вали, черные фигурки на фоне испещренной бликами света темной воды, фигуры, освещенные с одной стороны фарами автомобиля, который съехал вниз по траншее, пробитой в траве "Роллсом". Машина стояла у самой воды, освещая место, где затонул "Роллс". Под водой у самого берега проступал серебристый ободок заднего стекла. Было видно, как плещется вода в зияющей дыре, через которую мои спасители извлекли меня на свет Божий. Больше ничего не было видно, лишь чернота и вода.
     Какой-то молодой человек, раздевшись до подштанников, вызвался пролезть через заднее стекло и попытаться спасти остальных. Люди пробовали отговорить его, но он все-таки полез в воду.
     Я наблюдал за этой сценой как в тумане, без эмоций. В дыре появилась его голова, и несколько рук протянулись на помощь. Они вытащили Вьерстерода и опустили на землю.
     - Искусственное дыхание, - сказал кто-то. - Поцелуй жизни.
     Целовать Вьерстерода!.. Что ж, если кому хочется, пусть целует.
     Молодой человек отправился за Россом. Он нырял за ним дважды. Настоящий храбрец! Ведь "Роллс" в любой момент мог перевернуться, и он очутился бы в ловушке. "Все же люди, - с пьяной восторженностью подумал я, - удивительные существа!"
     Росса положили рядом с Вьерстеродом и тоже принялись "целовать" его. Но ни один из них не откликнулся.
     Холод проникал в каждую клеточку тела. Он шел с земли, на которой я сидел, он был в пронизывающем ветре и в мокрой одежде, намертво прилипшей к телу. У меня вдруг сразу все заболело, и чем дальше, тем больше. Шум в ушах был поистине оглушающим. Самое время выветриться алкоголю. Самое время выпить и согреться.
     Я лежал на траве, под голову мне подсунули что-то мягкое. Голоса звенели надо мной, вопрошающие и озабоченные:
     - Как это случилось?
     - Уже вызвали "Скорую"...
     - Все, что ему нужно, это чашка горячего крепкого чая...
     - Как ужасно, что ваши друзья...
     - Вы слышите? Как вас зовут?
     Я не отвечал. Не было сил. Обойдутся и без меня. Не надо двигаться и сопротивляться... Пусть старый враг алкоголь получит все, что от меня осталось.
     Закрыл глаза. Мир быстро отступил куда-то.
     - Он потерял сознание, - произнес чей-то отдаленный голос.
     В ту секунду это было неправдой. Но еще через мгновение именно это и произошло.

Глава 16

     Я находился в длинной, плохо освещенной комнате, тесно уставленной рядами кроватей, на которых лежали неподвижные тела в белом. Я, тоже в белом, был втиснут в узкую и жесткую, как цемент, койку. В голове, торчавшей из-под одеяла, стучало и звенело, словно к уху приставили паровой молот. Детали ночного кошмара постепенно превращались в удручающую реальность. И вот результат: больничная палата, все тело в синяках и тяжелейшее похмелье.
     Приподняв руку, я взглянул на часы. Без десяти пять.
     Даже это слабое движение отдалось болью во всем теле. Я тихо опустил руку на простыни и попытался снова погрузиться в сон.
     Не получилось. Слишком много проблем. Слишком много потребуется объяснений. Надо решить, где можно говорить правду, а где следует несколько исказить факты. Для этого необходимо иметь ясную голову, а не вязкую трясину вместо мозгов.
     Попробуем по порядку восстановить события вчерашнего вечера. Интересно, чем бы закончилась поездка в "Роллсе", если бы я не был так пьян. В странном оцепенении вспомнил, как Росса и Вьерстерода вытаскивали из воды. Если они погибли, в чем я почти не сомневался, то я, и никто другой, виноват в их смерти. Самое ужасное, что и это мне безразлично.
     Стоит закрыть глаза, и в них снова начинает вертеться эта проклятая карусель, и шум в голове становится невыносимым.
     В шесть утра больных разбудили, и палата огласилась кашлем, скрипом кроватей и воркотней. На завтрак принесли паровую треску и стакан слабого чая. Я попросил воды и чего-нибудь от головной боли и с сочувствием вспомнил о знакомом, говорившем, что не выносит таблеток Алка-Зельцер, потому что они какие-то очень уж шумные.
     Палата была оборудована телефоном на контактных роликах, но, несмотря на самые настоятельные просьбы, мне не удалось добраться до него раньше половины десятого. Я сунул в аппарат монетки, извлеченные из мокрых брюк, и позвонил Тонио. К счастью, он оказался у себя в приемной и секретарша немедленно позвала его, когда я объяснил, кто звонит.
     - Тай! Dio grazit...* Где вас черти носят?
     * Слава Богу (итал.).
     - Купался, - ответил я. - Расскажу потом. Как Элизабет?
     - В полном порядке. Но ужасно беспокоилась, когда вы не объявились вчера вечером... Где вы сейчас? Почему не позвонили ей сами?
     - Я в больнице при Юниверсити-колледж. Лежу здесь вот уже несколько часов. Меня привезли ночью. Ничего страшного как будто нет.
     - Как голова?
     - Паршиво.
     Он рассмеялся. Прекрасный парень...
     Я позвонил в лечебницу и поговорил с Элизабет. Она, конечно же, обрадовалась, что я нашелся, но по не свойственной голосу апатии я догадался, что ее держат на транквилизаторах. Слишком уж спокойно она говорила! Даже не спросила, что произошло со мной, когда Тонио увез ее в больницу, и не поинтересовалась, где я сейчас.
     - Ты не против побыть в лечебнице еще пару дней? - спросил я. - Тут надо утрясти кое-какие дела.
     - Конечно, - ответила она. - На пару дней? Хорошо...
     - Скоро увидимся, детка.
     - Конечно, - повторила она. - Увидимся.
     Потом я позвонил Люку-Джону. Его энергичный голос раскатисто звенел в трубке и вонзался в мозг. Я сказал, что не успеваю написать воскресную статью, так как накануне ночью попал в автомобильную аварию, и дюймов на шесть отодвинул трубку от уха, слушая его крики.
     - Авария была вчера днем!
     - Да нет, это другая.
     - Господи, да что же это у тебя хобби такое?!
     - Постараюсь написать сегодня вечером, а завтра, перед поездкой в Хитбери-парк, доставлю в редакцию. Идет?
     - Ладно, что делать... - проворчал он. - А ты не пострадал в этой последней аварии?
     По тону, каким это было сказано, я понял, что утвердительный ответ крайне нежелателен.
     - Отделался синяками, - ответил я и услышал в ответ какое-то нечленораздельное хмыканье.
     - Постарайся написать получше, - сказал он. - Сорви с них покровы!
     Я поспешил положить трубку, пока он не сорвал покровы с моего несчастного котелка. Тот по-прежнему гудел от нещадной боли. Место, на котором Росс демонстрировал свое мастерство, тоже горело и ныло от боли. Лежать в постели было неудобно. Мрачное утро не кончалось.
     Пришли какие-то люди и спросили, кто я такой. И кто те двое, что были со мной в машине и утонули. Знаю ли я их адрес?
     - Нет, не знаю.
     - А как произошел несчастный случай?
     - Шофер потерял сознание, - ответил я.
     Пришел сержант полиции с блокнотом и записал то немногое, что я мог сообщить ему.
     - Я не слишком хорошо знал Вьерстерода. Так, просто случайный знакомый... Предложил довезти меня до больницы, где в настоящее время находится моя жена. Шофер потерял сознание, и машина съехала с дороги. Все случилось невероятно быстро... Я помню все довольно смутно, потому что перед тем выпил лишку. Когда машина стала тонуть, Вьерстерод протянул мне какой-то предмет, чтобы я пробил стекло и выбрался. Как ужасно, что и он, и шофер погибли! Парень, который вытащил их, заслужил медаль.
     Сержант сказал, что меня еще вызовут для расследования, и удалился.
     В полдень появился врач, осмотрел меня, сочувственно покачал головой при виде моих болячек, заметив при этом, что просто поразительно, сколько синяков можно заработать, перекувырнувшись в автомобиле пару раз. Я мрачно согласился с ним и попросил отпустить меня домой.
     - Почему бы нет? - сказал он. - Идите, раз так не терпится.
     Как во сне я натянул плохо отглаженные рубашку и брюки и с небритым лицом, нечесаными волосами и развязанным галстуком спустился вниз, в вестибюль. Там я попросил привратника вызвать такси и быстро доехал на нем до Уэлбек-стрит. Кто-то подобрал "падающую башню" и водрузил ее на место, целую и невредимую, без единой царапины. Чего нельзя было сказать о "Роллсе". И обо мне.
     Тонио внимательно посмотрел на меня, придвинул кресло и подал снадобье в стеклянном стаканчике.
     - Из чего делается эта штука? - проглотив лекарство, осведомился я.
     - Смесь опиума и шерри-бренди.
     - Нет, правда?
     Он кивнул:
     - Опиум и шерри-бренди. Весьма действенное средство. Интересно, как часто вы намереваетесь забегать ко мне с целью его отведать?
     - Сегодня в последний раз.
     Ему не терпелось узнать, что произошло вчера вечером, и я подробно рассказал все, опустив лишь одну деталь: то, что я сам вывел шофера из строя. Однако он был далеко не дурак. Понимающе улыбнулся, принес из спальни мой пиджак и заявил, что твердо намерен доставить меня и фургон до дома, поскольку Элизабет я нужен в здравии, а не в виде лепешки, распластанной на фонарном столбе, чего просто чудом удалось избежать нынче ночью. Я не стал спорить - не было сил. Он поставил фургон в гараж и пошел на улицу ловить такси, а я медленно поднялся в квартиру.
     В комнате стояла удушающая жара. Вчера я забыл выключить обогреватели, миссис Вудворд, видимо, тоже не догадалась это сделать. На столе лежала записка: "Что случилось? Молоко поставила в холодильник. Ужасно волнуюсь. Миссис В.".
     Я взглянул на кровать: ничего, кроме простыней. Вспомнил, что отнес все одеяла и подушки в фургон. Спускаться за ними не хотелось. Снял розовые одеяла с постели Элизабет. Одно расстелил на диване, лег на него, не раздеваясь, другое натянул сверху, осторожно опустил голову на мягкую прохладную подушку. Какое блаженство!
     Голова еще кружится... И вообще радоваться особенно нечему. В ушах звенит. Несмотря на целительную и укрепляющую смесь, тело, кажется, распадается на куски. Но какое счастье, что не надо двигаться... Лишь медленно-медленно подплывать к краю пропасти и погружаться в черный, глубокий, божественный сон...
     Резко зазвонил телефон, оборвав дремоту. Миссис Вудворд. От волнения ее ланкаширский акцент стал еще заметнее, и как трогательно обрадовалась она, узнав, что с Элизабет не произошло никакого непоправимого несчастья!
     - Я и сам приболел. А жена пару дней побудет в лечебнице. Позвоните завтра - тогда я буду точно знать, когда ее привезут.
     Положив трубку, я поплелся к кровати. На полпути остановился, зевнул и задумался. Стоит ли сообщать Виктору Ронси, что теперь он может забрать домой Мэдж с детишками? Стоит ли разрешить Уилли Ондрою ослабить бдительность и снять лишнюю охрану?..
     Пока оставим все как есть. До скачек всего одни сутки. Может, и обойдется. С другой стороны, хоть Вьерстерод и выбыл из игры, оставался еще Чарли Бостон...
     Тиддли Пом вряд ли выиграет Золотой кубок. После всех этих передряг шансов у него немного, да и приступ колик сильно изнурил его. Тогда выходит, что Чарли Бостон все равно получит свою прибыль, как планировали мошенники.
     Я вернулся к телефону и после недолгих переговоров со справочной заказал Бирмингем.
     - Мистер Бостон?
     - Угу.
     - Говорит Джеймс Тайрон.
     На другом конце линии воцарилось гробовое молчание, прерываемое лишь хриплым дыханием.
     - Сколько лично вы поставили на Тиддли Пома? - спросил я.
     Какое-то невнятное хрюканье или ворчание вместо ответа.
     - Лошадь будет бежать, - заметил я.
     - Это все, что вы хотели сказать? - вымолвил он наконец.
     Какой грубый и злобный голос! Грубый и злобный человек!
     - На Росса и Вьерстерода можете больше не рассчитывать, - спокойно продолжал я. - Вы их никогда не увидите и не услышите. Оба они, бедняги, теперь покойники!
     Я положил трубку, не дожидаясь ответа. У меня даже хватило сил стащить с себя пиджак. Я вернулся к дивану и обнаружил, что столь милая моему сердцу бездонная пропасть сна еще поджидает меня. Неловко заставлять ее ждать слишком долго.
     Проснулся я не скоро, во рту пересохло, язык казался шершавым и неповоротливым. Действие лекарства кончилось. Отяжелевшие плечи болели и ныли. Какая тоска! Какая тоска и занудство эта боль! В комнате темно. Я взглянул на светящийся циферблат: четыре - хочешь верь, хочешь нет. Я проспал без малого двенадцать часов.
     Зевнул. Голова почти не болела. И вдруг я с ужасом вспомнил, что так и не написал статью для "Блейз". Включил свет и отпил глоток из бутылочки Тонио. Достал блокнот и карандаш. Сварил кофе. Высоко подоткнул подушки, забрался в кровать и принялся "срывать покровы" к вящему удовольствию Люка-Джона.

***

     - Юристы попадают в обморок, - сказал он.
     - Я уже говорил, что человек, стоявший во главе рэкета, скончался на этой неделе, а закон о диффамации распространяется только на живых. Покойник не может возбудить дело. Кроме того, мертвец и сам не подлежит судебной ответственности, по крайней мере на этом свете, среди живых. Поэтому ни за один из их проступков они не могут оказаться subjudis.* Так или нет?
     - Незачем цитировать мне юридические уловки "Блейз", приятель. Я жил ими, когда ты еще из пеленок не вышел. - Двумя пальцами он приподнял напечатанные мною листки, как будто они обжигали ему руку. - "Скованные страхом владельцы могут выползать из укрытий", - прочитал он вслух. - "С господством страха покончено, скандал с нестартующими фаворитами разоблачен полностью!".
     * Под следствием (лат.).
     Подняв голову от бумаг, Дерри выслушал эту тираду, усмехнулся и сказал:
     - Снова наш любитель острых ощущений навлекает огонь на себя.
     - Иначе жизнь становится пресной, - отпарировал я.
     - Для кого как.
     Люк-Джон подозрительно посмотрел на меня.
     - Похоже, что мишенью был в основном он. Надо думать, эти синяки под глазами есть результат дня, столь урожайного на дорожные происшествия? - Он ткнул пальцем в статью. - А что, ты лично изобрел этого безымянного злодея или же он существует на самом деле? И если да, то кто он такой?
     Если я не скажу, то Майк де Йонг из конкурирующей газеты быстро сообразит, что к чему, и выступит с разоблачительной статейкой, чего Люк-Джон мне никогда не простит. Да и смысла особого не было и дальше хранить это в тайне.
     - Это южноафриканец по имени Вьерстерод, и погиб он позапрошлой ночью во второй автомобильной катастрофе.
     Они буквально разинули рты.
     - Вот это... бомба, - вымолвил наконец Дерри.
     Я рассказал им почти все. Умолчал лишь о Гейл и о дубинке Росса, но рассказал, как они угрожали Элизабет. Умолчал и о том, что пьяный вел машину и зажал Россу глаза. Изложил факты, опустив детали, ужас и пот.
     Люк-Джон призадумался и перечитал статью.
     - Когда известны такие подробности, описание выглядит довольно пресным. Но, думаю, этого достаточно. Статья сыграет свою роль - поможет снять напряжение, люди будут знать, что теперь исключительно благодаря "Блейз" они могут снова со спокойной душой делать по почте ставки. Именно этого мы и добивались.
     - Покупайте карающую преступников "Блейз"! - дурашливо закричал Дерри. - Она специализируется на борьбе с рэкетом!
     Люк-Джон кисло взглянул на него, всем видом давая понять, что шутка дурного тона. Он, как всегда, с чрезмерной серьезностью относился к репутации любимой газеты. Я попросил его позвонить своему влиятельному знакомому из среды букмекеров и узнать о положении дел на рынке ставок. Он приподнял брови, выслушал просьбу и, не сказав ни слова, взялся за телефон.
     Он выслушал ответ с возрастающим интересом и записал несколько цифр. Окончив разговор, тихо присвистнул и крепко потер кадык.
     - Говорят, со вчерашнего дня Чарли Бостон пытается снять поставленные на Тиддли Пома пятьдесят тысяч. Все понимают, что дело его тухлое после твоей статьи и вмешательства "Блейз", но Люди в растерянности, не знают, ставить на лошадь или нет. Пока что на это решилась только одна крупная фирма.
     - Если Бостон, - сказал я, - не снимет свои тысячи, а Тиддли Пом выиграет, можно считать, что прохвосту крышка. Но, если лошадь проиграет, он прикарманит не только свои денежки, но и долю Вьерстерода и окажется еще в более крупном выигрыше, чем всегда.
     - Да, проблема... - задумчиво произнес Дерри. - Или, если хотите, целый букет проблем.
     - Интересно, знает ли он о коликах? - спросил Люк-Джон.
     Поразмыслив, мы пришли к выводу, что, пожалуй, не знает, раз так суетится. Люк-Джон еще раз позвонил своему букмекеру и посоветовал перекупить у Бостона как можно больше билетов...
     - После чего, - мрачно заметил он, положив трубку, - все эти чертовы лошадки поломают ноги, а Тиддли Пом победит!
     Я отправился в Хитбери-парк поездом вместе с Дерри. Погода была как на заказ. Ясный солнечный морозный день, настоящее декабрьское утро. Дерри заметил, что такая славная погодка соберет огромную толпу зрителей и что, по его мнению, выиграет Зигзаг. Еще он сказал, что выгляжу я паршиво.
     - Видел бы ты меня вчера! - лениво проворчал я.
     Так, по-приятельски болтая и перебраниваясь, мы завершили путешествие, и я, вне всякой связи с происходящим, вдруг задумался, почему наши с Дерри отношения так и не переросли в дружбу.
     В одном он не ошибся. Хитбери-парк лопался по всем швам. Я первым делом отправился к конторе Уилли Ондроя рядом с весовой, у которой толпилась куча людей, желающих перемолвиться с ним словечком, но он меня заметил и поманил рукой.
     - Да, - сказал он, - паршивая лошадка стоила мне хлопот... Натерпелся от одного Виктора Ронси, который вот где у меня сидит...
     - А в чем дело?
     - Явился сюда в девять утра, готовый взорваться, как паровой котел, если лошадь опоздает хоть на минуту, а когда узнал, что она уже здесь, все равно устроил скандал. Кричал, что мы должны были ему сообщить...
     - Да, характерец не сахар, - согласился я.
     - Но это еще полбеды. Примерно в восемь утра позвонил сторож и сказал, что некий человек настойчиво пытается проникнуть в конюшни. Предлагал деньги и даже назвал сумму, а потом, как только сторож отвернулся, хотел проскочить незамеченным, с кем-то из конюхов. Пришлось пойти туда, и я обнаружил, что позади конюшен болтается какой-то весьма упитанный коротышка, пытаясь отыскать лазейку. Я отвел его к сторожу, и тот сразу опознал в нем пройдоху, но на вопрос, кто он такой и что ему надобно, ответа мы не получили. Сказал только, что ничего дурного не сделал, преступления не совершил. Пришлось отпустить.
     - Жаль.
     - Погоди минутку. Когда этот человек уходил, вышел управляющий и первым делом спросил: "А что здесь делает Чарли Бостон?"
     - Что?!
     - Ага, так и знал, что тебя это заинтересует. Однако действовал он чрезвычайно нелепо.
     - Ни ловкости, ни ума, - согласился я.
     Он посмотрел на меня с укоризной.
     - Не кажется ли тебе, что ты несколько преувеличил опасность, если угроза Тиддли Пому действительно исходила от Чарли Бостона?
     - Читай следующий сенсационный и разоблачительный материал в "Блейз", - сухо ответил я.
     Он рассмеялся и повернулся к ожидавшим его посетителям. Я вышел на лужайку у скакового круга, размышляя о Чарли Бостоне и его бесплодных попытках добраться до фаворита. О Чарли Бостоне, который считает, что, раз есть сила, ума не надо. Но молодчики выбыли из игры, а Вьерстерод и Росе числятся в списках погибших. И теперь он гол и беззащитен, словно устрица с открытыми створками раковины.
     И не только беззащитен, но и доведен до последней степени отчаяния. Раз он хотел снять пятьдесят тысяч, то его потери в случае победы Тиддли Пома составят минимум в десять раз больше - до полумиллиона. Поистине астрономические масштабы! Подобная перспектива может ввергнуть в панику и толкнуть на самые безрассудные поступки, причем чем ближе скачки, тем больше их вероятность.
     Я решил, что Ронси тоже должен участвовать в мероприятиях по охране лошади, и стал высматривать его в толпе. Завернул за угол и, глазея по сторонам, чуть не сбил с ног человека, стоявшего у светового табло. Я было раскрыл рот, чтобы извиниться, как вдруг узнал, кто это.
     Ге