ра обставлен в стиле (...), и весь завод представляет из себя
прекрасное  воплощение  мужественного  духа  от Zassi  и  Poka ne zarabotal.
Немногословность, уверенность в себе, ветер с Запада, или,  лучше сказать, с
Северо-Запада, ибо Ян - настоящий  варяг,  который пахнет  водкой, морозом и
можжевельником - запах,  разработанный фирмой Vonucci специально для русских
мужчин (...).

     Глянцевые   страницы  лениво  подцеплялись  наманикюренными  ноготками.
Подруги вздыхали  и терли друг другу  спинки. Потом  они накладывали  ночной
крем на сытые лица и дружно вздыхали:
     -  Эх! Вот мужик настоящий, чувствуется! И богатый, и на работе орел, и
любовник, наверное, классный!.. А мы...
     - А нас...

     Веселуха,  блестящий  и  шикарный,  снился им  во  сне;  и  студенткам,
покупавшим журнал на семерых, он тоже снился.



Глава 9: Без образа

     Чистая тьма
     Нашла на долины,
     Склонились леса под густыми снегами,
     Застыли ручьи по холмам
     Крестами -
     И так наступила зима

     Не верьте людям! Верьте людям! Человек человеку волк!  Человек человеку
брат!  - А верим мы все  равно только тем, кто  внушает  нам симпатию,  хоть
тресни,  и хотя многие из-за  этого полегли и некстати забеременели, лучше и
надежнее способа все равно еще не  придумано. Хорошо, если симпатия есть, но
если она отсутствует,  это  не  смертельно, потому  что есть  еще  и наука -
лучшая в мире, самая сложная и самая неточная. В этой науке и проводили свое
время Паша  Ненашев и  те, кого он набрал  себе в помощники для формирования
имиджа компании "Амарант".

     -  Мне нужны люди со вкусом, - заявил он, глядя в телекамеру, - с каким
-  все  равно:  настоящий  Вкус  только один.  Если же  у  вас есть  любимые
пристрастия  и принципы  - спрячьте их в дупло, в  мох, куда угодно, и пусть
они влияют на вас тайком. Вот, например, Алисе нравится время НЭПа, она рада
бы одеть весь Питер в лисьи шкурки  с головами, облить кровожадными духами и
увешать, как елку. Но она сдерживает себя, - правда, Алиса?
     Тут телекамера переехала на Алису: она как раз  выходила из лимузина во
вьюгу, поставив на подножку высокий ботинок с  острым каблуком; в руке у нее
был золотой поводок, на котором она держала симпатичную маленькую хрюшку.
     -  Правда,  -  приятным хрипловатым голосом согласилась  Алиса, - ну  а
теперь - реклама!..

     Экран  облился  сиреневым  дымом,  заскакали  кони,  и  перед  жителями
Санкт-Петербурга  предстал  ночной  Троицкий  мост, новехонький,  только что
отремонтированный, весь в огнях. На перилах, поджав ножки,  сидели рыбаки, и
среди  них  улыбающийся  Веселуха  с  удочкой.  Директор  смотрел  прямо  на
петербуржцев.
     - Хорошие новости, - пояснил он. - Взяли недавно анализ воды из Невы, -
ни свинца, ни олова, ни мышьяка.  Вода чистая,  как в 1900 году -  сам  туда
ездил,  проверял.  Это  рыбаки питерские захотели, чтобы  в Неве рыбы больше
стало.

     Камера опрокинулась и наехала  на красивую волну,  темную и в отблесках
фонарей: ближе, ближе. Стало видно, что это не отблески, а спинки рыб.

     - И золота в Неве больше, чем  в других  реках, - говорил поверх  всего
Веселухин голос, - потому что город у нас - золотой.

     Ослепительный закат над крепостью. Конец ноября, снега еще нет, а катки
залиты прозрачным хрустальным льдом. Небо над деревьями темное,  причудливых
оттенков вишневого и фиолетового: так город подсвечивает.

     - Мне не нравится эта реклама, - сказал Веселуха Паше. - Ну хоть ты что
- не нравится. Юмора в ней как-то мало.
     - А тут юмор и  ни к  чему,  - обиделся Паша.  -  Алиса  вам сейчас все
объяснит. Алиса, объясните директору.

     И Паша поспешно удалился.

     Алиса Мозель  теперь  заведовала  всей рекламой  "Амаранта";  ее  отдел
располагался  за  городом,  в  пятнадцати  километрах  на  восток,  в  новом
деревянном доме посреди  поля.  Летом  поле  косили,  и  рекламщики  угощали
косарей  пивом, валялись на сене с ноутбуками и, в общем, работали  довольно
лениво.  Осенью  поспели  плоды и грибы,  и  рекламщики  перестали  работать
вообще. Ну  а зимой  нужно греться изнутри.  Алиса похаживала  между  ними с
банным веником на поясе  и хлестала  им нерадивых девчат  и  парней, а  сама
поглядывала  на небо,  в котором  вот  уже  двадцать  пять лет отражалась ее
еврейская красота. Черные  брови, и густые кудри, и стройные ноги  от шеи, и
маленькие розовые ушки:  даже ватник не портил  Алису,  и даже полы она мыла
элегантно. Правда, роскошь шла  ей больше. Зная это, Алиса старалась не быть
бедной.

     -  Стерва,  должно  быть?  - поинтересовался  Веселуха у  Паши, впервые
увидев девушку.
     -  Да  нет,  -  ответил  Паша  равнодушно,  - не  очень.  Стервоточинка
маленькая есть,  но это от тяжелой жизни, а внутри она  сладкая, как медовый
пряник.

     Теперь она стояла перед директором, несколько слишком  близко,  как это
принято у южан, и от нее пахло сандаловым деревом.
     -  Так  получилось, - начал Веселуха  без предисловий, - что лицо нашей
фирмы связывают со мной. Мне это, конечно, не нравится - такая публичность -
но  уж раз это нужно  для бизнеса  - объясните мне, пожалуйста, какова  наша
целевая аудитория, и кого я должен играть, чтобы ей понравиться.

     Алиса умела и любила ходить на высоких каблуках, и не падала с  них лет
с  тринадцати, но от Веселухи исходили волны, как будто тепло отражалось  от
металла,  или  как  будто  луна  тянула  за  собой  море,  -  и  Алиса  чуть
покачнулась.

     -  Ну,  - сказала она, глядя  прямо в серые глаза  директора, - целевую
аудиторию  мы  разделили  на  несколько  частей.  Некоторым  из них нравятся
Большие начальники, некоторым - Свои  парни, некоторым - Настоящие мужики, и
так  далее. Уверяю  вас, что  играть вам  никого не  надо. Ваш  образ  легко
интерпретировать и так, и сяк. Его можно крутить очень по-разному.
     - Сядем, - предложил Веселуха. - Выпьем.

     Приятное тепло  превратилось  в  легкий жар и  трепет: наливая  коньяк,
Веселуха невзначай дотронулся до Алисиного локона.

     - Ведь это, в сущности, обидно,  - продолжал Веселуха. - То есть любого
человека можно интерпретировать как угодно?..
     Алиса  взглянула из-под ресниц:  директор на нее  откровенно любовался.
Это плохо,  но еще хуже было то, что смысл слов терял значение, а  в уши лез
только звук и голос Веселухи. Алиса откинулась поглубже на  диван, скрестила
руки (она знала: руки у нее худоваты, локотки - костлявы), и каркнула:
     - Как угодно тем, кто на него смотрит.

     Нет, побоку все маневры, не  помогут они: в комнате повисла откровенная
тишина. Не смотрите, Ян Владиславович,  в сторону, никакая реклама не сможет
вас переделать.  Ваш образ  ни в  какие  рамки  не лезет.  Хотя, как честный
человек, вы и ушли к окну.  Но то, что  вы не лиговская шпана,  - это вам не
поможет. И вам, Алиса, тоже - как ни жмитесь, как ни прячьте коленки, можете
даже крикнуть  вульгарным нэпманским тоном: "Я не такая, я жду трамвая". Что
бы такое сказать, чтобы это не прозвучало как намек? - думали оба,  и ничего
на мысль  не приходило, а тишина  компрометировала с каждым  мгновением хуже
всяких   слов.  Наконец,  пришел  Паша   Ненашев,  и  поучительная  ситуация
закончилась.

     На следующее утро, простояв в  пробках  три часа,  она припылила в свой
родной отдел. Дизайнеры и  рекламщики лежали  на деревянном полу и отдыхали,
задрав пузо. Над ними висел лозунг:

     "С харизмой рождаются, а имиджем занимаются. В.С. Черномордин".

     Алиса хрюкнула, свистнул ее хлыст: рабы вскочили и сели в позы лотоса.
     -  Я  видела Веселуху, - сказала  плантаторша.  - Это  золотой человек.
Работать с ним -  одно удовольствие. Мало  кому так  везет. Если  вы  будете
жрать водку вместо того, чтобы работать, я вас всех уволю и наберу новых.
     - Так новые будут трезвые, Алиска, - подал голос один из рабов, - а  мы
по крайности опытные.

     Алиса повернула острый  носик  и увидела  Веселуху опять: он  стоял  на
поле, на стерне, подернутой морозом, весь покорный, а руки прятал за спиной,
но по тени было видно, что в руках у директора ровно тринадцать роз. Прощай,
карьера, - подумала Алиса, и, не теряя ни минуты, вылетела в трубу на метле.
Зима была у  ворот. Лес стоял прозрачный, сухие, почерневшие от дождей травы
стояли по обочинам дорог.
     - Даже птичка не срет в гнезде, - бормотала Алиса, развивая космическую
скорость, - все-таки мужчины идиоты. Компрометировать! Подлец!
     - Ты еще скажи - "сволочь", - посоветовал Веселуха с земли.

     Он сидел у  черного лесного  ручья, прикрывая  веником  ботинки.  Алиса
резко развернулась и полетела  прочь;  Веселуха задумчиво  смотрел ей вслед,
она  не оборачивалась.  Алиса  взяла курс вверх, в  выцветшее  небо;  дышать
становилось  все труднее.  Наконец,  Веселуха потерял ее из  виду.  Там, под
облаками,  неожиданно пошел  мелкий  безобидный  дождик, больше  похожий  на
легкий  снег,  тающий у  самой  земли.  Лес  был  тих.  Алиса  остановилась,
захлебываясь. Воздух  на этой высоте был  так густ,  что  его  можно было бы
резать  на ломтики. В отчаянии  Алиса  сломала свою метелку и полетела вниз,
сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее. Она пробила головой облака и
рухнула прямо на руки Яну Владиславовичу. Розы скрыли их поцелуй.
     - Дайте мне подумать, - попросила Алиса.
     - Что тут думать в этих делах? - удивился Веселуха. - Женщине мысли  не
к лицу.
     - Да? А как же я на вас работаю?
     - Вкус, - сказал Веселуха, - прирожденные таланты...
     Алиса грустно рассмеялась.
     - Меня уже пять раз перекупали разные конторы. Я шантажистка, стерва и,
если строго, проститутка. Я сливала информацию. Воровала.
     - Кушать было нечего? - удивился Веселуха.
     - Нет, - Алиса  согнулась и поправила юбку, Веселуха погладил ее ножку.
- По-крупному воровала. Жульничала в карты. Просила помощи у нечистой силы.
     - Вот это нехорошо, - не одобрил Веселуха.
     - Моей  жизнью, -  продолжала Алиса,  -  управляет  расчет и инстинкты.
Расчет, направленный на  удовлетворение  инстинктов. И  еще, я увольняюсь от
вас. Если я не уволюсь, я застрелюсь. Потому что продавать еще и это - свыше
моих сил.  Я желаю всю  жизнь  быть независимым человеком  и  не  жить  ради
других. Вам, с вашим взглядом на женщину, этого не понять...

     Веселуха поморщился и прервал ее движением руки. Он указал ей на черный
незамерзший поток, который вился по лесу. В нем, как  соломинки  в коктейле,
лежали серые сухие осинки, и выцветшие листья крутились в водоворотах.
     - Вы говорите  что-то невероятное, - сказал Веселуха весьма спокойно. -
Вон  все вокруг  уже успокоилось, скоро снег  будет.  А у вас март на  душе,
сквозняки, солнце из-за туч. Не сезон, Алиса. Простите.

     Он  подал  ей  руку;   они  встали  и  пошли  из  леса,  следуя  линиям
электропередачи.
     - Вы говорите таким учительским тоном.
     - Вы поглупели от любви и стали такой, какой и должна быть женщина.
     - Вы развлекаетесь.
     - Вы сами себе придумываете безвыходные ситуации.
     - Вы...

     Они  уже  шли  по полю;  Алиса  взглянула  на  лес:  небо над  ним было
полосами, розовой, сиреневой и серой, выглядело  это  эффектно; потом  Алиса
поглядела на Веселуху. Да он мне подыгрывает, подумала она,  тая,  как масло
на солнце. Веселуха тоже расплывался.
     -  Ну, пойдемте, что  ли, в  кабак  какой, -  смирилась  Алиса.  -  Там
обсудим.

     Они дошли до железнодорожной станции; там  был кабак, хотя и совершенно
без  изысков,  просто  бетонный  сарай  без  окон,  в котором висели елочные
фонарики, и стояла продавщица за стойкой из свежего дерева.
     - Ну, - сказала Алиса, глядя, как Веселуха курит, медленно затягиваясь,
- давайте обсудим!
     Но Веселуха не хотел говорить. Он сыграл бы, да гитары с собой не было,
и  ассортимент  напитков  был  небогат;  а  лиц не было видно  в  полумраке.
Оставалось одно.
     - Давайте лучше станцуем, - предложил Веселуха.
     - В уме ли вы, - возмутилась Алиса.
     - Да, в уме, - усмехнулся Веселуха. - Хотя и без ума от вас.
     - Наверно, это я сдурела, - нервно рассмеялась Алиса.

     Они встали. С торжественным грохотом  упали две отскобленные лавки. Они
встали, и Веселуха подал ей руку, тоже очень торжественно.
     - Я не умею, - хрюкнула Алиса.
     -  Джаз,  - шепнул Веселуха, -  вы  танцуете точно  так  же, как  и все
остальные  танцы. В джазе главное - синкопы.  По  сути, это та  же  мазурка,
только  развязнее  и  ближе друг к  другу.  Нда...  не  бальная  мазурка  из
девятнадцатого  века,  а  та,  которую  плясали   еще...  к  примеру...  при
легендарном короле Казимире...

     Веселуха  щелкнул пальцами, полилась музыка, и  они пошли выделываться;
круль Казимеж упал  бы в  обморок, или отдал  бы им всю Литву за такой джаз.
Первый  русский  джазмен Владимир  Маяковский  задушил  бы  их  в  объятиях.
Продавщица и трактористы  хлопали и посмеивались, глядя на то, как  Веселуха
хлопал Алису по  тугой попке, и как она, наученная инстинктом,  прилегала  к
его  мощной  груди. Была  какая-то  правда  в  их  движениях,  какое-то "как
следует", "наконец-то" и "напоследок".

     - Это стихия, - иронически бормотала Алиса в полупустом вагоне, положив
голову на Веселухину грудь. - Это разврат.
     - Это не разврат, - возразил Веселуха.
     - Со мной - все разврат, - отрезала Алиса и уснула.
     "А со мной - ничего не разврат", - подумалось Веселухе.

     Утром пошел снег.  Сначала он  шел понемножку,  задувал, заметал, и был
весь такой морозный,  мелкий, сухой,  как  мука. Но небо выцвело,  и  хлопья
стали слипаться.

     Чем моя  любовь  к  Веселухе отличается от любви общей? -  такой вопрос
задала себе Алиса. Этот вопрос был очень важен для нее как для имиджмейкера,
как  для творца  положительного образа. В  конце концов,  они  любят  только
образ, а я люблю человека, думала Алиса. Я не приближаю к ним этого человека
максимально, чтобы они могли его понюхать. Нет, нет. Я заменяю его  образом,
как "коммунизм"  заменяется серпом и молотом. Вот он в профиль  и  анфас.  С
упрощениями,  необходимыми   для  понимания.  Второстепенное  откладывается,
неуместное замалчивается. Людей много, "образов" гораздо меньше; так я свожу
данного  конкретного Яна Владиславовича  к  какому-то из них  - разному  для
разных групп людей.

     И  как только Алиса говорит: "Люди слушаются его", как тут же выплывает
интерьер "хай-тек", режим дня, авто,  нож, часы  и все атрибуты  "настоящего
мужчины", у него пристальный взгляд и легкая небритость, как  сейчас  модно,
он похож  на  справедливого чиновника,  он - идеальный бюрократ,  и это  уже
вранье.  Нет,  поправляет  себя  Алиса,  лучше  так:  люди  слушаются  его с
удовольствием,   он  обаятелен.  И  тут  же  заносит  в  сторону  учтивости,
предупредительности,  компромиссности  -  вранье  опять.  Нет:  пускай  люди
слушаются  его  с  удовольствием, потому что он сам  - интересная  личность,
творческая... Но тут противоречие; Алиса думает минутку и начинает с другого
края.

     Хороший вкус,  кофе с  бальзамом,  обаятель,  соблазнитель, обаятельный
мерзавец, ковбой, пират, авантюрист, бунтовщик, шпана с Лиговки, плохой вкус
-  вранье.  Физик,  ученый, игры разума,  тайны  природы, не от мира  сего -
вранье.  Власть,  собственность,  ответственность,  Россия,  ура,  секретарь
обкома... Вранье. Чушь. Полная ерунда.

     Есть мнение, что человек -  это  то, что о  нем думают; ведь почти всех
современных  политиков цивилизованных стран  делают имиджмейкеры; а вот  тут
господин  Веселуха,  не  имея ничего  против  этого (он даже сам  завел себе
очаровательного  имиджмейкера),  тем  не менее "не  укладывается ни в  какую
прическу",  как  волосы  из  рекламы.  Может быть,  намылить  его тем  самым
шампунем, от которого девка в  телевизоре  радостно повизгивает? Одеть с ног
до головы в карден от картье, и пусть он в этом костюме закручивает масляные
гайки,  а  потом в лохмотьях  едет на встречу с клиентом?  Или,  может быть,
просто - не думать о нем, и потом посмотреть, что от него останется?

     Но Алиса не могла не думать о Веселухе. Так вопрос о том, чем же любовь
Алисы  к человеку отличается от  любви людей к созданному  образу, вылился в
множество других вопросов: как не  врать? что такое личность? зачем Веселуха
платит нам деньги? сколько денег на самом деле стоит такая работа? а есть ли
люди, совпадающие с образом, и как им это удается? Все эти вопросы кружились
около  Алисы, подобно  снежинкам,  и  мешали ей  делать  повседневные  дела.
Большой КАМАЗ  затормозил  в  полумиллиметре  от Алисиного  сапога; огромные
совы, хлопая крыльями,  снялись с башенок Алисиного дома, когда она вошла во
двор, и осыпали ее мокрым снегом.

     Ей почему-то  казалось, что он должен прийти в тот вечер. Весь проспект
был  в рекламах. Алиса спустилась  вниз, и,  поминутно оглядываясь, зашла  в
магазинчик, который находился в подвале ее дома. Там горел яркий свет, полки
ломились от изобилия товаров.
     - Дайте мне охотничьих колбасок, - попросила Алиса, - и много пива.

     Продавщица  отвесила  килограмм  колбасок, и тут протянулась сзади рука
Яна Владиславовича и отдала продавщице денежку.
     - Здрассте, - сказала Алиса манерно, закидывая лисий хвостик на плечо и
мысленно представляя себе, какое у нее сейчас выражение лица.
     Это выражение  Алиса скопировала  от  своей  еще детсадовской  подружки
Любы. Она  поднимала уголки рта и  глаз, и хотя улыбки как  таковой не было,
все   лицо  как   будто   подтягивалось   вверх   в  неуловимом   проявлении
доброжелательности.
     -  Да, пиво, -  в замешательстве  чувств сказал Веселуха, - это то, что
нам нужно. К вам, Алиса.
     - Ко мне никак  нельзя,  -  возразила Алиса. -  Я же  не могу.  А вдруг
нас...
     "снимают скрытой камерой".
     "Наплевать на них".
     "Будут смеяться и смотреть. Вам что, а мне..."
     "У них пленка засветится".

     Алиса была не дура; действительно, на противоположном углу перекрестка,
на доме, прямо  за рекламой, на  обледенелой  завитушке  около пятого этажа,
сидел  Петя  Варвар с камерой.  Пока Алисины  окна были темны, он дремал, но
этот свет, который он отличил от тысячи огней той ночи, разбудил его.
     - Тэ-эк, - сказал Петя, наставляя камеру на окно.

     Веселуха и  Алиса  между тем пили  пиво и мирно беседовали. Иногда пиво
располагает к  дреме. Журнал "Моды  и мередианы" не  советует  мужчинам пить
пиво  перед тем, как  залюбить свою жену  или там кого, -  но они  не всегда
правы.
     - Ну, а теперь  для  тех  наших  друзей,  кто  снимает нас на камеру, -
сказал Веселуха. - Они верят,  что  человек -  это  то, что о  нем  думают в
данный момент... Представьте себе, Алиса, что я - серый волк.
     Алиса  по мере сил представила.  Веселуха, в  свою очередь,  представил
себе Алису как лису.
     - Порядок, - сказал Веселуха.
     Петя   Варвар  наутро   долго  клял  горькую  судьбу:  на  пленке  были
запечатлены отношения между симпатичной  лиской и серым волчарой из мультика
"Ну погоди".

     Потом, за полночь, Алиса и Веселуха уселись курить. Петербург выглядел,
как в первый день  творения. Из бездонного красного неба  сыпал снег на нашу
сторону.

     - Что же вы молчите? - спросила Алиса.
     -  Да  это еще ничего, - напомнил Веселуха. - Некоторое время я  вообще
молчал.
     - А почему? - жадно спросила Алиса.
     Веселуха посмотрел в окно, залюбовался, думая, как бы ему округлить, да
так ничего и не сказал. Временами в нем просыпалась тень прежнего отвращения
к человеческой речи.
     - Невежливо не отвечать даме! - дерзко сказала Алиса.
     - Да, действительно, - опомнился Ян Владиславович. -  Хорошо. Я  молчал
по нескольким  причинам. Во-первых, я не  знал,  чего от  меня  ждут,  когда
спрашивают.  При вопросе всегда ждут