- О'кей.
     - Я выступаю на следующей неделе. Я очень серьезно отношусь к работе.
У меня есть пара сцен. Хочешь попробовать со  мной?  -  Силки  кивнула.  -
Давай выпьем кофе и обсудим?
     - О'кей, - согласилась она.
     - У меня есть все твои записи, - продолжил Дон. - Ты отлично поешь.
     - Спасибо.
     - У меня есть сцена специально для тебя. Она из "Непонимание ценой  в
сотню долларов". Ты читала?
     - Нет.
     - Сейчас зайдем в книжный магазин и ты купишь.
     Они так и сделали. А потом они зашли в  грязную  забегаловку,  выпили
кофе, обменялись номерами телефонов, договорились о репетиции, и Дон  взял
у нее взаймы доллар,  обещая  вернуть  восемь  центов,  вычтя  шестнадцать
центов за чашку кофе и ее долю чаевых. Силки  с  облегчением  поняла,  что
никакого другого интереса к ней, кроме совместных репетиций, он не имеет.
     Вечером она  прочитала  книгу  и  ужаснулась.  Главная  героиня  была
чернокожей шлюхой-подростком. Что это за роль? Он что так о ней думает?  А
слова-то! Она только что избавилась от всей этой грязи в  своей  речи,  да
будь она проклята, если снова начнет их употреблять  да  еще  на  публике.
Если мистер Либра только узнает, он убьет ее. Дон  уже  пометил  некоторые
сцены, которые, по его мнению, неплохо разыграть в классе. Ни одна из  них
Силки не понравилась. Но ей нужно хоть как-нибудь начинать.  Силки  решила
выбросить из текста все ругательства.
     На другой день к ней в комнату явился Дон со своей  книжкой.  Он  был
одет в футболку без рукавов и узкие  вельветовые  брюки.  На  одном  плече
болталась армейская куртка. Его татуировка вызывала у Силки отвращение.
     - Ну давай начнем, - сказала Силки. - Так?
     - Нет, - ответил он, - сначала нам надо немного познакомиться.
     - Да? Ну давай. И что ты хочешь знать?
     - Ты замужем, так?
     - Нет. А ты?
     - Нет. Это Бурбон?
     - Да.
     - Я налью немного?
     - Конечно, - он ее уже утомил, и Силки мечтала поскорее приступить  к
репетиции. Может быть, он просто нервничает. Она налила им два бокала.  Он
уселся на кровать.
     - Эй, садись, - обратился он к Силки. - Что ты так нервничаешь?
     - Я совершенно не нервничаю.
     - Тогда садись.
     Силки устроилась в кресле.
     - Может послушаем музыку, чтобы расслабиться? - спросил Дон.
     Она включила радио. Опять зазвучала песня Хетчера Вилсона,  -  стоило
включить радио, как он был тут как тут. Силки радовалась за него.
     - Хочешь потанцевать? - спросил Дон.
     - Нет.
     Он приложился к стакану.
     - Тогда пей.
     Она сделала несколько глотков и взглянула на часы.
     - У меня немного времени, - сказала она.
     - Да-а, - протянул он, затем вскочил, притянул  ее  к  себе  и  жадно
поцеловал в губы. Силки попыталась  оттолкнуть  его,  но  парень  оказался
довольно сильным. Она мотала головой из стороны в сторону, но он впился  в
нее губами, и тогда она укусила его, одновременно изо всей  силы  наступив
ему на ногу. На нем были тапочки, и удар оказался довольно чувствительным.
Он взвыл и отпустил ее.
     - В чем дело? - со злобой осведомился он. - Что с тобой?
     - А с _т_о_б_о_й_ что? Я думала, мы собираемся репетировать.
     - Мы и собираемся. Но для начала мы должны лучше узнать  друг  друга.
Как ты собираешься  играть  со  мной  сцену  любви,  если  мы  сначала  не
расслабимся?
     - Ты пришел на репетицию или на  свидание?  -  в  бешенстве  спросила
Силки.
     - А какая разница? Ты, что не любишь мужчин?
     - Я люблю мужчин. А маленьких мальчиков не люблю. Если ты  не  хочешь
работать, пожалуйста, уйди отсюда. - Она открыла дверь.
     - Ну, давай-давай.
     - Чего тебе давать?
     - У тебя когда-нибудь был хороший оргазм?
     - А тебя когда-нибудь трахали в рот?
     - Ух ты! - парень расхохотался.
     - Пошел вон!
     - Кончай. Я вовсе не собираюсь тебя насиловать.  Не  хочешь  со  мной
дружить, давай работать. Я думал, ты горячая.
     Ее глаза наполнились слезами. Будь у нее сейчас нож, просто убила  бы
его. Она представила себе, как закалывает  его  в  сердце,  его  надменное
отвратительное смазливое лицо искажает  гримаса  изумления,  и  он  падает
замертво. Очевидно, он думает, что все чернокожие женщины либо шлюхи, либо
нимфоманки. О, с каким бы наслаждением она его прикончила.
     - Все другие актрисы, с которыми я работал, любили  перепихнуться,  -
заявил  он  с  видом  оскорбленной  невинности.  -  В  этом  же   половина
удовольствия от репетиции.
     Она отерла глаза.  Может  она  ошибается,  и  он  считает  шлюхами  и
нимфоманками всех актрис, а не только черных.
     - Я не актриса, - сказала она.
     - Но я правда хочу с тобой познакомиться, - продолжал он. - Черт,  ты
похоже знаешь, как послать парня в нокаут.
     Силки взяла книгу.
     - Мы будем читать или нет? - спросила она.
     Он пожал плечами и взял свой текст.
     - Первая реплика твоя. Вот отсюда.
     Таким был актерский класс. Психопатки в ступоре; подонки, для которых
слово "репетиция" означало  занятие  сексом;  дети,  играющие  в  хиппи  и
болтающие о том, о чем даже представления не имеют; несчастный заикающийся
старик, жаждущий, чтобы все  лица  женского  пола  обожали  его,  и  таким
образом компенсирующий свой комплекс неполноценности. Некоторые ребята уже
работали в шоу, и не были неудачниками. А вот остальные! К чему  были  все
эти слезы, публичное обсуждение личной жизни и самобичевание. Неужели  все
были настолько одиноки, что только здесь могли получить внимание и любовь?
Мистер Либра полагал, что в школе ее подготовят к выступлению на  Бродвее.
Побывал бы он в этой школе сперва! У обезьян можно большему научиться, чем
у этих растерянных закомплексованных людей. Никогда еще Силки  не  ощущала
такой растерянности и подавленности. Как ей хотелось поговорить  с  Диком,
спросить его совета, узнать, что ей нужно делать в этом классе, сможет  ли
она когда-нибудь это понять,  сможет  ли  научиться  играть?  Она  страшно
нуждалась в Дике, но того не было. Но она увидит его  осенью,  если  будет
работать в шоу. Может, это спасет ее жизнь. А пока она  будет  работать  и
попытается изо всех сил сделать то,  что  от  нее  ждут,  если  только  ей
удастся понять, что от нее требуется.
     Они с Доном показали свой отрывок, и Саймон Будапешт сказал, что  она
была "недурна". Потом он спросил  ее,  где  она  почерпнула  материал  для
подобных переживаний и Силки сослалась на воспоминания детства.  На  самом
деле ее питали презрение к Дону и те чувства, которые он в ней вызвал. Это
очень согласовывалось с настроением пьесы и выглядело естественно. Но  она
не могла сказать это при Доне, хоть тот и был подонком.
     После занятий Саймон Будапешт отвел ее в сторону.
     - Если вы презираете партнера, используйте это в сцене, - сказал он.
     - Презираю, и использовала именно это, - ответила Силки.
     - Я так и подумал. Используйте больше. Пусть все выльется  наружу.  Я
хочу, чтобы вы показали это еще раз. - И ушел, не попрощавшись.
     Так вот в чем дело! Настоящие чувства, как в жизни! Теперь для  Силки
все становилось понятнее. И она почувствовала себя лучше. Кажется,  Саймон
Будапешт понимает ее, кажется, она ему даже нравится. Он ведь мог  сказать
все это перед Доном и перед всем классом, но он пощадил чувства ее и Дона.
Может он и не такой безумец, как кажется. Дон выскочил за Силки в коридор.
     - Что он сказал? Что он сказал?
     - Он сказал, чтобы мы повторили сцену.
     - Он мог и перед всем классом сказать об этом. Вот повезло тебе,  что
он с тобой заговорил. Ты, должно быть, ему понравилась.
     - Ты серьезно так думаешь?
     - Да-а. Он никогда не говорит в лицо, если ему понравилось,  но  если
он остается побеседовать наедине, это верный знак, что ему интересна  твоя
работа. - Дон смотрел на нее с новым оттенком уважения.
     "Моя работа", - подумала она. Петь - вот ее работа. А  теперь  еще  и
актерский труд. Она вспомнила первый вечер с Диком. Уже тогда он советовал
ей начать брать уроки актерского мастерства. Дик всегда прав во всем!  Она
так по нему скучала, что ей казалось, что у нее  постоянно  болит  сердце.
Люди действительно могут испытывать такую  боль.  Теперь  Силки  знала  об
этом. Оказывается, это  непросто  красивые  слова  из  песен.  И  ей  надо
работать изо всех сил, и постараться  научиться  всему  как  можно  лучше,
чтобы когда они с Диком наконец опять встретятся, Дик  мог  гордиться  ею.
Мистер Либра сообщил, что через несколько недель даст ей  сценарий,  чтобы
Силки начала привыкать к мысли о том, что бродвейский  мюзикл  не  сон,  а
реальность. Хотя, наверное, лучше  было  не  осознавать  это,  потому  что
осознай она это полностью, она бы так перепугалась, что  и  читать  бы  не
смогла, несмотря на все уроки актерского мастерства.
     "Почему так получается, - спрашивала себя Силки, - что сейчас,  когда
исполняются мечты всей моей жизни, я готова от всего  отказаться  лишь  бы
только вернулся Дик?"
     На самом деле, Силки не была уже столь в  этом  уверена.  Она  хотела
успеха. Не потому, что больше у нее ничего не  было.  Она  хотела  успеха,
потому что... потому что... почему? Она не  знала.  Зато  она  знала,  что
будет, если она не добьется его, и этого было достаточно, чтобы стремиться
к славе.



                                    11

     Винсент-Бонни! И что Джерри было с  ним/с  ней  делать?  Когда  Либра
впервые заявил, что это существо будет жить с ней, Джерри пришла  в  ужас.
Он/она был красивым сексуально привлекательным ребенком.  Она  чувствовала
себя лесбиянкой в его присутствии, испытывая  к  нему  странное  влечение.
Хотя Джерри прекрасно знала, что она на самом деле - Винсент, а не  Бонни,
и это влечение было вполне объяснимо. А  Бонни-Винсент  или  Винсент-Бонни
вовсю пользовался своей сексуальной привлекательностью. И Джерри не  могла
понять, насколько его игра была  неосознанной.  Сначала  они  настороженно
относились друг к другу, словно "принюхивались", как животные  при  первой
встрече. Винсент-Бонни выжидал, станет ли Джерри насмехаться над  ним  как
над извращенцем. Джерри  тоже  относилась  с  подозрением  к  молчаливому,
наблюдательному пареньку, который запирал дверь ванной, когда уходил в нее
переодеваться или наложить  косметику,  пользовался  ее  вещами,  а  потом
отнекивался и следил за каждым ее движением с такой же  проницательностью,
как и она за ним. Может он/она клептоман? А как об этом узнать? Из него  и
слова не вытянешь! Оба держались настороже, и  одинаково  не  хотели  жить
друг с другом.
     Весна сменилась  жарким  летом,  и  Джерри  стала  замечать  в  Бонни
перемены к лучшему. (Она в конце концов  стала  думать  об  этом  странном
создании, как о Бонни. Когда оно только появилось  в  ее  квартире  Джерри
поинтересовалась, как его называть. И он ответил: "Бонни, конечно. Если вы
привыкнете называть меня Винсент, то можете случайно забыться, и если  мне
позвонят, так и позовете: "Винсент, тебя к телефону!")  Первый  раз  Бонни
откровенно заговорила с ней, когда приняла таблетки, которыми  в  изобилии
снабжали ее друзья из бара. Джерри сварила кофе, и они сидели в  гостиной,
а Бонни говорила и говорила: о себе, о своем детстве, о первой любви.
     - Я так разболталась из-за таблеток, правда? - сказала Бонни.
     - Я рада, что ты наконец заговорила.
     -  Я  привыкла  молчать.  Чувствую  себя  глупой.  Хотя  уже  многому
научилась. Я теперь не веду себя так вызывающе.
     - Ты никогда себя так не вела.
     - А мне так казалось, - сказала  Бонни.  -  Я  думала,  что  ты  меня
ненавидишь.
     - А я думала, _т_ы_ меня ненавидишь.
     - Но ты так на меня смотрела.
     - Только потому, что ты очень  хорошенькая.  Но  и  ты  на  меня  как
смотрела!
     - Да, но раньше у меня никогда не было ни брата, ни сестры. А  теперь
я тебе нравлюсь?
     - Ты всегда мне нравилась. Просто мне казалось, что это _я_  тебе  не
нравлюсь. А сейчас,  когда  выяснилось,  что  ты  не  испытываешь  ко  мне
ненависти, ты нравишься мне еще больше. А я тебе?
     - Да, очень, - смущенно сказала Бонни.
     Джерри почувствовала прилив симпатии  к  Бонни.  Совершенно  неважно,
мальчик это или девочка. С ней надо обращаться как  с  ребенком.  У  Бонни
были интересы подростка: одежда, макияж, прически, романтическая музыка. И
она вовсе не была тупой. (Это  просто  стереотип,  считать  всех  людей  с
отклонениями за придурков. Но видеть гениальность в любом их  высказывании
- тоже стереотип. Джерри научилась  воспринимать  Бонни,  как  женщину,  и
вдруг поняла, что она умная и проницательная, что она умеет  видеть  людей
насквозь, какие бы маски они на себя не надевали, потому что в  том  мире,
из которого она пришла, они ничего не значили.
     - Я хочу всему научиться, -  сказала  Бонни.  -  И  уже  так  многому
научилась от тебя.
     И это была правда. Джерри была для  Бонни  образом,  которому  должна
соответствовать истинная  девушка.  Когда  Бонни  только  появилась  в  ее
квартире, она повсюду разбрасывала косметику, постоянно теряла  крышки  от
многочисленных баночек  и  бутылочек  с  кремами,  накладные  ресницы  она
оставляла там, где сняла их. Платья она бросала прямо на полу, словно  это
были костюмы, не имеющие к ней  никакого  отношения.  Теперь  Бонни  стала
раскладывать все по своим местам, даже завела маленькую  записную  книжку,
куда записывала деловые встречи  и  телефоны  новых  знакомых.  "Ты  такая
аккуратная, потому что ты - девушка", - говорила  Бонни.  Поэтому  и  сама
Бонни стала аккуратной. Джерри не  стала  рассказывать  ей,  какой  бардак
можно застать в спальнях большинства девушек.
     С самого начала Бонни очень много работала. У нее  был  занят  каждый
день. Летом в газетах стали появляться ее первые фотографии. Скоро  должны
были появиться и в журналах. Публикации в них подавались  за  три  месяца.
Либра пока не позволял ей участвовать в показах мод. Журналы  называли  ее
"лицом  года",  "более   сексуальной,   чем   сама   Твигги",   "Сущностью
неосознанной  женственности",  "реинкарнацией   Мерелин   Монро".   Никто,
казалось, не мог описать ее - ее просто любили.
     Были, конечно, и свои проблемы. Однажды позвонил взбешенный  фотограф
и заявил, что Бонни ушла со съемок в брючном костюме стоимостью пятнадцать
тысяч долларов из новой коллекции, которую он снимал.  Бонни  невинно  все
отрицала. Джерри отрицала с негодованием. А позднее обнаружила пресловутый
костюм в дальнем углу шкафа, когда полезла за нафталином. Она бросилась  к
Бонни.
     - Да, но я думала, что они отдают костюмы моделям, - ответила Бонни.
     - Отдают! - воскликнула Джерри. - Отдают - не означает, что ты можешь
взять их сама! Это же воровство. Это же оригинал. Он им нужен для создания
копий.
     - Он отдал мне его, - настаивала Бонни.
     - Тогда почему он звонил в таком бешенстве?
     Бонни пожала плечами.
     - Ты должна его вернуть.
     - Но я его не брала.
     - Но если ты его не брала, тогда как он здесь оказался? Сам пришел на
собственных ножках?
     Джерри просто не знала, что делать. Она переживала за карьеру  Бонни.
Еще один подобный случай - и ей конец. Ей никто не будет больше  доверять.
Она же не может бегать  за  Бонни  как  сторожевая  собака.  Бонни  должна
понять, что несмотря на то, что  ведет  вымышленную  жизнь,  она  живет  в
реальном мире, где у людей есть определенные ценности, и воровство в  этом
мире считается пороком. В конце концов Джерри решила отдать костюм Либре -
пусть он о нем позаботится. Сама же на две недели перестала  разговаривать
с Бонни.
     Что Либра сделал с костюмом, осталось тайной. Фотограф  распространял
о Бонни слухи, что она вшивая, слишком жесткая модель, с которой он больше
не будет работать. На слушок не обратили особого внимания. Все решили, что
он просто пытался затащить Бонни в постель, и получил жесткий отпор. Либра
вычел пятнадцать  тысяч  долларов  из  зарплаты  Бонни,  выдавал  ей  лишь
мизерные крохи, чтобы было чем расплачиваться за такси, и приказал  Джерри
держать язык за зубами.
     Бонни сидела дома, смотрела телевизор,  когда  Джерри  его  включала,
ела,  если  ей  подавали  еду,  спала  и  постилась,  если  ей  ничего  не
предлагали. Через две  недели  после  случившегося  Джерри,  вернувшись  с
работы, обнаружила Бонни, сидящей на полу  в  мужских  джинсах  и  мужской
рубашке, без капли грима на лице, волосы зачесаны назад  как  у  мальчика.
Она всхлипывала.
     - Я не могу больше этого выносить, -  сказала  Бонни.  -  Пожалуйста,
поговори со мной. - С распухшими от долгих рыданий глазами  и  зачесанными
назад волосами она больше походила  на  Винсента,  чем  на  Бонни.  Джерри
почувствовала жалость и нежность.
     - Ты должна научиться уважать собственность других людей,  -  сказала
она.
     - Буду.
     - Может быть, ты не уважаешь многих, с кем работаешь, но  пока  ты  с
ними работаешь, тебе придется уважать их принципы.
     - Но я же их уважаю, - сказала Бонни. - Я имею в виду, людей.
     - Я не говорю, что тебе нужно уважать  всех.  Ты  можешь  иметь  свое
собственное мнение. Только не держи их за дураков, потому  что  они  -  не
дураки.
     - Я знаю это.
     - О'кей. Что будем есть?
     Бонни бросилась к ней с объятиями. Джерри  чувствовала  себя  страшно
неловко. Она  не  хотела  быть  матерью  этому  ребенку,  не  хотела  быть
надзирательницей или  сторожевой  собакой.  Сама  мысль  о  власти  одного
взрослого человека над другим взрослым была ей ненавистна. Но она не могла
позволить Бонни вляпаться в новые неприятности. Мир видел  только  хорошую
Бонни, грациозную маленькую  нимфетку  с  прелестным  личиком.  Бонни  как
человек их вовсе не интересовала. Ей  же  приходилось  видеть  оба  облика
Бонни, ведь Джерри заботилась о ней. И  должна  была  защищать  ее.  И  не
потому, что Либра приказал ей  это  делать.  Теперь  все  изменилось.  Она
привыкла и привязалась к Бонни. Она была поражена, как  Бонни  справляется
со своими душевными проблемами, никогда не проявляя жалости к самой  себе.
Она относилась к жизни даже более  радостно,  чем  многие  ее  сверстники.
Бонни обладала внутренней силой, И Джерри уважала ее за это.
     После этой истории их отношении изменились. Джерри начала брать ее  с
собой по магазинам, в кино. Они ходили  обедать  в  кафе  жаркими  летними
вечерами, когда готовить было лень. Бонни, казалось, это очень  нравилось.
Она даже почти перестала ходить в  бар  для  гомосексуалистов.  Она  часто
ходила на свидания. За ней часто заходили  мальчики,  всегда  симпатичные,
чистенькие и, казалось бы,  совершенно  нормальные.  Судя  по  всему,  они
любили и уважали Бонни. Джерри не могла следить за Бонни, когда та  ходила
на свидания, хотя Либра и настаивал на этом. И в те вечера, когда  она  не
встречалась с Диком, она сидела дома. Иногда  Бонни  приглашала  Джерри  с
собой на свидания, когда спутников было двое. И Джерри ходила. Ей даже это
понравилось,  и  она  не  испытывала  неловкости.  Парни,  с  которыми  ее
знакомила  Бонни,  казались  Джерри  вполне  нормальными,  ну  может  быть
бисексуалами. Но как теперь узнаешь кто кто? На свиданиях Бонни вела  себя
тихо, просто  сидела,  сознавая  свою  привлекательность,  и  лишь  иногда
вставляла умные забавные замечания, и все вокруг покатывались  от  хохота,
настолько они были  уместны.  Джерри  решила,  что  Бонни  -  прирожденная
комедиантка, и если Либра найдет  для  нее  хороший  фильм,  то  ей  лучше
дебютировать в комедийной роли.
     Либра уже это решил. Однажды он показал Джерри сценарий.
     - История Мерелин Монро, - сказал он. - Собираюсь  получить  его  для
Бонни.
     Джерри так и ахнула.
     - И вы сможете?
     - Ты спрашиваешь меня, смогу ли я?
     - Нет, я хотела сказать, что это сможете только вы.
     - Конечно, если авантюра откроется, ее сочтут  кощунством,  -