ывать остальные пуговицы - я не торопился. Я догадывался, что последует дальше...
     - И на брюках тоже, - пояснила Валерия специально для Виктора.
     Либо ты пей, либо играй с дамами - закон природы. Виктор не учился в женском колледже и поэтому удалил на себе пуговки повсеместно. Полная развязка.
     - У меня - три восьмерки. - Валерия положила карты на стол.
     - У меня - два туза, - поведал я.
     - У меня - ?стрит?!!! - заорал Виктор и пояснил: - Улица!
     А мог бы не пояснять, пьяница несчастный.
     - Ты выиграл! You win!!! - поздравила Виктора любезная Валерия и придвинула к нему все его пуговки. - Нам пора...
     Виктор, раскрыв от удивления рот, наблюдал, как мы направляемся к выходу из бара. Он хотел было шагнуть за нами, но вынужден был попридержать штаны. Без пуговиц они с Виктора просто сваливались. Его же, дурака, предупреждали, что покер подлый, дамский.
     - Ребята, ведь вы не бросите его здесь в таком виде? - взмолился Корнелий.
     - Почему нет? - пожала плечами безжалостная Валерия.
     - Да ведь мне же придется ему пуговицы пришивать! - вопил Корнелий нам вдогонку. - Он сам не в состоянии!
     - Пусть лучше сидит здесь до утра, - добавила Валерия. - Чем шляется по ?стритам? и пьет.
     Она помахала Корнелию ручкой, и мы удалились с чувством выполненного гражданского долга.

КРИТ. ОТЕЛЬ ?ДИОГЕН?. МОЙ НОМЕР. ТЕЛЕФОН

Сцена шестнадцатая

     - Я знаю, что Валерия где-то рядом, поэтому не задавай вопросов...
     Телефонный звонок прозвучал совсем некстати. Обнаженная Валерия поджидала меня на кровати, лаская подушку за неимением ничего лучшего. А я топтался голый с телефонной трубкой в руке, и этот танец современного папуаса, вероятно, забавлял Валерию.
     - Нам надо встретиться, - голос был женский, обволакивающий, я вслушивался и терялся в догадках.
     Валерия уложила подушку между своими коленями, приглашая меня туда же.
     - Кто это? - У меня совсем не было времени на дурацкие разговоры с незнакомыми женщинами.
     Я наблюдал, что вытворяет Валерия, и больше меня ничего не интересовало. Надо отключать телефон. Валерия обхватила подушку ногами, изогнулась и зажала уголок наволочки в зубах. Раздался треск наволочки и легкий стон Валерии. Ну совсем некстати этот телефонный звонок.
     - Я - друг, - прошептали мне на ухо. - Валерия очень опасна. Приходи завтра...
     Нас разъединила Валерия. Она просто потянула телефонный провод на себя и вырвала его из розетки.
     - Надоели, - сказала Валерия. - Кто звонил? Я пожал плечами и бросил на телефонный аппарат никому не нужную теперь трубку.
     - Какая-то женщина, - ответил я Валерии. - Предупреждала, что ты опасна...
     - Разумеется, - подтвердила Валерия. - Иди-ка сюда...
     Неизвестная мне женщина была права. При виде Валерии мужчины должны разбегаться кто куда, прикрывая руками свои срамные части. Иначе эти части попадут в лапки к Валерии, а там... Бог мой, иногда с Валерией не понимаешь, где это именно - ?там?.

КРИТ. ОТЕЛЬ ?ДИОГЕН?. МОЙ НОМЕР. ИНТЕРЬЕР

Сцена семнадцатая

     Ночью я проснулся оттого, что Валерии нет рядом. И действительно, по ее половине постели разгуливал лунный свет. Я заметил, что дверь на лоджию была приоткрыта и слабый ветерок время от времени шевелился в портьере, как будто заглядывал в комнату и не решался войти.
     - Валерия, - тихо позвал я, да только портьера в ответ шевельнулась чуть посильнее.
     Мне показалось вдруг, что Валерия ушла, исчезла из моей жизни, как веселое лето. Мне грустно, но это неизбежно. И можно теребить воспоминания, желать неизвестно чего, но все равно, друзья мои, лето не вернется раньше чем через год. Закон природы. Каким оно будет - следующее лето?..
     Я поднялся, достал из холодильника бутылку минеральной воды, подумал и поменял ее на бутылку пива. Щелкнул открывашкой и вышел на лоджию.
     - Большое спасибо, - сказала Валерия и отобрала у меня бутылочку пива.
     - Всегда пожалуйста, - пробурчал я и отправился обратно за другой бутылочкой.
     Конечно, я удивился, когда обнаружил Валерию на лоджии, и даже вздрогнул от неожиданности Валерия была в черных джинсах и черной спортивной куртке. А если учесть, что она брюнетка, - тут есть от чего вздрогнуть.
     - Я тебя не испугала? - спросила Валерия, когда мы, как два голубка, устроились рядом на лоджии - пить пиво.
     - Ничуть, - ответил я и поежился от ночной прохлады. - Тебя что-нибудь беспокоит?
     - Только необходимость быть женщиной, - промолвила Валерия. - И всегда - только женщиной.
     У меня не было желания состязаться с ней в остроумии. Я и сам иногда просыпаюсь среди ночи, завтракаю и ложусь обратно в постель. И ничего вразумительного при этом не говорю.
     - Как ты смотришь на любовь под душем? - спросила у меня Валерия.
     - Как на средство от бессонницы, - ответил я.
     - Значит, у нас взаимность, - сказала Валерия.
     Само собой разумеется. Только не было Валерии на лоджии за минуту до того, как я вышел. Она спустилась на лоджию по пожарной лестнице с крыши. Бесшумно, словно кошка. Впрочем, даже кошки отбрасывают тень. Светила полная греческая луна, но никакой тени Валерия не отбрасывала. Иначе я бы заметил...

Валерия...

     Темноволосых любить белокурая мне запретила.
     Возненавижу... Ах нет, их буду любить против воли.
     Античная надпись на стене дома в Помпеях

     Меня обнаружила соседка. Она спустилась к почтовым ящикам, а я все еще валялась на первом этаже без сознания. Агриппина обошлась со мною точно так же, как я поступила с ее сыном. Без жалости и сожаления. Сознание ко мне вернулось в машине ?скорой помощи?. Никаких провалов в памяти. Я прекрасно все помнила - каким образом избивала меня эта женщина, по какой причине и по какому месту она в особенности метила. Только настоящего имени этой женщины я не знала. В тот момент ее звали просто - ?Острая боль?.
     Первым делом, еще в машине, я попросила у врача зеркало. Наверное, так поступают все женщины на свете. Мне было крайне необходимо как можно скорее взглянуть на себя, чтобы оценить нанесенный урон. Доктор о чем-то спрашивал, но я твердила в ответ только одно слово - ?зеркало, зеркало, зеркало, зеркало?. Наконец медицинская сестра поняла, что ничего другого от меня не добьешься. Она поднесла к моим глазам зеркало. Обыкновенное карманное зеркальце, четырехугольной формы. Мне было достаточно беглого взгляда - я отвернулась и заплакала. Со мною обошлись, как с распоследней потаскухой. Вообще-то я не отличаюсь плаксивостью, но Агриппина постаралась...
     На следующее утро ко мне в палату вломился полицейский инспектор. Пробежался из угла в угол и принялся демонстрировать, какой он умный. ?Тебя, моя девочка, не ограбили, не изнасиловали, - рассуждал полицейский. - Я могу предположить, что произошло. Тебя избил любовник. Как его зовут?? Я лежала на больничной кровати, как синяя раздавленная слива. Мужчины в этот момент меня совершенно не интересовали, особенно полицейские. ?Его зовут Брошенка?, - сказала я. Полицейский замер посреди палаты и уставился на меня в оба глаза. Да будь у него хоть четыре глаза - только не надо меня разглядывать, когда я валяюсь вся перебинтованная, как мумия. ?Не кривляйся, девочка, - предложил полицейский, как его, инспектор. - Я упакую этого мерзавца года на четыре?. Он достал из кармана толстый блокнот и постучал по нему пальцем. ?Эта книжечка - как раз для мерзавцев?. - ?Записывайте... - согласилась я, - раз такой случай... - И глубоко вздохнула: - Зигмунд, Вацлав, Карел, Рудольф, Йозеф... А листочков на всех мерзавцев хватит?? Мне было все равно, что полицейский подумает. Лишь бы оставил меня в покое. Он действительно упрятал блокнот обратно в карман и процедил сквозь зубы: ?Ну-ну?. Я не возражала, ?Ну-ну? или ?На-на? - вполне подходящее имя для потаскухи, но вмешивать в это дело полицию я не собиралась. Агриппина ведь тоже об этом подумала. Что поставить на место такую мразь, как я, можно без посторонней помощи.
     Жила-была маленькая ящерица. Веселая ящерица с голубыми глазами. Грелась она на солнышке, играла с подругами и радовалась жизни. Однажды из любопытства заползла ящерица в неподходящее место. И за это веселой ящерице прищемили хвостик. Модельной туфелькой. Погрустнела ящерица и запищала - ?больно, больно, больно, больно!?. Очень жаль было собственный хвостик, такой красивый и аккуратный. ?Больно, больно, больно, больно!? Но никто не пожалел маленькую ящерицу, и уползла она под камни без хвостика. Банальная история. Тут бы сказке и конец, а кто слушал - молодец. Но дальше происходили совершенно невероятные события. Маленькая ящерица стала расти в собственных глазах. Росла-росла и превратилась в динозавра. А потом пошла и растоптала модельную туфельку вместе с хозяйкой. Хотите - верьте, хотите - нет...
     Когда я увидела Валерию в больнице, то едва удержалась от слез. Или не удержалась? Валерии сломали нос, рассекли бровь. Сотрясение мозга, многочисленные кровоподтеки по всему телу и прочие ?прелести?, о которых мне поведал ее лечащий врач. Сломанное ребро, разрыв тканей в паховой области... Валерию изуродовал какой-то маньяк, судя по характеру повреждений. Возле палаты меня остановил полицейский. ?Убедите ее рассказать обо всем, что случилось?. - Легавый неодобрительно посмотрел на меня. Взаимно, дорогой. С законом у меня полный порядок, но легавых я все равно не люблю. Когда я вижу полицейского, меня подмывает что-нибудь непременно нарушить. И в церкви лезут в голову самые непристойные мысли. С раннего детства я только и делаю то, что запрещается. Мне нельзя брать в руки Библию, иначе я могу натворить такого, что черти с испугу разбегутся. Валерия, наоборот, вроде бы мирно уживается со своими чертями. Когда ей понадобится, Валерия выпускает чертика из коробочки и запускает туда ангела. Одна я и без дьявола в голове, и без ангелов в кармане болтаюсь между людьми, как ?стратосрат? в небе. Я уверена: прикажите всем женщинам развратничать - я уйду в монастырь и буду самой примерной послушницей. Кстати, я не называю Валерию по имени, и она меня тоже. Ведь ?Валерию? и ?Кики? мы придумали назло всем. Год назад, в октябре, мы стояли возле дождливого окна и смотрели на улицу. Тоскливые капли чертили по стеклу морщинистые линии. ?Меня теперь зовут Кики?, - сказала я. ?А меня - Валерия?, - сказала она. И сразу все неприятности стали чужими. Вы можете думать обо мне все что угодно, а я бабочка лесная - бархатные крылышки, золотые усики. По имени Кики. Так мне нравится. Может быть, в семьдесят лет меня назовут иначе. ?Куку-из-сумасшедшего-дома?. Но в двадцать пять - извольте называть меня Кики. Или можете мастурбировать в другом месте. Поэтому я не спрашивала, почему вдруг она - ?Валерия?. И не буду спрашивать лет до семидесяти. А полицейского интересовало, кого из любовников Валерии я знаю. ?Видела многих, - отвечала я
. - Но опознать могу человек восемь. Если разденутся, конечно?. Вот тогда полицейский и посмотрел на меня неодобрительно. ?Вы что - из инкубатора?? - спросил он. Нет, дорогой, мы из-под курочек. Но когда столько лет вместе, то поневоле будешь слегка подражать друг дружке. Полицейский пробурчал что-то и отстал.
     Я любила Валерию. Господи, ну конечно же, я с ней спала, если вас это интересует. Когда надоедает играть в куклы, мы начинаем играть в подружек. Я любила Валерию, как темпераментная эгоистка. Как свою куклу Барби, которую можно нарядить и размалевать, словно папуаса. Построить для нее кукольный домик и жить рядом, наблюдая за этой сказочной жизнью в игрушечном мире. Барби уехала на Багамы! А я дожидалась, когда она вернется, представляя: вот Барби ходит по пляжу, вот Барби обедает в шикарном ресторане, вот Барби повстречала своего Кена... Конечно, у каждой Барби должен быть свой симпатичный Кен - все как полагается. Но ведь это второстепенная кукла в жизни Барби, правда? Кен должен хорошо себя вести, сидеть на стульчике смирно и любоваться на красавицу Барби. Он должен катать Барби на автомобиле, дарить цветы, ухаживать за лошадками, прибираться в доме и делать все это как можно незаметнее, будто его и нет на самом деле. Кен вовсе не должен ходить на работу, потому что все сыплется на Барби с неба, и куколка моя ничуть не обязана какому-то Кену, а наоборот - это Кен обязан благодарить судьбу, что его поместили в один домик с Барби. Он должен ухаживать за Барби, раскрыв от изумления свой кукольный рот, иначе я откручу этому Кену его паршивую головенку и выброшу в мусорное ведро. Господи, вы знаете, сколько в магазине Кенов? Сколько в нормальном магазине Кенов, вы знаете? Море! И каждый должен хорошо усвоить, что сам по себе он никому в этой жизни не нужен, а только в наборе. ?Барби Наездница? - с лошадкой. ?Барби Путешественница? - с автомобилем. А ?Барби Замужем? - с Кеном.
     Через две недели Барби вернулась с Багамов! Загорелая, как черт. Ах ты, моя куколка. Я никогда не удивлялась, что у моей игрушечной Барби может быть своя самостоятельная жизнь. Я столько души в нее вложила, столько нарядов вытрясла из своих родителей! Я садилась на попку в магазине и требовала новые платья для Барби. Я говорила, что моей Барби негде жить, негде провести время прилично. Я давала своей Барби уроки английского языка, я учила ее играть на фортепьяно, я делилась с ней самым сокровенным. Я засыпала с Барби в обнимку, желала ей спокойной ночи и доброго утра. И когда однажды утром я обнаружила свою Барби в школе, за соседней партой, когда я увидела, что Барби показывает мне язык, что у нее ободраны коленки, я побежала быстренько домой и спрятала игрушечную куклу подальше с глаз долой. Моя Барби наконец-то ожила. С ней можно было о чем угодно посекретничать. И ничуть не странно, что я продолжала спать с нею в обнимку. Я даже спала с ее Кенами, чтобы почувствовать то, что чувствует моя Барби. Я не воровала у нее куклы, я просто брала какого-нибудь Кена, чтобы поиграть. ?Ты его испортила?, - говорила мне Барби, когда я возвращала Кена на место. ?Ничуть, - отвечала я. - Видишь, и ручки на месте, и ножки на месте, и все остальное. Я ничего ему не открутила?. Барби придирчиво разглядывала своего Кена и пожимала плечами. ?Ах, - говорила Барби, - он тоже мне надоел. Пусть уматывает, если ножки у него на месте?. Что и говорить, второстепенные куклы, эти Кены. С ними подчас как в товарном вагоне - всю ночь трясет, скотиной пахнет, и никакого удовольствия от путешествия. Только и чувствуешь, что тебе опять не туда заехали. Со временем я сказала Кенам - ?до свидания?! До свидания - ?Традиционный Способ Любви?. Здравствуй, Валерия! Ты знаешь мое тело не хуже своего; ты Барби-блондин-ка; ты такая, что в случае полного разрушения моей внешности я покажу врачам твою фотографию - пускай восстанавливают, как на картинке. Но, боже мой, что с тобой сделали...

Клавдио...

     От родителей мне досталась большая квартира в самом центре Праги. Палаточная улица, дом номер пять. Туда я привел молодую жену восемнадцать лет назад. Засохшие цветы в горшках были расставлены по подоконникам. После смерти моей матушки их никто не поливал. Такой вот гербарий. В первый же день моя жена притащила из магазина свежей земли и пересадила все цветы в доме. Она перепачкалась, как рудокоп, но старые горшки ожили, наполнились новым содержанием, и даже полузасохший плющ моей матушки удалось сохранить. Со временем этот ядовито-зеленый плющ разросся и ползал по стене, как глист. Он то и дело пытался заглянуть в нашу спальню из-за двери, и мне иногда казалось, что это матушка с того света сует нос в мою жизнь. Поэтому, когда зеленый глист имел неосторожность высунуться больше, чем надо, я каждый раз мстительно обрубал его дверью. Свою матушку я не любил. Перед самой смертью она видела пару раз свою невестку и отошла с ненавистью к моему выбору жизни. Матушка умерла, а молодая женщина заняла свободное пространство, которое матушка не могла унести за собою в могилу. Жизненное пространство принадлежит вечности. Ты просто подписываешь договор аренды, и... когда-то надо съезжать. Так и должно быть. Моя жена охала и подвязывала исковерканный обрубок плюща, чтобы он карабкался по стене в другую сторону. Но глист-инвалид по-прежнему изгибался в сторону спальни, и в этом состояло упрямство моей матушки. Она хотела, чтобы я стал известным пианистом. Мы воевали до тридцати моих лет. В результате я стал никем. По собственному убеждению. Мы переехали в Прагу из Вены. Всякие политические события интересуют меня мало, и только с одной точки зрения - можно жить в данной стране или нет. Когда стало можно, мы переехали. Корни моего отца глубоко уходили в чешскую почву, и он непременно мечтал умереть на родине предков. Что и случилось. Матушка из вредности пережила его на два года и продолжала изводить меня своими глупыми замечаниями, что ?если бы ты стал пианистом и пошел по стопам отца - вот бы было как хорошо?. Зачем об
этом говорить, когда мне исполнилось в ту пору тридцать лет, а я пальцем еще не ударил по клавишам. В концертный рояль отца я складывал пустые пивные бутылки. Вот такая музыка. Ну да бог с ней, с матушкой. Отец оставил мне приличное состояние и хорошую библиотеку. Одни люди умеют зарабатывать деньги, другие тратить. Я отношу себя к третьей категории. Зарабатывать не хочу и трачу деньги понапрасну - на книги, пиво и женщин. Все утекает сквозь пальцы. Буквально. Достаточно только расстегнуть пальцами ширинку. В основном это касается пива и женщин, а книги - просто чужие мысли, которые никогда не будут твоими. Три выстрела в воздух. Пиво в унитазе, сперма в презервативе, книги на полках. Через девять месяцев жена произвела для меня сына. В нем было четыре килограмма материальной жизни. Даже четыре с хвостиком...

Валерия...

     Мне пришлось сделать небольшую пластическую операцию. Поставить на место нос и слегка изменить его форму. Крупных изъянов на теле моем не осталось - все зажило как на собаке. Как на собаке... Еще никогда в жизни у меня не было такого количества зоологических претензий. Я чувствовала себя сукой, когда лежала в больнице, я продолжала считать себя кошачьим дерьмом, когда оттуда выписалась. Кики ожидала меня у входа, с букетиком цветов, но я проскользнула, кажется, через морг и вышла из больницы с другой стороны. Поймала такси, приехала домой и поклялась больше никогда не лежать в больнице, а сразу умереть. Дома первым делом я залезла под душ, терла себя мочалкой и рассказывала водопроводным краникам похабные анекдоты. Краники шипели и фыркали от удовольствия, но бурного веселья никак не получалось. Тогда я села верхом на самый длинный краник - так, что он торчал у меня между ног, - и закричала: ?Я мальчик, я мальчик! Смотрите, как я писаю!? Но вспомнила про Брошенку, и веселье совсем увяло. Тогда я выключила воду, завернулась в полотенце и сказала: ?Все. Я окуклилась. Вы, дорогая, хотели, чтобы я стала личинкой. Я созрела. Пеняйте теперь на себя, дорогая?. И погрозила пальчиком в зеркало, как будто Агриппина пряталась там и могла бы меня слышать. Но я ее предупредила. Агриппина должна была это почувствовать. Из зеркала на меня смотрела высокая блондинка с желтыми фингалами и тоже грозила мне пальчиком. Бледная поганка. Я решила это дело исправить. Чтобы всякие бледные поганки не грозили мне пальчиками...
     Через некоторое время из больницы примчалась Кики. Она едва открыла рот, чтобы выплеснуть свое негодование по поводу моих фокусов, но я предупредила: ?Извини, Кики! Мне просто хотелось побыть одной?. И Кики не стала возражать. Умная девочка. В больнице она исправно меня навещала, таскала всякие фрукты и порнографические журналы, для смеха. Теперь Кики поставила букетик в вазу и быстренько приготовила поесть. ?Кики, - сказала я, - мне нужна твоя машина, твоя косметика и адрес твоей парикмахерши. Если хочешь, поехали вместе...?

Кики...

     Конечно я согласилась. Стать Барби ?Я буду жить в игрушечном домике?? - ?Да, - подтвердила Валерия, - ты поселишься у меня?. Она подошла к окну и побарабанила по стеклу пальчиками: ?Помнишь? Дождик-дождик, перестань...? Тоска, какая необъяснимая тоска, от которо