ось, возникло чувство бесконечной нежности, братского сострадания;
от всего его существа веяло чем-то всепрощающим, великим,  что  должно  было
оправдать  в  глазах  молодой  девушки  те  страшные  факты,  о  которых  ей
предстояло узнать. Он так решил, он ей  расскажет  все:  надо  все  сказать,
чтобы все  излечить.  Разве  история  этих  близких  им  людей  не  являлась
неопровержимым доказательством,  подтверждением  закона  рокового  развития?
Такова была жизнь, и нужно было ее прожить. Без сомнения,  Клотильда  выйдет
из этого испытания закаленной, полной мужества и терпимости.
     - Тебя вооружают против меня, - продолжал он, - тебя толкают на гнусные
поступки, а я хочу возвратить тебе свет разума.  Ты  будешь  судить  сама  и
действовать, когда все узнаешь... Подойди ближе и читай вместе со мной.
     Она повиновалась.  Эти  папки,  о  которых  бабушка  говорила  с  таким
негодованием, немного пугали ее, но в ней пробудилось любопытство,  оно  все
увеличивалось. К тому же, хотя Клотильда  и  признала  его  мужскую  власть,
смявшую ее и сломившую только что, она не потеряла самообладания. Почему  же
ей не послушать, не почитать вместе с ним? Разве она не  сохранит  за  собой
права не согласиться с ним потом или, наоборот, стать на  его  сторону?  Она
выжидала.
     - Ну, что же, хочешь?
     - Да, учитель, хочу!
     Прежде всего он показал ей родословное древо Ругон-Маккаров. Обычно оно
хранилось не в шкафу, а в письменном столе, в его комнате, откуда он  принес
его, отправившись туда за канделябрами. Больше двадцати лет он вносил в него
новые данные, отмечая рождения, смерти, женитьбы, все значительные  семейные
события, классифицируя краткие заметки об отдельных случаях  согласно  своей
теории  наследственности.  Это  был  большой  пожелтевший  лист  бумаги   со
складками, протершимися от частого употребления.  На  нем  четкими  штрихами
изображено было  символическое  древо,  многочисленные  распростертые  ветви
которого завершались пятью рядами крупных листьев; на каждом  стояло  ими  и
мелким почерком были написаны биография и характер наследственности.
     Паскаль испытывал радость ученого при виде этого двадцатилетнего труда,
где с такой ясностью  и  полнотой  подтверждались  установленные  им  законы
наследственности.
     - Итак, смотри, дитя! Ты уже знаешь немало, ты переписала столько  моих
работ, что должна понять...  Разве  не  прекрасно  все  это  в  целом,  этот
документ, такой  исчерпывающий,  законченный,  без  единого  пробела!  Можно
подумать, будто это научный опыт, проведенный в  тиши  кабинета,  будто  это
задача, записанная в решенная на доске!.. Вот, смотри, внизу главный  ствол,
наша родоначальница, тетя Дида. А здесь три ветви, идущие  от  ствола:  одна
законная - Пьер Ругон и две внебрачные - Урсула  и  Антуан  Маккары.  Дальше
появляются новые разветвления. Видишь, с одной стороны:  Максим,  Клотильда,
Виктор - трое детей Саккара, и Анжелика  -  дочь  Сидони  Ругон;  с  другой:
Полина, дочь Лизы Маккар, и Клод, Жак, Этьен, Анна - четверо детей  Жервезы,
ее сестры. Здесь, в конце, Жан, их брат. Обрати внимание: тут, в середине, -
то, что я называю узлом, где законная и побочные линии соединяются  в  Марте
Ругон и ее двоюродном брате - Франсуа Муре, чтобы  дать  начало  трем  новым
ветвям - Октаву, Сержу и Дезире Муре; кроме того, родившиеся от брака Урсулы
с шапочником Муре Сильвер - ты знаешь о его трагической смерти,  -  Елена  и
дочь ее Жанна. Наконец, совсем наверху, последние отпрыски: сын твоего брата
Максима, наш бедный Шарль, и двое других - они умерли маленькими, - Жак-Луи,
сын Клода Лантье, и Луизэ, сын Анны Купо...  А  всего  тут  пять  поколений,
родословное  древо,  которое  уже  пять  раз  пережило   весну,   пять   раз
обновлялось, пуская побеги под зиждительным напором вечной жизни!
     Паскаль все более воодушевлялся; водя  пальцем  по  пожелтевшему  листу
бумаги, как будто это был  анатомический  рисунок,  он  стал  показывать  ей
случаи наследственности.
     - Повторяю, что здесь все найдешь... Вот тебе прямая  наследственность,
с преобладанием материнских качеств - Сильсер, Лиза, Дезире, Жак, Луизэ,  ты
сама; с преобладанием отцовских - Сидони, Франсуа, Жервеза, Октав,  Жак-Луи.
Дальше  три  вида  смешанной  наследственности  путем  сочетания  -  Урсула,
Аристид, Анна, Виктор;  путем  рассеивания  -  Максим,  Серж,  Этьен;  путем
полного слияния - Антуан, Эжен, Клод. Мне пришлось даже отметить  четвертый,
чрезвычайно редкий случай  равномерного  смешения  отцовских  и  материнских
качеств  у  Пьера  и  Полины.  Мною  установлены  и  отклонения,   например,
наследственность по линии матери и вместе с тем физическое сходство с  отцом
или наоборот; точно так же  в  случае  смешения  преобладание  физических  и
моральных качеств принадлежит то  одному  фактору,  то  другому,  смотря  по
обстоятельствам... Затем вот непрямая наследственность,  по  боковой  линии;
здесь я установил только один вполне определенный случай - это поразительное
физическое сходство Октава Муре с его дядей Эженом  Ругоном.  У  меня  здесь
также только один пример случайной наследственности, объясняющийся  влиянием
предшествующей связи: Анна, дочь Жервезы и Купо,  была  удивительно  похожа,
особенно в детстве, на Лантье, первого любовника своей матери, как будто  он
навсегда наложил на нее свою печать... Но особенно богата у  меня  примерами
наследственность  возвратная:  три  случая  наиболее  замечательные  -   это
сходство Марты, Жанны и Шарля с тетей  Дидой;  тут  сходство,  перескочившее
через одно, два и три поколения. Это, конечно, исключительный случай, потому
что я совершенно не верю в атавизм. Мне кажется, что новые  черты,  вносимые
супругами, влияние случайностей и бесконечное  разнообразие  смешений  очень
быстро должны изгладить все частные  особенности  и  вернуть  таким  образом
индивидуальность к общему типу... Наконец, остается  врожденность  -  Елена,
Жан, Анжелика.  Это  сочетание,  химическое  соединение,  где  физические  и
нравственные свойства родителей слились так, что ни один из них не похож  на
ребенка.
     Он  замолчал.  Клотильда  хотела  понять  его  и  слушала  с   глубоким
вниманием. А Паскаль, не  отводя  глаз  от  родословного  древа,  погрузился
теперь в раздумье, стараясь справедливо оценить свой труд. Потом, как бы про
себя, медленно продолжал:
     - Да, насколько возможно, это научно... Я включил  сюда  только  членов
нашей семьи, хотя следовало отвести равное место и  родственникам,  отцам  и
матерям, явившимся со стороны. Их кровь смешалась с нашей и видоизменила ее.
Конечно, я воздвиг древо математически точное, где свойства отца и матери из
поколения в поколение в равной мере отражаются на ребенке; таким  образом  в
Шарле, например, оказалась лишь одна двенадцатая от доли тети Диды.  Но  это
нелепость, потому что у них налицо полное физическое сходство. Я  же  думал,
что достаточно указать на влияния, пришедшие извне, принимая в расчет  браки
и тот новый фактор воздействия, который каждый  раз  они  вносят...  О,  эти
первые шаги науки, где гипотеза только лепечет,  а  повелевает  воображение!
Эти науки принадлежат поэтам  столько  же,  сколько  и  ученым.  Поэты  идут
впереди, в авангарде, и  часто  открывают  неведомые  страны,  предугадывают
близкое решение. Здесь заключено принадлежащее  им  пространство  между  уже
завоеванной бесспорной истиной и тем неизвестным, у которого  вырвут  истину
завтрашнего дня... Наследственность - это книга бытия  всех  семейств,  всех
племен, всей Вселенной!  Какую  огромную  картину  можно  нарисовать!  Какие
человеческие комедии и трагедии могут быть написаны на ее темы!
     Его взгляд стал рассеян, он влекся за своей  мыслью  далеко-далеко.  Но
вот быстрым движением он вновь обернулся к своим папкам, отодвинув в сторону
родословное древо.
     - Мы еще займемся им, - сказал он. - А теперь для того,  чтобы  ты  все
поняла, нужно, чтобы перед тобой  развернулись  самые  события  и  чтобы  ты
увидела действующие лица, обозначенные  здесь  простыми  надписями,  которые
вкратце определяют их... Я буду называть каждую папку, ты  станешь  подавать
их одну за другой, и я покажу тебе, я расскажу о том, что в  них  заключено,
прежде чем поставить их обратно туда, на полку... Я буду  придерживаться  не
алфавитного порядка,  но  порядка  самих  событий.  Уже  давно  я  собирался
установить такую систему... Итак, начнем.  Следи  за  именами  на  обложках.
Прежде всего тетя Дида.
     В это время гроза, полыхавшая на горизонте, краешком захватила  Сулейяд
и обрушилась на дом потоками проливного дождя. Но они даже не закрыли  окна.
Они  не  слышали  ни  ударов  грома,   ни   беспрерывного   грохота   ливня,
барабанившего по крыше. Клотильда положила перед Паскалем папку, на  которой
крупными буквами было написано имя тети Диды; он извлек оттуда  всевозможные
бумаги, старые свои заметки и стал их читать.
     - Давай сюда Пьера Ругона... Дай Урсулу Маккар... Антуана Маккара...
     Клотильда молча повиновалась. Ее сердце сжималось мучительной тоской от
всего, что она слышала.  Папки  следовали  одна  за  другой,  высыпали  свои
документы и снова грудой складывались в шкаф.
     Начали  с  истоков,  с  Аделаиды  Фук,  высокой  болезненной   девушки,
пораженной нервной болезнью и  положившей  начало  законной  линии  -  Пьеру
Ругону и двум внебрачным - Урсуле и Антуану Маккару,  всей  этой  буржуазной
кровавой трагедии, которая разыгралась в рамке  государственного  переворота
1851 года. Тогда Пьер и Фелисите Ругоны, спасая порядок в Плассане, окропили
кровью Сильвера начало своего  удачного  жизненного  пути,  а  состарившаяся
Аделаида, несчастная тетя Дида, была заперта  в  Тюлет,  как  некий  призрак
искупления и  ожидания.  Вслед  за  тем  сворой  гончих  вырвалась  на  волю
вожделения неукротимая жажда власти Эжена Ругона, этого  большого  человека,
гордости семьи, высокомерного и чуждого мелких интересов, который любил силу
ради силы. В рваных сапогах он с  несколькими  авантюристами,  приверженцами
будущей   Империи,   завоевывает   Париж;   поддерживаемый   шайкой   алчных
прихвостней, которые проталкивают его вперед, пользуясь им в своих целях, он
после  поста  председателя  Государственного  совета  получает  министерский
портфель; красавица Клоринда, к которой он чувствовал безрассудную  страсть,
на мгновение повергает его в отчаяние, но он действительно сильный  человек,
и его желание господства таково, что ценой отречения от всей жизни он  вновь
завоевывает власть и победоносно шествует к званию вице-короля.
     Аристид Саккар вожделеет к низменным удовольствиям, деньгам,  женщинам,
роскоши, и эта ненасытная жажда толкает его на улицу в самом начале охоты, в
вихре неслыханной биржевой спекуляции, охватившей перестраивавшийся и заново
воздвигавшийся город. Огромные состояния возникали в полгода,  проматывались
и снова создавались. Все возраставшая золотая горячка подхватила Аристида, и
не успело еще остыть тело его умершей жены Анжелы, как он из-за  необходимых
ему ста тысяч франков продал свое имя первой встречной, женившись  на  Рене.
Позднее  денежный   кризис   заставил   его   снисходительно   отнестись   к
кровосмешению и закрыть глаза на любовную связь сына его  Максима  со  своей
второй женой среди блистающего пышностью, веселящегося  Парижа.  И  этот  же
Саккар несколькими годами позже пустил в  ход  громадную  машину  Всемирного
банка, выжимавшую миллионы. Никогда не терпя поражения, он вырос, поднявшись
до  сметки  и  смелости  крупного   финансиста,   понимающего   жестокое   и
цивилизующее значение денег. Он давал, выигрывал и  проигрывал  сражения  на
бирже, как Наполеон при Аустерлице  и  Ватерлоо.  Воспользовавшись  всеобщим
бедствием, он разорил множество несчастных людей, бросил в объятия случая  и
преступления своего побочного сына Виктора,  исчезнувшего  где-то  во  мраке
неизвестности;  сам  же  он  находился  под  незаслуженным  покровительством
бесстрастной судьбы - его любила очаровательная Каролина,  без  сомнения,  в
награду за его мерзкую жизнь.  Здесь  же,  среди  этой  грязи,  распустилась
белоснежная лилия. Сидони Ругон, сестра и сообщница Саккара, участвовавшая в
качестве посредницы в самых темных его  делах,  родила  неизвестно  от  кого
прекрасную, чистую Анжелику. Она стала  вышивальщицей,  ее  чудесные  пальцы
расшивали ризы золотом мечты о сказочном принце; она  так  сжилась  с  миром
своих святых, была так мало создана для грубой действительности, что в  день
своей свадьбы, при первом поцелуе Фелисьена де Откера, удостоилась благодати
умереть от любви под звон колоколов,  славивших  ее  пышную  свадьбу.  Далее
скрестились две ветви, законная к внебрачная: Марта  Ругон  вышла  замуж  за
своего  двоюродного  брата  Франсуа  Муре.  Это   был   мирный,   постепенно
разрушавшийся брак, который привел к ужасным несчастьям  кроткую,  печальную
женщину: она была  захвачена,  порабощена  и  раздавлена  громадной  машиной
войны, предназначенной для завоевания города; трое детей были словно вырваны
у нее силой, а она сама, совершенно беззащитная, очутилась  в  грубых  руках
аббата Фожа. Она умирала при зареве пожара, когда  Ругоны  вторично  спасали
Плассан и когда ее муж, обезумевший от накипевшего в  нем  гнева  и  желания
мести, погибал в огне вместе с аббатом. Из ее  трех  детей  Октав  Муре  был
смелым завоевателем, человеком ясного ума.  Он  решил  добиться  власти  над
Парижем с помощью женщин; попав в среду развращенной  буржуазии,  он  прошел
там ужасную школу чувства, переходя от капризного отказа  одной  женщины  до
полной уступчивости другой. Испив до дна все разочарования адюльтера, он все
же, к счастью, остался деятельным, способным к труду и  борьбе.  Мало-помалу
он  выбрался,  даже  сумев  кое-что  приобрести,  из  этой   грязной   кухни
подгнившего  здания,  которое  уже  начинало  трещать.  Октав   Муре   вышел
победителем  и  совершил  полный  переворот  в  области  крупной   торговли,
уничтожив маленькие, скромные лавчонки  старых  предпринимателей.  В  центре
лихорадочно живущего Парижа он создал  огромный  дворец  соблазнов,  залитый
светом, затопленный бархатом, шелком и кружевами.  Он  приобрел  королевское
состояние, выманивая деньги у женщин, и относился к ним  со  снисходительным
презрением, пока не настал его  час  и  не  появилась  мстительница  Дениза.
Молодая, очень скромная и простая девушка укротила его и держала  простертым
у своих ног, обезумевшим от страдания  до  тех  пор,  пока  не  оказала  ему
милость - именно она, такая бедная, - выйдя за него  замуж  в  самый  разгар
блестящего успеха его "Лувра", заливаемого потоками золотого дождя. От брака
Марты Ругон с Франсуа Муре было еще двое  детей  -  Серж  и  Дезире.  Она  -
невинная и здоровая,  как  молодое  счастливое  животное,  он  -  утонченный
мистик, ставший священником  благодаря  особой  наследственной  нервности  и
повторивший грехопадение Адама в сказочном Параду, где  снова  возродился  к
жизни, любил Альбину, обладал ею и потерял ее на  лоне  великой  соучастницы
греха - природы. Когда же церковь, этот вечный враг жизни,  снова  восприяла
его, он вступил в борьбу со своим полом и сам,  совершая  обряд  погребения,
бросил горсть земли на тело умершей  Альбины.  В  это  самое  время  Дезире,
жившая в братской дружбе с животными,  не  помнила  себя  от  радости  перед
кипучей плодовитостью своего скотного двора.
     Дальше открывался просвет -  милая  и  трагическая  жизнь.  Елена  Муре
спокойно жила со своей девочкой Жанной на холмах Пасси, высоко над  Парижем,
и там-то, лицом к лицу с этим бездонным и безграничным человеческим океаном,
разыгралась  печальная  история  -  внезапная  страсть  Елены   к   случайно
встреченному человеку, доктору, приглашенному ночью к ее дочери, болезненная
ревность,  бессознательная  любовная  ревность  Жанны,  ополчившаяся  против
чувства матери. Эта мучительная страсть настолько подорвала ее здоровье, что
Жанна умерла; бедная маленькая усопшая  осталась  одна,  там,  наверху,  под
кипарисами безмолвного кладбища, над вечным Парижем - то была страшная  цена
за час упоения, единственный на протяжении всей этой скромной жизни.
     Лиза Маккар  начинала  побочную  ветвь,  крепкую  и  свежую;  она  сама
наглядно свидетельствовала о благоденствии желудка,  когда,  стоя  в  чистом
переднике на пороге своей  колбасной,  с  улыбкой  смотрела  на  Центральный
рынок, откуда доносился ропот голодного народа, ропот вечной войны Толстых и
Тощих, и одного из этих Тощих,  ее  зятя  Флориана,  которого  ненавидели  и
преследовали Толстые торговки рыбой  и  Толстые  лавочницы;  она  сама,  эта
толстая колбасница, отличавшаяся замечательной, но  беспощадной  честностью,
помогла арестовать как бежавшего из ссылки республиканца, ибо была убеждена,
что, поступая  таким  образом,  способствует  правильному  пищеварению  всех
порядочных людей. От этой матери родилась Полина Кеню, самая здоровая, самая
добрая девушка на свете, любившая и  принимавшая  жизнь  с  такой  страстной
привязанностью к людям, что наперекор требованиям  цветущей  плоти  уступила
подруге своего жениха Лазара, а позже спасла их ребенка, став его  настоящей
матерью, когда распалась эта семейная жизнь. Всегда приносимая  в  жертву  и
обираемая всеми, но веселая и удовлетворенная, она жила в уединенном уголке,
на берегу океана, однообразной жизнью, окруженная  маленькими  страдальцами,
которые кричали от боли и не хотели умирать.
     Затем следовала Жервеза Маккар со своими четырьмя детьми, -  неуклюжая,
красивая и работящая Жервеза, выброшенная ее возлюбленным  Лантье  на  улицу
парижского  предместья,  где  она  встретила  кровельщика   Купо,   хорошего
работника, добропорядочного человека, и вышла за  него  замуж;  сначала  она
была  счастлива  в  своей  прачечной,  где  работали  три  помощницы,  затем
мало-помалу вместе со своим мужем покатилась  по  наклонной  плоскости,  что
было неизбежно в их среде; Купо, став постепенно алкоголиком, кончил  буйным
помешательством и потом смертью, а Жервеза развратилась и бросила  работать;
возвращение Лантье погубило ее  окончательно:  сначала  спокойная  гнусность
брака втроем, потом подоспевшая нищета, сделавшая ее своей  жалкой  жертвой,
и, наконец, однажды вечером - голодная смерть. Ее  старший  сын,  Клод,  был
наделен болезненным гением большого,  но  неуравновешенного  художественного
дарования  и  одержим  бессильным  желанием  создать  великое   произведение
искусства,  которое  чувствовал  в  себе,  но  не  мог  воплотить:  руки  не
повиновались  ему.  Этот  воинствующий  поверженный  колосс,  этот  распятый
мученик искусства, обожая женщин, пожертвовал  своей  женой  Кристиной,  так
любившей его и так любимой им когда-то, ради несуществующей женщины, которую
он видел в своих мечтах божественно-прекрасной и которую его кисть не  могла
изобразить в ее торжествующей наготе;  его  пожирала  страсть  к  созиданию,
ненасытная потребность творчества, и его мучения были так  ужасны,  что,  не
сумев утолить свое желание, он в конце концов повесится.  Другой  сын,  Жак,
был отмечен наследственным влечением к преступлению, оно проявлялось у  него
в бессознательной жажде крови - юной, горячей  крови,  бегущей  из  открытой
груди первой встречной, случайной женщины; он боролся с этой  отвратительной
болезнью, но она вновь овладела им во время его любовной связи с  Севериной,
покорной и чувственной, которую тоже не переставала волновать история одного
трагического убийства; Жак заколол ее вечером в припадке безумия при виде ее
белой груди; и этот  дикий  зверь  мчался  вместе  с  поездами,  с  огромной
скоростью, в грохоте машины, которою он управлял,  пока  любимая  машина  не
раздавила его самого и ринулась без вожатого, без управления туда, вдаль,  к
неведомой гибели. Третий сын, Этьен, выгнанный, поги