- а тебя друзья заждались.
   - Какие друзья? - удивился Вадим.
   - Они сначала в коридоре ждали, потом я сжалился и в комнату твою
пустил. Твои друзья из солнечной Грузии.
   Вадим распахнул дверь в свою комнату, и первое, что увидел - накрытый
стол. Чего только не было на этом столе. Бледно-золотистый балык, розовая,
светящаяся ветчина, матово искрящаяся зернистая икра, семга, помидоры,
редиска, зелень, фрукты, длинные чурчхелы.
   И все это венчала бутылка дорогого коньяка и шампанского в золотой
фольге.
   В кресле у окна сидела полная женщина в черном платье с огромной
блестящей брошкой, навстречу Вадиму, улыбаясь, шел человек, неуловимо и
мучительно напоминавший ему кого-то.
   На лице человека была написана искренняя радость от того, что наконец
он увидел Вадима Орлова.
   - Здравствуй, дорогой, - с сильным кавказским акцентом сказал он, -
много гуляешь. Заждались мы.
   - Здравствуйте, - улыбнулся Вадим, подумав, что сегодняшний вечер дарит
ему неожиданно радостные встречи.
   - Я брат, дорогой, - сказал грузин. - А это, дорогой, мать, - он
показал на женщину. - У нас, знаешь, если кто в беде, родственники на все
пойдут, а кто поможет, тот тоже нашим братом станет.
   - Простите, - Вадим начал понимать, что визит этот явно не дружеский. -
Кто вы?
   - Тохадзе я. Арчил Тохадзе, двоюродный брат Нугзара. А она его мать.
   Женщина встала, всхлипнула, закрыла лицо рукой, унизанной кольцами.
   - Один он у меня, один. Ошибся мальчик. Он же совсем молодой...
   - Ваш сын, гражданка Тохадзе, обвиняется в тяжелых преступлениях, по
его вине ушли из жизни два человека.
   - Дорогой Вадим, - Арчил Тохадзе взял бутылку коньяка и разлил по
рюмкам, - зачем так говоришь.
   Садись, немного хлеб-соль сделаем, поговорим. Как люди поговорим.
Спроси в Сухуми, кто такие Тохадзе.
   Любой скажет - Тохадзе ценят дружбу, людей ценят.
   - Послушайте, ценитель людей, как вы узнали мой адрес?
   - Не мы, дорогой Вадим, горе наше узнало, сердце материнское привело...
   - А если без лирики? - жестко спросил Вадим.
   - Люди везде есть, хорошие люди, готовые помочь...
   - Я спрашиваю вас, гражданин Тохадзе, как вы узнали мой адрес?
   - Зачем сердишься...
   Вадим подошел к письменному столу, поднял телефонную трубку, набрал
номер дежурного по городу.
   - Дежурный по городу, подполковник Зайцев.
   - Это Орлов, Владимир Павлович.
   - Слушаю, Вадим Николаевич.
   - Примите сообщение. Сегодня, шестнадцатого августа, в двадцать три
часа тридцать шесть минут я обнаружил в своей квартире гражданина Арчила
Тохадзе и гражданку Тохадзе, двоюродного брата и мать задержанного нами
опасного преступника Нугзара Тохадзе.
   - Вадим, - в голосе Зайцева послышались нотки беспокойства, - я сейчас
пришлю людей.
   - Не надо. Рапорт о случившемся подам завтра. Дополняю сообщение: как
гражданин Тохадзе узнал мой адрес, он отвечать отказался. У меня все.
   - Я понял, Вадим, люди выехали на всякий случай.
   Орлов положил трубку, посмотрел на Тохадзе.
   - Ну? - спросил он. - Гражданин Тохадзе, что дальше?
   - Дальше, - с ненавистью выдохнул Арчил, - дальше не захотел
по-хорошему, жалеть будешь.
   Хлебом клянусь.
   - Вот что, любезный, я с вами черных баранов не пас и поэтому прошу
говорить мне "вы". Ясно? Это вопервых, а во-вторых, собирайте провиант и
идите отсюда, и чем быстрее, тем лучше.
   Арчил Тохадзе смотрел на Вадима ненавидяще, катая желваки на скулах.
Потом он что-то сказал по-грузински, гортанно и резко. Женщина поднялась и
пошла к двери.
   - Мусор. Мент. Кровью выхаркаешь, клянусь честным словом.
   Красная пелена ненависти заволокла глаза. Какая-то сволочь смеет
оскорблять его в собственном доме. Вадим шагнул к Тохадзе, схватил его за
рубашку, рванул к себе.
   - Ты, сухумский гангстер...
   По лицу Арчила Вадим понял, что тот ждет именно скандала, и отпустил
его.
   - Забирайте все это и вон из моего дома!
   Арчил подошел к столу, плюнул и шагнул к двери.
   В коридоре требовательно зазвонил звонок.
   Через минуту в комнату вошел помощник дежурного и два милиционера.
   - Товарищ подполковник...
   - Все в порядке, Сумкин, граждане Тохадзе уходят.
   - Доставить их в семнадцатое? - спросил майор.
   - А зачем? Пусть идут.
   Милиционеры расступились, пропуская Тохадзе.
   Хлопнула входная дверь.
   - А что с этим делать? - поинтересовался Сумкин, глядя на стол.
   - А черт его знает. Забрать они не забрали, а выкидывать жалко.
   - Точно, товарищ подполковник, - сказал один из милиционеров, -
сплошной дефицит.
   - Тут этот гад плюнул прямо на рыбу, - усмехнулся Вадим, - мы ее
выкинем, а остальное собирайте и отвезите ребятам в дежурную часть.
   - А коньяк? - заинтересовался Сумкин.
   - Думаю, найдете, что с ним делать.
   Олег Кудин по кличке "Чума", высокий, тонкий в талии, широкоплечий
парень, провожал по Тверскому бульвару Сашу Крылова. Бульвар был пуст.
Только на одной из лавочек сидела припозднившаяся парочка. Они шли, дымя
сигаретами. Оба высокие, сильные, в вельветовых джинсах и кожаных куртках.
   - Ты меня прости, Саня, - сказал Кудин, - ты как пришел, я на тебя
посмотрел и подумал, что тебе не блатных, а бабочек ловить.
   Крылов засмеялся.
   - Ты скажешь, Олег. А ловить, как ты говоришь, мне приходится. Только
тебя я не ловил. Я тебя искал.
   потому что ты нам помочь можешь.
   - Я, конечно, судимый. Куда денешься. Два срока тянул. Не отрицаю. Но
теперь вашей фирме с меня, кроме анализов, взять нечего.
   - А мы и не хотим у тебя ничего отнимать. Ты придешь и расскажешь, где
был в ночь на четырнадцатое, так же расскажешь, как мне сегодня.
   - Тебе, - Кудин бросил сигарету, - тебе рассказать легко, а там у вас
такие умельцы есть, что быстро зайцу волчьи уши пришьют и в зоопарк, в
клетку.
   - Да брось ты, Олег. Ты же сам говоришь, что жить только что
по-хорошему начал.
   - Начал, и рассказать мне есть что. Только знаешь, как у нас -
береженого Бог бережет, небереженого конвой стережет.
   Крылов остановился, достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Из кустов
выползли две тени и придвинулись к Крылову и Кудину. Краем глаза Крылов
заметил, что сзади подходят еще двое.
   - Слышь, мужик, - сказал один из подошедших, - сигарету дай.
   - А из белья тебе ничего не надо? - шагнул к нему Кудин. - Иди
отсюда... шакал, а то пять лет у параши за гоп-стоп прокукуешь.
   - Ты чо? Ты чо? - Парень попятился.
   - Мы из МУРа, - Крылов достал удостоверение.
   - А мы чего, - сказал парень, - закурить хотели...
   - Спать идите, - сказал Крылов, - спать, а то не все такие добрые, как
мы.
   Они пошли дальше.
   - А зря ты их отпустил, - зло сказал Кудин, - эти шакалы по ночам людей
шарашат.
   - Откуда ты знаешь? - спросил Саша.
   - Чувствую.
   - Не думаю. Я сам после школы летом по этому бульвару шатался. Любил
людей пугать. Так же подходил и просил сигарету.
   - Ну и как, давали?
   - Всякое было, раз по шее получил.
   Кудин рассмеялся.
   - Саша, - сказал он, - вон тачка стоит свободная.
   Я поеду, а то Светка переживает, а завтра к двенадцати на Петровку
приду.
   Старший следователь по особо важным делам горпрокуратуры Олег
Леонидович Малюков ждал их у подъезда дома. Светлый китель с петлицами,
фуражка с белым верхом делали его похожим на земского деятеля начала века.
   - Ты, Олег, - Вадим вылез из машины, - просто иллюстрация к любой
чеховской повести.
   - Да уж что говорить, - улыбнулся Малюков, - человек, носящий форму
прокуратуры, выглядит весьма благородно.
   - Намекаешь?
   - Нет, сочувствую. Поехали.
   - Садись вперед, - Вадим шутливо распахнул дверцу, - ты все-таки
старший советник юстиции, три больших звезды на двух просветах. Вроде как
полковник.
   - Молодец, - Малюков ехидно улыбнулся, - почитаешь начальство,
надеешься на послабление.
   - Куда нам дуракам чай пить.
   Вадим уселся на заднее сиденье рядом со Стрельцовым.
   - Только, ребята, - умоляюще сказал Малюков, - не курите в машине. Я
третий день как бросил.
   Муки испытываю жуткие.
   - Правильно сделали, товарищ советник, - одобрительно заметил шофер
Иван Филиппович, которого все в управлении, невзирая на возраст, звали
просто Филиппыч. - А то сядут в машину и начинают смолить, ни стыда ни
совести у этих сыщиков нет. Нервничают больно. Работай лучше и нервничать
не будешь.
   - Ты, Филиппыч, философ, - сказал Алеша Стрельцов.
   - А ты грамотный больно, покрути баранку с мое. Я не таких, как ты,
возил, и не на такие дела. И раз мне личное оружие положено и звание у
меня есть, то я такой же оперативный работник, как и ты.
   - Хватит, Филиппыч, - вмешался Вадим, - ты лучше за дорогой следи.
   - А я и слежу, - мрачно ответил водитель.
   Он с необыкновенным изяществом крутанул баранку, и "Волга" обошла
зеленые "Жигули".
   Машина, объезжая Патриаршие пруды, рвалась на Садовое кольцо. Утро было
прозрачным и ярким. Бульвар на прудах был почти пустым. Пронзительно и
грустно кричали лебеди. Деревья уже начали желтеть. И все вместе: яркое
солнце, желтеющие деревья, крик лебедей - делали это утро грустным и
добрым.
   И Вадиму захотелось остановить машину, выйти на этот бульвар и подойти
к дощатому павильону, сесть на лавочку и бездумно смотреть на темную воду
пруда и белых лебедей.
   Когда же это было? Совсем недавно, кажется, а если посчитать, то целых
двадцать лет назад. Осень, пустой бульвар, в агатово-черной воде пруда
отражались фонари. И лебеди были особенно белыми в этой воде. И кричали
они жалобно и грустно. Крик их в безлюдье улиц и бульвара, казалось,
предупреждал о чем-то.
   А они сидели на скамейке, на третьей скамейке от дощатого павильона, и
целовались. У Вадима кружилась голова от счастья, и казалось, что весь мир
сегодня создан специально для него.
   А потом много чего было. Короткие тревожные встречи. Сладостно-горькие
часы счастья в его комнате в Столешниковом, какие-то компании, где они
делали вид, что вместе пришли случайно. Так тянулся этот унизительный год-
А потом она вышла замуж за человека, которого не любила, но его положение
и, главное, положение родителей соответствовали ее представлениям о том,
как надо жить.
   Его сестра, мудрая Алла, сказала тогда:
   - Ну чего ты хочешь? Она сейчас уже надежда нашей кинокритики, по
телевизору передачи ведет. А ты кто? Руби, милый мой, дерево по себе.
   Действительно, кем он был для нее? Старшим лейтенантом милиции! Давно
уже ушел этот год, потом всякое было: и романы, и поспешная печальная
женитьба, и развод, а вот тот осенний вечер на Патриарших прудах остался в
памяти. Нет, с годами ничего не происходит. Просто воспоминания становятся
иными, а боль от них остается прежней.
   Немилосердно взвыла сирена, вернув Орлова в настоящее. Это Филиппыч
обходил колонну автобусов.
   - Ты чего замолчал? - спросил Малюков. - Мы вот со Стрельцовым спорим,
нужно ли ломать старые дома?
   - Ну и что вы решили? - Вадим пересел удобнее, облокотившись на дверь.
   - Я, Вадим Николаевич, - насмешливо сказал Алеша Стрельцов, - не
понимаю Олега Леонидовича. Он говорит, что все эти хибары сохранять надо.
   - Говорю, - победно провозгласил Малюков, - и готов доказать это.
   - А я считаю, что города строят для людей. Раньше их устраивали все эти
курятники. А теперь нам стиль ретро ни к чему, нам новое нужно. Светлые
дома, широкие улицы, огромные витрины, чтобы в них много света было. Это и
в градостроительстве, и в кино, и в литературе, и в музыке.
   - Превосходно, - Малюков повернулся на переднем сиденье, - превосходно.
Почему же сейчас как никогда во всем моден стиль ретро?
   - Это для вас сделано некоторое послабление, - сказал Стрельцов.
   - Я раньше на Башиловке жил, - сказал мрачно Филиппыч, - так у меня под
окнами летом турецкий табак цвел, а за домом огородик был. Понял?
   - Не понял. - В голосе Стрельцова послышалась готовность схватки.
   - И не поймешь. Мен'я сейчас в башню рядом с Селезневкой переселили,
так я, кроме камня, ничего не вижу. Тьфу, - Филиппыч плюнул в открытое
окно.
   - Вадим Николаевич? - вопросительно посмотрел на начальника Алеша.
   - Меня по делу не берите. Я за ретро. Ретро, Алеша, - наша молодость.
Даже убогая молодость всегда лучше, чем самая шикарная и комфортабельная
старость.
   Алеша озадаченно замолчал.
   "Волга" вырвалась из города на простор Горьковского шоссе. Впереди,
метрах в пятистах, шла сине-желтая машина ГАИ. Внезапно она резко свернула
с дороги в кусты. Из "Жигулей" вылез инспектор с похожим на пистолет
измерителем скорости. Он огляделся и замаскировался в кустах.
   - Партизан, - зло бросил Филиппыч.
   - На охоту вышли, - возмутился Алеша Стрельцов, - когда этому положат
конец, Вадим Николаевич?
   Орлов промолчал. Он уже не раз говорил об этом на разных уровнях, но
инспектора ГАИ по-прежнему "охотились" за частниками. Видимо, кто-то по
сей день неправильно понимает обязанности Госавтоинспекции. Наказание -
крайняя мера. Главное - помощь водителю.
   Филиппыч злорадно выжал педаль газа, стрелка ушла за отметку "сто".
   Из "Жигулей" выскочил второй инспектор, размахивая жезлом.
   Филиппыч гордо пронесся мимо них, крякнув спецсигналом.
   - Ничего, - засмеялся он, - они на обед еще заработают.
   Оперативная "Волга", обгоняя грузовики и рейсовые автобусы, неслась по
шоссе. Все молчали. Разговор в машине не клеился. Каждый думал о своем.
   В Балашихе машина сделала правый поворот и мимо стадиона вышла на
дорогу, ведущую к Салтыковке.
   - Где участковый? - спросил Орлов Алешу Стрельцова.
   - Мы договорились, что он будет нас ждать у "Водопада".
   - Ниагарского? - повернулся Малюков.
   - Зачем, - в защиту Алеши подал голос Филип - пыч, - Ниагарский - это
вроде в Африке, а здесь такое кафе есть. Там, между прочим, пиво хорошее.
   - Так ты же за рулем?
   - А я так, вспоминаю.
   - Слушай, Филиппыч, - спросил Вадим, - а с чего ты взял, что Ниагарский
водопад в Африке?
   - Я "Клуб кинопутешественников" смотрю и вам советую.
   - Вопрос снят, источник солидный, - усмехнулся Орлов.
   А машина шла через лес. Солнце еще не успело высушить росу, и в
открытые окна врывался запах влажной хвои.
   Вадим смотрел на лес, на нарядные дачи, спрятавшиеся в зеленой глубине,
и вспоминал вчерашний вечер.
   Перед глазами опять встало лицо брата Тохадзе. Шрам на щеке,
перекошенные ненавистью губы, лицо матери расплылось в памяти, было
нечетким, зыбким. Точно запомнились длинные сухие пальцы руки, закрывавшие
лицо, и огромный бриллиант на безымянном. Такого большого Орлов не видел
никогда.
   Рано утром он написал рапорт и оставил его у дежурного по городу.
Одного он не мог понять, - каким образом они узнали его адрес. И все же
какое-то чувство неосознанной тревоги полнилось в нем. Он не боялся угроз
Тохадзе. В его долгой милицейской практике еще никогда не случалось так,
чтобы преступники сводили счеты с работниками уголовного розыска. Да в
общем он не особенно боялся, если бы они и попытались это сделать. Он
презирал их. Всех, начиная от карманника и кончая опасными убийцами. А
тех, кого презираешь, обычно не боишься. Когда-то вся Москва зачитывалась
книгой Ахто Леви "Записки Серого Волка". Однажды, на очередном дне
рождения Аллы, один известный писатель, говоривший о книге восторженно и
туманно, предрекая в литературе новое течение, повернувшись к Вадиму,
сказал:
   - Мне бы хотелось услышать мнение профессионала.
   Весь стол с интересом уставился на него.
   - Я не верю в раскаяние героя, так же как и не верю в его кровавые
подвиги...
   - Позвольте, позвольте, - писатель поднял руку, прерывая Вадима, -
книга издана МВД СССР, следовательно у вашего руководства были основания...
   - Были, - перебил Вадим собеседника, - были.
   Нам очень важно, что происходит с теми, кто попал в колонию.
Преступление, розыск - этап короткий. Наказание - это кусок жизни. Но я
предпочитаю спорить о романе Амлинского "Возвращение брата". О книге, в
которой прекрасный писатель осмыслил подлинную, кстати, человеческую
судьбу. А "Серый Волк" для меня всегда останется "Серым волком".
   - Исходя из вашей теории, - высокомерно изрек писатель, - общество
должно оттолкнуть протянутую руку.
   - Смотря чью. Общество прежде всего должно помнить зло, совершенное
этой рукой, а потом уже принимать раскаявшегося преступника. Вы поймите,
что это не библейская история о блудном сыне. Это история борьбы с
законом, а следовательно, борьбы с обществом.
   Мнения собравшихся разделились. Большинство было на стороне писателя,
спорили об искуплении, о лагерной теме в литературе. Несколько человек
поддержали Вадима. Алла с "председательского" места как предводитель
войска осматривала стол. Ей неважен был смысл спора, его социальная и
нравственная основа. Спор, столкновение мнений - вот что главное. В ее
салоне спорили - значит, людям интересно бывать у нее.
   Машина резко затормозила. У поворота стоял пожилой старший лейтенант
милиции.
   - Участковый инспектор старший лейтенант Акимов, - бросил он руку к
козырьку фуражки.
   По тому, как он приветствовал, раскрыв сжатый кулак у самого козырька,
по тому, как ладно сидела на нем форма, по смятой, чуть не по уставу
фуражке Орлов понял, что человек этот пришел в милицию после многолетней
военной службы.
   - Садитесь, Акимов, - сказал Малюков, - потесните подполковника и
садитесь.
   Акимов сел аккуратно, стараясь не задеть начальство.
   - Вы уж извините, - пробормотал он.
   - Ничего, - сказал Вадим, - вы, Акимов, служили в армии?
   - Так точно. Был прапорщиком, старшиной заставы. Уволился, пошел в
органы.
   - Понятно.
   Старший лейтенант покосился на московское начальство, так и не поняв,
почему его спросили об армейской службе.
   - Поворачивай направо, - скомандовал участковый, - теперь прямо, вдоль
зеленого забора и до упора.
   - Что вы можете сказать о Лссоковском? - спросил Малюков.
   - Ничего, солидный гражданин, музыку пишет. Гости к нему приезжают. Но
все тихо, культурно. Гости в основном приезжают на машинах. От соседей
жалоб не поступало.
   - Прекрасно, - сказал Малюков, - значит, мы имеем дело с
законопослушным гражданином.
   - А в чем дело, если не секрет, конечно? - поинтересовался Акимов.
   - Да какие уж тут секреты, тем более от вас, - засмеялся Малюков, -
208-я статья УК.
   - Приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем,
- ответил Акимов.
   - Ого, - Малюков закрутил головой, - весь кодекс так знаете?
   - Служба, - ответил Акимов.
   Машина обогнула зеленый забор. К даче Лесоковского вел
заасфальтированный отрезок дороги, обсаженный по бокам березами. Ворота
были обиты медными полосами, по обеим сторонам стояли столбы со старинными
уличными фонарями. Такой же фонарь висел над калиткой.
   Малюков вышел из машины, толкнул калитку. Заперта. Звонка не было,
вместо него торчала медная рукоятка непонятного назначения.
   - Вы ее вниз дерните, - сказал подошедший Акимов, - она с колоколом
соединена.
   Малюков дернул рукоятку.
   - Бом! - мелодично пропело за забором.
   Он нажал еще раз и снова услышал звон колокола.
   - Да, - сказал Филиппыч, - ох, нечего делать людям. От жира все это. От
жира.
   За забором запоздало залаяла собака. Потом послышались шаги, кто-то шел
к воротам. Загремела щеколда, в проеме калитки стояла полная усатая
женщина, лет под семьдесят. Она мрачно посмотрела на Малюкова и спросила
басом:
   - Кого вам?
   - Нам нужен гражданин Лесоковский, - ответил Малюков.
   - Вы с почты? - Женщина рассматривала форму следователя.
   - Нет, я из прокуратуры...
   - Позовите нам хозяина, быстренько, - вмешался Акимов.
   - Если вы насчет концерта...
   - Мы насчет другого, - перебил ее участковый и шагнул в калитку. Но
женщина-гренадер стояла как стена.
   - Ты чего? - грозно двинулась она на старшего лейтенанта, - по какому
праву...
   Акимов взял ее за плечо и отодвинул. Лицо его покраснело, будто он
поднимал штангу.
   - Лариса Федоро