старалась находиться от меня с Валерией на некотором расстоянии. ?Она немного нервничает, милый дядюшка?. К моему удивлению, Валерия тоже оставила меня в самый разгар ужина, чтобы уйти на палубу с каким-то нахальным паразитом. ?Питайся, Клавдио, питайся! Мне надо поговорить...? Я сообразить ничего не успел, как Валерия вышла из ресторана, а паразит последовал за ней. ?Куда это ты собрался, милый дядюшка? - Кики встала у меня на дороге, когда я решил разобраться - а в чем, собственно говоря, дело? - Экий ты непонятливый, дядюшка. - Кики подсела ко мне за столик и пристально посмотрела в глаза, определенным образом на что-то намекая. - Валерия никуда не денется?. Я в растерянности изучал контактные линзы Кики, не ведая, что творится. ?Валерия специально оставила нас, милый дядюшка?. Час от часу не легче! На протяжении целого ряда недель мы имели возможность общаться с Кики, ммм, на самые разносторонние темы и полностью этой возможностью пренебрегали. Что изменилось? ?Все меняется, милый дядюшка. - Кики пощекотала под столом мое колено. - Между нами существует одна сексуальная проблема, милый дядюшка... Ты готов ее разрешить?? Я не был уверен, что мне обязательно что-то решать без Валерии. Но - ?всякие узелки распутываются постепенно?, как выразилась Кики. ?Один узелок, второй узелок, третий...? Короче, через час что-нибудь и развяжется, если с эрекцией у меня будет все ?о'кей?. Для этого Валерия предоставила нам полную свободу. Мне и Кики. ?Сразу втроем ничего не получится, милый дядюшка. Женщины - чувствительные натуры?. Еще беспокоил меня паразит, который отправился вслед за Валерией на палубу. Можно предположить, что Валерия не хочет оставаться в одиночестве, покуда мы с Кики развязываем узелки, а можно предположить и кое-что другое... ?Дядюшка, ты мне надоел!? Согласен, соглас
ен, согласен. ?Так-то лучше, милый дядюшка?. Кики отправилась в каюту - ?прихорашиваться?, как сказала, а мне было ведено дожидаться Валерию в ресторане. Будет исполнено, мой генерал. Чтобы даром не терять времени, я заказал для себя побольше пива, чем вызвал неудовольствие Валерии, когда она вернулась с палубы. Паразит по-прежнему следовал за ней. Пришлось мне знакомиться с ним и валять дурака под пристальными взглядами недовольной Валерии, которая неоднократно намекала, что пиво вредно скажется на моей потенции. ?Я с режиссером выпью вина?. Паразит оказался родом из Праги, - ?простите, не расслышал - как вас зовут?? По профессии режиссер, по сути дела - еще больший дурак, чем я. Ведь ясная картина, что Валерия - это раскаленная сковородка без ручки. С какого бока ни ухватишься - все равно обожжешься. У них завязался довольно оживленный диалог, который не совсем мне понравился, но Валерия под столом ущипнула меня за ногу, и я поспешил откланяться - ?перепил пива, пора спать?. В другой ситуации, конечно, я бы остался, но не было другой ситуации... Наш моногамный брак с Валерией трещал по швам. Можно пересчитывать, как пустые бутылки, всевозможные доводы, почему так случилось. Можно, в конце концов, не пересчитывать... ?Волшебные колокольчики, волшебные колокольчики - как весело, как весело...? И я поплелся к себе в каюту...
     Оказалось, что Кики поджидала меня у выхода из салона. Она хлопнула себя по бедру - ?за это время можно было родить, милый дядюшка? - и повела по коридорам, каждый раз оглядываясь, прежде чем повернуть за угол. Кики проверяла, насколько старательно я следую за ней. Такое усердие меня насторожило. Поэтому возле каюты я уперся как осел. ?Да в чем же дело, милый дядюшка?!!? - кряхтела Кики, тщетно пытаясь сдвинуть меня с места. Мне хотелось непременно вернуться в ресторан и выяснить, что собирается делать с режиссером Валерия. Кики продолжала заталкивать меня в каюту, но безуспешно. Она даже попробовала завалить меня с разбега, но только ушибла себе локоть. Я стоял как скала. Не знаю, что на меня нашло. В конце концов Кики плюнула на меня, в переносном смысле, зашла в каюту, села на стул и закурила. ?Черт с тобой, милый дядюшка, живи уродом?. И только тогда я переступил через порог и захлопнул за собой дверь. Кики загасила сигарету, зная, что я недолюбливаю табачный дым. ?С чего начнем, милый дядюшка?? Я предложил поговорить. Кики заразительно рассмеялась, совсем не так, как Валерия. ?Ты словно девушка, милый дядюшка. О чем пойдет речь?? Я взял со стола пачку сигарет, достал одну и понюхал. Вначале со стороны фильтра, потом со стороны табака, потом чихнул.
     ?До чего же ты бываешь забавным, милый дядюшка...?
     Это ведь не самое плохое, что можно ожидать от человека?..
     ?А чего ожидать, милый дядюшка?..?
     А ведь я сексуальный маньяк...
     ?Ну давай не будешь...?
     Буду...
     ?А кто тебе позволит?..?
     Ты...
     ?Не выдумывай, дядюшка...?
     Почему?..
     ?Потому, что ты рыжий дурак, а не маньяк...?
     Объясни нормально...
     ?Пошел к черту...?
     Это не объяснение...
     ?Сама знаю...?
     Тогда раздевайся...
     ?Это уже не разговор...?
     Сам знаю...
     ?А зачем делаешь?..?
     А ведь я сексуальный маньяк...
     ?А кто тебе позволит?..?
     Пошла к черту...
     ?Не выдумывай, дядюшка...?
     Буду...
     ?Ну давай не будешь...?
     Почему?..
     ?Не надо...?
     Мне не остановиться...
     ?Это не разговор...?
     Объясни нормально...
     ?Только сейчас не останавливайся...?
     Не буду...
     ?Милый дядюшка...?
     Милая Кики...
     ?Ты...?
     Это объяснение?..
     ?Не сейчас...?
     Я рыжий дурак...
     ?Мне не остановиться...?
     Не выдумывай...
     ?Буду...?
     Только сейчас не останавливайся...
     ?Это не разговор...?
     Забавно...
     ?Я тоже...?
     Ты тоже?..
     ?А чего ты ожидал?..?
     Сколько раз?
     ?Пошел к черту...?
     Милая Кики...
     ?Милый дядюшка...?
     Это ведь не самое плохое?..
     ?И почему я позволила?..?
     Мы сидели на растерзанной постели наполовину раздетые, наполовину смущенные, во всяком случае, моя половина смотрелась именно так. Кики умудрялась всегда выглядеть прилично, далее в одной только кофточке. Я поспешил закутаться в одеяло, чтобы прикрыть свои недостатки и мужские достоинства. ?Клавдио...? Я с удивлением посмотрел на Кики, потому что она впервые назвала меня по имени. ?Клавдио, хватит строить из себя придурка. Это может плохо кончиться?. Конечно, Кики была права. Нельзя рассматривать свою жизнь как представление. Как одинокий зритель, задремавший в партере. Но я по природе своей не режиссер, в отличие от того нахала, который сейчас прицепился к Валерии. Или она к нему прицепилась, что более вероятно. ?Мне надо уходить, Клавдио?. Отлично, мне тоже надоел этот спектакль. Я ухожу вместе с Кики. Как только вернусь в Прагу - подам на развод. ?Это невозможно, Клавдио?. Почему? ?Невозможно?. Я что-нибудь не понимаю? ?Да?. Четыре тысячи наводящих вопросов вертелось у меня на языке, но Кики не хотела на них отвечать. Мы оделись, застелили постель, я все время топтался вокруг да около Кики. ?Дядюшка, оставь меня в покое?. Кики упорно отводила взгляд в сторону, путаясь между ?Клавдио? и ?дядюшкой?. Я принялся выдвигать различные теории и предположения...
     - Пойдем, - сказала Кики, - я сдаюсь.
     Довольный таким поворотом дела, я вышел следом за Кики в коридор. Кики потащила меня за руку по направлению к ресторану. Я подумал, что Кики захотелось просто выпить, и сам был не против. Но у входа в бар она вдруг остановилась и спросила:
     - Что ты там видишь?
     Я заглянул в бар. Валерия сидела ко мне спиной рядом с режиссером. Они смеялись и выпивали.
     - Там сидит моя жена - Яна Райчек...
     - Дурак, - сказала Кики, - это я - Яна Райчек, твоя жена.
     И мне стало как-то, ммм, нехорошо...

***

     Здравствуй, Секстий Юкунд! Прощай, Секстий Юкунд!
     Эпитафия

     В какой-то момент истории, а именно в марте месяце 59 года, поведение Нерона резко изменилось. Нерон перестал узнавать окружающих. Специально приставленный раб пояснял императору, кто именно перед ним находится. Память изменила Нерону, и каждого приходилось представлять императору заново.
     Около этого времени исчез браслет, который Нерон носил с детства. Светоний рассказывает такой случай... Валерия Мессалина беспрестанно пыталась умертвить сына Агриппины. Убийцы, нанятые Валерией, преследовали юного Нерона буквально по пятам. Однажды злодеи проникли в спальню, чтобы задушить Нерона во время полуденного сна. Но бросилась навстречу убийцам ядовитая змея, которая охраняла сон Нерона. Злодеи в ужасе бежали... Как там было на самом деле, никто не знает, но кожу змеиную нашли и по желанию Агриппины вправили в золотое запястье, как талисман. Нерон дорожил браслетом, носил на правой руке и никогда с ним не расставался. В марте 59 года этот браслет исчез с руки императора...
     Внезапно у императора проснулась страсть к театру. ?Встав на сцене, Нерон, через консула, объявил, что будет петь ?Ниобу?, и пел ее почти до десятого часа?. Никому не дозволялось выходить из театра во время императорского пения. ?Даже по нужде и необходимости?, - добавляет Светоний. Он же пишет, что некоторые женщины рожали прямо на театральных скамьях, а многие люди, будучи не в силах дольше слушать и хвалить императора, выбирались из театра через стены или притворялись мертвыми, чтобы их вынесли оттуда на носилках. Нонсенс! Нерон, у которого, по свидетельству историков, был слабый и сиплый голос, не мог распевать со сцены на протяжении многих часов...
     Император любил поразглагольствовать и вдруг замолчал, и больше ни слова не произнес по-человечески. Ко всем обращался только через глашатая. На протяжении очень долгого времени никто не слышал его настоящего голоса. Он хрипел, прикрывая платком свой рот, от его шепога бросало в дрожь...
     ?О если бы я не умел писать!? - замогильным голосом произнес Нерон однажды и больше не нацарапал ни единой строчки...
     Через год после похорон матери Нерон уничтожил всех, кто знал его с детства. Афрания Бурра, Луция Сенеку, Поппею Сабину - отравил, удавил, забил до смерти театральный император...
     Хриплый шепот, постоянно хриплый шепот: ?Живу я гнусно, позорно - не к лицу Нерону, не к лицу...?; ?Вот напиток, достойный Нерона...?; ?Ты пользуешься тем, что Нерон занят...? И вдруг - вопли, завывания в полный голос: ?Какой великий артист погибает!...?

***

     Все раздарить я хочу без остатка красивым девчонкам, только беда - ни одна девка не нравится мне
     Надпись начертана на развалинах о Риме

     Луций Домиций Агенобарб, а впоследствии - Нерон Цезарь, родился пятнадцатого числа декабря месяца тридцать седьмого года... в Праге. При крещении получил имя Британик, но практически им не пользуюсь. Цезарь Нерон - мое настоящее имя, истинное обличие и диагноз. Многочисленные выродки нашей фамилии всегда славились дурными поступками даже среди непритязательных римлян. То раба какого-нибудь зарежем, то в народном собрании выбьем кому-нибудь глаз... VI когда над моей головой стали собираться тучи, я решил, не дожидаясь грома, временно укрыться в каком-нибудь потаенном месте - инкогнито. Порывшись в собственной генеалогии, я обнаружил рыжебородого двойника, а вдобавок - актера. Под видом мистерии усадил комедианта на императорское кресло и, хихикая, растворился на глазах у всего Рима. Теперь рыжий Агенобарб, бездарный паяц, казнил, травил, насиловал моих подданных, что мог бы проделывать я, но более одаренно. Освоившись в пакостях, Агенобарб принялся разыскивать меня, здраво рассуждая, что не след нам обоим топтать эту землю и греться под солнцем. Имперские сикофанты обшарили всю поднебесную в надежде нащупать мой след, да тщетно... В Греции обнаружили самозванца, который выдавал себя за Нерона, глупый. Любителя острых ощущений настигли, отрезали буйну голову и отослали в Рим. По свидетельству историков, многие видели в Риме эту голову - она поражала всех диким взглядом, косматой гривой и свирепым выражением лица. Но это был не я...
     После смерти Ацерронии и Агриппины я задержался на некоторое время в Байях. Принял участие в похоронах, стоял возле свежей могилы и разглядывал исподлобья своих подданных. Они стенали у гроба Агриппины, показу пшики; родственники Ацерронии горевали у второго гроба, - подружек закопали рядом, близ Мизенской дороги, на местном кладбище. Два холмика земли - вот и все, что от них осталось. Как будто почерневшие женские груди выпирали на поверхность, и я ухмыльнулся от подобного сравнения. Мою гримасу расценили как непроизвольную мимику, как полное расстройство. Я произнес довольно сдержанную речь: ?Э-э-э...? - и первым пошел прочь. За мною двинулись и все остальные, только родственники Ацерронии продолжали рыдать у своего холмика.
     Дома я переворошил бумаги и вещи Агриппины, обнаружил достаточную сумму денег на первое время, чем остался весьма доволен, но принял это как должное. В Праге у Агриппины имелись и другие сбережения - я унаследую все, что мне положено по закону, и даже больше - если как следует потрясти моего папашку Клавдия. Пусть и он раскошелится, раз горе такое... Я бродил, попивая вино, по саду, и каждый кустик, под которым я ставил Ацерронию, возбуждал меня до невозможности. Только эта утраченная возможность вызывала у меня чувство сожаления. ?Сочти, Нерон, убийца своей матери!? А кто водил моими руками - я или провидение? Все, что я совершил, было предначертано в мировой литературе. И только при мастурбации своими руками вожу я. Вот почему современный писательский труд можно расценивать как онанизм. Мастера античности обладали литературой по-всякому, и если вам захочется теперь трахнуть литературу в ухо - это будет выглядеть по-новому, но никому не принесет сексуального удовольствия. Ни современному автору, ни мировой литературе. Поэтому надо читать античные книги, восхищаться, привязывать к члену авторучку и тихо мастурбировать себе в стол...
     Я сравнивал свое желание и боязнь обладать матерью Агриппиной с писательскими потугами - залезть на самую вершину творчества... Я как будто надругался над Литературой, которая выкормила всю европейскую цивилизацию. Я разрывал на Агриппине обложку, бесчинствуя, как молодой вандал, с хрустом разворачивал странички - и раком, и боком, и свесившись со стола, и закидывая ноги имел ее, покрикивая - ?а вот она где!!! а вот она где!!!?. Без пиететов. Она пробовала учить меня жизни, прививала мораль, а я трахал ее с молодым задором, и в первую очередь потому, что так не полагается. Потому что это ?родительный падеж?, а вот я хватаю его за сиськи и кручу как ?именительный?. Вы мне говорите, что ?Нерон? - это ?прошедшее время?, а я натурально беру Агриппину и превращаю его в настоящее. ?Был, Есть, Буду!!! Был, Есть, Буду!!! То Be, Was, Were, Been!!!? И попробуйте мне сказать, что это неправильные глаголы. Я рассмеюсь вам в лицо и трахну Агриппину еще раз...
     Я сравнивал подружку Ацерронию с податливым романом - этакое физиологическое упражнение со словом, где ?под каждым ей кустом был готов и стол, и дом?. Я раскладывал Ацерронию - как придется, не торопясь, где попало - и проникал в нее извращенным способом, как это не предписано для зачатия. Но почему же именно таким образом я получаю больше удовольствия? Разница между античной и христианской литературой очевидна. Небольшое расстояние между анусом и влагалищем. Все литературные формы - повесть, роман, эпиграмма - разработаны еще в Древнем Риме. Христианские писатели открыли для себя - Вдохновение. И теперь, будьте добры, душевно отдайтесь в античной позе - вот и все, что требуется от женского пола. А также от литературы. Мать Агриппина и подружка Ацеррония - соедините их для меня воедино, и только тогда я успокоюсь и перестану безумствовать. Только тогда я не буду иметь Ацерронию в непотребные места на глазах у Агриппины и больше не буду шляться по литературным борделям. Где, отталкиваясь от цитат из античных книжек, можно заниматься плагиатом как непотребством. Получать гонорар и литературную гонорею одновременно... Все эти сравнения придавали моему поступку особый смысл. Впрочем, я несколько увлекся, хотя и многое себе объяснил...
     Родственники Ацерронии приходили высказать мне свое соболезнование. Они выстроились вкруговую, и была среди них зеленоглазая литературная мартышка, которая постаралась в неумелых, но искренних стихах выразить всеобщее горе по поводу кончины подружек - Агриппины и Ацерронии. Мне захотелось трахнуть эту мартышку так же нахально, кверху ногами на столе, как я проделывал это с Ацерронией. То-то удивились бы ее родственники. Но я только выразил ответное соболезнование, и мы разошлись мирно, как расходятся по рукам из магазина книги разных по мастерству авторов...
     Время от времени ко мне в домик забегали белокурые германки со всякой снедью. Среди окрестных жителей считалось, что я страдаю в одиночестве и тоске по матери Агриппине. Германки меня подкармливали, а я их - подпаивал. Германки, вероятно, думали, что меня надо приободрить душевно, а я желал сатисфакции физиологической. Ничто меня так не возбуждает, как совершенное преступление, замешанное на инцесте с литературой. Конечно же, я оговорился - на инцесте с матерью, хотел сказать я. Ведь только мать - основа ассоциативного мышления, а не телевизор и Ацеррония. Которой требовалась замена, и я поглядывал на забегающих германок более чем откровенно. Но, к моему сожалению, германки были тупыми коровами и мыслили стереотипно - у юноши горе, ему не до физических упражнений. Никто не подозревал о моем преступлении и также о моих мыслях. Германки кормили меня супом, я доставал из погреба вино и требовал, чтобы германки разделили со мною трапезу. Честно говоря, я боялся отравления. ?Кто их ведает, холодных германок, - подумывал я, помешивая ложкой в супе, - возьмут и отравят чем-нибудь?. Каждый раз с надеждой в голосе я намекал германкам, что душновато нынче в моем домике, но они закутывались только поплотнее, и даже ляжки их не обнажались, когда германки присаживались на диван. Прав был Набоков, когда развлекался с юной Л о литкой. Великовозрастные германки не возбуждались от случайного прикосновения и не будили во мне воображение, потому что были чинны и благородны, как правильная литературная речь. Они развились, закостенели и не хотели трахаться со мною на гробе матери. Им это в голову не приходило...
     Я старательно не замечал действительности, разгуливая по саду, и на всяческие цветочки и окружающую природу меня тянуло лишь пописать, а не отразить ее письменно. Почему вид кустика или заходящего солнца в литературе должен олицетворять мое настроение? Настроение у меня самое подходящее, чтобы кого-нибудь трахнуть... Бабахнуть, бубухнуть - считается, что подобные слова шокируют читателя больше, чем слово ?обладать?. Но это смотря как обладать и как трахнуть. Все зависит от техники исполнения, и разные слова тут ни при чем... Я открывал античную литературу, чтобы увидеть разницу в словах и получить известие из...

Рима...

     ?После убийства матери, наполовину безумный, он строит планы извести весь сенат ядом на пирах, столицу поджечь, а на улицы выпустить диких зверей, чтобы труднее было спастись...?
     Рыжий Агенобарб тешился своим положением - казнил без меры и без разбора, пиры затягивал от полудня до полуночи, в звериной шкуре выскакивал из клетки и набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин. По известной причине в Байях я не мог совершить ничего подобного, но мысленно был с Агенобарбом и мысленно делал все то же самое, но молва хулила только меня, потому что не было никому известно, какая рыжая сволочь пользуется моим именем. И вероятно, моему народу было поистине все равно, кто выступает под прозвищем Нерон Цезарь, поскольку сама роль украшала никудышного актера. Мне только оставалось сожалеть, что не могу исполнить ее более талантливо. Наставника моего Сенеку рыжий Агенобарб просто заставил покончить жизнь самоубийством, а он бы у меня задохнулся от собственных книжек, гадкий и лицемерный старик. Я бы приказал ему сожрать все ?Нравственные письма к Луци-лию?, пото