. Кто же этот парень? Володя, что ли? Ох, да это Виталий!
   Как же я его не узнала? В черном костюме он был какой-то  необычный,  я
бы сказала - не такой узкий, даже представительный. Глядя суровыми глазами
поверх великолепной медовой прически, равнодушный к своим  ногам,  он  еле
заметно, ритмично переступал ими, чуть подрагивая  коленями.  Это,  видно,
модная манера танцевать: не двигаясь с места.
   Чудеса! Галя - и Виталий...
   Радиола, захлебнувшись, умолкла. Пары пошли  вразброд,  волоча  обрывки
серпантинных лент. Но тут музыка снопа заиграла: вальс.
   Вот бессмертный танец!  Сколько  на  моем  веку  состарилось  и  умерло
танцев, а он все тот же - самый любимый. Замелькали вертящиеся пары. Рядом
со мной откуда-то взялся Лебедев.
   - Марья Владимировна, один тур!
   - Бог с вами, Вячеслав Николаевич. Я давно уже не танцую.
   - Не танцуете, а сразу видно, что хочется.
   - Откуда это видно?
   - А вы всем существом своим отбиваете такт: раз-два-три, раз-два-три...
Разрешите?
   Я отстранилась:
   - Право, не стоит. В другой раз, в другой обстановке.
   - Эх вы, трусиха!
   Он подхватил какую-то девочку и закружил ее. Ловко  танцует  старик.  И
завидно и грустно.
   ...Вот так и стой и смотри, как кружится-кружится мимо тебя вальс...



   9

   Музыка замолчала - вальс кончился. Принесли микрофон. На середину  зала
вышла культурница Зина - спортивного  вида  девушка  с  тонкими,  до  плеч
голыми загорелыми руками и сказала в микрофон:
   - Добрый вечер, товарищи!
   - Добрый вечер, добрый вечер, - загудело в ответ.
   -  Начинаем  второе  отделение  нашего  затейно-массового   молодежного
вечера. В программе - вечер смеха, массовые игры.
   - Ну вот, опять массовые игры, - досадливо протянул девичий голос.
   - Не мешайте, товарищи. Товарищи, освободите пространство для  массовых
игр. Будьте дисциплинированны, товарищи.
   Люди сдвинулись к самым стенкам. Меня сначала притиснули, потом узнали:
   - Марья Владимировна, да вы вперед проходите.
   - В первый ряд, Марья Владимировна!
   - Не нужно, - отбивалась я, - мне и здесь хорошо.
   - Да вы отсюда ничего не увидите.
   - Увижу, право, увижу.
   Вытолкали меня таки в первый ряд, черти.
   Зина хлопотала в центре свободной площади. Принесли мешок. Из мешка она
стала вынимать одного за другим резиновых надувных зайцев -  уже  надутых.
Каждый заяц с кошку величиной. Она чинно, серьезно усаживала их бок о  бок
на полу. Я автоматически считала зайцев - пятнадцать штук. Народ молчал.
   Вот кончились зайцы, и из мешка  появились  ружья  -  одно,  два,  три,
четыре игрушечных ружья и еще какие-то загадочные предметы  из  картона  -
маски, должно быть, что-то розовое.
   - Внимание, товарищи. Объясняю игру. В массовой игре принимают  участие
две пары: две девушки и два молодого человека.
   Кругом засмеялись.
   - Дисциплинированнее, товарищи. Смеяться будете потом. Игра  называется
"Охота на зайцев". Кто желает принять участие в игре?
   Толпа жалась. Никто не выходил.
   - Ну, выходите, товарищи, быстренько, проявляйте активность.
   - Эх, была не была! - крикнула одна девушка и выскочила на середину.
   Это оказалась та самая - в золотом платье. Молодец, репка!
   Лиха беда начало. За репкой вышла еще девушка - эту я знала, лаборантка
Тоня, - и еще два  мальчика,  оба  из  нашего  института,  один  покороче,
румянец пятнышками, а другой - длинный-длинный, с распадающимися волосами,
в джинсах. Как будто бы Саша Лукьянов, но я не  была  уверена.  Если  Саша
Лукьянов, то я ему уже два выговора подписала. У  этого  парня  ноги  были
слишком длинны, и он все переминался, сгибал то одну, то другую.
   - Еще раз внимание, товарищи. Объясняю игру "Охота на зайцев".  В  игре
участвуют четыре человека. Каждый из  них  должен  надеть  свое  ружье  на
плечо.
   Посмеиваясь и стесняясь,  ребята  пролезли  в  ременные  петли  детских
ружей.
   - Так. Объясняю дальше.  Каждый  из  вас  четырех  получит  свой  угол.
Расстанавливанию участников по углам. В центре зала  сидят  зайцы.  Видите
зайцев?
   - Чего же не видеть, не слепые, - сказал короткий.
   Кругом стояло  погребальное  молчание.  Зайцы  сидели  шеренгой,  очень
унылые, свесив мягкие холодные уши. Один все  норовил  свалиться  на  бок.
Зина его поправляла.
   - Каждый из вас должен настрелять как  только  можно  больше  зайцев  и
снести их в свой угол, понятно? Вы снимаете с плеча ружье,  прицеливаетесь
в  зайца  и  производите  выстрел.  Настоящего   выстрела,   конечно,   не
происходит, так как ружья детские и ничем не заряжены в целях безопасности
игры. Убив зайца, вы несете его в свой угол, понятно?
   - Понятно, - грустно сказал длинный, согнув на этот раз правую ногу.
   - Теперь я вам одену маски. Чтобы вы не могли  ничего  видеть,  глазные
отверстия масок заклеены. Понятно?
   - Чего тут не понять, школу кончили, - сказала репка.
   - Внимание. Надеваю маски.
   Длинному досталась унылая маска пьяницы с  торчащими  ушами  и  висячим
лиловым  носом.  Короткому  -  что-то  желтое,  плоское,  принюхивающееся.
Уродливую старческую харю  в  платке  нацепили  Тоне.  Но  страшнее  всего
оказалась  женская  маска,  которая  досталась  веселой   золотой   репке.
Раздутая, синевато-розовая бабья голова, почти без глаз, с одним  ухом,  с
паралитически раскрытым, скошенным набок ртом. Клиническая маска  идиотки.
Все четверо замаскированных с ружьями на плечах стояли среди зала,  словно
выходцы из кошмарного сна алкоголика.
   - Внимание, приготовились. По моему сигналу играющие начинают  игру  по
охоте на зайцев. Внимание, начали!
   Зина свистнула в свой свисток, не то  спортивный,  не  то  милицейский.
Первой тронулась с места девушка - золотая репка - с розовым ужасом вместо
головы. Она сняла ружье, старательно прицелилась, "выстрелила" в невидимых
зайцев и, твердо ступая, отправилась за добычей. Должно быть,  и  в  самом
деле трудно сохранить направление, ничего не видя. Она взяла  правее,  чем
нужно, прошла мимо зайцев, присела на корточки и стала шарить  по  пустому
полу, бессмысленно поводя идиотической головой. В зале раздались отдельные
смешки.
   "Какой ужас, - думала я, - что это такое?.."
   Теперь схватил ружье долговязый в джинсах - Саша Лукьянов или  не  Саша
Лукьянов? - тот, с головой пьяницы. Он, видно, стремился  внести  в  номер
что-то свое: выстрелил, сказал "пиф-паф" и  направился  к  зайцам  гусиным
шагом, высоко вскидывая ноги.  Этот  оценил  расстояние  довольно  удачно.
Сначала он наступил на зайцев, разбил шеренгу, потом сориентировался,  сел
на пол, нашарил двух и, держа их за уши, понес в чужой угол.
   - Не сюда, не сюда! - кричали ему.
   Многие  уже  хохотали,  раздалось  два-три  свистка.  Зина   попыталась
вмешаться и что-то организовать, но ее  уже  никто  не  слушал.  Остальные
маски тоже включились в игру... Через несколько  минут  в  зале  творилось
нечто невообразимое. Все четверо в масках, забывая стрелять, слепо и  тупо
валандались по свободному пространству, спотыкаясь, сталкиваясь,  ощупывая
друг  друга,  беспорядочно  хватая  и  перетаскивая  с  места   на   место
злополучных зайцев. Кругом хохотали. Никто ничего не понимал, но  смеялись
все громче; я не понимала: чему тут можно смеяться, это же  страшно!  -  и
вдруг почувствовала, что не могу больше, что хохочу вместе с другими...
   - Ну, это черт знает  что  такое,  -  сказал  рядом  со  мной  чернявый
плечистый парень, сунул два пальца в рот и закатился молодецким  посвистом
- сущий соловей-разбойник. Два-три заливистых свистка в разных концах зала
ему ответили.
   - Товарищи, вас просят соблюдать дисциплину! - надрывалась  в  микрофон
культурница.
   ...Меня кто-то схватил за ногу. Я посмотрела вниз и  увидела  страшную,
скособоченную морду идиотки. В охоте за зайцами  девушка  совсем  потеряла
направление и шарила по ногам зрителей.
   - Сейчас же снимите маску, - резко сказала я.
   Она выпрямилась и отвела маску вбок. На меня  глядело  милое,  румяное,
вспотевшее личико.
   - Девочка, - сказал я ей, - не надо вам этого, не надо.
   Она заплакала.
   Господи, еще этого не хватало.
   Я подошла к Зине:
   - Немедленно прекратите это безобразное зрелище.
   - Что случилось? - спросила Зина, но тут же узнала меня, взяла  свисток
и длинно, пронзительно засвистела: - Внимание, товарищи!  Игра  "Охота  на
зайцев"  окончена.  Первый  приз  -  собрание  открыток  города  Москвы  -
получает... Как вас зовут, товарищ?
   Но "товарищ" - высокий парень с распадающимися волосами - уже сорвал  с
себя маску и хорошим футбольным ударом запустил  ее  в  конец  зала.  Двое
других тоже скинули маски, подбросили их, и вот они  запорхали,  заплясали
над головами. "Эх, эх!"  -  кричали,  бросали,  хохотали  в  толпе.  Маске
пьяницы надорвали нос, и он понуро болтался, словно сетовал.
   Зина подошла ко мне, ломая руки:
   - Что же мне делать? Массовый вечер срывается...
   - А разве у вас еще не все?
   - Нет. По плану мы должны еще разбивать горшок...
   - Пустите меня к микрофону, - сказала я.
   - Пожалуйста...
   ...Что я им скажу? Не знаю. Но что-то надо сказать, непременно. Когда я
подошла к микрофону, зал притих. Я сама не узнала свой голос. А слова!..
   - Дорогие мои ребята, - сказала я. - Дорогие мои  мальчики  и  девочки.
Мои хорошие мальчики и  девочки.  Вы  меня  простите,  что  я  так  к  вам
обращаюсь. У меня два сына в таком же возрасте. Старшему  -  двадцать  два
года, младшему - двадцать...
   ...Что я несу? Но остановиться уже нельзя. Множество  глаз  смотрит  на
меня, и стало совсем тихо.
   - Дорогие мои, - говорю я, - вы сейчас смеялись. Вы смеялись  невольно,
но могли не смеяться, это я по себе знаю, я тоже смеялась вместе  с  вами.
Но разве это настоящее веселье? Бывает, например, веселье от водки.  Такое
веселье мой сын называет "химическим". То, что у вас было  сейчас,  -  это
тоже химическое веселье...
   - Правильно, правильна - закричали отдельные голоса.
   Кто-то свистнул, другие зашикали.
   - Я не умею по-хорошему вам объяснить, в чем тут дело, но чувствую, что
это веселье - плохое. Как бы это выразить? Ну, вот иногда мальчишки кидают
камнями в собаку и тоже при этом смеются... Разве им весело?
   Теперь заплакала Зина.
   Я собрала все свое мужество и сказала:
   - Только вы не подумайте обвинять Зину. Она не виновата, виновата  одна
я. Простите меня. Мы еще подумаем. Мы  еще  придумаем  с  вами  настоящее,
умное веселье. А пока его не придумали -  давайте  танцевать.  Пожалуйста,
вальс!
   И сразу же, как по волшебству, радиола заиграла вальс. Я стояла  вся  в
поту. Нечего сказать, выступила...
   Ко мне подскочил тот самый - высокий, в джинсах.
   - Марья Владимировна! Позвольте...
   Я кивнула и подала ему руку.  Все  равно  терять  нечего  после  такого
позора. Он повел меня, сильно поворачивая, и вот платья, пиджаки, рубашки,
лица слились, вращаясь, в один туманный  круг,  в  котором  изредка  ярким
бликом вспыхивал, поворачиваясь, кругленький золотой зад...
   - Вы Саша Лукьянов? - спросила я своего партнера.
   - Это точно, - ответил он.
   Больше мы не говорили. Вальс кончился. Меня обступили ребята.
   - Марья Владимировна, следующий танец - со мной...
   - Нет, со мной, я первый подошел...
   - Хорошенького понемножку, - сказала я и вышла в фойе.
   Мне было нехорошо. Сердце, должно быть. Вот живет человек и  не  знает,
что есть у него такой мешок внутри, проходит день, и он узнает, что есть у
него такой мешок. Ничего не поделаешь...
   - Марья Владимировна, что с вами? Вы так побледнели...
   А, это Галя, и Виталий с ней.
   - Галочка, воды мне, если можно.
   Галя принесла стакан воды. Она и сама-то побледнела. Неужели  я  что-то
для нее значу? Вот бы не подумала.
   Я выпила воды и сказала:
   - Ничего. Просто голова закружилась. Много  лет  не  танцевала.  Сейчас
пройдет.



   10

   В сущности, я глупа. Мне самой это совершенно ясно, но другие почему-то
не верят, даже самые близкие друзья. Считают, что я кривляюсь.
   Вот, например, с этим  вечером.  Глупее  моего  поведения  трудно  было
выдумать. Наверно, каждому человеку знакомо острое  чувство  стыда,  когда
он,  оставшись  один,  стонет  и   потряхивает   головой   при   постыдном
воспоминании.  Так  я  стонала  и  потряхивала  головой,  вспоминая   свое
выступление на вечере. Возможно, еще придется держать ответ в какой-нибудь
инстанции за "срыв мероприятия". Это, впрочем, меньше всего меня пугало.
   Когда на следующей неделе я пришла к Виталию, он встретил меня  сухо  и
молчаливо.
   - Ну, как вам  понравился  наш  вечер?  -  спросила  я,  чтобы  разбить
молчание.
   - Вечер, конечно, ничего, нормальный. Я вообще против таких вечеров.  Я
хожу на них только потому, что хочу изучить разные слои. Но в данных слоях
я ничего интересного для себя не нашел. Пусть я не кончил  десятилетку,  а
из них многие имеют даже  институт,  но  я  ничего  в  них  передового  по
сравнению со мной не вижу...
   Когда  чего-нибудь  стыдишься,  так  и  тянет  ковырять  это  место.  Я
спросила:
   - А что вы думаете о моем выступлении?
   - Вы на меня, конечно,  не  обижайтесь,  Марья  Владимировна,  но  ваше
выступление  было  слишком  простое,  без  формулировок,  и  оно  меня  не
удовлетворило. От вас, как от руководителя учреждения,  можно  было  ждать
более глубокого анализа.
   - Неужели же вам понравились эти зайцы?
   - Зайцы! - Он презрительно махнул рукой. - Кто говорит о зайцах? Глупая
игра, не дающая ни уму, ни сердцу.
   - Ну, так что же, по-вашему, я должна была сказать?
   -  Я  не  могу  вам  указывать,  я  для  этого  не  имею   достаточного
образования. Но я хотел  бы  более  определенных  формулировок.  И  потом,
танцевать вальс с парнем, который, извиняюсь за выражение, не  постеснялся
прийти на вечер  в  джинсах,  -  это,  по-моему,  не  соответствует  вашей
солидности...
   Так... Осудил.


   Все это, конечно, понемногу сгладилось. Я даже просила извинения у Зины
и предложила ей помощь в организации второго молодежного вечера.  Мы  даже
провели его, этот  вечер...  Очень  помогли  сами  ребята,  особенно  Саша
Лукьянов.  Это  оказался  удивительный  парень,  парень  с  замочком!  Как
растения выдыхают  кислород,  так  он  выдыхал  смешное.  Достаточно  было
увидеть, как он обширной ладонью, словно лопатой, отгребал  назад  плоские
волосы и потом грозил им пальцем, - лежите, мол, смирно, -  чтобы  понять,
что это талант первоклассный.
   Есть разные сорта юмора. Тот  сорт,  что  у  Саши  Лукьянова,  -  самый
загадочный. Ну что, собственно, он сказал? Повтори  -  не  смешно.  А  все
надрываются, плачут от смеха. Согнет ногу - умрешь.
   Мы с Сашей Лукьяновым, электризуя друг друга, тратили на  подготовку  к
вечеру целые вечера. Мы безудержно изобретали.  Чтобы  вместить  все  наши
выдумки,   вечер   должен   был   бы   продолжаться   сутки.   Приходилось
самоограничиваться. Вечер мы назвали  "тематический-кибернетический",  для
оформления  привлекли  механиков,  инженеров...  Все  на  полупроводниках.
Гостей встречал специально  изготовленный  робот-хозяин,  который  сверкал
глазами, кланялся и выкрикивал слова приветствия...  Исполнялись  стихи  и
музыка  машинного  сочинения.  Разыгрывалась  кибернетическая   лотерея...
Передавались поздравительные телеграммы в двоичном коде, которые надо было
расшифровывать... Правда, не обошлось без  неполадок:  робот-хозяин  скоро
испортился, один глаз у него потух, и  он  стал  говорить  без  передышки:
"...аствуйте, аствуйте, аствуйте..." Но Саша Лукьянов стукнул его молотком
по голове, и он замолчал...
   В общем, вечер прошел и даже имел успех,  по  успех  довольно  средний,
непропорциональный затраченным усилиям. Я сама чувствовала, что это  -  не
совсем то... На другой день я вызвала секретаря комсомольской  организации
Сережу Шевцова. Парень медлительный, но солидный, а главное, не врет.
   - Ну как ребята - довольны вечером?
   - Ничего, - сказал он без энтузиазма.
   - Ну, а что они говорят?
   - Разные есть мнения. Одни довольны, а  другие  говорят:  раньше  лучше
было.
   - Как, эти зайцы?
   - Нет, какие там зайцы. - Он махнул рукой вроде Виталия.  -  Зайцами  у
нас никто не увлекается. Хохочут так, от нечего делать. Нет, они  говорят,
что раньше оставалось больше времени на танцы...
   - Хорошо, Сережа, мы это учтем.
   Да, думала я, оставшись одна, нет ничего таинственнее смеха. Нет ничего
неуловимее. В чем тут секрет? Для одного смешно, для другого - глупо.  Для
одного смешно, для другого - страшно. Для одного  смешно,  для  другого  -
скучно... Может быть, надо было просто выпустить на эстраду Сашу Лукьянова
и заставить его согнуть ногу...
   Так, не совсем бесславно, но и не триумфально кончилась  моя  работа  в
качестве внештатного затейника.



   11

   И еще одно последствие  было  у  первого,  неудачного  вечера.  Галя  и
Виталий стали встречаться. Мне это было нетрудно обнаружить. Часто, снимая
телефонную трубку, я слышала  по  параллельному  проводу  резкий,  высокий
голос Виталия и голубиное воркование Гали. А что?  Для  нее  это  неплохо.
Виталий - мальчик серьезный. И Галя казалась счастливой. Каждые три-четыре
дня она являлась с новой прической, на зависть всем институтским девочкам.
То это была диковинная башня, делавшая ее лицо надменным и прозрачным.  То
- под девятнадцатый век - гладко,  до  глянца  затянутые  назад  волосы  и
пышный,  богатый  узел  на  шее.  А  иногда  -  девические  пряди,   нежно
рассыпанные по плечам, и косая челка над голубыми глазами... И каждый  раз
у нее было новое лицо, и с каждым разом она казалась счастливее...
   Только это длилось недолго. Постепенно  стали  увеличиваться  интервалы
между прическами: неделя, две недели... И вот однажды я пришла на работу -
Галя плакала.
   - Галя, милая, что с вами такое?
   Она плакала по-детски, самозабвенно, глубоко шмыгая носом.
   - Галя, что случилось?
   Она потрясла головой.
   - Ну, скажите же мне, маленькая, в чем дело? С Виталием что-нибудь?
   Она снова потрясла головой отрицательно, по было ясно, что да.
   - Ну, сядьте как следует, вытрите нос, поговорим.
   Еле-еле удалось от нее добиться толку.
   - Он меня не любит.
   - Ну, зачем же так думать? Ведь было у вас все хорошо...
   - Нет, не говорите, Марья Владимировна, я знаю: не любит.
   - А вы его?
   - А я его люблю. Раньше я но думала, что способна  на  такое  серьезное
чувство. А теперь полюбила... Надо же...
   Снова потоки слез.
   - Марья Владимировна,  моя  жизнь  тоже  не  очень  счастливая.  Вы  не
смотрите, что я на мордочку ничего, меня ни один мужчина не любит.
   - А Володя? - не удержалась, спросила я.
   - Ну, что Володя? Володя женатик. Он только со  мной  встречался,  пока
жена в положении была...
   Что ей сказать? Вот и жалко мне ее от души, а чувствую: нет у меня  для
нее нужных слов. Ортогональность проклятая.
   Я погладила Галю по голове.
   - Ну, успокойтесь, девочка, может быть, все не так уж плохо. Хотите,  я
с ним поговорю?
   - Ой, поговорите, Марья Владимировна! Он вас послушает, я знаю. Он  вас
сильно уважает. Хотите верьте, хотите нет, мы когда с ним встречаемся,  он
только о вас и говорит.
   Лестно, но нелепо.



   12

   - Виталий, - сказала я, - знаете, у меня с вами  будет  один  серьезный
разговор.
   Он нахмурился.
   - Это о Гале?
   - Совершенно верно.
   - Этот разговор я давно предчувствовал. Но, в конце концов, здесь  вины
моей никакой нет. Я интересовался  Галей  как  подходящим  материалом  для
прически, у нее живой волос, упругий и хорошо принимает  форму  под  любым
инструментом. Я пробовал на ней различные  типы  бигуди.  А  теперь  я  ее
голову исчерпал, мне это уже неинтересно, я должен развиваться дальше,  не
могу же я всегда работать над одним типом волос.
   - Как вы не понимаете, что здесь дело не в волосе.
   - С другой стороны