- растроганно подумал я. - Она стоит всех треволнений и хлопот, по крайней мере почти всех".
     - Единственное, что нам поможет сейчас, это опротестование, - сказал Дерри и, торопливо сунув бинокль в футляр, помчался к выходу. Я не спеша последовал за ним, протискиваясь сквозь толпу, пока не наткнулся на группу журналистов, ожидавших окончательных результатов. Послышались приветственные возгласы - это Роквилла повели к месту победителя. Снова возгласы, на этот раз в честь Тиддли Пома.
     Я не присоединился к ним. Все кончено. Тиддли Пом проиграл. Да и глупо было надеяться на победу... На смену возбуждению сразу пришли усталость и опустошенность.
     Внезапно толпа расступилась, как Красное море, и в образовавшуюся расщелину, огромная и неопрятная, как сама мать-Земля, окруженная планетами, продралась Мэдж Ронси с сыновьями.
     Она целеустремленно пересекла небольшое огороженное пространство, где расседлывали лошадей, и приветствовала своего мужа нежным хлопком по плечу. Он, видимо, не ожидал встретить ее здесь и застыл, в изумлении разинув рот, так и не расстегнув до конца пряжку подпруги.
     Я подошел к ним.
     - Привет! - сказала Мэдж. - Здорово было, а?
     Выражение ее глаз уже не было отсутствующим: еще бы, мир фантазий сблизился наконец с реальностью! На ней было немного тесноватое платье алого цвета. Волосы нависали над лбом все той же аморфной массой. Зато на ногах чулки. Со спустившимися петлями.
     - Здорово, - согласился я.
     Ронси подозрительно покосился в мою сторону:
     - Все шутите?
     - Что же все-таки случилось на старте? - спросил я ее.
     Она рассмеялась.
     - Да там какой-то толстый коротышка, видать, совсем рехнулся, начал вопить, что остановит Тиддли Пома даже ценой собственной жизни... - Ронси резко обернулся и уставился на жену. - Повис на поводьях, - продолжала она, - и не отпускал, даже когда распорядитель закричал, чтобы он убирался. Все норовил ударить Тиддли Пома по ногам. Ну, тогда я перелезла через ограду, подошла и говорю, мол, это наша лошадь и лучше ее не трогать. А он оказался таким хамом... - Глаза ее вновь приняли задумчивое выражение. - Говорил такие слова, каких я сроду не слыхивала.
     - Ради Бога, - нервно воскликнул Ронси, - нельзя ли без подробностей!
     Ничуть не смутившись, она продолжала:
     - Ну вот, а он все не отпускает лошадь... Тогда я обхватила его руками, приподняла и оттащила в сторону, а он так удивился, что бросил поводья и все старался вырваться, и тогда я повалила его на землю, протащила под перекладину. Тут уж и ребятишки, и я - мы все вместе уселись на него.
     Я спросил, стараясь сохранить серьезное выражение лица:
     - А что он говорил потом?
     - По правде сказать, он к тому времени сильно выдохся, - рассудительно заметила Мэдж. - Хотя говорил... что собирается вас убить. Видно, не нравитесь вы ему или очень уж чем-то досадили. Сказал, что вы всему виной, и жизнь его разбили, и помешали добраться до Тиддли Пома. В такую истерику впал, ей-богу, чуть не плакал!
     - Где он сейчас? - спросил я.
     - Чего не знаю, того не знаю. Я отпустила его, он и убежал.
     - Выходит, вовсе не "Блейз", а моя жена спасла Тиддли Пома? - Ронси с презрением посмотрел на меня.
     - Да ну, что ты, милый! - примирительно проворковала она. - Когда в не мистер Тайрон, коротышка уж давно бы добрался до нашей лошадки. А если бы я не приехала с острова? А вернулись мы потому, что думали, будто все утряслось, и потом уж очень хотелось посмотреть скачки... Но и тогда кто-нибудь другой остановил бы этого дурака. Народу там было пропасть, и многие хотели броситься на помощь. Просто я подоспела первой, вот и все. - Она одарила меня нежнейшей улыбкой. - Давненько я так не веселилась!

***

     Остаток дня прошел как в тумане, какие-то люди подходили ко мне, и поздравляли, и говорили, но я не слышал что. Запомнились какие-то отрывочные сцены: Дермоту Финнегану вручают уменьшенную копию Золотого кубка, и он держит ее с таким благоговейным видом, будто это Святой Грааль.* Уилли Ондрой сообщил, что Бостона вышвырнули с ипподрома и что Эрик Юлл вместе с другими распорядителями уже разработал план полного его отстранения от участия в игорном бизнесе, вплоть до конфискации лицензии и закрытия всех его игорных лавок.
     * Чаша, мистический культ которой восходит к языческим временам. Часто упоминается в средневековых легендах.
     Дерри узнал, что букмекер - приятель Люка-Джона - забрал у Бостона пятьдесят тысяч и теперь совершенно счастлив, что Тиддли Пом проиграл.
     Колли Гиббоне пригласил меня выпить. Я отказался: мне претила сама мысль о спиртном. Он был с женой, никакого американского полковника в поле зрения.
     Глубоко засунув руки в карманы, на меня угрюмо смотрел Пэт Ронси. Я подошел и спросил, кому он сообщил номер моего телефона заодно со сведениями о местонахождении Тиддли Пома. Заносчиво-вызывающим тоном Пэт начал оправдываться - того человека гораздо больше интересовало, где живу я, а не где спрятана лошадь.
     - Что за человек?
     - Да приезжий один, такой высокий, загорелый, с иностранным акцентом. Сказал, что он из "Нью стейтсмен".
     - А знаешь ли ты, Пэт, что "Нью стейтсмен" единственная в Англии газета, не публикующая материалов о скачках?
     Нет, Пэт этого не знал.
     Прошла Сэнди Виллис, ведя под уздцы Зигзага, и нервно улыбнулась мне. Я спросил, в порядке ли лошадь. Она пробормотала несколько не свойственных даме выражений в адрес жокея, так глупо упустившего победу. Еще раз сказала, что успела привязаться к Тиддли Пому и ужасно рада, что он держался таким молодцом - пришел вторым, и она даже выиграла на нем немножко денег. А теперь ей пора идти, надо успеть еще как следует протереть Зигзага губкой.
     Возле Эгоцентрика стояли мрачные Хантерсоны, и тренер внушал им, что их лотерейная лошадка получила серьезные повреждения и не сможет выступать еще минимум год, а может быть, и вообще не сможет.
     Со всей остротой и отчетливостью я вдруг осознал, что это означает. Эгоцентрика не будет на скачках, значит, и Хантерсонов тоже. И Гейл... Даже этого я лишился.
     Что ж, с меня довольно. Все тело болело и ныло. Смысл фразы горечью отдавался в сердце.
     Слишком уж много жестоких и трагических событий в последние дни... Погиб Вьерстерод, погиб Берт Чехов, рэкет с нестартерами тоже испустил дух. По крайней мере пока... Пока не появился новый лихой парень с угрозами, шантажом и прочей тяжелой артиллерией.
     И тогда снова кто-то должен будет противостоять ему. Кто угодно, только не я. Я свое получил, получил сполна.
     Я медленно вышел на поле и остановился у рва с водой. Уйти домой нельзя - надо дождаться конца последнего заезда. Надо позвонить Люку-Джону по поводу окончательного варианта воскресной статьи. Да и что ждет меня дома - пустая квартира и безрадостные перспективы на будущее...
     По траве прошуршали чьи-то шаги. Я не оглянулся. Разговаривать не хотелось.
     - Тай, - проговорила Гейл.
     Я поднял голову. У нее было совершенно незнакомое мне выражение лица. Не такое надменное, мягче, добрее. Но по-прежнему прекрасное, прекрасное лицо...
     - Тай, почему ты ничего не рассказал мне о своей жене?
     Я молча пожал плечами. Она продолжала:
     - Мы сидели в кафе с Гарри и Сарой, и тут кто-то познакомил нас с майором Гиббонсом и его женой - ты ведь тоже писал о нем в "Тэлли". Заговорили о тебе, и тут Гиббоне вдруг говорит, как это ужасно, какая трагедия эта история с твоей женой... А я спросила, что за трагедия... И он рассказал нам все.
     Она замолчала. Я набрал в легкие побольше воздуха, но не произнес ни слова.
     - Тут я говорю, хорошо еще хоть денег у жены достаточно. А он и спрашивает: "Что значит достаточно? Насколько мне известно, у нее ни пенни за душой. И Таю очень туго приходится, если учесть все затраты по уходу за ней. Было бы куда легче, если бы он поместил ее в больницу на государственное обеспечение, вместо того чтобы лезть из кожи..."
     Полуотвернувшись от меня и рассматривая скаковую дорожку, она еще раз спросила:
     - Так почему все-таки ты ничего не сказал мне?
     Я судорожно глотнул и с трудом разлепил губы:
     - Не хотел... Мне не нужны... подачки из жалости.
     - Понимаю, - сказала она после паузы. Похоже, она действительно что-то поняла. Прохладный голос ее звучал надтреснуто: - Если бы ты женился на мне и я заболела бы полиомиелитом... Теперь я знаю - ты должен остаться с ней. Понимаю, как сильно она нуждается в тебе. Если бы я оказалась на ее месте... и ты бы меня бросил... - У нее вырвался какой-то странный звук, одновременно похожий на смех и рыдание. - Жизнь всегда бьет по самому уязвимому месту! Как только я встретила человека, с которым не хочу расставаться... без которого не могу жить... с которым могла бы жить в шалаше... И это оказывается невозможным... даже на время. Даже изредка видеться с ним нельзя.

Глава 18

     Все воскресенье я провел дома один и проспал большую часть дня. Прибрал квартиру, пытался навести порядок в мыслях. Не слишком преуспел и в том, и в этом.
     Утром в понедельник поехал к Элизабет. Она прибыла домой в карете "Скорой помощи", носилки и насос несли на этот раз два дюжих молодца в белых халатах. Они опустили ее на застланную свежим бельем постель, проверили, как работает насос, должным образом закрепили "Спирашелл", выпили по чашечке кофе, дружно посетовали, что погода стоит холодная и сырая, но что еще ждать от декабря, и в конце концов удалились.
     Я распаковал чемоданы с вещами, поджарил яичницу и покормил Элизабет, потом принес ей кофе и закрепил кружку в держателе.
     Она улыбнулась и поблагодарила меня. Выглядела она усталой, но одновременно спокойной. Вообще в ней произошла какая-то перемена, и я долго не мог определить, в чем дело. Потом наконец понял и удивился. Исчезло глубоко укоренившееся в ней чувство неуверенности и беспокойства, которое я так часто читал в ее глазах.
     - Оставь посуду. Тай, - сказала она. - Нам надо поговорить.
     Я сел в кресло. Она внимательно посмотрела на меня.
     - Что, все еще болит? Я имею в виду побои...
     - Немножко, - сознался я.
     - Тонио рассказал: в ту ночь они пытались напасть на мой след и оба погибли.
     - Он все рассказал?
     Она кивнула:
     - Да. Вчера он приходил в больницу. И у нас был долгий разговор. Очень серьезный и долгий.
     Очень важный. Он сказал мне много очень важного...
     - Детка, - начал я, - послушай...
     - Помолчи минутку, Тай. Я хочу пересказать тебе нашу беседу.
     - Ты устала.
     - Нет. Вернее, устала, но не так, как всегда. Я чувствую себя просто уставшей. Но не изнуренной беспокойством. И это благодаря Тонио. И тебе... Просто он помог мне разобраться во всем. И в том, что произошло в четверг. Он рассказал, что ты чуть не погиб, когда вел машину пьяный, и как ты рисковал угодить в тюрьму, и... и все это ради того, чтобы защитить меня. Он сказал, что если бы я видела это собственными глазами, то перестала бы сомневаться... бояться, что ты бросишь меня... И я почувствовала такое облегчение. Я помню, ты все время старался убедить меня в этом. Но только теперь я действительно и до конца поверила.
     - Я рад. Я очень, очень рад.
     Помолчав немного, она продолжала:
     - Я говорила с Тонио... об этой девушке.
     - Милая...
     - Подожди, - перебила она. - И о шантаже.
     О, мы говорили и говорили целую вечность. Он такой чуткий и понимающий. Конечно, сказал он, вполне понятно, что я так переживаю все это - каждый переживал бы на моем месте, - но особых причин для беспокойства нет. Он считает, что ты здоровый, нормальный мужчина, и, будь у меня хоть капля здравого смысла, волноваться стоило бы в том случае, если бы тебя совсем перестали интересовать женщины. - Она улыбнулась. - И еще, если бы я спокойно смотрела на эти вещи, мы бы оба могли быть куда счастливее... Он сказал, что ты всегда будешь возвращаться домой.
     - Да, много чего наговорит тебе этот Тонио!
     Она кивнула:
     - И все правильно. Я вела себя как эгоистка.
     - Элизабет... - протестующе начал я.
     - Да, да, не спорь, как эгоистка. Я слишком боялась потерять тебя и не понимала, что требую слишком много. Но теперь я знаю: чем чаще я буду отпускать тебя из дома, тем легче нам станет ладить... и тем прочней мы будем привязаны друг к другу.
     - Что, прямо так и сказал?
     - Да, прямо так.
     - Он очень тебя любит.
     Она усмехнулась.
     - Да, он говорил. А еще, если хочешь знать, он наговорил массу прекрасных и лестных слов в твой адрес. - И она повторила их мне, причем уголки ее губ все время растягивались в улыбке, а глаза сияли покоем.
     - Все это сильно преувеличено, - скромно сказал я.
     Она рассмеялась. Счастливым, захлебывающимся смехом.
     Я встал и поцеловал ее в лоб и щеку. В конце концов, она была моей женой, той девушкой, на которой я женился. И я действительно очень, очень любил ее...