о, видимо, не ждал для себя ничего хорошего. Идти купаться он не хотел, выходить на солнце тоже - Клавдио нашел свое место и не желал его оставлять, опасаясь, что кто-нибудь да займет. Относительно Валерии он настолько не беспокоился, что его уверенность начинала меня пугать. Муж Валерии был начисто лишен либо воображения, либо нервов. Либо зрения. Либо всех чувств, кроме голода, разумеется. Но Клавдио больше подозревал меня в попытке выпить его пиво, чем в попытке ?отведать Валерии?. Честно говоря, до сих пор не ясно - кто хочет кого отведать? Но к женским причудам надо относиться бережно и терпеливо, иначе можно загреметь за изнасилование. Шутка. И тайные надежды. Потому что не было у меня мысли овладеть Валерией, хотя было желание. Вы видите разницу между чувством и ощущением? Я тоже. С Валерией предполагалось чувство, и я не спешил в этом разубедиться.
     От конкретного предложения пойти отобедать Клавдио не смог отказаться. Главное, что таверна оказалась в двух шагах, и Клавдио даже оставил на стойке бара недопитую кружку пива, только предварительно и пытливо посмотрел на бармена - можно ли ему доверять? Мы устроились на открытой террасе между какими-то фикусами. Клавдио согласился, что пиво и тут не хуже, а мы с Валерией слегка размялись текилой и жареными кальмарами. Когда перед Клавдио замелькали официанты, мы пересели за соседний столик, чтобы никому не мешать.
     - Расскажи мне о себе, - попросил я Валерию.
     Через дорогу лениво плескалось море, невдалеке вырисовывался соседний островок, рядом сидела интересная женщина и пыталась ногой сбить с фикуса ящерицу.
     - Когда мне было десять лет, - рассказывала Валерия, - все принимали меня за мальчишку. Но как только возникала какая-нибудь опасность, я доставала из кармана бантики, цепляла их на голову и говорила: ?Я девочка. Не смейте меня трогать?. Сейчас я все время прикидываюсь мальчиком.
     По дороге с криками ?Кукуруза!? ездили греки на мотороллерах, за ними туристы на арендованных автомобилях, за соседним столом чавкал Клавдио. Во всем не было никакого смысла. Почему я должен был искать смысл в словах Валерии?
     - Когда мне было четыре года, - продолжала Валерия, - я увидела мертвую собаку. ?Дохлый?? - спросила я у матери. ?Дохлый?, - отвечала она. Мы пришли домой, я стала играть с механической бабочкой на колесиках. Крутишь колесики - бабочка машет железными крыльями, но не летает. ?Мама!? - позвала я. Мама лежала на диване и не отвечала. ?Мама, ты дохлый?? - спросила я. ?Дохлый-дохлый?, - сквозь сон отвечала мама. Тогда я подошла поближе и что есть силы стукнула мать по голове железной бабочкой. Она тут же вскочила с дивана. Я была очень довольна, что мне так легко удалось оживить свою маму. Эту механическую бабочку я храню до сих пор.
     - Когда я сдохну, зайди ко мне со своей механической бабочкой.
     - Обязательно, - согласно кивнула Валерия. - Клавдио, - оглянулась она, - ты найдешь обратную дорогу к пиву?
     Клавдио внимательно посмотрел в сторону отеля и пляжного бара, оценил расстояние и степенно сказал:
     - Найду.
     - Тогда мы прогуляемся по побережью. - Валерия взяла меня за руку. - Клавдио, ведь ты не возражаешь?
     - Ммм, - не возражал Клавдио.
     Он энергично тряс головой, и недожеванный кусок кальмара раскачивался у него на зубах из стороны в сторону.
     Песчаный пляж чередовался с каменистыми участками. Мы шли вдоль побережья - где босиком по мокрому песку, в полосе ленивого прибоя, где надевали сандалии и возвращались обратно на дорогу. По пути мы завернули в отель и приняли душ, каждый в своем номере...
     Мы с Александром - мастера батального жанра. Когда требуется снять грандиозное сражение, мы напускаем столько дыма, что вдвоем заменяем целую дивизию. Главное в кино - почаще ?засовывать в кадр? различные части тела. Все в дыму, рабочие кидают лопатами землю, мы выдвигаем руки, ноги, один раз Александр показал даже свою голую задницу. Господин директор задницу Александра забраковал, а в остальном был доволен, потому что за пару центов получилась прекрасная битва при Ватерлоо. Половину вышеозначенной суммы пришлось потратить на ?Наполеона?, чтобы он в треуголке сидел на барабане. Из-за дыма никто и не заметил, что Наполеон - просто пьяный негр, которого мы с Александром привязали к барабану, иначе он все время падал... Я к тому, что в романе с Валерией пока было больше дыма, чем действия. Такая вот мысль посетила меня под душем.
     - Мне кажется, ты все время что-то ищешь, - сказала Валерия, когда мы, посвежевшие, вышли из отеля.
     Действительно, я искал себе оправданий. Или неожиданной опухоли мозга. Или другой смертельной болезни, но что-то надо было сказать Александру - за каким чертом я переселился в ?Афродиту? и почему не собираюсь отсюда выезжать. Загадочное выражение на лице, которое я собирался продемонстрировать Александру в ответ на его расспросы, можно успешно держать в течение суток. Покуда Александр не припрется с кинокамерой в эту самую ?Афродиту?, чтобы отснять мой загадочный смысл. И тогда мне крышка. Александр увидит Валерию, скажет, что я просто-таки озабоченный кобель, и пропишет мне брома для подавления лишней потенции. Поневоле тут будешь озираться по сторонам.
     - Вначале ты дважды оглянулся на кустик, который описала собачка, а теперь идешь за ней, - дополнила картину Валерия.
     Стоит лишь подумать о кобелях, как тут же появляется писающий бобик. Сюжет?
     - Давай-ка устроимся в прохладном месте, - предложила Валерия, - а то вид у тебя как у беременной совы.
     - Ты ее видела? - с надеждой в голосе спросил я.
     - Кого?
     - Беременную сову.
     Я все еще не оставил надежды выйти на интригу. Представьте себе - начало фильма... Беременная сова... Недурно, недурно...
     - Посмотрел бы ты на себя, - хмыкнула Валерия, заходя в бар, где вовсю трудились кондиционеры. - Срочно два коктейля со льдом, и можно раздельно, - сказала Валерия бармену.
     - Простите? - переспросил бармен.
     - Раздельно - это значит: в один бокал алкоголь, для меня, а в другой бокал - лед, для моего друга.
     Слава богу, что бармен не признал во мне пингвина. Мы с Валерией потягивали коктейли и перемигивались.
     - Рассказывай, - предложила мне Валерия.
     И я выложил ей все, что думал. Про образ беременной совы в начале фильма. А также подчеркнул, что у меня нет творческого потенциала, совести, ума и домашних животных, хотя всегда хотел их иметь.
     - Прискорбно, - утешила меня Валерия, - особенно по части домашних животных. Я всегда считала, что самое крупное из домашних животных - это мужчина... Не расстраивайся. Мне бы твои заботы.
     Я с удовольствием отложил все свои заботы. Все, кроме одной...
     - По-моему, ты меня раздеваешь, - сказала Валерия, поглядывая на меня. - Так и есть - ты овладел мною уже три раза. Извращенным способом. Мысленно.
     - А я могу рассчитывать на другой способ?
     - Конечно, - без промедления отвечала Валерия. - Смотри.
     Она взяла из пустого бокала кусочек льда, откинулась на спинку кресла и положила лед себе на шею. Вначале медленно-медленно, а затем чуть побыстрее льдинка стала скользить вниз, миновала ключицы, задержалась у левой груди и юркнула за вырез платья. Валерия полузакрыла глаза и обеими руками потянула платье вперед, освобождая льдинке путь дальше по своему телу. Она слегка вздрогнула, когда льдинка пробежала по животу, руки устремились к бедру, и Валерия приподняла последнюю преграду, чтобы пустить льдинку туда, куда ей так хотелось попасть. И она растаяла там, вместе с Валерией, которая глубоко вздохнула и открыла глаза.
     - Ты удивительный любовник, - шепнула Валерия, - мне было очень хорошо.
     Я озадаченно хмыкнул... Для одних источником эротизма служат мужчины, для других - женщины. Третьи вообще возбуждаются по всякому неподходящему случаю. Я знал молодую женщину, которая всякий раз кончала, попадая в автомобильную аварию. Другая женщина испытывала оргазм в самолете, когда тот проваливался в воздушную яму. После обычного перелета из Праги в Оломоуц эту женщину спускали по трапу с полубезумным выражением на лице. ?Зачем же вы летаете?? - спрашивали у нее перепуганные стюардессы, пичкая эту женщину таблетками против рвоты. ?Потому что я не замужем?, - отвечала она. То есть видел я много всякого. Но чтобы вот так, с обыкновенным кусочком льда... Я почувствовал к Валерии уважение. Тем более что был причастен к ее оргазму, хотя не понимал - насколько непосредственно?
     Всю обратную дорогу к отелю Валерия прижималась ко мне с таким чувством, будто я был единственный мужчина на бабском острове. Я думал, что не дойду с Валерией до двуспальной кровати в моем номере, а завалюсь где-нибудь с нею в кустах. Но дошел. И злобно уставился на пару непримятых подушек, в полном одиночестве, потому что Валерия перед моим гостиничным номером резко затормозила и смоталась, как она сказала, ?только привести себя в порядок?. Если раньше я мысленно не торопил Валерию отдаться, то только потому, что я козел. Этот вывод напрашивался самостоятельно, без прежних рассуждений о чувствах и ощущениях. А то - вон чего выдумал. ?Боюсь предположить чувство?. А преждевременное отмирание конечности не хочешь предположить? А к сексоневропатологу на статистический анализ не хочешь? А? И тут зазвонил телефон...
     - Друг мой, - послышался из трубки голос Валерии, - выходи на лоджию.
     Я вышел. Уже стемнело настолько, что море слилось с небом. Перестали верещать цикады. Стихли крики чаек и чувствительных ко всему туристов. Только из глубины отеля доносился размеренный храп Клавдио.
     - Я придумала замечательную игру, - сообщила мне Валерия. - И сейчас ознакомлю тебя с правилами...
     Наши лоджии разделял прямоугольник из бетона. С трех сторон прямоугольник держался на толстых металлических прутьях. Сквозь пространство между стеной и прямоугольником я мог лицезреть Валерию, мог дотронуться до нее рукой, но пролезть на другую сторону даже и не пытался. Мне вдруг стало совершенно ясно, что я застрял. В какое из отверстий ни сунься. Между желанием и любопытством. Между интригой и желанием. Либо - между желанием и женщиной. Везде мешал мой член. Из-за мужских гормонов я не мог быть полностью на стороне женщины. Но гормоны не ударяли мне в голову настолько, чтобы гордо стоять на позиции озабоченных самцов. Я ответил Валерии, что любые правила принимаются. Мы вообще сыграем с ней без общепринятых литературных правил...
     - Эго хорошо, - просто сказала Валерия.
     Мы сидели на лоджии спина к спине, прислонившись к бетонному четырехугольнику, и Валерия задавала вопросы:
     - Во что я была одета, когда мы встретились на пароме?
     Минута, которая давалась мне на размышления, давно прошла.
     - Черные джинсы... - Я попытался изобразить, что для меня плевое дело - вспомнить мельчайшие подробности ее гардероба.
     - Которые подходят к цвету моих волос, - дополнила Валерия. - Держи. - И черные джинсы свалились мне прямо на голову. Это Валерия перебросила их на мою сторону. Такая игра.
     - Дальше? - потребовала Валерия.
     - Светленькая кофточка, - неуверенно продолжал я.
     - Что значит ?светленькая?? - уточнила Валерия.
     - Беже-веженькая, - отвечал я еще скромнее.
     - Передай мне свою отвратительную футболку горчичного цвета с идиотской надписью: ?Сквош?! - отчеканила Валерия. - А на мне была не кофточка, а топ-майка.
     - Конечно, вспомнил, - радостно сообщил я. - Под ней не было лифчика, и кофточка не прикрывала твой пупок.
     - Зато перемигивалась с помадой, - отрезала Валерия. - Цвет губной помады можешь объяснить? Тогда снимай джинсы синего цвета фирмы ?Ренглер?.
     Скоро, совсем скоро я сидел на своей стороне совершенно голый, потому что Валерия сумела предположить даже цвет моих трусов, не говоря уж о таких очевидных деталях, как носки и марка наручных часов. Затем Валерия вдолбила мне подробнейшим образом, что, когда и зачем надевала она, каждый раз перебрасывая названную вещь на мою лоджию.
     - Как ты так быстро раздеваешься? - удивился я под водопадом из маечек, трусиков и так далее.
     - Я же не идиотка, а давно сижу голая. Только вещи перекидываю, - отвечала Валерия. - Иди сюда.
     Ее рука манила меня из ближайшего пространства. Быстрые, как ветерок, ноготки пробежались по моей груди и спустились вниз. Я видел треть силуэта, линию Валерии. От плеча линия плавно скользила вниз, вычерчивая округлости и изгибы груди, талии, бедра. Тогда я прильнул к пространству между нами всем телом. И даже в некоторой части оказался на той стороне.
     - Стой так, - сказала мне Валерия и опустилась на колени.
     У нее была собственная льдинка на кончике языка...
     Если кто-нибудь в июле месяце видел на Крите голого мужчину, страстно ласкающего лоджию, - знайте, что это был я. Ничего не мог с собой поделать. До сих пор при виде балкона начинаю стонать от удовольствия.
     - Только не бросай меня в терновый куст, - сказала Валерия, когда действие кончилось.
     Кто-то за минуту перевел время на полчаса вперед, и голый мужчина теперь задумчиво стоял посреди лоджии с ворохом женской одежды в руках. Понимая, что такой символ - не лучшая реклама отелю, я поспешил в свой номер. Валерия скрылась за стенкой чуть раньше.
     В номере я аккуратно побросал вещи Валерии на кровать и удивился их количеству. Я поразмышлял немного, что будет делать Валерия с моими вещами, но больше никакие фантазии мне сегодня в голову уже не приходили. Пусть фантазирует Клавдио, когда обнаружит мою одежду у себя в номере. В чем был, то есть без ничего, я направился в ванную, когда мое внимание привлек конверт, просунутый под дверь. Точно такой, как от посыльного из отеля ?Диоген?. Я поднял конверт и открыл, думая либо перечитать послание от Александра, либо насладиться видом замогильной руки. Там действительно была фотография - моментальное фото камеры ?поляроид?. Я вытащил из конверта квадратную карточку и заорал. Что именно - сейчас не помню. Наверное, ?А-а-а!? или ?О-о-о!?. С карточки смотрел на меня женский глаз. Красный зрачок занимал половину снимка. Все остальное тоже присутствовало. Синие тени, длинные накладные ресницы, черная тушь хлопьями - все как-то гадко и цинично. Я прыгал, орал и ругался до тех пор, покуда в дверь мою не постучали. Это был разбуженный моими криками Клавдио. Удивленный видом и состоянием ?друга?, он принялся расспрашивать, что случилось. Пришлось одеться, чтобы не смущать добряка Клавдио тем, что не смутило его жену. Какая, к черту, ?его жена??! Где Валерия? Только она все объяснит. Почему рука на фотографии, почему глаз?
     - Валерия давно спит, - сообщил мне Клавдио.
     Я не стал его разубеждать. Чтобы как-то меня успокоить, Клавдио спустился к портье, вернулся и доложил, что никакого конверта на мое имя к ним не поступало. Он, конечно, успокоил меня еще больше.
     - Давайте выпьем пива, - под конец предложил мне Клавдио.
     Но я категорически отказался и отослал Клавдио спать. Сам я еще немного постоял на лоджии, но ощущение прекрасного вечера не возвращалось. И тогда я тоже лег спать, стараясь думать о Валерии, но мерещился кровавый глаз. Я так и задремал, отгоняя один образ и представляя себе другой.

Дядюшка Клавдий

     Обнял сегодня я здесь девчонку,
     красавицу с виду, -
     Все мне хвалили ее; но оказалась дерьмо.
     Надпись на стене в Помпеях

     Отравлен в Риме 13 октября 54 года...
     Мать Клавдия - Антония Младшая; отец - полководец Друз... Покоряя Германию, Друз оттеснил врага в самую глушь. И тут явился ему призрак, со словами: ?Доколе, ненасытный Друз?..? Друз упал с лошади и скончался.
     Клавдию едва исполнился годик, когда папашка Друз так неудачно покатался на лошадке. Вначале воспитанием сироты думал заняться дедушка - император Август, но юный Клавдий постоянно болел и настолько ослабел умом и телом, что не мог уразуметь императорской науки... Следующего воспитателя призвали из конюшни. Дядька, варварского происхождения, наказывал Клавдия за малейшую провинность - порол кнутом или вожжами, и на редкость профессионально. Взрослея параллельно с баранами и жеребчиками, Клавдий мог надеяться в будущем только на место старшего конюха. Для изысканных манер ему полагался образец со скотного двора; для философских размышлений - собственная судьба; а специальная шапочка - предохраняла Клавдия от простуды. Родовитая императорская семья считала Клавдия по меньшей мере слабоумным. Собственная мать - уродом среди людей и, желая указать на чью-либо тупость, говорила: ?Глупей моего Клавдия!? Интриганка бабушка, Ливия Друзилла, не питала в отношении Клавдия никаких надежд, обращалась к нему крайне редко, да и то в командном тоне - ?подай?, ?поди? и ?принеси?. Дедушка Август часто задумывался над местом Клавдия в античном мире, но только по одной причине - куда бы упрятать дурака с глаз подальше? ?И смотреть ему на скачки, да еще со священного императорского ложа, совершенно незачем. Он будет только привлекать к себе внимание и насмешки. И незачем ему вообще оставаться в Риме на Латинские игры?. Эти указы Август сочинял по-гречески, потому что не хватало ему ?родных? латинских слов для возмущения по поводу Клавдия...
     Между тем семейный урод в потешной шапочке почти самостоятельно выучился грамоте, а дальше - искусству декламации; и со временем уже трудился над историей города Рима и даже опубликовал сочинение ?В защиту Цицерона?. Но подобные успехи только забавляли императорскую семью как идиотские фокусы. Клавдий и сам не верил в серьезность своих занятий; сочинения, мысли и слова Клавдия не воспринимались в приличном обществе без поправки на то, что он недоумок. ?Хоть убей, но я и сам изумлен, дорогая Ливия, - писал дедушка Август бабушке Друзилле, - что декламация твоего внука мне понравилась. Ума не приложу, как он мог говорить так связно - полную бессмыслицу?.
     Шли годы, ?сиятельный дурачок? - уникальная государственная должность, которую Клавдий занимал по праву своего рождения. Более того, на эту ?должность? никто не претендовал. Интриги и заговоры не касались Клавдия; он не рассматривался в числе претендентов на власть; его не звали в сотоварищи, не стремились заручиться его поддержкой, не боялись, а только иногда оказывали знаки внимания, да и то по большим римским праздникам. Редкостное положение в античном обществе, и лучше всякого легиона телохранителей. Когда члены августейшей фамилии тряслись от страха за собственные жизни, ходячий апофеоз рода Клавдиев беззаботно разгуливал по городу Риму...
     У Тиберия он все-таки попросил другую должность, а не чучела огородного, и Тиберий подарил ему значки консула. Когда же Клавдий продолжал настаивать, Тиберий коротко отписал, что вдобавок на праздники пришлет ему сорок золотых. Тогда Клавдий оставил свои романтические порывы и просто жил дальше. Несколько раз при Калигуле отвечал за общественные зрелища. ?Да здравствует Клавдий, дядя императора!? - скучно и вразнобой кричала толпа. Он чинно раскланивался...
     Дело было в восьмой день до февральских календ... Калигула возвращался из театра по подземному переходу, когда в темном коридоре обратил свое внимание на часового. Гай принялся над ним издеваться, предлагая для пароля слово ?баба? со всевозможными эпитетами. Внезапно караульный вытащил меч. Гай попытался увернуться, но караульный сильным ударом рассек императору затылок... Это был заговор. ?Я жив!? - закричал Гай Калигула, как мальчишка, который после оплеухи повторяет - ?а вот и не больно, а вот и не больно?. Но тут подбежали другие заговорщики и, ободряя друг друга, принялись рубить и колоть Гая. Через некоторое время трудно было признать в окровавленном теле - императора Гая Калигулу...
     Германские телохранители Калигулы настигли всех заговорщиков; в поспешности было убито пяток ни в чем не повинных сенаторов. ?Эти варвары, - пишет Иосиф Флавий, имея в виду германцев, - легко раздражаются?. Римская публика все еще находилась в театре, когда подоспело известие о смерти Калигулы. Зрители обсуждали это известие, одни