семерым  смелым  продемонстрировать  шкурки  от  колбас,
которые  они съели в полете,  -  все поняли,  что  за одну  секунду  столько
колбасы не съесть, а разве за год.

     - А те семеро, идентичные  новым, так и летят, так  и плывут в глубину,
но  знайте  -  они к нам  тоже когда-нибудь вернутся, - заключил Рябинин.  -
Между прочим, у меня есть все основания полагать, что у моего предка (вы все
его  знали) и у моего  сына душа  одна и та же. Советую тебе, Ян, проверить,
нет ли среди твоих предков какого-нибудь Генри или Анри.
     -  Нет, - рассмеялся Веселуха, - Генрей  и Анрей  нет, это точно. Разве
Анджей какой-нибудь.

     И только он  это  сказал, как  в дверь постучались,  и госпожа Койотова
доложила:
     - Ян Владиславович, к вам.

     Круть  - дверь отворилась так, что  вихрь  морозного воздуха  влился  в
комнату, и форточкой хлопнуло. На пороге стоял молодой Веселуха. Одет он был
в большую  заячью  шубу,  короткие  штаны и  больше ни  во что; по всему его
мощному телу распространялся сливочный загар; а в ухе висела круглая серьга.
Серьга значила, что мыс Горн переплавлен.
     - Здравствуйте, отец, - сказал молодой Веселуха. - Говорят, вы богаты?
     -  Следует отличать  личное  богатство от  того,  которым управляешь, -
напомнил Ян Владиславович.
     - Понимаете, - молодой Веселуха замялся, - я тут задумал одно дельце...
дельце  требует... э-э...  средств.  И  вот я  подумал...  что уж  раз вы не
принимали участия в моем воспитании... то вы, может быть, сможете...
     - А зачем тебе деньги? - поинтересовался Веселуха-отец.
     Юноша оглянулся на Рябинина.
     -  Этот не  донесет,  - успокоил его Ян  Владиславович. - Он мой лучший
друг.
     - Простите, - поклонился  молодой Веселуха.  - Так  вот... воцаряться я
намерен.
     -  Ю!  -  присвистнул  Веселуха.  -   И  какую  же  страну  ты  намерен
осчастливить?
     -  Будто  вы не знаете, где можно относительно легально  воцариться,  -
покосился сын.  - Конечно, в Польше.  Но денег надо много. Чуть-чуть  у меня
уже есть. Но надо еще. Вы не согласились бы мне помочь?

     Веселуха-старший захихикал.
     - Это  моя святая цель! - обидчиво высказался предок (потомок). - А вы,
папаша, смеетесь.
     Они  вдруг встретились  взглядами; у Генри глаза были не темные, как  у
мадам Веселухи, а светло-серые, как у отца.
     - Святая цель, - повторил Ян Владиславович мечтательно. - Вишь! Однако,
друг мой: с деньгами это тебе каждый воцарится. А ты попробуй воцариться без
денег. Если тебе это удастся, у Польши будет хороший государь.

Глава 11: В Москву

     Выводи, рассвет, войска по степи
     Вижу, как тебе ночь поддается
     На тяжелой золотой цепи
     Бог вытягивает солнце из колодца
     Из колодца с острыми краями
     где ледяное эхо в стенах плещется
     А мне уже давно весна мерещится,
     Но город спит в морозной дымной яме

     Президент  России Владимир Борисович  Тугин превыше  всего ценил мудрых
советников и хорошие законы. Раннее  утро стояло над  Москвой, безветренное,
морозное.  Солнце  озаряло  Кремль,  в  гладких  зеркалах  среди  брызг зари
отражался сам  господин Тугин, - он  сидел в кресле, ловко закинув  ножку на
ножку, - и Альберт Ферг, с которым мы уже встречались.

     - Насколько точны эти ваши сведения? - спросил озабоченно Тугин.
     - Весьма,  -  печально подтвердил Ферг. -  Если  американцы выберут эту
бабу, Айн Раф, судьба  великой державы окажется  в лапах  грязных  игроков с
востока.
     -  Это  не мусульмане, насколько я понимаю, -  возразил Тугин,  сдвинув
пшеничные бровки. - Они въехали в Запад и прониклись всеми его привычками.
     - Настолько, - подтвердил Ферг, - что их ставленница в Америке - черная
женщина... да еще лесбиянка.
     - Да ты что, - подивился Тугин.
     - А почему  министром обороны стала мисс Зара  Тустра? - сказал Ферг. -
Этой девчонке нет и двадцати пяти. Только поэтому.
     Тугин развел руками:
     - Мне все это кажется дикостью.
     - Честно признаться, мне тоже, - пробурчал Ферг, поглаживая трехдневную
щетину. - Я даже  не знаю,  какие слова выбрать  для масштаба происходящего,
чтобы одновременно не напугать людей.
     -  А  что - пугать, не пугать, -  возразил Тугин спокойно. - Бояться не
нужно, нужно адекватно оценивать обстановку. Давать равномерный ответ, -  вы
меня понимаете?

     Кабинет   президента  был  убран   не  в  роскошном  стиле   прошедшего
десятилетия, и уж  тем более ничто  не  напоминало время  запоя и  застоя, -
водку,   золото,  нефть   и   уран.   Это  был   скорее   кабинет  директора
высокотехнологичной,  может  быть,  японской   корпорации.  Свет,   льющийся
непонятно откуда, стекло, скромность, алюминиевые трубки.

     Ферг посмотрел на президента с сомнением.
     - Не в обиду, Владимир  Борисович... но вы как только воцарились, сразу
взяли  такой тон... Россия - супердержава, верность традициям... А сил у нас
нет. Ну, не  то чтобы совсем нет, я не паникую, вы  поймите  меня правильно.
Что-то  есть.  Но  это все  краткосрочное, конъюнктурное,  и  так  медленно,
ненадежно. Для того, кто знает об истинном положении дел, выбранный вами тон
выглядит как блеф.
     Тугин искоса взглянул на советника:
     - А многие ли знают?
     - Я  и  парочка  моих  врагов, - ответил Ферг. - Но  это неважно. Важно
другое: вы-то сами понимаете, какие делаете авансы?
     - Да, абсолютно, - твердо сказал президент. - Альберт, вы  же прекрасно
знаете, что  рынок - это и психология. Важно держать удар. Важно казаться, а
быть - не так важно.

     Альберт Ферг иногда восхищался президентом. Разница между ними состояла
именно в том, что Тугин все принимал всерьез. Ферг, конечно, тоже чувствовал
и долг, и ответственность, но все же он был игрок, а Тугин этим жил.

     - Случись  то, о чем вы думаете,  - медленно сказал Тугин, глядя в окно
на  дальние заснеженные  поля,  - мы все равно  ничего  не сможем сделать. В
такие  минуты  нам остается только молиться и  не творить глупых  подлостей,
чтобы дух народа мог проявиться в полной мере... Людей вот мало хороших! Вот
вы ездили в Петербург; кого-нибудь нашли?
     - Все наши уже здесь, в  Москве, - развел  руками Ферг, - и протухли от
долгого соприкосновения с тухлятиной. А те, что не протухли, пьют муравьиную
кислоту в  качестве  профилактики.  Одного, правда,  нашел: это ведомый  вам
Веселуха,  бизнесмен,  создатель  приборов, удовлетворяющих  потребности  до
того, как они возникли.
     -  До  того,  - подивился  Тугин.  -  Это что же, догоним  и  перегоним
Америку? А откуда блага?
     - Блага не берутся ниоткуда. Прибор помогает им воссоединиться в нужной
пропорции, - поклонился Ферг.
     -  И  что же, -  продолжал Тугин растерянно, - что, вы предлагали этому
человеку приехать к нам? Почему вам  это пришло в  голову? Мне  это,  право,
странно.  - Тугин  посмотрел  на  советника:  Альберт  Ферг  сидел  прямой и
холодный. - Мне почему-то кажется, - продолжал президент, пристально на него
глядя, - что эта встреча для вас была очень важна.
     Ферг промолчал;  Тугин  почувствовал, что  равновесие и тепло уходят из
его живота.
     - Не темни, - приказал он уже с некоторой тревогой. - Смотри у меня!
     Ферг повернул голову и сказал:
     - Время покажет.

     Время покажет! Ох, покажет вам время!

     В большой инвестиционной  компании "Гуру", в  самой  дальней и неуютной
комнате   сидели  брокеры  -  покупали  и  продавали.  Солнце  повышалось  и
понижалось,  ветер дул  в  разные стороны, гулял по  коридорам,  как  ручей,
спускался  по дубовым ступеням. В  широкое окно с перекладиной брокерам было
видно, что делается в мире. Помимо  этого, перед каждым из них был экран, на
котором  маркером, мелом  были  изображены  японские  свечи,  и пять  таблиц
различных  финансовых  инструментов,  менявших  свои  показатели;  еще  один
большой экран, говоривший по-американски, торчал в углу комнаты.

     Но  и этого брокерам  было не довольно. Ровно в десять утра  в торговый
зал вбежал Аналитик, выхлебал  из  чашечки  кофе,  посмотрел  в  его гущу  и
принялся причитать:
     -  Доу-Джонс продолжил падение. Российский рынок акций  корректируется.
Moody's пересматривает  решение о  поднятии рейтингов  России. Ходят  слухи.
Лично я считаю, что это боковой тренд. Просто коррекция. Рынок оттолкнется и
снова пойдет вверх... Маржа... Тенденция...
     Так он шаманил  минуты  три, и в  конце  сказал, мигая  круглым  черным
глазом:
     - В листинг всех  российских бирж вошли новые  акции, и я обращаю  ваше
особенное  внимание  именно  на  них!  Советую!  Это акции  так  называемого
холдинга "Амарант".
     - Ага! - хором воскликнули брокеры. - Ну, и что же нам с ними делать?
     - Покупать! - сказал Аналитик.
     Тогда самый толстый брокер,  похожий  на  портрет декабриста Якубовича,
поманил  Аналитика к  своему компьютеру, завязал вокруг  его  шеи  угловатую
красную кривую и сказал:
     - Ну, падла! Омманешь - убью.
     -  Я вам  не  американский  менеджер, -  возмутился Аналитик, выплеснул
гущу, подхватил чашку и улетел, хлопая крыльями.

     Где  ты, далеко ли ты,  сладостный час,  вершина? Увы, не бывает подъем
бесконечным! И самый пик есть, как писал Пушкин, "миг последних содроганий".
Не  торопите  его,  всходите  на  эту  гору  постепенно.  Но  летают  вокруг
спекулянты, стрекулисты, раздувают пламя своими  черными крыльями. Забрызгал
свет и  ветер  вздул,  он пах морозом  и  водкой,  -  ждите рассвета,  ждите
последнего мига, славы ждите!

     -  Несет нас  вверх! -  высказался  Веселуха на собрании  акционеров. -
Кто-то мудрый тащит вверх рынок. И я ничего  не могу сделать! - прибавил он.
- Что за радость такая - вверх нас тянуть?
     - Может, кто дрожжей подбавил? - спросила с места госпожа Денежкина.
     Вот  уж  кого  богатство не испортило и  не изменило, да  она и не была
богата.  Все так же ходила она в выбеленных  кудряшках,  так  же  умела враз
делать десять дел, и так же считала весь мир необыкновенно обаятельным.

     Директор встал  у окна  и сказал всем очень  веско,  так что отозвалось
далеко:
     - Раньше  мы шли по знакомым дорогам,  а  теперь нас несет  за реку, на
темные поля. Остается только взлететь. Предупреждаю, что делаем это не мы. А
я ничего  не  могу сделать! - опять вырвалось у него,  как будто кто за язык
тянул признаваться, что это не его волей свершается.
     - Воля ваша, -  возразили  представители общественности с галереи,  - а
только  Питер  преобразился.  И  я  вам,  не заходя  в  Интернет, скажу, что
деятельность вашей компании благотворно сказывается как на окружающей среде,
так и на людях!

     Все  посмотрели  в  окно. Там,  действительно,  разворачивалась  бурная
деятельность.  Улицы  были убраны  от снега,  но осыпаны не крутой  солью, а
гранитной крошкой,  отчего  весь  город  был  не скользким, а праздничным  и
белым.  Плакат "Масленица,  весна"  висел поперек Невы.  Даже в  небе  блеск
появился  иной,  и  гарь  уже не  раздражала ноздри.  Народ  кругом  работал
повсюду, там и тут крошился бетон, железяки гнулись, все частным образом и в
общем волокли не обструганные доски, и тут же стругали их - опилки и стружки
ниспадали, словно локоны.  Пахло свежими огурцами, и пахло девичьими  косами
вымытыми,  и  свежим  хлебом,  и  свежим  деревом.  Блондинки  посветлели  и
посвежели, брюнетки стали еще таинственнее.

     -  О, Веселуха! - простонали акционеры.  - Не  уменьшай  нам дивиденды!
Скорее их увеличивай! У нас проклюнулся нюх!

     Все  дороги  стали  ровны  и широки; а  может быть, это народ  не хотел
ездить на  своих докучливых скакунах по центру? Ходил  пешком, и здоровел, и
болезни  уходили  куда-то далеко. Веселуха стоял у  окна,  и небо  меркло, и
выглядел генеральный директор замордованным, и была в нем непримиримая дума.
     - А почему, собственно, вам решать,  кто чего стоит? -  спрашивал  Паша
Ненашев. - Рынок решит.
     -  Рынок!  -  всплеснул руками Веселуха в  горести.  - Рынок меня скоро
царем самодержавным  коронует! И что мне, уши и хвост себе обрезать, как  по
породе  положено?  Или  сразу  харакири делать?  А  как  мне  быть  с  тремя
вопросами: крестьянским, еврейским и рабочим?
     "Я вам говорил",  -  хотел сказать  Паша,  но не  сказал, ибо это слово
неприятно  даже  в  устах  женщины, а уж от  мужчины это  слышать  тем более
невыносимо.
     - Будьте, что ли, попроворнее, - проворчал Паша. - Успевайте наконец за
временем.
     - Ты сказал глупость. Даже провокацию, - ответил Веселуха. - Не хочу!
     - Вас никто не спрашивает, - заметил Паша. - Если у людей розовый дым в
голове, не лишайте их  надежд. Что-то  вы  сникли, директор!  -  добавил  он
фамильярно. - Никогда вас не думал таким увидать!

     Веселуха повернулся  к Паше, и менеджер с превеликим удивлением увидел,
что директор вовсе не так уж подавлен.
     - Как достали все! - вскричал он, разворачиваясь. - Чтоб вас разорвало!
Сил  моих нет! Ну, поднимаете волну - поеду!  Не  буду в ней  тонуть, ждать,
пока вы  обратно воротитесь! Побегу впереди  вас, как идиот, - а что мне еще
делать? А потом все скажут: "Веселуха мошенник, вор, гад, мерзавец, сволочь,
айсберг".
     - Вы  мастер  сомнений,  -  сказал Паша Ненашев. - Все поначалу кажется
странным, а потом вы привыкнете.
     -  Я надеюсь, что к этому я никогда не привыкну,  - ответил Веселуха. -
Как к тому, что корюшка пахнет свежими огурцами.

     ...тут   постучалась  госпожа  Койотова,  просунула  голову  и  скромно
сказала:
     - К вам губернатор и чиновники за дальнейшими приказаниями.
     - Вот, - побагровел Веселуха, - я  не  поклонник Ницше и не  боярин, но
тут слова  иного не  найти: холопы! Они из ангела способны тирана воспитать.
Ну,  иди,  Паша; подобные  зрелища не  для  твоей  юной,  невинной  души. Не
развращайся, и не учись этому, когда вырастешь, дитя мое...

     Паша ушел, дивясь про себя.

     Распоряжения Веселухи в последнее  время все чаще  касались Петербурга,
его внешнего  вида,  его  блеска  не поддельного,  но  подлинного,  и  город
несказанно похорошел. Также много живости придавали ему представители других
рас и народов,  как  российских,  так и зарубежных, съезжавшихся в Петербург
покупать  Веселухин прибор. Хотя филиалы холдинга "Амарант" открылись теперь
и в других  городах, все же многие  считали для себя необходимым побывать  в
Петербурге и преисполниться его культурой.
     - Чтобы  мы  знали, чего хотеть,  - объясняли  дамы из  Владивостока, -
чтобы не хотеть чего попало.
     - Мы  преград  не знаем!  - объявлял  бойкий  мужик  из Костромы, держа
прибор под  мышкой. - Костер,  колодец и  мельницу!  С вьюгой  распрощаемся,
солнышко взойдет. Веселей!
     - Чтобы  сберечь  то,  что  есть хорошего, и  избавиться от плохого,  -
застенчиво переводили красивую китаянку. - И поскорее!

     Паша Ненашев,  и  в  особенности Алиса вскоре  заметили, что покупатели
считают  прибор, Веселуху и их фирму  источником  не  только материального и
душевного  комфорта, но и  некоторой позитивной  идеологии, которая  от них,
потребителей, в свою очередь чего-то требовала.

     - Теперь придется за  город  переехать,  -  рассуждал  один,  -  у  нас
денег-то немного, ну ничего, квартиру продадим, поработаем получше...
     - Вот, купил, теперь учиться пойду, - говорил неученый парень.
     И голос провинциальной учительницы из Белоруссии:
     - Я счастлива...

     Что-то было  во всем  этом  таинственное и  не очень веселое. Тайны  не
бывают вообще слишком  веселыми, хотя бы  потому, что для  их разгадки нужно
быть серьезным.  Нужно  управлять  задачей. Этого  никто не мог  по причинам
вполне объяснимым.
     - Несет нас  на  пороги, на водопады,  -  как  говорил Веселуха. - И  я
ничего не могу сделать! Я могу только расслабиться и получать удовольствие.

     Но и этого Веселуха уже, пожалуй, не мог, потому что рынок  каждый день
уносил его по  бездорожью вверх еще на пять пунктов, и только тщетно выпивал
директор каждый день с утра и вечером по несколько рюмок коньяку.
     - Я сопьюсь, - утверждал он Алисе, хотя допьяна в эти дни не пил, - они
взвинчивают,  скоро  мы  ахнемся,  если  так  дальше  будет  продолжаться, я
сопьюсь, право.
     - Спился бы, если бы человеком был, - отвечала Алиса из сонной постели,
перевертываясь с боку на бок.
     - А  то  я  не человек?  - подозрительно  спрашивал Веселуха, косясь  в
зеркало.
     Но там отражался тот  же Веселуха, с волосами цвета светлого металла, с
серыми горячими  глазами. И гитара  не замирала  в  его руках, слушалась его
по-прежнему.
     - Если я не человек сейчас, я им и не был, - успокаивался Веселуха.
     Сердце его разгоралось.

     На  Масленицу   губернатор  и  чиновники   уговорили  Рябинина  и  Пашу
предложить Веселухе пригласить в Петербург президента Тугина и его свиту.
     -  Пусть  Владимир  Борисович увидит,  как  похорошела  его  родина,  -
осторожно  утирая рты блинами, предложили сановники. -  Может быть, он решит
перенести столицу к нам. И губернатор Москвы Мусин-Трушкин утрется.
     - Вас хорошо кормят, -  сумрачно  ответил Рябинин. - Еще и тесать  ваше
самолюбие - нет уж! Впрочем, я доложу о вашем желании.

     Паша   и  Рябинин  и  не   ожидали,  что  Веселуха  согласится  на  это
предложение; но Ян  Владиславович, видимо, подумал, что  Альберт  Ферг может
обидеться,  если  не  сделать  уж  совсем  никакого  официального  жеста,  и
согласился.

     Тотчас  президент  дал ответ, что приедет на  Прощеное  воскресенье,  и
начались приготовления. На  шоссе от аэропорта к городу было  выстроено пять
огромных  каменных  ворот; честнейшие  из  гаишников были  поставлены там  в
памперсах,  дабы  не приходилось им отлучаться  и долго бегать. Мороз еще не
ушел из города, хотя немного ослабел,  и погода стояла превосходная: ясная и
солнечная. Самые красивые девушки репетировали для президента Тугина русский
народный танец.

     - Это будет торжество русской национальной идеи, - утверждал губернатор
Рябинину. - Наше сотворчество, кульминация наших усилий.
     - Ну-ну, не очень-то, -  отвечал  суровый  Рябинин,  запахивая пальто и
отстраняя его.

     Он ехал осматривать объекты, многие из которых были построены не вполне
согласно прежним  физическим законам. Ворота,  например, стояли на основании
из ивовых прутьев,  а сверху  на  них был  нахлобучен  огромный остролистный
венок, вырезанный из нержавеющей стали. Рябинин распорядился заменить его на
настоящий лавровый, для чего  ОМОН  извел  в  городе  весь  лавр.  Последний
листик,   которого  не  хватало  для   пышного  венка,  был  выхвачен  лично
губернатором из супа у своей жены.
     - Что же, - пытаясь отдышаться морозным воздухом, спрашивал Рябинин,  -
доволен ли будет господин Тугин, по вашему мнению?
     -  Да, -  ответил  губернатор, кивая  и  оглядывая  округу,  - все было
облизано, солнце заходило поздно за синие заборы, за бревна и  паруса, - его
высокопревосходительство не может не быть доволен.

     Недаром всякий русский человек способен, пролежав тридцать  три года на
печи,  проврав и  проворовавшись,  вдруг  преобразиться,  как  по  мановению
волшебной палочки,  и стать - нет, не честным и добродетельным, но рваться к
славе, махать молотом, действовать, творить  и вытворять. В сущности,  жизнь
русского человека есть смена зимы (пиво, баня, преферанс при свете лучины) и
лета  (пахать, косить, молотить, колотушками провожать - и  ни капли). Так и
Петербург - так  и вся Россия  мгновенно перешла из стабильного состояния  в
нестабильное, сделала стойку.

     - Что там, - сказал Веселуха вечером, настораживаясь и присматриваясь к
потемневшим снежным улицам, - ты чуешь?
     - Чую, - согласилась Алиса. - Что-то нехорошо.
     "Не  свистят  пули,  не  грохают снаряды,  не  горят  деревни"... И все
хорошо, да что-то нехорошо. Снег свале