и вроде.
   - Вы находитесь в Управлении Московского уголовного розыска.
   - На Петровке, что ль?
   - Именно, гражданин Силин, именно на Петровке.
   - Значит, не за драку? - Голос Силина позвучнел, обрел некоторую
твердость.
   - Позвольте, Вадим Николаевич? - Фомин подвинул стул, сел рядом с
Силиным.
   - Не за драку, Петя. Здесь МУР, мы хулиганами не занимаемся. Усек?
   Силин молчал.
   - Я тебе, Петя Силин, вот что скажу, - Фомин доггал сигарету,
переломил, вставил в мундштук. - Я тебе, Петя Силин, помочь хочу. так как
жизнь свою ты и ло этого нашего разговора на бормотуху промсня. - :, а
теперь ты, Петя Силик, до самого края дошел. Ты видишь, мы никаких
протоколов не ведем, просто беседуем с тобой.
   Силин молчал, перебирая пальцами петли на пилжа
   - Мы, - Фомин погасил сигарету, - по закону тебя в таком состоянии
допрашивать не можем. Но ты же видишь что мы к тебе по-людски относимся.
Так что и ты, Петя Силин, так же к нам отнесись. А разговор наш короткий
будет. В Зачатьевском что взял, Петя Силин?
   Силин молчал, кадык на горле его дернулся, пальцы перестали перебирать
петли пиджака. Он весь напрягся, к глаза смотрели уже осмысленно и
затравленно,
   - Так что, Силин, - Вадим встал из-за стола, - мы можем предъявить вам
доказательства...
   - Не надо, - прохрипел Силин, - не надо. товарищ начальник. Сам все
скажу.
   - Вот и хорошо, Петя, - Фомин выбил сигарету из мундштука, - так оно
легче будет. Чистосердечно.
   - Чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок, - Силин
усмехнулся.
   - Ты не глупи, Петя, не твои это слова. Ты же не урка ушлая. Ты человек
оступившийся.
   - Я сам хотел прийти, да загулял, - в голосе Силина послышалась тоска.
- Получу-то сколько?
   - Мы ж с тобой мужики. Врать я тебе не буду.
   Вот, - Фомин хлопнул по лежащему на столе УК РСФСР, - здесь все
написано.
   Фомин взял кодекс, полистал.
   - Читай вот, статья 89. Лишение свободы на срок до трех лет или
исправительные работы до года. Вот и думай, Петя Силин, что тебе выгоднее,
на нарах припухать или из зарплаты отчислять государству.
   - Я что, - Силин привстал, - я разве чего... Начальник... Со всей душой
я... Попутало меня.
   - Силин, - твердо сказал Вадим, - вы сами понимаете, что для вас лучше.
Так вот, рассказывайте все по порядку.
   - Как рассказывать? - Силин заерзал.
   - А как было, Петя, все, как в тот вечер произошло. Откуда вы с
Киреевым, покойным...
   - Это как?! - Силин вскочил. - Как это?! А?.. Покойным... Погоди... Что
говоришь, начальник... Витька Киреев живой был, когда я ушел... Вы что...
   Силин вскочил, что-то бормоча невнятное, выкрикивая какие-то слова, но
Вадим видел, как постепенно, буквально на глазах он начал трезветь.
   Страх, поселившийся в нем после слов Фомина о смерти Киреева, выгнал из
него алкогольный туман.
   Стал своеобразным допингом, заставившим работать мозг. Силин менялся на
глазах.
   - Хватит, Силин! - Вадим стукнул ладонью по столу. - Хватит. Здесь дело
не о пьянке и воровстве, мы говорим сейчас о мертвом Кирееве. Вы
последний, кто его видел живым.
   Силин с ужасом смотрел на высокого человека, так несовместимого с его
представлениями о милиционерах.
   Он разглядывал Вадима, и эта несовместимость пугала его еще больте.
Силин знал, как разговаривать с участковыми, с дежурными отделений милиции
и вытрезвителей, но не мог найти нужных слов для этого холодновежливого
человека.
   И страх, заполнивший его всего, страх перед чем-то страшным, неведомым
ему, становился материальным, обретал облик. В этом человеке Силин видел
неотвратимость расплаты за все сразу: за пропитую жизнь, за слезы жены, за
кражу.
   Он собрался, вдохнул глубоко воздух, задержал его.
   - Нет, - сказал он, - нет. Не брал я грех на душу.
   Жив был Витька, жив.
   - Все по порядку, - сказал Вадим, садясь.
   - Я утром ручки искать пошел...
   - Какие ручки?
   - Дом, значит, у нас ломали... Дом, значит, три...
   Старинный дом... Там добра всякого много было... Ручки со звериными
мордами... Значит, бронзовые накладки всякие... Добру-то чего пропадать...
Я по городу езжу, в старых домах это добро собираю.
   - Зачем? - спросил Вадим.
   - Так клиенты есть. Раньше это добро даром никто не брал, все помойки
завалены были. А теперь люди покупают, значит... Им красота нужна... Чтоб
если ручка, так с мордой.
   - А кто у вас покупает?
   - Пал Сергеевич, директор овощного, Нинка из бара, буфетчица, Олег
Моисеевич, он песни пишет... Потом Боря-художник... Вот, значит.
   Силин замолчал. Он дышал тяжело и надсадно, как человек, затащивший
холодильник на седьмой этаж.
   Вадим не торопил его. Он ждал. Его учитель, Игорь Дмитриевич Скорин,
учил его не прерывать людей, дать им выговориться, искать главное в их
рассказе, то главное, которое станет основой для будущей работы.
   Силин говорил, называл фамилии и имена, цены и количество бутылок. Из
его неуклюжих фраз, тяжелого похмельного откровения слагалась картина
жизни человека, обокравшего в первую очередь себя самого.
   - ...Я одну дверную накладку нашел, Боре-художнику продал за трояк. У
Витьки Киреева копеек восемьдесят было, он бутылки от молока у
реставраторов спер... Выпили мы. Поспали потом у него в сторожке.
   Нас этот бородатый бригадир разбудил. Ругался он очень на Витьку.
Говорил, выгоню, другого возьму. А кого за шестьдесят рублей взять-то?
   Силин перевел дух, покосился на графин.
   - Попить разрешите.
   Фомин налил ему полный стакан.
   Силин выпил его и вздохнул.
   - У нас еще копеек шестьдесят оставалось, мы и пошли к магазину на
Кропоткинскую, там я Доктора и Лю-Лю найти хотел. Пришли, а их нет... Мы
подшибить решили, разгрузить или что еще. Тут парень к нам подходит.
   - Какой парень? - спросил Вадим.
   - Сережа, он культурный такой, в брюках из вельвета. в куртке кожаной...
   - Какого цвета куртка?
   Силин задумался.
   - Вроде как зеленая, - сказал он неуверенно.
   - Вроде как или зеленая?
   - Скорее зеленая... - неуверенно ответил Силин.
   - А брюки какого цвета? - вмешался Фомин.
   - Вот брюки точно помню - темные.
   - А сколько было времени, когда он подошел?
   - Часов-то у меня нет, но водкой уже нс торговали.
   - Ну что ж, достаточно точная хронография, - усмехнулся Вадим.
   Человек, сидящий перед ним, измерял движение времени в зависимости от
работы винных отделов и пивных палаток в районе. Исчисление суток для него
начиналось с девяти утра, когда открывался первый "пивной шатер" в
Зачатьевском, и заканчивалось закрытием винного отдела в магазине на
Кропоткинской.
   - Так, что дальше было?
   - Он подошел, - Силин задумался, помолчал, - и говорит, здорово, мол,
Петя, руку протягивает. Потом и Кирееву, здорово, мол, Виктор.
   - Вы его видели раньше?
   - Не помню... Он нам говорит, чего стоите? А мы ему: добавь рублишко.
Он тогда портфель открыл и достал бутылку "Лимонной", говорит, дома
поругался, где бы выпить? Витька ему и говорит, пошли, значит, ко мне...
Мы пошли... А по дороге я Женю Тараскина встретил...
   - Кто такой Тараскин?
   - Сосед мой, мы работали раньше вместе. Я у него разводные ключи
просил. Он мне сказал, что даст, если я ему мотоцикл отрегулирую.
   - В какой квартире живет Тараскин?
   - В шестой.
   Фомин встал и вышел из кабинета.
   Силин покосился на него и продолжал:
   - Ну, потом мы в сторожку пришли. Сережа эту бутылку вынул, "Лимонной",
колбасу, консервы какието. Мы по стакану выпили. Он достал еще одну
большую, тоже "Лимонной". Я к Тараскину побежал, А как пришел, вижу,
бутылка пустая, Витька спит, а Сережи нет.
   - Сколько вы были у Тараскина?
   - Часа полтора. Наладил ему карбюратор, он мне стакан налил. Я Витьку
будить не стал, пошел домой, смотрю, дверь-то в особняк открыта...
   Силин замолчал.
   - Закурить не найдется? - спросил он.
   Вадим протянул ему сигарету, взял сам. Они закурили. Несколько минут
сидели молча, следя за голубоватым табачным дымком.
   Вошел Фомин.
   - Все в порядке, Вадим Николаевич, сейчас привезут.
   Силин посмотрел на Фомина, этот человек был понятнее ему, и у него он
сейчас искал поддержку.
   - Что, Петя, замолчал, - Фомин придвинул свой стул к Силину, - давай
говорить. На полдороге останавливаться нельзя.
   Силин ткнул сигарету в пепельницу.
   - Значит, зашел в дом-то, гляжу, а здесь пошуровал кто-то. Я наверх.
Там плитка эта лежит да железки всякие. Я домой сбегал, колеса с
велосипеда снял, к тележке приспособил... Увез плитку ту да железки.
   - Куда увез?
   - В сарай. А утром Олегу Моисеевичу позвонил. Он все у меня купил за
сто двадцать рублей.
   - Телефон Олега Моисеевича.
   - 153-96-16.
   - Так, Силин, - Вадим встал, - сейчас приедет Тараскин, мы его
пригласили. Вы с ним пойдете в лабораторию, там постарайтесь восстановить
по памяти внешность Сережи, а пока подождите в коридоре.
   Силин вышел.
   - Он не брал Лимарева. Вы, Павел Степанович, постарайтесь восстановить
фоторобот, я композитором займусь.
   Лейтенанту Крылову повезло. Прямо сразу. Во-первых, диспетчерша,
видимо, пожалев интересного парня, нашла телефон Светланы, звонившей
Кудину; во-вторых, сменщик Олега, Кухарский, крепенький, квадратный
мужчина лет сорока-сорока пяти, только что вернулся с линии. Он подошел к
Крылову валкой походкой знающего себе цену человека, протянул широкую
твердую ладонь.
   - Кухарский Андрей Степанович.
   - Лейтенант Крылов.
   - А по отчеству?
   - Александр Петрович.
   - Я само внимание, - Кухарский достал трубку, резиновый кисет, закурил.
   В воздухе повис сладковатый дымок.
   - Мне Надя-диспетчер сказала, что вы моим бывшим сменщиком
интересовались. Так?
   Крылов кивнул. Кухарский держался спокойно, говорил насмешливо. И весь
он, в дорогих джинсах, рубашке с погонами и множеством карманов, не
нравился Крылову, вызывал в нем еще не осознанное недоверие.
   - Я что об Олеге сказать могу, машину он любил, в спортивной команде,
гоночной, участвовал. Работал хорошо. Жалоб на него не было. Да это вы,
наверное, сами узнали. Я его поначалу встретил плохо. Дважды судимый,
блатной, кто такому поверит. А он парнем оказался настоящим. Конечно,
копейку любил. Да кто ее не любит?
   - Я не об этом хотел вас спросить. Я...
   - Нет, об этом, - перебил Крылова Кухарский, - вы, лейтенант, должны
спрашивать меня об этом. Кудин ушел из парка после того, как его задержали
ваши коллеги прямо у проходной. Взяли, а потом отпустили. Я это говорю вам
не просто как водитель Кухарский, а как депутат Моссовета.
   - Депутат Моссовета? - удивленно переспросил Крылов.
   - Именно, - Кухарский расстегнул карман рубашки, вынул синюю
депутатскую книжку.
   Крылов взял ее, прочел. Звание депутата Моссовета никак не вязалось с
внешним видом этого человека. Кухарский был одет с показным
эстрадно-киношным шиком. Так обычно любят одеваться завсегдатаи загородных
кабаков.
   - Давайте отойдем, - предложил Кухарский, - вон там, на пустыре,
лавочка есть.
   Они уселись на лавочку прямо на пустыре, у рубчатого металлического
гаража.
   Рядом с лавочкой валялись разбитые бутылки, пустые консервные банки.
   Кухарский ударил носком начищенного мокасина банку, и она с грохотом
покатилась по земле.
   - Все загадили, пьянюги, - он опустился на лавку, хлопнул по доске
ладонью, приглашая Крылова сесть рядом.
   - Ну, на чем мы остановились, лейтенант Александр Петрович?
   - Вы, Андрей Степанович, были недовольны моими коллегами.
   - Да, недоволен, очень недоволен. Пришли, забрали и увезли. Но потом
выпустили. Как один из ваших сказал, "за недоказанностью".
   - Выпустили или отпустили?
   - Какая разница?
   - Большая. Выпустили из-под стражи, а отпустили просто так.
   - Дело не в этом, лейтенант. У Кудина жизнь была не сахар...
   - Никто не виноват в том, что он дважды судим за соучастие в квартирных
кражах, - жестко сказал Крылов. - Вы на милицию обижаетесь, но ведь не мы
сажали его за руль машины, на которой перевозили краденое.
   - Твоя правда, - Кухарский выбил трубку о каблук.
   - Зря вы так выбиваете.
   - Почему?
   - Трубка у вас хорошая, из вереска, можно мундштук сломать.
   - Привычка дурацкая. Но все-таки...
   - А все-таки, может быть, кто-то из моих коллег был не прав, я не
отрицаю. Но ведь не просто так взяли Олега Кудина, значит, что-то
заставило предположить, что он был замешан в преступлении.
   - Я, лейтенант, не знаю, для чего ты его ищешь.
   Одно скажу, мы, конечно, таксисты, народ разный. И чаевые берем, и
всякое такое. Только ты в "Литературке" письмо таксиста читал, наверное?
   Крылов утвердительно кивнул головой.
   - У нас всякие есть. И мастера, которые в аэропортах и у вокзалов
пассажиров обирают, и те, кто "катал" - картежников возит, есть мастера,
катают по городу девиц, подбирающих кавалеров. Все у нас есть. Поборы на
мойке, взятки механикам и диспетчерам.
   Кухарский снова набил трубку.
   - Олег таким не был, - продолжал Андрей Степанович, - работал честно, к
гонкам готовился.
   - Почему же теперь он нигде не работает? - спросил Крылов.
   - Вот тебе раз! - захохотал Кухарский. - Не работает, он в Октябрьском
автоклубе ДОСААФ инструктор и механик.
   - А где он живет?
   - У Светланы, это невеста его. На Чистых прудах.
   Поехали, я отвезу вас.
   Кухарский встал.
   Телефон Олега Моисеевича не отвечал, но у соседей Вадим узнал, что
композитор Лесоковский находится на даче, в Салтыковке. Номер дачи и улицу
ему подсказала лифтерша, ездившая туда убираться.
   - Хорошая дача, большая, - пояснила она. - Богатая, одним словом. А
Олег Моисеевич - человек самостоятельный и непьющий. Он музыку пишет.
Вы-то откуда?
   - С телевидения.
   - В "Голубом огоньке" его показывать будете?
   - Нет, в передаче "Человек и закон".
   - А-а... - удивленно кивнула головой лифтерша.
   Вадим вышел из подъезда огромной кооперативной башни, выросшей у метро
"Аэропорт", и закурил.
   Невдалеке, за домами, шумело Ленинградское шоссе, из окна соседнего
дома доносился многократно усиленный голос Аллы Пугачевой, которая никак
не хотела, чтобы кончалось лето.
   "Московское время двадцать один час тридцать пять минут. На волне
"Маяка" эстрадная программа... - произнес за спиной Вадима знакомый голос
диктора. Орлов оглянулся, на лавочке сидел старичок в соломенной шляпе. -
Слушайте песни в исполнении Аллы Пугачевой..."
   Старичок повернул ручку транзистора на полную мощность, и все
пространство заполнил хрипловатый голос певицы. Вадим бросил сигарету и
зашагал к метро.
   На станции "Динамо" в вагон вошли два юнца, длинноволосые, в вытертых
до белизны джинсах и одинаковых замшевых жилетах. Плечо одного оттягивал
магнитофон на широком ремне.
   Они плюхнулись на сиденье, щелкнули клавишей магнитофона.
   "Жил да был, жил да был, жил да был один король", - сообщила пассажирам
Алла Пугачева.
   Вадим встал и шагнул к двери. Ему очень хотелось подойти к этим
пацанам, взять магнитофон и грохнуть его об пол.
   "Правил он своей страною и людьми..." - кричала певица.
   Сквозь электромузыку прорвался голос: "Станция "Белорусская".
   Орлов вчшел, так и не узнав до конца трогательную историю королевской
любви.
   На площади стояли такси. Вадим подошел, сел на заднее сиденье.
   - Добрый вечер.
   - Добрый, - ответил шофер.
   - В Столешников.
   Таксист повернул рукоятку таксометра, потянулся к портативному
приемнику, висящему у дверцы.
   "Если будет Пугачева, я его убью", - подумал Орлов.
   "...Ах, какая досада, - выкрикнул из транзистора Озеров, - такую
возможность не использовал лучший бомбардир сезона..."
   Убивать ему никого не пришлось. "Динамо" (Киев)
   играло с поляками.
   На углу Петровки и Столешникова такси остановилось. Вадим вышел. В
витрине мехового магазина страдали от жары манекены, безжалостно
обмотанные мехами. Они грустно смотрели на пустую Петровку.
   Из открытого окна ресторана "Раздан" переулок заливал запах шашлыка. И
Вадиму немедленно захотелось есть. Он вспомнил, что после чая у Симакова
он ничего не ел.
   В вестибюле двое мужчин, прощаясь, обменивались телефонами, обещая
звонить друг другу не меньше пяти раз в день. В зале было пусто и душно.
Лениво крутились лопасти вентилятора под потолком. В углу нашелся
свободный столик, Вадим сел. Подошла официантка.
   - Что будете заказывать? - устало спросила она.
   - А что побыстрей можно приготовить?
   - Хотите шашлык? Хороший, карский. Заказывала для одних, а они ушли.
   - Давайте шашлык и салат из помидоров.
   - Пить будете?
   - Бутылку минеральной.
   - И все? Такой представительный мужчина... - с надеждой сказала
официантка.
   Вадиму почему-то стало неудобно. Официантка глядела на него
требовательно и выжидающе.
   - Пожалуй, вина сухого выпью, бокал.
   Официантка отошла, привычно покачивая полными.
   бедрами.
   Вадим закурил, огляделся. Народу почти не было. В углу у входа сидела
компания мужчин, человек пять, их стол был заставлен закусками и
бутылками, у окна допивала шампанское пара. Интересный седоватый мужчина,
попыхивающий трубкой, и коротко стриженная женщина с огромными синими
глазами. Они сидели так.
   Словно были одни в этом ресторане, городе, мире.
   И Вадима на секунду уколола зависть. К этим двум хорошо одетым,
красивым людям, нашедшим себя в суматохе и сложности жизни.
   Рядом через столик сидел здоровенный мужчина, в жарком кожаном пиджаке,
совсем новом и необмятом.
   Он пил шампанское, хитро поглядывая по сторонам.
   Официантка принесла салат, вино и шашлык, расставила на столе.
Улыбнулась, показав белую металлическую коронку.
   - Отдыхайте.
   Она отошла.
   Карский пах восхитительно. Рот Вадима сразу же наполнился слюной, он
понял, что весь день хотел съесть именно этот кусок мяса. Он залпом
проглотил вино и набросился на шашлык. Он съел его стремительно, не
почувствовав вкуса мяса, понимая только, что оно прекрасно.
   - Ну, ты, друг, даешь, - восхищенно прогудел мужик в кожаном пиджаке.
Он встал, подошел к столику, неся в руках по бутылке шампанского.
   - Выпей со мной шипучего, друг. А? Угощаю. А то в аэропорт через
полчаса, а одному скучно.
   Он опустился за стол, рукой, на которой было выколото синее солнце и
имя "Вова", отвернул серебряную головку. Золотистая, пузырящаяся жидкость
рванулась в фужеры.
   - Ты, друг, нс сердись...
   - А я и не сержусь, Вова.
   - Точно прочел. В молодости на речном флоте служил, кололись от глупого
шика. Тебя как зовут?
   - Вадим,
   - Вадик, значит. Я из Игарки, проездом в Москве.
   Поехали. - Они выпили по бокалу, и Вова сразу же налил.
   - Ты сам-то здешний?
   - Москвич.
   - Холостяк?
   - Точно.
   - Сразу видно. Ну, давай за знакомство.
   Из ресторана они вышли вместе с Вовой, который знакомился основательно,
предъявляя документы. Он работал крановщиком в порту Игарка и был там
человеком не последним.
   Выпитое шампанское приятно бродило в крови. Опьянение было легким и
воздушным. Голова немного кружилась, и Вадим, посадив Вову в такси, дал
слово побывать в Игарке, а ему оставил свой телефон.
   Такси ушло, увозя хорошего человека, с которым Орлов скоротал
сегодняшний вечер, сначала на Центральный аэровокзал, потом автобус
отвезет его в Быково, а потом рейс на Север.
   И Вадим подумал, как хорошо его знакомому, который полетит самолетом до
Красноярска, там пересядет на другой рейс. Он будет пить шампанское в
буфетах, знакомиться с хорошими людьми. И разговоры у них будут добрые и
простые, такие же, как их жизнь и повседневные заботы.
   Шаги его гулко простучали под аркой двора. Код на дверях, естественно,
не работал, лампочка в подъезде горела тускло, как во времена его военного
детства, создав условия для парочки, шарахнувшейся друг от друга при его
появлении.
   Он медленно поднялся на третий этаж, порылся в кармане, иша ключ,
вытащил его, открыл дверь.
   По коридору шел его сосед Валера Смагин.
   - Явился, - усмехнулся он,