ь,  -  ответила  я  и,
укрыв его, погасила свет. - Ты неисправим, Хитклиф, и мистер Хиндли  будет
вынужден пойти на крайние меры, вот увидишь.
   Мои слова оправдались  в  большей  степени,  чем  я  того  желала;  это
злосчастное приключение привело Эрншо в ярость.  А  потом  мистер  Линтон,
чтобы загладить свою неучтивость, самолично пожаловал  к  нам  назавтра  и
прочитал молодому господину длинную нотацию о том, что он ведет свою семью
по дурному пути, - и это побудило Хиндли серьезней  взяться  за  мальчика.
Хитклифа не выпороли, но ему было объявлено, что, если  он  позволит  себе
хоть раз заговорить с мисс Кэтрин, его прогонят со двора; а  миссис  Эрншо
взяла на себя задачу держать золовку в должном от  него  отдалении,  когда
девочка вернется домой; для этого миссис пустила в ход не силу - хитрость:
силой она, конечно, ничего не добилась бы.



        "7"

   Кэти оставалась в Скворцах пять недель - до самого рождества.  К  этому
времени рана на ее ноге совсем зажила, а манеры заметно улучшились. Миссис
Эрншо, пока она там гостила, часто навещала больную и приступила к  своему
плану ее перевоспитания, стараясь возбудить в девочке чувство самоуважения
посредством изящной одежды и лести; и Кэти с готовностью принимала и лесть
и  наряды;  так  что  вместо  простоволосой  маленькой  дикарки,   которая
вприпрыжку вбежала бы в дом и задушила бы нас поцелуями, у крыльца сошла с
красивого черного пони очень важная на вид особа,  в  каштановых  локонах,
выпущенных из-под бобровой шапочки с пером, и в длинной суконной амазонке,
которую ей пришлось, поднимаясь на крыльцо,  придерживать  обеими  руками.
Хиндли помог ей спешиться, восторженно восклицая:
   - Ай да Кэти, ты у нас прямо красавица! Я тебя с трудом  узнал  бы:  ты
теперь смотришь настоящей леди. Изабелле Линтон не  сравниться  с  нею,  -
правда, Фрэнсиз?
   - У Изабеллы нет таких природных данных, - отвечала его жена, -  однако
Кэти должна следить  за  собою,  чтобы  снова  здесь  не  одичать.  Эллен,
помогите мисс Кэтрин раздеться... Постой, дорогая, ты растреплешь прическу
- дай я развяжу тебе ленты на шляпке.
   Я сняла с нее амазонку, и тут мы увидели во всем блеске пышное,  все  в
сборках, шелковое платьице, белые панталончики и лакированные башмачки.  И
хотя  ее  глаза  радостно  сверкали,  когда   собаки   запрыгали   вокруг,
приветствуя хозяйку, она едва посмела к ним притронуться,  боясь,  что  их
лапы оставят следы на ее великолепном  наряде.  Она  осторожно  поцеловала
меня: я месила тесто для рождественского пирога и была вся в муке, так что
нельзя было со мной обняться; потом она огляделась, ища глазами  Хитклифа.
Мистер и миссис Эрншо зорко наблюдали за  их  встречей,  стараясь  тут  же
выяснить, есть ли надежда, что удастся разлучить двух верных друзей.
   Хитклифа сначала никак не могли отыскать. Если и раньше, покуда  Кэтрин
жила дома, он был неряшливым и неухоженным, то за последнее  время  вид  у
него стал в десять раз хуже. Кроме меня, ни  у  кого  недоставало  доброты
хотя бы назвать его грязным мальчишкой  да  уговорить  его  раз  в  неделю
умыться; а дети его возраста редко питают естественную склонность к мылу и
воде. Так что, не только платье, которое служило бессменно три  месяца  на
грязной работе, и густые нечесаные волосы, - его лицо и руки были отчаянно
измазаны. Недаром он притаился за спинкой скамьи, увидав, что в дом вместо
лохматой растрепки, под стать ему самому, вошла такая нарядная  элегантная
девица.
   - А Хитклифа нет? -  спросила  она,  снимая  перчатки  и  обнажая  свои
пальцы, удивительно побелевшие от сидения в комнатах безо всякой работы.
   - Хитклиф, ты можешь подойти, - закричал мистер Хиндли, заранее радуясь
его смущению и предвкушая, каким отвратительным маленьким  разбойником  он
должен будет предстать. - Подойди и поздравь мисс Кэтрин с  приездом,  как
все другие слуги.
   Кэти, углядев своего друга в его тайнике, кинулась ему на шею;  она  за
одну секунду чмокнула его в щеку семь или восемь раз, потом  остановилась,
попятилась и залилась веселым смехом:
   - Ох, да какой же ты чумазый, сердитый! - закричала она, -  и  какой...
какой ты смешной и угрюмый! Но это оттого, что я привыкла  к  Линтонам,  к
Эдгару и Изабелле. Ты что же это, Хитклиф, забыл меня?
   Она не зря задала свой вопрос, потому  что  стыд  и  гордыня  заволокли
мраком его лицо и не давали бедняге шелохнуться.
   - Подай ей руку, Хитклиф, - снисходительно предложил  мистер  Эрншо,  -
ради такого случая разрешается.
   - Не подам, - ответил мальчик, овладев наконец онемевшим было языком. -
Не буду я тут стоять, чтоб надо мной смеялись. Я этого не потерплю!
   И он бросился было вон, разрывая наш круг, но мисс Кэти опять  схватила
его за руку.
   - Я вовсе не хотела над тобой смеяться, - сказала она, - я нечаянно, не
удержалась, Хитклиф, ты мне хоть руку пожми! С чего ты дуешься?  Просто  у
тебя дикий вид. Если ты умоешься и пригладишь волосы, все будет в порядке:
ты такой грязный!
   Кэти глядела опасливо на темные пальцы, которые держала в своих,  и  на
свое платье; она боялась, что платье не стало красивей, соприкоснувшись  с
его одеждой.
   - Незачем было тебе дотрагиваться до меня! - ответил он,  проследив  ее
взгляд и отдернув руку. - Я могу ходить таким грязным, каким  захочу,  мне
нравится быть грязным, и я буду грязным.
   С этим словом он опрометью бросился вон из  комнаты  под  веселый  смех
господина и госпожи и  к  сильному  огорчению  Кэтрин,  которая  не  могла
понять, почему ее замечание вызвало такой взрыв злобы.
   Исполнив роль горничной при гостье, а потом поставив тесто  в  печь  да
разведя на кухне и в доме веселый  огонь,  как  подобает  в  сочельник,  я
приготовилась посидеть  в  одиночестве  и  развлечься  пением  гимнов,  не
смущаясь попреками Джозефа, бубнившего,  что  веселые  мотивы,  которые  я
выбираю, слишком похожи на светские песни. Он удалился в свою комнату, где
собрал кое-кого на молебствие, а мистер и миссис  Эрншо  старались  занять
нашу мисс кучей милых безделушек, которые они накупили в подарок маленьким
Линтонам - в  знак  признательности  за  их  доброту.  Изабеллу  и  Эдгара
пригласили провести завтрашний день на Грозовом  Перевале,  и  приглашение
было принято с одной оговоркой:  миссис  Линтон  просила,  чтоб  ее  деток
уберегли  от  общества  "неприличного  мальчика,  который   так   нехорошо
ругается".
   Так вот, я осталась одна. Я вдыхала ванильный запах пекущейся  сдобы  и
любовалась сверкающей кухонной утварью и полированными  часами  на  стене,
убранными остролистом, да серебряными кружками, расставленными на подносе,
чтобы к ужину наполнить их подогретым с пряностями элем;  а  больше  всего
безупречной чистотою пола,  тщательно  мною  подметенного  и  вымытого  до
блеска. Я мысленно высказала одобрение по поводу каждого предмета, и тогда
мне вспомнилось, как старый Эрншо зайдет, бывало,  когда  я  приберусь,  и
назовет меня молодчиной и  сунет  мне  в  руку  шиллинг  -  рождественский
гостинец; отсюда мои мысли перешли на то, как  любил  он  Хитклифа  и  как
боялся, что, когда его самого не станет, никто не будет заботиться  о  его
любимце, а это, естественно, навело меня на размышления  о  том,  в  каком
положении бедный мальчик оказался теперь; и я вместо пения настроилась  на
слезы. Однако тут же мне пришло на ум, что  будет  больше  толку,  если  я
постараюсь исправить хоть отчасти причиненную ему несправедливость,  а  не
плакать над ней. Я встала и пошла во двор разыскать его. Далеко ходить  не
пришлось; я застала Хитклифа в конюшне, где он, поглаживая лоснистую спину
нового конька, исполнял свою обычную работу - задавал корм лошадям.
   - Кончай скорее, Хитклиф! - сказала я, - на кухне так уютно;  и  Джозеф
ушел к себе. Кончай скорее - я успею приодеть тебя к приходу мисс Кэти,  и
тогда вы сможете сидеть вдвоем и вволю греться у печки и болтать до отхода
ко сну.
   Он продолжал свое дело и не обернулся.
   - Иди же. Пойдешь ты или нет? - продолжала я. -  У  меня  для  вас  для
каждого по пирожку - уже почти испеклись - а  тебя  нужно  добрых  полчаса
одевать.
   Я ждала пять минут и, не дождавшись  ответа,  ушла.  Кэтрин  ужинала  с
братом и невесткой. Джозеф и я составили друг другу невеселую компанию  за
ужином, приправленным с одной стороны попреками, с  другой  -  дерзостями.
Пирожок и сыр Хитклифа так и простояли всю ночь на столе -  угощением  для
эльфов. Он умудрился затянуть свою работу до девяти, а в девять,  немой  и
хмурый, прошел на свой чердак. Кэти долго не ложилась, ей надо было отдать
тысячу распоряжений о разных  мелочах  перед  приемом  новых  друзей.  Она
забежала разок на кухню поговорить со старым своим другом, но его не было,
и она задержалась только на секунду - спросить, что с ним такое, - и снова
ушла. Наутро он встал спозаранку; и так  как  был  праздник,  удалился  со
своими недобрыми мыслями в вересковые  поля,  и  не  появлялся,  пока  все
семейство не отправилось в церковь. Пост и раздумие привели его как  будто
в лучшее расположение духа. Он повертелся около  меня,  потом  собрался  с
мужеством и резко сказал:
   - Нелли, приведи меня в приличный вид, я буду хорошо себя вести.
   - Давно бы так, Хитклиф; ты очень огорчил мисс  Кэтрин:  она,  скажу  я
тебе, жалеет даже, что вернулась домой! Похоже, что ты ей завидуешь  из-за
того, что о ней больше думают, чем о тебе.
   Мысль, что можно завидовать Кэтрин, осталась для него непостижимой,  но
мои слова, что она огорчена, задели его за живое.
   - Она тебе сама сказала, что я ее огорчил? - спросил он, и  взгляд  его
омрачился.
   - Она заплакала, когда я ей доложила нынче утром, что ты опять ушел.
   - Что ж, а я плакал ночью, - возразил он, - и мне было с чего плакать -
больше, чем ей.
   - Да, и было с чего ложиться спать на пустой желудок и  с  гордостью  в
сердце, - сказала я. Гордые люди сами вскармливают свои  злые  печали.  Но
если тебе стыдно за твою обидчивость, ты должен попросить у Кэти прощения,
когда  она  вернется.  Ты  поднимешься  наверх  и   попросишь   разрешения
поцеловать ее и скажешь... ты знаешь сам, что  сказать.  Только  скажи  от
души, а не так, точно ты думаешь, что из-за  нарядного  платья  она  стала
чужой. А теперь, хотя мне пора готовить обед, я урву часок и приведу  тебя
в такой вид, что Эдгар Линтон покажется рядом с тобою куклой: кукла  он  и
есть! Ты моложе его, но побьюсь об заклад, ты выше  его  и  вдвое  шире  в
плечах. Ты мог бы свалить его с ног одним щелчком! Ведь  знаешь  сам,  что
мог бы!
   Лицо у Хитклифа на мгновение просветлело, но тут же снова омрачилось, и
он вздохнул.
   - Нет, Нел, пусть я двадцать раз свалю  его  с  ног,  он  от  этого  не
подурнеет, а сам я не стану красивей. Хотел бы я иметь его светлые  волосы
и нежную кожу и быть так хорошо одетым и так  хорошо  держаться,  и  чтобы
мне, как ему, предстояло со временем сделаться богатым.
   - ...и звать по каждому поводу маменьку, - добавила я, - и  дрожать  со
страха, когда деревенский мальчишка грозит тебе кулаком,  и  сидеть  целый
день дома из-за дождика. Ты малодушен, Хитклиф! Подойди  к  зеркалу,  и  я
покажу тебе, чего ты должен желать. Видишь ты  эти  две  черточки  у  себя
между  бровями?  И  густые  эти  брови,  которые,  вместо  того  чтобы  им
подниматься дугой, западают вниз у переносья? Видишь ты  эту  пару  черных
бесенят, так глубоко схоронившихся? Они никогда не раскрывают смело  окон,
а только смотрят в них украдкой, точно шпионы дьявола! Так вот  пожелай  и
научись разглаживать угрюмые морщины, поднимать смело веки; смени  бесенят
на доверчивых, невинных ангелов, глядящих без  подозрений,  без  опаски  и
всегда видящих друга друга, когда не знают твердо, что перед ними враг. Не
гляди ты шкодливым щенком,  который  знает  сам,  что  получает  пинки  по
заслугам, и все-таки зол за свои обиды на того, кто дает пинки, и на  весь
свет.
   - Словом, я должен пожелать, чтоб  у  меня  были  большие  синие  глаза
Эдгара Линтона и его гладкий лоб, - ответил Хитклиф. - Что ж,  я  желаю...
но от этого они у меня не появятся.
   - При добром сердце твое  лицо,  мой  мальчик,  стало  бы  красивым,  -
продолжала я, - даже если бы ты был черней арапа; а при злом сердце  самое
красивое лицо становится хуже чем безобразным. А теперь, когда мы  умылись
и причесались и перестали дуться, скажи, разве ты не кажешься себе  просто
красивым? Ну, так я тебе скажу: в моих глазах ты красив. Ты  сошел  бы  за
переодетого принца.  Кто  знает,  может  быть,  твой  отец  был  китайским
богдыханом, а мать индийской царицей, и каждый из них  мог  бы  купить  на
свой недельный доход Грозовой Перевал со Скворцами в придачу! Может  быть,
ты был похищен злыми матросами и завезен в Англию. Я  бы  на  твоем  месте
составила себе самое высокое понятие о своем происхождении; и мысль о том,
кто я такая, придавала бы мне смелости и достоинства и помогала переносить
притеснения со стороны какого-то жалкого фермера.
   Так я говорила; и Хитклиф постепенно утрачивал  свою  угрюмость  и  уже
приобрел вполне пристойный вид, когда вдруг нашу  беседу  прервал  грохот,
донесшийся с дороги и затем вкатившийся во двор. Хитклиф подбежал к  окну,
а я к дверям, и как раз вовремя, чтоб увидеть, как двое Линтонов  вылезают
из семейной кареты, закутанные чуть не до удушья в плащи и меха,  а  Эрншо
соскакивают с коней: зимой они часто  ездили  в  церковь  верхами.  Кэтрин
взяла за руку каждого из детей и повела их в дом  и  усадила  у  огня,  от
которого быстро разрумянились их бледные лица.
   Я посоветовала Хитклифу  не  мешкать  и  скорее  показать  свое  доброе
расположение, и он охотно согласился; но злому счастью было угодно,  чтобы
в ту минуту, когда он вздумал отворить кухонную  дверь  с  одной  стороны,
Хиндли отворил ее с другой. Они столкнулись, и господин, разозлившись, что
видит его чистым и веселым, или, может быть, желая сдержать свое  обещание
миссис Линтон, вдруг отшвырнул его и гневно приказал Джозефу:
   - Держи парня подальше от комнат! Отправь его на чердак, и пусть он там
сидит, пока мы не отобедаем. Он станет совать пальцы в пирожное с кремом и
таскать фрукты, если его оставить с ними одного хоть на минуту.
   - Что вы, сэр, - возразила я, не удержавшись, - уж  кто  другой,  а  он
ничего не тронет!  И  ведь  он,  я  полагаю,  должен  получить  свою  долю
угощения, как и все мы?
   - Он получит хорошую взбучку, если до вечера появится внизу, - закричал
Хиндли. - Вон отсюда, бродяга! Как! ты еще вздумал разыгрывать франта? Вот
погоди, оттаскаю тебя за твои взбитые кудри - посмотрим, не станут ли  они
тогда немножко длиннее!
   - Они и так достаточно длинные, - сказал мистер  Линтон,  заглядывая  с
порога. - Удивительно, как у него не болит от них голова. Они, точно грива
у жеребчика, нависают ему на глаза!
   Он отпустил свое замечание без намерения оскорбить; но  Хитклиф  с  его
необузданным нравом не склонен был сносить даже и намека  на  наглость  со
стороны того, в ком он, как видно, уже и  тогда  ненавидел  соперника.  Он
хватил миску с горячей яблочной подливой  (первое,  что  подвернулось  под
руку) и выплеснул ее всю в лицо и на грудь нашему гостю; тот  не  преминул
поднять  писк,  на  писк  прискакали  Изабелла  и  Кэтрин.  Мистер   Эрншо
немедленно схватил  виновника  и  отвел  его  в  чулан,  где,  несомненно,
применил не слишком деликатное средство, чтоб угасить эту  бурную  вспышку
чувств: он был красен, когда вернулся, и тяжело дышал. Я взяла салфетку  и
со злостью стала  вытирать  Эдгару  нос  и  губы,  приговаривая,  что  ему
досталось по заслугам - нечего было вмешиваться. Его  сестрица  захныкала,
просясь домой, а Кэти стояла смущенная и краснела за всех по очереди.
   - Вы не должны были его задевать! - упрекала она мистера Линтона. -  Он
был в дурном настроении,  и  вы  теперь  испортили  себе  весь  день...  А
Хитклифа высекут. Я не переношу, когда его секут.  Еда  не  пойдет  мне  в
горло. Зачем вы сказали ему это, Эдгар?
   - Я ничего не говорил, - всхлипывал юноша, вырвавшись из моих рук и сам
отирая остатки подливы батистовым носовым платком. - Я обещал маме, что не
скажу ему ни слова, и не сказал.
   - Ладно, довольно плакать, - ответила с презрением  Кэтрин,  -  вас  не
убили. Еще хуже напортите: возвращается мой  брат,  -  успокойтесь!  Тише!
Изабелла! Вас-то как будто никто не трогал?
   - Ничего, ничего, дети, садитесь по местам! - крикнул Хиндли, вбегая  в
дом. - Подлый мальчишка! Я упарился с ним. В следующий раз, мистер  Эдгар,
вершите правосудие собственными руками, - это прибавит вам аппетита!
   Запах вкусной еды быстро  привел  гостей  и  хозяев  в  более  приятное
расположение духа. Все проголодались с дороги, и утешиться было  нетрудно,
раз никому не было причинено настоящего вреда. Мистер Эрншо нарезал жаркое
и накладывал всем полные тарелки, а его жена старалась развеселить  гостей
своей живой болтовней. Я прислуживала, стоя  за  ее  стулом,  и  мне  было
больно, что Кэтрин с сухими глазами  и  безразличным  видом  принялась  за
крылышко  гуся,  лежавшее  на  ее  тарелке.  "Бесчувственная  девчонка!  -
говорила я себе, - как легко прощает она обиду,  нанесенную  ее  недавнему
товарищу. Не думала я, что она такая эгоистка". Она поднесла кусок ко рту,
потом положила его обратно  на  тарелку.  Щеки  ее  вспыхнули,  и  по  ним
покатились слезы.  Она  уронила  вилку  на  пол  и  поспешно  нырнула  под
скатерть,  чтобы  скрыть  свое  волнение.  Больше   я   не   называла   ее
бесчувственной, потому что видела, что весь день она была, как  в  аду,  и
все старалась найти предлог, чтобы побыть одной или  сбегать  к  Хитклифу,
которого Хиндли запер, как я  убедилась,  когда  попробовала  отнести  ему
потихоньку кое-какую еду.
   Вечером у нас были танцы. Кэти  попросила,  чтобы  Хитклифа  выпустили,
потому что у Изабеллы Линтон не оказалось партнера; ее заступничество ни к
чему не привело, и за кавалера приспособили меня. Разгоряченные движением,
мы позабыли о грусти, и веселье еще возросло, когда  явился  гиммертонский
оркестр в пятнадцать инструментов  -  труба,  тромбон,  кларнеты,  фаготы,
французские рожки и виолончель, - да еще певцы. Музыканты каждое рождество
обходят все приличные дома в округе и  собирают  дань  с  прихожан;  и  мы
пригласили их поиграть, видя в этом  самое  лучшее  угощение  для  гостей.
После обычных гимнов мы потребовали веселых мелодий и песен. Миссис  Эрншо
любила музыку, и те старались вовсю.
   Кэтрин тоже любила музыку; но  она  сказала,  что  музыку  лучше  всего
слушать с лестницы, с верхней площадки, и убежала в темноту, - а я за ней.
Нижнюю дверь заперли, не заметив нашего отсутствия, - так  много  набилось
народу. Кэти не задержалась на верхней  площадке,  а  поднялась  выше,  на
чердак, куда упрятали Хитклифа, и стала звать его.  Он  сперва  упрямо  не
желал откликнуться; она не отступилась и  в  конце  концов  заставила  его
начать с ней разговор через стенку. Я  ушла,  предоставив  бедным  ребятам
беседовать без помехи, пока, по моим расчетам, не  подошло  время  кончать
пение и дать музыкантам передохнуть и закусить; тогда  я  снова  поднялась
наверх предостеречь Кэтрин. Но у дверей никого не оказалось; я услышала ее
голос за стеной. Маленькая  обезьянка  вылезла  на  крышу  в  окно  одного
чердака и влезла в окно другого, и мне с большим трудом  удалось  выманить
ее обратно. Когда она наконец вернулась, с нею явился  и  Хитклиф,  и  она
настаивала, чтобы я отвела его на кухню,  благо  Джозеф  ушел  к  соседям,
чтобы не слышать "псалмопений сатане", как ему угодно было назвать музыку.
Я сказала, что никак не намерена поощрять их проказы;  но  так  как  узник
пропостился со вчерашнего обеда, я уж закрыла глаза на то,  что  он  разок
обманет мистера Хиндли. Он сошел вниз; я  поставила  ему  стул  у  огня  и
предложила гору вкусных вещей; но его поташнивало, много