му что волк на самом деле призывал овечек быть кроткими и приходить к нему на обед, не сопротивляясь. Как только овца собиралась дать волку в челюсть, тут же Сенека потрясал своими книжечками и блекотал - ?нельзя-ая-ая-ая!?. В этом и заключалась наша с ним общественная мораль, когда шлепаешь овцу по щеке, а она обязана подставить тебе вторую щеку. Сопротивляться - ?нельзя-ая-ая-ая!?. Волки строят храмы и прививают овцам моральные принципы. Обыкновенная овца и сама по себе знает, чего можно, а чего нельзя, но только волки сотворяют из добродетелей культ, чтобы пользоваться этим культом, как зубами.
     Рыжий Агенобарб планомерно уничтожал всех близких мне ранее людей, которые могли бы распознать подмену. Афранию Бурру он пообещал дать лекарство от горла, но послал ему яд. Беременную Поппею Сабину бил ногами в живот, покуда она не скончалась. Вольноотпущенника Палланта каким-то образом удушил, чтобы тот не мозолил ему глаза и не задерживал при себе деньги по завещанию. Он приказывал умереть всем неугодным и многознающим - без промедления, для надежности посылая ?врачей? к самым нерешительным, чтобы ?врачи?, видя заминку, вскрывали ?пациентам? вены. ?Пока живу, пускай земля огнем горит?, - воскликнул рыжий Агенобарб на каком-то сборище, и я подумал, что пора уносить ноги. Сматываться в Прагу.
     Около одиннадцати часов вечера я выпил последний бокал красного вина, помните - ?цвета сосков Агриппины?, сложил античные книги в рюкзачок и спустился на первый этаж. Там в углу на примете у меня стояла канистра с керосином. И дальше что я сделал - стал разбрызгивать керосин по разным комнатам и обстановке. Я решил сжечь домик в Байях, как рыжий Агенобарб подпалил незадолго до этого Вечный город. Меня нисколько не тревожило, что погибнет в пламени мое наследство и память об Агриппине, погибнет сам домик, которым Агриппина так дорожила. Я окропил керосином кровати, плеснул на туалетный столик, плеснул на свою детскую фотографию в рамочке, что подчеркиваю особо и ради дополнительного впечатления от моей персоны. Все мне здесь обрыдло, как в темнице, - люди со временем накапливают столько мусора, столько правил, привычек и воспоминаний... Я чиркнул спичкой и вышел из домика в сад...
     Вначале огонь метался за окнами, как будто Агриппина и Ацеррония бегали по дому с карманными фонариками в руках. Тени двух женщин плясали на стеклах, переплетаясь между собою, а потом стекла начали лопаться. Я стоял неподалеку от дома, ?наслаждаясь, по его словам, великолепным пламенем?, и шептал поэму ?Крушение Трои?. Когда пламя фыркнуло из-под крыши и рассыпалось с треском, как фейерверк, - к домику с разных сторон стали сбегаться перепуганные германки. Они тормошили меня, спрашивали - как это могло случиться, бегали вокруг в растерянности и вскрикивали - ?воды-воды?. ?Огня-огня?, - передразнивал я германок, но про себя, и поглядывал на германские полуприкрытые прелести. Некоторые из них были крупноваты, но все равно - я бы с удовольствием позабавился, катаясь с германками на пожарище. И чтобы пламя касалось языками наших одежд, и чтобы длинные волосы германок пылали, и чтобы глаза блестели, и чтобы нас поливали вином, и чтобы все хохотали. Я даже громко застонал от возбуждения, но германки опять поняли меня превратно и принялись с удвоенной силой утешать и гладить, а я стиснул зубы, чтобы сдержаться и не схватить какую-нибудь за задницу. В общем, когда прибыла пожарная команда, тушить уж было нечего. Обугленные стены торчали посреди сада как недоразумение, крыша обвалилась, и ворошить пепелище - только пачкаться. ?Дом застрахован?? И я ответил - ?денег мне не надо?, потому что ?дом сгорел от моей неосторожности?. Все равно бы факт поджога установили, а для чего мне неприятности со страховой компанией. Как видите, я соображал, что к чему...
     Тут же я собрался ехать в Прагу как стоял, но германки, естественно, меня не отпускали. Отрядили за мною пригляд в виде толстой и одинокой германки и проводили до ее хижины. ?Тетка Лепида? - так я окрестил эту сорокалетнюю женщину, разбухшую от хорошей жизни. Она принялась накрывать на стол, я сидел с рюкзачком за плечами, разглядывая перед собой пространство и время, и тогда тетка Лепида помогла мне освободиться от верхней одежды. ?Кофе или чай?? Я с отвращением поморщился, достал из рюкзачка бутылку красного вина и предложил тетке Лепиде выпить за упокой души моего домика. Она покряхтела ради приличия, потому что в ее буржуазной сущности не принято было распивать спиртные напитки с юношами в первом часу ночи, но выпила весь бокал до последней капли, поскольку за упокой чего-нибудь материального требуется пить до дна. И тут же моментально раздобревшая тетка Лепида пошарила в холодильнике и вытащила оттуда еще одну бутылку вина, но только другой марки. Ночь обещала быть приятной. Тетка Лепида стала подкладывать мне на тарелку еды и задавать дурацкие вопросы - как я собираюсь жить дальше... ?Прокормимся ремеслишком?, - отвечал я тетке Лепиде, как некогда отвечал рыжий Агенобарб, имея в виду свои дрянные актерские способности. Но подлинным мастером перевоплощения, конечно же, был я, Нерон. Поэтому после второго бокала я стал осторожно поигрывать со своим воображением, представляя солидную тетку Лепиду в качестве знаменитого обжоры, который за один присест съедает целого кабана и выпивает больше кадки вина. Мне даже хотелось бы кинуть на растерзание тетке Лепиде живых людей, чтобы она сожрала их сырыми.
     Неожиданно тетка Лепида, глядя на меня, зарыдала, ей тоже показалось, что несчастнее меня нет на земле человека. Тогда я вспомнил, что видел уже эти слезы умиления, когда Лепида лежала в постели, страдая от запора. Тетка ласково погладила рыжий пушок на моей щеке и сказала: ?Увидеть бы мне эту бороду остриженной, а там и помереть можно?. Я тут же ответил, что остригу бороду хоть сейчас, и велел своим ?врачам? дать тетке Лепиде слабительного сверх всякой меры. Она еще не скончалась, как я заграбастал ее наследство, скрыв теткино завещание, чтобы ничего не упустить из своих рук. Теперь было бы можно повторить это развлечение или придумать что-нибудь другое...
     И тогда я рухнул к тетке Лепиде на грудь и между ее ?арбузов? пристроил свою голову. Тетка Лепида слегка потеряла равновесие и откинулась на диванные подушки, но продолжала лить слезы, размазывая их по моему лицу. Она ухватила мою голову обеими руками, прижала к себе, и я проваливался между ?арбузов? все глубже и глубже. Царь Эдип хохотал из могилы, предчувствуя эту сцену, я раздвинул тяжелые ляжки тетки Лепиды и вошел в нее полностью, как нож в масло. Не знаю, чего она ожидала, но только не этого. Урок, что негоже так сопереживать юношам. Я выглянул краешком глаза из-под ?арбузов? - тетка Лепида замерла, рассматривая потолок, будто было там нарисовано нечто удивительное. ?Чудо! Чудо!? - хотела воскликнуть, видимо, тетка Лепида, хотя никакого чуда и не случилось. Я просто и быстро сдвинул на ней трусы влево - опыт, приобретенный с Ацерронией. Для перевоплощения я принялся шмыгать носом на груди у тетки Лепиды и содрогаться от хохота, что, впрочем, сошло за рыдание совсем расстроенного молодого человека. И тетка Лепида, припомнив, какое у меня горе, возобновила поглаживание моей головы, утешая юношу звуками ?шшшш, шшшш...?. Вскоре звуки поменялись на ?ххххх, ххххх...?. А потом и вовсе на ?ооохы-ы, ооохы-ы...?. В полном соответствии со всеми женскими орфоэпическими правилами... И тут мы снова подошли к проблеме античной литературы на современном этапе... Не я с теткой Лепидой, а мы с вами...
     Пренебрегая такими специфическими терминами, как синонимичность и аллитерация, тем не менее нам придется найти для тетки Лепиды место, чтобы оправдать действие. Иначе я рискую застрять, как глагол у нее в глотке. (Не беспокойтесь, я не забываю про действие и в дальнейшем подробным образом опишу, как оказался глагол там.) И кажется мне, что между потоком сознания и конструкцией тетки Лепиды существует прямая связь. Как широкая река, этот поток заполняет собою книгу от корки до корки, и не всякая птица долетит до середины могучего потока. Богом дан нам язык, и вот мы его чешем об тетку Лепиду... Кстати, ей это нравится...
     Здесь, не выдержав долгих рассуждений, мой восклицательный знак выплеснул жирный дефис, а следом и многоточие (!...). Далее, по правилам, восклицательный знак склонялся в вопросительную позу, и назревали препинания, в данном случае с теткой Лепидой. Потому что ненасытная тетка желала утешать меня и дальше, пренебрегая орфографией. Пришлось напомнить ей о составе предложения по части соподчиненных членов, и тогда Лепида смущенно отпустила меня из-под своих ?арбузов?. Великое слово - ?нравственность?, когда тебе уж больше ничего не хочется... Кое-как собрав свои телеса в кучу, тетка Лепида принялась хлопотать возле меня, стараясь оправдаться в собственных глазах заботой о подрастающем поколении. Как будто между нами ничего не произошло, но я уже не сомневался, что именно благодаря ?нравственности? избавлюсь от опеки германок и тетки Лепиды. Даже придумал как... Ведь чтобы люди молчали, надо вовлечь их во что-нибудь неприличное с точки зрения христианской морали, а это совсем не сложно, учитывая, что каждый человек наслаждается двойной жизнью... Античной и современной. И только истинные язычники, как я, Нерон Цезарь, совершенны и аморальны. Нас мало, мы маргинальны и существуем по собственным законам с незапамятных времен. Эксплуатируя овец и баранов, вроде моего папашки Клавдия...
     Как следует натешившись Бахусом, я предложил захмелевшей Лепиде игру, от которой она вначале отказывалась, но, совершив первый ход, уже не смогла остановиться. Я поймал тетку Лепиду на том, чего сам никогда не делал. Я потребовал у тетки обучить меня премудростям любви, иначе мне совсем непонятны некоторые строчки из античной литературы. И пусть лучше тетка Лепида, благородная матрона, растолкует мне все подробно, иначе моим образованием займется какая-нибудь подзаборная шлюха, что будет весьма прискорбно. Последний довод сломал целомудренную Лепиду окончательно, она раскраснелась и согласно кивнула. Ведь главное для женщины - придумать себе оправдание, и можно делать все, что душе угодно. Это я понял из опыта с Ацерронией, которая, впрочем, оправдывается теперь в другом месте, сообща с Агриппиной... Обе синие, и обе покойные. А все потому, что надо быть цельной личностью, не перепрыгивая с христианской морали на языческую мораль по собственному усмотрению... Тогда я достал из рюкзачка славного Марциала и зачитал пару строк для начала обучения:

     В целом городе ни один не скажет,
     Будто он поработал на Таиде.
     Почему же от мужланов нет отбою,
     А Таида все чиста? Сосать умеет...

     Удивленная, тетка Лепида вытаращила на меня глаза - ?неужели в античности занимались такими же вещами?? Нет, тетка Лепида, мы были статуями... Конечно занимались, вспомни молодость, просто долгое время об этом не говорили, но все возвращается на круги своя... И тогда Лепида опомнилась и сделала это мастерски... Я продолжал...

     Ночь я провел - и с такой шаловливой девчонкой,
     (Вот уж... Тетка Лепида жеманно опустила глазки...)
     Что неспособен никто в играх ее превзойти.
     ?Ах ты, резвушка моя! Так давай же... побудешь мальчишкой!?
     И согласилась она - ?ах!? - безо всякой мольбы.

     Тетка Лепида принялась отнекиваться, утверждая, что никогда не делала ничего подобного, ну если только пару раз, с бывшим мужем... Я усомнился и оказался прав - тетка Лепида стала мальчишкой, даже не поморщившись... Наоборот, этакая метаморфоза очень ей нравилась. Тетка Лепида покачивалась на четвереньках, как опрокинутый на пол комод, я отирался с тыльной стороны, которую практически никто не видит, если комод стоит у стены. ?Это мне подходит, мой мальчик, это мне подходит...? - мычала Лепида, и я погружался в нее, как лифт в шахту, а тетка с удовольствием сопровождала движения ?кабины? разными звуками. Глупцы пишут: ?Проникновение в шахту лифта опасно для жизни?. Они ничего в этой жизни не понимают. ?У-у-у-у-у!? - гудела басом тетка Лепида, когда лифт медленно уходил в бездну. Однако все имеет свое начало и свой конец - и лифт останавливался. В этом месте тетка Лепида клацала зубами, как будто переключала скорость. Лифт стремительно возвращался; ?И-и-и-и-и!? - визжала тетка Лепида не своим голосом. И все повторялось снова. Во время движения накапливались пассажиры, и очень скоро перегруженный лифт дрогнул и выбросил пассажиров в бездну. Мы с теткой Лепидой проводили их прощальными вздохами. Я забрал из тетки свой лифт и был таков...
     ?Ну что же, дорогой мальчик, - промолвила тут тетка Лепида, - ты неплохо справился с трудной темой...? Она полностью уже освоилась с ролью классной наставницы и, нисколько не смущаясь, отерла себя какой-то тряпочкой, чтобы не капать на пол. Друг мой, Петроний Арбитр, рассуди на эту тему: почему когда женщине предлагаешь, она поначалу отказывается, а когда берет - ей все мало? ?Какой предмет ты хочешь изучать дальше, дорогой мальчик?? - спросила у меня тетка Лепида и подбоченилась. Мои глаза перескакивали с одного предмета тетки Лепиды на другой, и не было в комнате достаточного расстояния, чтобы рассмотреть тетку Лепиду целиком. Куда бы я ни отошел, тетка Лепида все равно оказывалась слишком близко, что мешало окинуть единым взглядом ее монументальную фигуру. Два ?арбуза? касались пупырышками живота тетки Лепиды, дальше подрагивал сам живот с темным пупком на возвышенности. Отчаянная капля катилась по животу вниз, и не было у меня столько времени дожидаться, покуда капля доберется до черных зарослей тетки Лепиды. Оттуда выглядывал розовый кукиш, словно кончик языка между губами, и достаточно ясно намекал, что тетка Лепида дразнится. ?Съешь арбуз!? - приказал я тетке Лепиде, чтобы она умерила свой пыл и прекратила надо мною подтрунивать. Тетка Лепида приподняла свои арбузы правой и левой рукой, взвесила, который из них потяжелее, и спросила: ?А где это сказано в античной литературе?? - ?Нигде?, - отвечал я, потому что - какая нужда воспевать римлянам такие сиськи, которые в руке не помещаются...

     Ты не давай вырастать грудям моей милой, повязка,
     Чтобы, лаская, их мог я в руке поместить...

     ?Тогда - нигде, а теперь...? - пробурчала тетка Лепида, приподняла повыше свой левый арбуз, наклонила голову и облизала языком пупырышек, для начала. Потом хитро покосилась на меня и добавила: ?Не все, значит, умели делать в древности. Кое-что новенькое можем и мы показать...? Засунула, я клянусь, половину сиськи себе в рот и важно почавкала. ?Фе фочешь?? - спросила у меня тетка Лепида, указывая пальцем на правый арбуз. ?Что?? - не понял я. Тетка Лепида выплюнула сиську изо рта и повторила: ?Не хочешь ли?..?. Она предлагала и мне полакомиться. ?Отведаю, - согласился я, - с вареньем?. - ?С черничным или с малиновым?? - оживилась тетка Лепида, потому что на самом деле в этом состояло ее предназначение в жизни - кормить мальчиков. Хотя, впрочем, кто знает, кто знает? Должна ведь найтись и для тетки Лепиды доля своего сумасшествия. Я накидал ложкой на правый арбуз черничного варенья со сливками, тетка Лепида, хихикая, повязала мне на шею передничек и чинно присела за стол, чтобы не обляпать вареньем всю комнату. И даже положила правую сиську мне на тарелку. Свою порцию тетка Лепида предпочла отведать со сметаной. Ну что же сказать - все было достаточно вкусно. Только тетка Лепида обратно увлеклась, поливая сиропом себе на сиську да поучая, как надо правильно слизывать варенье. ?Ешь не торопясь, но чавкай и причмокивай, - подговаривала меня тетка Лепида. - Обойди вокруг да около, коснись главного, а теперь набери полный рот и втягивай... О!? Я так и сделал, молча, потому что трудно разговаривать с набитым сиською ртом. Тетка Лепида не забывала, однако, давать наглядные примеры на другой сиське, вращая языком и глазами...
     Оргия затягивалась, а, между прочим, неотложные дела призывали меня следовать в Прагу. Поэтому я предложил тетке Лепиде последнюю игру в знак полного к ней расположения. Она сразу же согласилась, возбужденная нашим обедом больше, чем можно было ожидать в ее возрасте от пупырышков. Не ведаю, чей язык довел тетку до такого изнеможения, мой или ее собственный, но только уверен, что литературный язык тут ни при чем. Лепида бурно дышала, как Везувий перед извержением, - привязать обезумевшую тетку к стулу было моим юношеским долгом. Почитая старших, я не мог допустить, чтобы тетка Лепида вырвалась на волю, позоря свои седины и насилуя малолетних. Лепида нисколько не сопротивлялась, ожидая чего-нибудь необычного от античной литературы, и я прикрутил ее крепко-накрепко бельевой веревкой. Здесь необходимо пояснить, что со стула я убрал сиденье, поэтому тетка Лепида расположилась на голом каркасе между подлокотников. Снизу к ?пенатам? тетки Лепиды имелся обширный доступ, и только поэтому тетка сидела смирно, предвкушая удовольствие. У нее просто-таки разыгралось воображение, по причине открытого пространства со стороны задницы. Я проверил, насколько крепко держат веревки тетку Лепиду, и остался доволен своей проверкой - веревки держали хорошо. Тогда я вытащил из кастрюли морковку, натуральный продукт, и показал морковку Лепиде. ?Ой?, - тихо заметила тетка Лепида. ?Угу?, - подтвердил я и отгрыз у морковки кончик. А затем посадил морковку в огород между зарослей, чтобы тетка Лепида оттуда не дразнилась. ?Ой?, - заметила тетка Лепида вторично. Я присел на корточки и некоторое время понаблюдал за морковкой. ?Расслабься?, - предложил я тетке, но жадная Лепида не отвергала морковку, что, впрочем, устраивало меня полностью. ?Хороша же будет тетка Лепида, - подумал я, - когда завтра германки обнаружат ее в подобной позе, с посторонними предметами в огороде?. Тогда я стал одеваться, поглядывая на тетку Лепиду со значением. ?И что же дальше?? - спросила Лепида, потому что рот оставался у нее свободным, - пускай зовет на помощь
, если совесть позволяет. Но думаю, что тетка Лепида будет молчать, оттягивая момент объяснения - почему вдруг она в таком виде. Я надел свой рюкзачок и пожелал тетке всего доброго, взялся за ручку двери... Подозрительный стук заставил меня оглянуться. Так и есть - тетка Лепида смущенно поглядывала на меня, а морковка валялась на полу под стулом. Пришлось вернуться, поднять морковку и посадить ее поглубже, что, впрочем, не причинило тетке Лепиде никакого вреда. Я тогда погрозил ей пальцем и окончательно распрощался...
     Светало... Туман окутывал озеро, как тайну. Дорога змеилась среди домиков с погашенными окнами, тишина бродила вдоль этой дороги, и только квакали утренние лягушки, и осторожно подвывала тетка Лепида у меня за спиной... Несколько километров до железнодорожной станции я отмахал без задержки. Взял билет до Праги на проходящий поезд и уже через полчасика помахал ручкой Байям из окна вагона. После чего растянулся на своей полке и, утомленный чудачествами Лепиды, проспал до самого Рима...
     ?Ему стало сниться, что он правит кораблем и кормило от него ускользает, что Ацеррония увлекает его в черный мрак, что его покрывают стаи крылатых муравьев, обступают и теснят статуи, что его любимый скакун превратился сзади в обезьяну, а голова осталась лошадиной и испускает громкое ржание...?
     ... В половине шестого ?Пи-Эм?, точно по расписанию, меня разбудила проводница, и я успел заметить, какого цвета у нее трусы, когда проводница наклонилась, чтобы поднять какую-то гадость с пола. Трусы были красного цвета, как стоп-сигнал у семафора, и я подумал, что вот мы и приехали. Город Рим обрушился на меня многочисленными звуками, но не было в них стройности, как в симфонии, в трагической симфонии, которую полагалось исполнить по случаю моего приезда. О Рим, помесь ?Сатирикона? и ?Анналов? Корнелия Тацита, никто меня не встречал на Главном вокзале. Неузнанный и одинокий, я отправился пешком до своего дома - как время от времени появлялся на этих улицах рыжий Агенобарб, переодетый простолюдином, и шел слоняться по кабакам или бродить по переулкам. Я читал, что з