебя разбудила сирена? - осведомился он. Я кивнул.
   - Ты вовремя. Спал одетым?
   - Я не из постели.
   - Я тоже, - он печально усмехнулся. - Хочешь расскажу  кое-что?  Тебе
будет интересно.
   Я тупо смотрел на кучу серых армейских одеял, сложенных между горящим
Волшебным Замком и магазином Энди.
   - Конечно, они не погасят эту хибару, - сказал он, - но  хотя  бы  не
дадут огню распространиться на магазин Энди Кастада.  Позвонили  слишком
поздно, чтобы им удалось спасти это творение нашего Дю-эйна, но об этом,
я думаю, никто не пожалеет, особенно он сам. Оно должно было рухнуть уже
давно. Что интересно, Энди с женой утверждают, что сначала услышали шум,
а потом уже огонь. Они проснулись, выглянули в окно и очень испугались.
   Поглядев на Энди и его жену, я подумал, что это похоже на правду.
   - Так вот, старая Маргарет стала звонить пожарным, а Энди побежал  во
двор, уж не знаю, зачем - может быть, пописать. И там он увидел  что-то.
Знаешь, что?
   - Понятия не имею, - Белый Медведь использовал свой старый трюк.
   - Не имеешь? И ты не виделся этой ночью со своим старым другом  Полом
Кантом? - наклоненная  голова,  поднятые  брови,  нарочито  безразличное
выражение лица. Еще один старый трюк.
   - Нет.
   - Ага. Ладно. Так вот, как я говорил, Энди выскочил из задней двери и
увидел это на пороге. Он, как и ты, не знал, что  это  такое,  но  решил
узнать. Вот он и взял грабли и вытащил это - половина его уже  обгорела.
И когда он разглядел, что это, он рванул домой и начал тоже мне звонить,
но мы с Дейвом уже выехали.
   - Ну, и что все это значит, Белый  Медведь?  -  жар  огня,  казалось,
увеличился, поджаривая мне щеку.
   - Я думал, ты догадаешься, - он  взял  меня  за  руку  и  повернул  к
магазину. - Но тебе уже не о чем  беспокоиться.  Я  поставил  не  на  ту
лошадь, но так или иначе все закончилось. С этого момента ты свободен от
всех подозрений.
   Я посмотрел в его большое лицо и  разглядел  за  внешним  дружелюбием
разочарование и злость. Он повел меня вперед, поддержав под руку,  когда
я споткнулся.
   - Сейчас шестнадцатое июля, приятель, так  что  нечего  тебе  торчать
здесь до двадцать первого. Впрочем, как хочешь. Это ведь меньше  недели.
Оставайся, если тебе так хочется, только держи язык за зубами.
   - Белый Медведь, - сказал я, - я не знаю, о чем ты говоришь, но знаю,
кого ты заподозрил.
   - Заподозрил?
   Мы были уже возле груды одеял,  и  Локкен,  Энди  и  Маргарет  Кастад
прянули в стороны, явно не желая оставаться рядом со мной.
   - Там нашли человека, - Белый  Медведь  нагнулся  с  видом  человека,
поднимающего монету с тротуара.
   - Человека?
   Он молча откинул край одеяла. Я увидел лицо лежавшего  там.  Половина
его лица обгорела, но глаза были еще открыты. Я почувствовал, что у меня
подгибаются колени. Белый Медведь опять сжал мою руку, и я вновь  ощутил
его скрытую злость.
   - Это твой пропуск отсюда, Майлс, - сказал он.  Я  посмотрел  на  его
освещенные огнем черты и обратно - на тело Пола.
   - А что с его головой? - спросил я и услышал, что мой голос дрожит. -
Его как будто ударили дубиной.
   - На него рухнули доски.
   - Они не рушились до моего прихода.
   - Значит, упал. Я отвернулся.
   - И еще, Майлс, - сказал Белый Медведь за моей  спиной.  Он  подтащил
меня к другому одеялу, накрывающему еще что-то. - Смотри. Энди нашел еще
кое-что, - какое-то время я не мог угадать, что лежит под серой  тканью,
так как металл почернел от огня. Это оказалась еще одна десятигаллоновая
канистра из гаража.
   - Так он поджег дом, - подытожил Белый Медведь. - Ясно, как день.
   - Что? Это канистра из моего дома.
   - Конечно. Он пробрался к тебе, стащил ее и вернулся сюда. Больше ему
негде было ее взять.
   - Постой, - сказал я. - Он был у меня этой ночью. Он пытался сбежать,
пока эта банда не добралась до него. Он не виноват.
   - Хватит, Майлс. Ты уже заявил, что  у  тебя  его  не  было.  Слишком
поздно лгать.
   - Сейчас я не лгу.
   - Раньше лгал, а теперь нет, - он явно  не  верил  как  тому,  что  я
говорил раньше, так и тому, что говорю сейчас.
   - Он ушел от меня около трех. Должно быть, кто-то следил за  ним  все
это время. Кто-то убил его. Он этого и боялся. Я слышал машину.
   Белый Медведь отступил на несколько шагов. Я видел, что  он  пытается
держать себя под контролем.
   - Мне кажется, Майлс, - сказал он, опять поворачиваясь ко мне, -  что
коронер может взглянуть на это дело с одной из двух сторон. Ты слушаешь?
В зависимости от того, насколько ему дорога  репутация  Пола  Канта,  он
может посмотреть на это, как  на  самоубийство  или  как  на  смерть  от
несчастного   случая.   Одна   эта   канистра    послужит    достаточным
доказательством.
   - Только эти два вердикта?
   - Ага.
   - А если я ему подскажу?
   - Тебе нечего лезть в это дело, Майлс. Заканчивай свои исследования и
уезжай.
   - А кто здесь коронер?
   Белый Медведь поглядел на меня торжествующе:
   - Я, кто же еще?
   Я уставился на него.
   - Зачем в таком маленьком городке платить зарплату двоим?
   Я молча повернулся к огню. Он стал намного ниже после того, как крыша
и дверной косяк рухнули в пылающее сердце огня. Одежда у меня прилипла к
телу. Кожа на лице и рук