огти втянуты в подушечки лап, кончик хвоста слегка подергивается из стороны в сторону. Я оскалил зубы. Он отвернулся, сделал три шага вперед, три назад и заходил по кругу.
     - Реакции на той неделе вам было недостаточно?
     - Урок пошел на пользу, - заметил я. - Прямехонько вывел нас на Чарли Бостона. Хорошо, что вы заговорили об этом. Теперь вас можно приписать к числу его подручных.
     Глаза его блеснули ледяной злобой.
     - Бостон работает на меня!
     Я опустил голову и не ответил. Если гордость его так легко уязвима, мне, пожалуй, удастся узнать от него гораздо больше, чем ему от меня.
     - Когда мне рассказали об этой истории в поезде, я отнесся к ней неодобрительно. Впрочем, не уверен, что сейчас я думаю так же. - Снова ровный, спокойный голос воспитанного, интеллигентного человека.
     - Так это не ваш приказ?
     - Нет.
     Я провел рукой по толстой металлической решетке, удерживающей посетителей на расстоянии четырех футов от клеток. Тигр выглядел ручным, добродушным, не способным убить. Разве может такой растерзать, искалечить, разодрать плоть до костей?
     - Надеюсь, вы понимаете, что мы хотим узнать? - спросил вежливый тигр, стоявший рядом. - Мы хотим знать, где спрятана лошадь.
     - Зачем? - Он смотрел на меня, прищурясь. Я вздохнул. - Что вам от этого толку? Неужели вы все еще всерьез намереваетесь помешать ей участвовать в скачках? Куда как разумней бросить все это дело, свернуть шатры и тихо убраться восвояси.
     - Предоставьте решать это мне! - Снова гордыня выперла из него на целую милю.
     Мне это не понравилось. К числу наиболее беспощадных врагов принадлежат именно те, кто боится упасть в грязь лицом.
     - Где он?
     - Тиддли Пом? - спросил я.
     - Тиддли Пом. - Он произнес эти слова с особым отвращением. - Именно.
     - В надежном месте.
     - Мистер Тайрон, кончайте валять дурака. Не сможете же вы вечно прятать его от Чарли Бостона.
     Я молчал. Тигр зевнул, обнажив полный набор желтоватых клыков. Ужасное зрелище...
     - Ущерб, нанесенный вашему здоровью, в следующий раз будет куда ощутимее, - сказал он.
     Я смотрел на него с любопытством. Неужели он всерьез думает, что меня можно сломить такой банальной угрозой? Он тоже смотрел на меня. Мое молчание, видимо, нисколько не впечатлило его. Сердце у меня замерло. За этим должно последовать что-то еще, что-то более существенное.
     - Еще тогда, - заговорил он будничным, ровным тоном, - когда мне сообщили, что на следующий день после неверно истолкованного вами нападения вас видели на скачках в Пламптоне, я понял, что физическое давление в данном случае бессмысленно и лишь создает дополнительные трудности. Теперь я вижу, что не ошибся. Я дал указания подобрать другие ключи. И конечно же, их подобрали. И вы скажете нам, где находится лошадь.
     Он достал черный бумажник крокодиловой кожи, вынул из него небольшой листок, сложенный пополам, и протянул мне. Я посмотрел. Он заметил, как исказилось мое лицо, и удовлетворенно кивнул.
     Это была фотокопия счета из гостиницы, где мы с Гейл провели ночь. Мистер и миссис Тайрон, один двойной номер.
     - Теперь вам ясно, мистер Тайрон, что, если вы хотите сохранить эту пикантную подробность жизни в тайне от жены, вы должны дать нам адрес.
     Мысли вихрем завертелись у меня в голове, словно барахло в барабане химчистки, но ничего толкового я не придумал.
     - Вы так спокойны, мистер Тайрон. Но вам же это крайне неприятно, не так ли? Так скажите нам.
     Уверен, вам вовсе не хочется, чтобы жена подала на развод. А какие меры предосторожности принимались, чтобы обмануть ее... Это дает основание полагать, что она тут же вышвырнет вас за дверь, если узнает... - Он показал на счет. - Особенно, наверное, будет приятно узнать, что ваша любовница - цветная. Нам известно и о других свиданиях. Например, в прошлое воскресенье. И еще за неделю до этого. И вашей жене все расскажут, все. Богатая женщина этого не потерпит.
     "Интересно знать, - в каком-то странном оцепенении подумал я, - за какую именно сумму Гейл продала меня?"
     - Ну довольно, Тайрон. Адрес!
     - Мне надо подумать, - вяло ответил я.
     - Что ж, понимаю. Необходимо время, чтобы смириться окончательно. И оно у вас будет. Шесть часов. Ровно в семь вечера вы нам звоните. - Он протянул мне маленькую белую карточку с номером телефона. - Но шесть часов - это крайний срок. По истечении этого времени информация будет находиться на пути к миссис Тайрон, и никому не удастся приостановить ее. Вам ясно?
     - Да, - ответил я. Тигр сел и закрыл глаза. Он мне сочувствовал.
     - Так я и думал. - Он направился к двери. - Ровно в семь. Всего доброго, мистер Тайрон.
     Легким, уверенным шагом он вышел из кошкиного дома, завернул за угол и исчез. У меня отнялись ноги. Я стоял, не двигаясь, весь во власти неясного, зыбкого ощущения непоправимого несчастья. Часть сознания, которая отказывалась верить в него, твердила, что, если я останусь вот так, неподвижно, на месте, беда минует меня. Нет, конечно, этого не произойдет. Но постепенно первое потрясение прошло, и я судорожно принялся искать лазейку.
     Я медленно отошел от тигра, вышел на воздух и, углубленный в свои мысли, поплелся к воротам. Уголком глаза я заприметил моего похитителя в плаще. Стоя на боковой дорожке, тот заглядывал в явно пустой загон из плетеной проволоки, и вдруг, когда я выходил через турникет на улицу, меня словно громом ударило: я вспомнил, где видел его. Я даже остановился. Теперь надо было разобраться что к чему. Я видел этого типа на станции Кингс-кросс, когда ждал Гейл. Он стоял рядом, смотрел, как она выходит из метро и идет ко мне. Я искал ключ. И нашел.
     Если он был на станции, значит, они следили за мной от самой "Блейз". И сегодня они сцапали меня у самых дверей "Блейз".
     Медленно шагая по улице, я пытался осмыслить все это. Утром со станции Кингс-кросс я поездом отправился в Ньюкасл. Но обратный билет не использовал - отдал Колли Гиббонсу. Кружным путем вернулся домой и где-то на пути, сам того не ведая, может, еще на скачках, избавился от "хвоста".
     Видимо, еще один человек следил за Гейл или же просто пришел к ней в гостиницу, когда я уехал. Пытаясь отбросить мысли о ее предательстве, я все же допускал, что такое возможно. Все зависит от суммы, которую ей предложили. Пожалуй, фунтов пятьсот - достаточное искушение для ее торгашеской душонки.
     Никто, кроме Гейл, не мог взять счет из отеля. Никто, кроме Гейл, не знал о тех двух воскресеньях. Никто, кроме Гейл, не думал, что моя жена богата. Отсюда я хладнокровно сделал вывод, что значу для нее совсем немного. Точнее, почти ничего.
     Я добрел до угла и инстинктивно повернул к дому. Лишь шагов через двадцать я осознал, что делать этого нельзя. Гейл не знала, где я живу! И не могла сказать им. Им неизвестно истинное положение дел с Элизабет, они считают ее богачкой, которая может выгнать меня на улицу. Сегодня утром они поджидали меня у дверей "Блейз"... Все тем же неспешным шагом я повернул направо.
     Если мужчина в черной шляпе не знает, где я живу, это должен выяснить тот, в плаще. На углу я остановился и посмотрел назад, через густые ветви боярышника. Он поспешил следом. Так же медленно я двинулся дальше, потихоньку приближаясь к Флит-стрит.
     Черная Шляпа блефовал. Он не мог сообщить Элизабет о Гейл, потому что не знал, где мы живем. Ни телефона, ни адреса в справочнике нет. Уже дважды я мог довести их до дверей своего дома, и лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств этого не произошло.
     Но все равно, везение не может продолжаться вечно. Даже если я буду водить их за нос до конца скачек на кубок. В один прекрасный день они узнают мой адрес и сообщат ей все.
     "Сперва тебя покупают, потом шантажируют", - так сказал Берт Чехов. Купили Гейл, шантажируют меня. Все сходится. На всем долгом пути к "Блейз" я размышлял о природе шантажа.
     Люк-Джон и Дерри удивились, что я вернулся.
     - У кого-нибудь из наших репортеров уголовной хроники есть свой человек в полиции? - спросил я.
     - Кажется, у Джимми Сиенна, - ответил Дерри. - А в чем дело?
     - Надо узнать владельца машины по номеру.
     - Что, покушение на твой древний фургон? - равнодушно спросил Люк-Джон.
     - Ага, стукнул и смылся, - кивнул я.
     - Можно попробовать, - сказал Дерри с характерной для него готовностью помочь. - Давай номер, я разузнаю.
     Я продиктовал ему номер "Роллса" Черной Шляпы.
     - Номер лондонский, - заметил Дерри. - Это упрощает дело. - Он подошел к столу, над которым возвышался громадный, как гора, молодой человек с рыжей шевелюрой, и стал с ним совещаться.
     Я дотянулся до телефона и с самым беззаботным видом, но с замиранием сердца набрал номер, который оставил Черная Шляпа. Было три восемнадцать. Из шести отпущенных мне часов прошло два.
     Ответил удивленный женский голос.
     - Вы уверены, что набрали правильно?
     Я продиктовал ей номер.
     - Да, верно. Как странно...
     - Что странно?
     - Видите ли, это будка телефона-автомата. Я только вошла и хотела позвонить, как вдруг эти гудки... Вы уверены, что у вас правильный номер?
     - Не знаю, - сказал я. - А где находится эта будка?
     - В подземке, на станции "Пикадилли".
     Я поблагодарил ее и повесил трубку. Толку мало.
     Подошел Дерри и сказал, что Джимми Сиенна делает все, что в его силах. Удачно, что сегодня вторник и заняться ему особенно нечем.
     Тут я вспомнил, что номер "Тэлли" и яблочный пирог остались на полу в "Роллсе". Стал думать, стоит ли пойти и возместить потерю. Решил, что ничего страшного не случится, вышел на улицу и все купил. Старого знакомого в плаще я не заметил, но это не значило, что он не скрывается где-нибудь поблизости. А может, его подменил кто-то другой, кого я не знал в лицо.
     Дерри сообщил, что приятель Джимми из полиции проверяет регистрационный номер. Я присел рядом на край стола и принялся грызть ногти.
     Туман, весь день угрожавший пасть на город, медленно отступил. Только этого не хватало! Я начал обдумывать, как бы незаметно выбраться из редакции на ярко освещенную Флит-стрит.
     Ровно в пять Люк-Джон объявил, что уходит домой, за ним с виноватым видом последовал Дерри. Я перебрался к столу Джимми Сиенна и принялся за ногти на новом месте.
     Наконец, когда Джимми тоже поднялся, чтобы идти домой, зазвонил телефон. Он выслушал, поблагодарил и записал что-то на клочке бумажки.
     - Вот держи, - сказал он мне. - Желаю удачи со страховкой. Она тебе пригодится.
     Я прочитал, что было написано на листке. "Роллс" под этим номером был приписан к конторе под названием "Машины Лукулла напрокат".
     Из "Блейз" я выбрался через крышу. "Тэлли", коробка с пирогом и больные ребра несколько осложняли задачу, но зато после кругосветного путешествия через вентиляционные шахты и перекрытия я спокойно вышел через пожарный выход в редакционное помещение соседней с нами газеты.
     Никто не поинтересовался, что я здесь делаю. Я спустился на лифте в подвальный этаж и оказался в просторном гараже, где стояли ряды желтых фургонов, готовые доставить сырые, только что отпечатанные кипы газет к поездам и самолетам. Одного из шоферов я немного знал и попросил подвезти меня.
     - Ладно, если вам в сторону Паддингтона.
     - Как раз туда. - Мне любое направление годилось.
     - Тогда полезайте.
     Я влез, он загрузился и быстро выехал из гаража. У Паддингтона мы распрощались, и я поехал домой на метро, уверенный, что уж теперь никто не идет за мной следом.
     У миссис Вудворд я отыграл две минуты, не чувствуя, впрочем, особого вкуса к игре. С половины седьмого до семи я, глядя на Элизабет, просидел в кресле со стаканом виски, стараясь унять беспокойство.
     - Что-то случилось, Тай? - спросила она со свойственной ей обостренной чуткостью.
     - Нет, милая.
     Стрелки мчались по циферблату галопом. Ровно в семь я сидел абсолютно неподвижно, не делая ровным счетом ничего. В пять минут восьмого я поймал себя на том, что зубы мои стиснуты так крепко, что того гляди сотрутся в порошок. Я представил будку телефона-автомата на "Пикадилли", в которой стоит Черная Шляпа, человек в плаще или их шофер, ожидая моего звонка. Что значит Тиддли Пом по сравнению с душевным покоем Элизабет?! Но трубку я так и не снял. После семи стрелки едва ползли по циферблату.
     В половине восьмого Элизабет с явно различимым в голосе страхом сказала:
     - Тай, я знаю, что-то случилось. Ты никогда не был таким... таким мрачным.
     Мне стоило невероятных усилий улыбнуться в ответ, но это ее не убедило. Я опустил глаза и проговорил с отчаянием и болью в голосе:
     - Милая, ты очень огорчилась бы, если в узнала, что я... ну, в общем, взял и... переспал с одной девушкой?
     Ответа не было. После невыносимо долгой паузы я заставил себя поднять глаза. По ее щекам текли слезы. Она делала судорожные глотательные движения, стараясь заговорить, и не могла.
     По давным-давно сложившейся привычке я достал из коробки бумажную салфетку и вытер ей глаза - сама она не могла этого сделать.
     - Прости меня, - бессмысленно повторял я - прости меня.
     - Тай... - Ей никогда не хватало дыхания для плача. Рот широко открыт, глотает воздух.
     - Милая, не плачь. Не плачь. Забудь, что я сказал. Ты же знаешь, как я люблю тебя, я никогда тебя не брошу. Элизабет, милая, дорогая Элизабет, не плачь!
     Я снова вытер ей глаза, проклиная случай, что привел меня к Хантерсонам. Можно было обойтись и без Гейл. И вообще без кого бы то ни было. И по большей части прекрасно обходился все эти одиннадцать лет.
     - Тай... - Слез больше не было. Лицо не такое искаженное. Она вздохнула, набрала побольше воздуху. - Я не могу даже думать об этом.
     Я стоял рядом, сжимая салфетку в руке.
     - Мы никогда не говорили с тобой о сексе... - "Спирашелл" ритмично вздымал и опускал ее грудь. - Мне ничего этого не надо... ты ведь знаешь... но иногда я вспоминаю... - Из глаз вновь выкатились две слезинки, я смахнул их салфеткой. - Я никогда не расспрашивала тебя о женщинах... почему-то не могла.
     - Да, - медленно произнес я.
     - Иногда мне казалось, что... у тебя есть кто-то... но на самом деле я никогда не хотела этого знать... Я решила, что никогда не спрошу тебя об этом. Я знаю, я эгоистична... Мне всегда говорили, что мужчины устроены по-другому, им обязательно нужна женщина... Это правда?
     - Элизабет... - беспомощно проговорил я.
     - Я не ожидала, что после всех этих лет... услышу такое... Да, я бы очень огорчилась, если б узнала... Что я могу поделать... А почему ты спросил?
     - Я бы никогда не заговорил об этом, - с горечью в голосе произнес я. - Меня пытаются шантажировать.
     - Так это было?
     - Да, к сожалению...
     Она закрыла глаза.
     - Понимаю.
     Я ждал, ненавидя себя изо всех сил. Слез больше не было. Она никогда не плакала долго - физически не могла. Другие жены могли кричать и швырять вещи. Ярость Элизабет была страшна беспомощностью. Очевидно, этот приступ прошел незаметно, потому что, когда она наконец заговорила, голос у нее был низкий, хриплый и мертвенно-спокойный.
     - Ты, конечно, не мог позволить, чтобы тебя шантажировали.
     Я кивнул.
     - Я теперь понимаю, что была не права. Очевидно, любому мужчине, живущему с парализованной женой, нужно иметь хоть кого-то... Многие в таких случаях собирают вещи и сбегают... Я знаю, ты скажешь, что с нами этого никогда не произойдет, и, действительно, почти верю тебе, но я понимаю, насколько я тебе в тягость...
     - Это, - искренне сказал я, - не так.
     - Нет, это так. Но не рассказывай мне об этой девушке.
     - Если не я, то они расскажут.
     - Ну хорошо...
     Я быстро рассказал все. Не вдаваясь в подробности. Презирая себя, но зная, что Черная Шляпа не остановится ни перед чем, чтобы узнать местонахождение Тиддли Пома. Шантажисты никогда ни перед чем не останавливаются.
     "Не продавай свою душу, - сказал мне Берт Чехов. - Не продавай свою колонку". Вместо всего этого пожертвуй спокойствием своей жены!
     - Ты собираешься встречаться с ней и дальше? - спросила она.
     - Нет.
     - А с кем-нибудь еще?
     - Нет.
     - Мне кажется, что будешь. Только тогда... не рассказывай мне ничего, если, конечно, кто-нибудь не начнет тебя шантажировать снова.
     Горечь в ее голосе заставила мое сердце сжаться. Рассудком она, возможно, и понимала, что требовать от меня пожизненного и полного воздержания было бы чересчур, но эмоции почти не зависят от рассудка. И чувства, которые испытывает каждая жена, узнав о неверности мужа, не атрофируются вместе с мышцами. Что мог требовать я от нее? Надо родиться святой или стать абсолютно циничной, чтобы спокойно снести измены, а она не была ни той, ни другой, она была обычным человеческим существом, зажатым в тиски страшной болезни. "Интересно, - подумал я, - насколько подозрительными ей будут казаться теперь самые невинные мои отлучки, насколько мучительной станет отныне каждая минута моего отсутствия..."
     Весь вечер она была тиха и подавленна. Не стала ужинать, отказалась от яблочного пирога. Я умывал ее, растирал, проделывал прочие интимные процедуры и почти физически ощущал, что она думает в это время о другом теле, которого касались мои руки. Она была бледна, напряжена и, наверное, впервые за все время стеснялась. Еще раз, вкладывая в слова всю душу, я сказал:
     - Прости меня, милая!
     - Да, конечно. - Она закрыла глаза. - Жизнь довольно подлая штука, правда?

Глава 11

     Ощущение неловкости и отчуждения сохранялось и утром. Я был не в силах больше вымаливать прощение. В девять я сказал, что еду по делам, и впервые в жизни увидел, какие нечеловеческие усилия ей понадобились, чтобы не спросить куда.
     Вывеска "Машины Лукулла напрокат" помещалась над входом в небольшую, обитую плюшем контору на Страттон-стрит, недалеко от Пикадилли. Темно-синий уилтонский ковер, официозного вида внушительный полированный стол, элегантные гравюры с изображением старинных автомобилей.
     У стены стояла широкая, обитая золотой драпировкой скамья для столь же широкозадых, подбитых золотом клиентов.
     За столом сидел учтивый молодой джентльмен с глазками Урии Хипа.*
     * Персонаж романа Ч. Диккенса "Дэвид Копперфилд" - олицетворение лицемерного негодяя.
     Ради него я на время позаимствовал томный голос и манеры Черной Шляпы.
     - Дело в том, - объяснил я, - что в одной из машин этой фирмы я случайно оставил кое-какие вещи, и теперь, надеюсь, мне помогут их вернуть.
     Постепенно мы установили, что я не нанимал их машину и не знал имя человека, который нанял. Просто он был чрезвычайно любезен и согласился меня подвезти. Вчера.
     - Ах вот как... Так что это была за машина?
     - "Роллс-Ройс"... Кажется, "Силвер Рейт". Таких у них четыре. Он сверился с журналом, в чем, как я подозреваю, особой нужды не было. Вчера все четыре были взяты напрокат. Могу ли я описать того человека?
     - Ну разумеется. Высокий, белокурый, в черной фетровой шляпе. Не англичанин. Возможно, южноафриканец.
     - Ах вот как. Да... - На этот раз он не полез в свой журнал. Аккуратно опустил руку с растопыренными пальцами на стол.
     - Сожалею, сэр. Я никак не могу сообщить вам его имени.
     - Но у вас же ведется регистрация?
     - Этот джентльмен предпочитает сохранять инкогнито. У нас есть указания не сообщать ни его имени, ни адреса ни единому человеку.
     - А вам не кажется это странным? - недоуменно приподняв брови, сказал я. - Мне лично кажется.
     Сохраняя ту же рассудительность, он ответил:
     - Это наш постоянный клиент, и мы, безусловно, готовы оказать ему любую услугу, не задавая лишних вопросов.
     - Полагаю, мне пойдут навстречу, ну... скажем, в приобретении такой информации?
     Он попытался сменить маску учтивости на маску возмущения. Удалось это ему плохо.
     - А пропавшие вещи были действительно ценными? - спросил он.
     - Да, очень, - ответил я.
     - Тогда я абсолю