только дай - он  на весь мир такое
"согласие" наведет, помяни мое слово, Миша! Шпана с Мальцевского рынка!..
     - А ты старушка-процентщица, - высказался Веселуха. И вообще, оставим в
покое личности, давайте лучше выпьем.

     Выпить Веселуха был не дурак, особенно  любил хорошие крепкие напитки -
дрянь не  пил,  разбирался,  и посмотреть  на  него  было  приятно:  как  он
незаметно крутил  рюмку за  ножку,  как вдыхал  аромат, -  и обсудить  умел,
впрочем, без снобизма.

     - А, пирог! - закричал Рябинин радостно. - Здравствуй, Ирочка.
     Это  вплыла  в комнату мадам Веселуха, - в руках  у нее  был  фирменный
пирог с  грибами.  Но не за хозяйственность выбрал ее  Веселуха, а за редкую
красоту. Женщин  Ян Владиславович обожал, но не уважал, может  быть, потому,
что они  всю  жизнь складывались перед ним в штабеля. Мадам Веселуха была на
семнадцать лет моложе мужа, и это была его третья законная жена. Он подобрал
ее, пацанку, провинциалку, на кафедре, как бриллиант в куче мусора, приодел,
обучил  хорошим манерам. Впрочем, мадам Веселуха была  далеко  не  дура -  в
жизненном смысле.

     -  Да, это я, - сказала  она кокетливо.  - А  почему  вы сначала  пирог
заметили, а потом меня?
     - Натурально, потому что он  был  впереди, -  пошутил Веселуха.  - Ира,
пить будешь?
     - Нет, пейте на троих, - отказалась мадам Веселуха.

     И они выпили, и снова  налили, и потом, ближе к полуночи, Веселуха взял
гитару  и  под плеск осенних  струй (ливень, холодный и  рыжий, бил  в окна,
стоял стеной) сбацал что-то не ровное, с оттягом,  с синкопами - не то джаз,
не то мазурку - а Лукин, который с горя  напился, сплясал с  мадам Веселухой
на столе, среди хрусталя, прищелкивая пальцами.

     "Это я-то дырка! - злопамятно думал он. - Ну, Веселуха, погоди, узнаешь
ты у меня".

     Ах,  ночь  петербургская, осенняя ночь!  Листья слетают, сумерки  тают,
птицы кричат и витают.  Грибами пахнет, сыростью постельной да банной одурью
похмельной, в потемках приглядной. Бледные  лица во тьме,  как рубахи, груди
волнуются,  как море, в  землю  впивается горький ливень, сбивает с деревьев
листья. Очень просто в такую ночь некоторые выпускают душу полетать  - а она
и не возвращается... держите крепче, закусывайте, жгите свечи.

     Ах, ночь петербургская - печальная ночь. Прочь, ступай прочь!



Глава 2: С прибором

     Нева созрела, налилась
     Все возвышалась в ней вода
     Бежала, спела и вилась
     Рвала и мыла горы льда
     Крошились брызги под мостом
     И капли-росы били в дом
     Поверх всего разлился пар
     Засыпал снег
     Тугие косы
     Стыл поток
     Рукавчик треснул и потек
     И затопил пологий брег

     А мы стояли на мосту,
     Который выгибался над водой,
     Разлитой вправо, влево на версту,
     Под низкой тучей и звездой,
     А справа крепость высока, красна
     Стояла третий век - зубцы и завитушки,
     Нам в ноябре невидима весна,
     И только легкий запах стружки
     Приносило к нам с залива
     Третий век тут пахнет эдак,
     Может, твой дворянский предок,
     Угодивший несчастливо
     В эту крепость, чуял тоже
     Этот запах, запах нови,
     Он был шишка и вельможа,
     В жилах пламенныя крови.

     Нева играет и шипит,
     Она сравнительно чиста,
     И ею, словно пивом "Пит",
     Мы упиваемся с моста,
     А Питер строит, мастерит
     И жизнь нелегкая проста.

     В осенних  думах восседал  Ян Веселуха  на столе с ногами, держа в руке
бокал  молодого  Божоле.   В  кресле  скрутился  калачиком  господин  Лукин,
рассчитывая, сколько будет стоить аренда самого дешевого помещения. На полу,
среди раскиданных цацек и болтов, сидел растерянный Рябинин и крутил носом.

     - В чем дело? - спросил Веселуха.
     - Кристалла нет, - объяснил Рябинин.
     Кристалл  для  прибора был - главнейшее дело. Без него можно  было и не
заморачиваться.

     - Что, на весь Питер ни одного кристалла фторида  лития?  -  не поверил
Веселуха. - Что-то ты мне голову морочишь. Не может быть.
     - Нету, нету, - отозвался Лукин из кресла. - Я весь город обегал. Ни на
рынке, ни в супермаркете - нет. Даже в частных коллекциях нет. Увы.

     И они  уныло  поникли головами. Веселуха прислушался к завыванию ветра,
всмотрелся в осенний сумрак за окном, и подумал: "В такой день хорошо играть
свадьбы и заключать контракты". Плакать же в такой день совершенно ненужно и
даже  вредно:  Нева может выйти из берегов. Веселуха вскочил  со стола, взял
длинную веревку, намотал ее на пояс и призвал:
     - За мной.

     Навстречу ветру ехали  они, по набережной и через мост; Петропавловская
крепость  встала  перед  ними  огромным  хищным  зубом; служитель  пустил их
внутрь,  и  они молча,  только отдыхиваясь, дошли  до самого  верха.  Дальше
лестницы не было, и балки кончились.

     - Если друг оказался  вдруг, - сказал Веселуха, стягивая пояс веревкой.
- Первый я, за мной Рябинин, Лукин третий.

     Шпиль был  мокрый и скользкий,  он сужался.  Несмотря на дикий ветер, с
подветренной стороны  на Веселуху село три  стойких  комарихи и  пили кровь.
Болото внизу  колыхалось  и вздымалось, гнулись травы,  зрели решения, ехали
машины.  На булыжной площади стояли,  взявшись за руки, дети Рябинина, глядя
вверх.

     - Я наверху! - крикнул Веселуха, перекрывая гул ветра. - Начинаем!
     - Пошел! - крикнул Рябинин Лукину.

     Трое отлипли от шпиля, и на истошном ветру завопили в три голоса на всю
Россию:
     - НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!

     Вздохнули - и по новой:

     - НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!!

     На три голоса, за скользкий шпиль цепляясь, голову запрокидывая:

     - НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!!!

     Но не давала ответа Россия на запрос их неистовый и серьезный. То ли не
было у  нее  кристаллов фторида  лития, так нужных для дифракционной решетки
нового прибора, то  ли просто занималась она своим делом. И Рябинин повис на
своей веревке, сокрушенно цыкая зубом, а Лукин пнул шпиль  носком ботинка, а
дети Рябинина  внизу сели, взявшись за руки, на булыжник, -  но не сдался Ян
Веселуха. Он мотнул головой и заорал один - злобно и вдохновенно:

     -  Эй,  вы! Срань  болотная!  Ишаки  отвязные! Это ваш  последний  шанс
продать ваши  хреновы  никому не нужные кристаллы  фторида лития!  Если  я и
соглашаюсь купить их у вас, то только из сожаления к вам,  потому что больше
дураков вы не найдете! Я жду три секунды и слезаю!

     И вот тогда  где-то всколыхнулись верхи  бурьяна, забулькало болото,  и
раздался голос - слабенький и вроде женский:
     - Ну  бяритя, бяритя! приезжайтя! так и быть, прададим! есть у нас адин
кристалл, мы им агурцы саленыи придавливаям!..

     - Мы  должны говорить не о том, что нужно нам, - понял Веселуха,  - а о
том, что нужно нашему партнеру.
     Лукин только головой покачал: Ян Владиславович удивительно быстро делал
выводы.
     - А  теперь нам нужен кредит  доверия, -  сказал Веселуха. - Ты, Лукин,
лично - что можешь предложить? Ничего? Тогда - зачем мы тебя держим?..
     - Не  так скоро, - сказал Лукин,  вытряхивая комаров из  ушей. - Есть у
меня одна затейка... Только не удивляйтесь и не мешайте мне.
     - Глупо,  - пожал  плечами Веселуха. -  Кто и зачем будет  тебе мешать,
если ты принесешь нам деньги?
     - А если это беззаконие? - вмешался Рябинин, враждебно глядя на Лукина.
     "Разделяй и властвуй, - подумал Веселуха, - совок и жулик в товарищах".
     - Если беззаконие, - сурово сказал он вслух, - тогда... деньги отберем,
а тебя, Лукин, сдадим в ментовку.

     Надушенный  и  одетый в хорошее  пальто, Лукин  стоял посередине Сенной
площади,  поигрывая  золотой  цепочкой.  На  цепочке,  проносясь у  него над
головой и навевая крылами сон и  мрак, носилась над городом гигантская моль,
огромная и серая - страшная.

     - Дамы  и  господа, - вещал Лукин без выражения, -  объявляется  скупка
зимних  вещей на прокорм гигантской моли. Данный вид потребляет в  день: шуб
норковых  шесть  единиц,  полушубков  овчинных  десять единиц,  шапок-ушанок
мужских семьдесят пять единиц...

     Собирался народ;  менты  с  интересом поглядывали; скинхеды  таились  у
стенки.  Пара пропитых субьектов уже успели  сбегать  домой и толкнуть  свои
полупердончики;  моль  радостно приземлилась, сожрала  мех и  взмыла  опять,
натягивая цепочку.

     -  А что она будет есть, если не хватит? - спросила какая-то любопытная
старушка.
     Менты прислушались.
     - Может напасть, -  равнодушно  сказал Лукин. - У нее  вообще-то  яички
отложены. Скоро потребность увеличится.
     На этом месте менты решили вмешаться.
     - Гражданин! - сказали они,  обступая Лукина.  - Давайте со своей молью
куда-нибудь за город.
     - За город никак нельзя, - сказал Лукин,- поскольку моль требует ухода,
горячей воды и центрального отопления. Она нежная. И яички.  А если по вашей
вине моль умрет, - Лукин отступил  на шаг и значительно  поднял  голову, - у
вас будут крупные неприятности в связи с трехсотлетием города.
     -  Ты  что ее,  мужик,  на  трехсотлетие  Петербурга  откармливаешь?  -
поразились менты.
     - Да, -  ответил Лукин, - на ее крылья будет нанесена карта города, а в
зубах  она  должна держать  якорь.  Но вы же  видите,  что  насекомое  живет
впроголодь. Уже пыльца с крыльев осыпается.

     Менты  в  замешательстве  переглянулись, и  Лукин понял, что  его  дело
восторжествует.
     Вечером того же дня губернатор кричал на подчиненных:
     - Смотрите у меня!  Вы там мне трехсотлетие не компрометируйте!  Я ведь
все вижу, как вы с животными обращаетесь!  Чуть моль праздничную не уморили,
позор какой!

     Под моль  было списано много  денег  из  бюджета; вечером  того  же дня
Лукин, по обоюдному согласию, пристрелил тварюгу из охотничьего ружья.

     - Мысль была ничего, - одобрил Веселуха, - но хороши такие мысли только
для "эпохи первоначального накопления".  И ты мне, титан Возрождения, больше
эдак не крути! Знаем мы твои "надежные схемы".
     -  Не  буду,  -  поклялся  Лукин, а сам  подумал: "Ты меня еще узнаешь,
Веселуха!"

     Шел  первый  снег, - какое сладкое время для свиданий,  для сделок, для
конфликтов, для переворотов. И ведь  знаем мы, петербургские жители,  что не
бывает  в октябре настоящей зимы, что еще снег смоет черными дождями, но как
хорошо бывает и как приятно, когда вдруг,  замедляя темп, осадки начинают не
капать, а вот именно оседать...

     В эти дни Веселуха метался на собаках  по Петербургу, пытаясь заключить
первый  контракт.  Срок  кредита подходил  к  концу, в конце декабря маячила
смрадная  долговая яма.  Снежинки падали на красный язык Яна Владиславовича;
его  волосы  цвета светлого  металла  стояли дыбом, и пригладить их не  было
никакой  возможности. Веселуха источал чистейшее обаяние, он влиял, скакал и
интриговал, но  директора заводов были  и  сами  не  промах.  Они  подсидели
красных  директоров,  они  грабили  некогда  на  большой  дороге, учились  в
бизнес-школах и начинали позорными подметалами. Некоторые  из  них делали по
четыре ошибки  в слове из  трех букв. Поэтому разговаривал с  ними  Веселуха
так.

     - Вашему заводу нужен рентгеновский флуоресцентный? - рявкал он.
     -  Зачем  он  нам?  -  кисло  морщились  эти   консерваторы.  -  Мы  же
пластмассовые игрушки делаем.
     - Будете смотреть, -  гремел Веселуха, -  чтобы в  пластмассу свинец не
попал, а то детки будут ее грызть, помирать,  и  ваши игрушки никто не будет
покупать.  А  на вас  все  будут показывать  пальцем и  говорить:  "Вон идет
директор завода, который не знал, что в пластмассе был свинец".

     Директора обалдевали от  такого напора.  В  кабинете становилось  нечем
дышать. Веселуха  бил  графины с водой об  пол.  Директора  чувствовали себя
обязанными  что-нибудь для  него  сделать.  Мокрый молочный  снежок  засыпал
лениво весь Питер сверху донизу. Страсти разгорались.

     - Тут нам прибор какой-то хотят всучить.
     - Что за прибор?
     - Рентгеновский флюоресцентный спектрометр.
     - А он нам что, жизненно необходим?
     - Да на хрен он нам не нужен. - Просто позвони им и скажи: "На хрен нам
ваш спектрометр? Он нам не нужен". И они отстанут.

     Просто позвони им и скажи.

     И вот Веселухин телефон наконец зачирикал. Веселуха долго  слушал,  что
по нему сообщают, а потом ответил "Да", положил трубку и небрежно молвил:

     - Господа... Мне кажется, у нас наклевывается контракт.
     - Вот как! - удивился Лукин.
     Он  уже  сторговал  себе приличное местечко  в  одном из  банков, и уже
воображал себе, как он скажет Веселухе "Спасибо тебе за доверие".
     - И что? - спросил Рябинин  жадно. -  Мы что,  повезем прибор прямо им?
нет, пусть  сами приходят!  Прибор хрупкий. Пусть приходят сюда. Я не повезу
прибор, нет, не повезу...
     - Ишак ты отвязный, - нежно сказал Веселуха.

     На  следующий  день  они  повезли  прибор  заказчику.   Накануне  долго
торговались о  цене. Веселуха исходил из себестоимости, Лукин - из  рыночной
цены, а  Рябинин  пытался  сочинить цену  "по совести".  Наконец,  все  было
решено, и вот они  поехали на "Ауди" Лукина (Веселуха свою девятку продал) к
заказчику.

     Лукин  вел  хорошо, но немного резко. Веселуха сидел рядом и непрерывно
курил,  Рябинин  трясся  сзади, держа на коленках прибор,  как котенка.  Вот
вдали  показались  огни   завода-заказчика.  Их  встретил  главный  инженер.
Веселуха  взмахом  руки  пригласил  Лукина и Рябинина: те  аккуратно  внесли
прибор и поставили его на стол.

     - Ой, какой маленький! - умилились лаборантки. - Спектрометры обычно  -
у-у-у!
     - Двадцать четыре килограмма, - сказал Рябинин смущенно.
     - А обеспечение ему какое? - поинтересовались программисты.
     - Обычный ПК, - пожал плечами Рябинин.
     Он стеснялся, но Лукин задал тон:

     - Без разрушения и порчи образца! - вскричал он.
     - Погрешность до пятого знака по всем элементам! - подхватил Рябинин.
     - Сто анализов в сутки!
     - Прост до неприличия!
     - Работать может даже обезьяна!

     Так   они  распинались;  характеристики   у   прибора  были  и   впрямь
исключительные, поверить такому  всегда трудно: не обманывают ли  нас? Народ
переглянулся; тогда к столу вышел главный инженер, хлопнул по крышке прибора
ладонью (Рябинин вздрогнул) и спросил веско, глядя Веселухе в глаза:

     - Хорошо, а на Западе - сколько стоит такой прибор?

     Народ затаил дыхание. Ян Веселуха вежливо ответил:
     - Наш прибор не имеет аналогов ни в России, ни на Западе...
     Все  выдохнули  и  посмотрели  на прибор  с  благоговением,  а  главный
инженер, не желая показаться лохом, проворчал:
     - Это все лирика, а вы продемонстрируйте, как он работает! Может, он  и
не работает вовсе.

     Рябинин, волнуясь, поставил образец в кювету и начал анализ.

     Прибор мигнул, тихо пискнул и анализировать не стал.
     - Что это он у вас, сломался, что ли?
     - Да, ежкин кот, - спроста сказал Рябинин в сердцах.

     Ситуация назревала  очень смешная,  и уже  кое-кто  начал улыбаться, но
Веселуха не дал ситуации созреть:

     - Да! - вскричал  он вдохновенно. - Прибор  сломался. Если бы этого  не
произошло,  вы бы  много  потеряли! А  так у вас  имеется редкая возможность
понаблюдать,   как   мы   на  ходу   вносим   доработки  в  его  технические
характеристики!
     -  Работа  над  ним  ведется  непрерывно,  -  подключился  Лукин.  - Он
становится все лучше и лучше!

     Рябинин  засунул руку  в  недра  прибора и что-то там подкрутил: прибор
согласно  моргнул, пискнул  и начал  анализ. Рябинин засветился,  как горный
гном с самоцветами. Прибор был продан. Долговая яма миновала.

     Острый  снег сваливался в  круглые сугробы; он лежал на каждой веточке,
на  всех мелких  подробностях округи: на завитушках Расстрелли,  на колоннах
Росси, на младенцах, ангелах и демонах. Два бомжа тащили картонную коробку в
пункт  приема; в конце узкого длинного двора, перед кирпичным забором, махал
голыми ветвями обтрепанный тополь.

     - Вот - наша резиденция, - сказал Веселуха.

     Шаги отдавались эхом в пустых помещениях, оклеенных белой бумагой.

     - На берегу пустынных волн, - сказал Лукин.
     - Зато на окнах забрала железные, - заступился Веселуха.
     - Перестройка, - отозвался Рябинин из угла.
     - Чего?
     - Перестройка, говорю, - сказал Рябинин. - Журналы восемьдесят девятого
- девяносто третьего. Кто-то свалил.
     - Пусть лежат, есть не просят, - указал Лукин. - С налогами хуже.
     - Да ну, налоги, - махнул  рукой  Веселуха. - Налогов мы вообще платить
не будем.
     - Это как, интересно? - подбоченился Лукин. - Сами говорили - без схем!
     - А тут никаких  схем  и не надо, -  ответил Веселуха. - Я  же временем
занимаюсь.  Ну,  создадим на  нашем  участке  поле того  времени, когда были
маленькие налоги.
     - Да когда ж они были маленькие?  - резонно возразил Лукин. - И как это
налоговой объяснить? они же не физики.

     Трубы  играли  над Петербургом в  миг, когда Веселуха вынес из здания с
башнями  лист,   усеянный   подписями   и  печатями.   Все  было  составлено
самодержавно.  Остальные  могли  быть  сколь  угодно  крепкими  парнями,  но
хозяином становился Веселуха, и, по сути, только он, хотя по форме весь этот
торт назывался ЗАО НПО "Амарант".

     - А логотип? Какой у нас будет логотип?
     - Это очень важно.
     - Вот такой.
     - Это гробик?
     - Это кристалл!
     - А я такой хотел, смотрите.
     - Это глисты?
     - Это рентгеновские лучи!!!

     Когда проспались, поднимался серый  день, снег таял, а второго прибора,
законченного три дня назад, на столе не было.
     - Черт, - проскрипел Веселуха, хватаясь за  голову, - его же уже Кириши
купили. Что мы им скажем?
     - Что его украли.
     - А может, это они его вчера забрали?
     -  Нам нельзя много пить, - сказал Рябинин мрачно. - Нельзя много  пить
за начало работы. Вот, например, в моей родной деревне однажды мужики начали
строить дом. Накопили на цемент. Причем долго копили, год. Потом купили этот
цемент,  разгрузили  его,  жидкий,  около ямы  под  фундамент,  и  решили на
радостях выпить. Хе-хе.

     Веселуха откинулся назад, но забыл, что там, сзади. А сзади что-то было
вроде  пружинки,  отчего  на  дворе  стемнело, как  в  ящике.  Край  родимый
погрузился во мрак, только лаяли собаки, даже машины на Гороховой притихли и
не   ехали.   Небо   в  окне,   перегороженным   железным   забралом,   было
полуобморочного  цвета: красноватого, сиреневого, местами  почти белого -  и
это была ночь. Внизу было темно, каркали вороны, проносясь низко над снегом.

     - Веселуха, я, кажется, знаю, - догадался Рябинин. - Это мой дворянский
предок прибор унес.
     - Зачем ему?
     - Да начальник  его  на Монетном  дворе монету портил,  а разницу  себе
воровал, - объяснил Рябинин,  - ну вот, предок мой не будь дурак, хочет  это
злоупотребление вскрыть и начальника подсидеть.
     - Умный ты, правнук, - послышалось из угла.

     Предок  был  невысок, но  крепок и хорош собой,  насколько  можно  было
разобрать  в полумраке.  Одет он был в  простой казакин берлинского сукна, и
шапки не снял.
     - Так  что я  ваш приборчик заберу,  ладно? - по-свойски молвил предок,
присаживаясь на корточки перед мужиками. - Всеж-ки я его у вас заберу, у вас
от одного прибора не  убудет, вы еще их наделаете.  А долг  перед предками и
перед Отечеством надо помнить.
     - Да, да, - соглашался Рябинин,  глядя на предка во все глаза и пытаясь
различить в нем сходство с собой.

     Веселуха оторвался от стены и встал: был он выше предка на голову, хоть
и моложе лет на пятнадцать.

     -  А вот  это  вы  видели,  ваше  высокопревосходительство?  -  спросил
Веселуха и показал предку шиш. - Прибор ему, понимаешь! Задаром!
     -  Так я  же  за