ывавшей  за  границей, и  пошла  ни  много ни  мало  в  Главмосстрой. Она
показала начальнинку отдела  кадров сначала себя, к месту просвистев купнлет
неаполитанской песенки, потом диплом  инженера-торфоустроителя,  от которого
тот слегка  поморщился,  но  Люся  добила его,  заявив,  во-первых, что  она
свободно  владеет немецким  языком,  а во-вторых, в кратчайшее время  освоит
незнакомую  специальность.   Люся   долго   гонтовилась   к   этому  походу,
консультируясь  с бывшей  акнтрисой  оперетты,  и начальник  отдела  кадров,
молодой подполковник в отставке, предложил ей заполнить аннкету.
     Ее  взяли  инженером, через  полгода  сделали старшим  инженером, а еще
через  два  года  Люся  уже  курировала,  то  есть   фактически  командовала
строительством целого комплекса в  Черемушках. Правда, из  библиотеки она не
вылезала и на совещаниях слушала  в  десять  ушей, запонминая  массу деловой
информации.   И  в  конечном  счете:  чем   "обустройство   торфоразработок"
отличается от инонго строительного объекта? Стройка она и есть стройка. Если
ты, конечно, не законченный идиот.
     Люся выиграла. И конечно, немецкий язык ей крепнко помог. Как тосковали
мужики  -  ее  начальники,  не  имея  возможности  разобраться   в  немецкой
документанции. Люся была  не  просто  переводчица  и  всегда  под рункой,  а
профессионал  строитель,  женщина  с жизненным опытом,  с  хваткой,  умеющая
держать  в  кулаке  прорабов и  одновременно быть  милой  и  женственной без
всякого перенапряжения.  Люся завоевала  свое  место под солннцем.  А  кроме
того, по ходу работы,  она без всяких усинлий завоевала и сердце заместителя
главного инженера,  произведя фурор среди немецких строителей,  прибывших на
открытие высотного дома.
     Отношение  ее  к  Леве стало  однозначным - презринтельным: она,  баба,
пошла и за  два года выбилась в люнди,  а он так и мотается в свое Кунцево -
месит  грязь  санпогами. Туда-сюда, туда-сюда. Ни квартиры, ни зарпланты.  А
все  вечная  его трусость. Как и женился, струсив, так всю жизнь и  трясется
лишний шаг сделать. Ну и синди в своем Кунцеве.
     Однако забеременела. А  перед тем  как выгнать Леву из Басманного, чтоб
лишний  раз  выразить  ему свое  прензрение, сообщила о  своих отношениях  с
другим мужчинной, который  ему, Левке, не чета. Имени  мужчины она на всякий
случай не упомянула (подразумевался заменститель главного инженера).
     ...В роддоме Лева занял очередь в справочное бюро.
     -  ...Мальчик,  рост  51  сантиметр,  вес три  восемьсот.  Самочувствие
удовлетворительное. Следующий. Фаминлия?..
     Самой  регистраторши видно  не было,  только  толстый  палец  с коротко
остриженным ногтем ползал по листу тетради, отыскивая нужную фамилию.
     Лева наклонился к окошку:
     -   Бадрецова   Людмила   Георгиевна.   Палец   медленно  поехал  вниз,
остановился.
     -  Мертвая  девочка,  рост  41  сантиметр,  вес три  сто,  самочувствие
удовлетворительное. Следующий.
     Леву тут же оттеснила в сторону толстая тетка в платнке, перед ним было
уже не окошко, а белая стена.
     - Подождите!  -  Лева свез локтем тетку в сторону, всунулся в окошко: -
Как мертвая? Почему мертвая?.. Регистраторша подняла на него глаза:
     -   Мертвенькая.   Бывает,  гражданин.  Вы  с   врачом   поговорите.  С
одиннадцати.
     - Что с  одиннадцати?! - вдруг  закричал  Лева.-  Где врач?  Немедленно
позовите врача!..
     - Ох,- тяжело вздохнула  регистраторша и  набрала какой-то  трехзначный
номер.-  Антонину Андреевну  панпаша  спрашивает.  Ну, которая  мертвенького
родила...  Да  я  ему  говорю: с  одиннадцати.  Ладно,  он...- Она повенсила
трубку.-  Врач  сейчас  не  может выйти, она  шьет. Как кончит,  сразу к вам
выйдет. Бывает, гражданин... Что ж теперь поделаешь. Следующий!
     В учительской на чистой доске под расписанием уронков появилась черная,
хорошо впитавшаяся в побелку надпись: "Клара - дура!"
     Написала справедливую гадость Лена Шарова. Дело  в том, что Лена верила
в  бога.  Вернее, в бога верили у  нее дома и  заставляли носить крестик. Из
дома Лена выходила .в крестике, по дороге крестик снимала и в шконлу входила
без крестика, а после уроков снова вешала его на шею.
     Клара Антоновна, директор школы, каждое утро пронверяла Лену,  объясняя
при этом,  что бога  нет.  Но одннажды  Лена забыла снять крестик,  и  Клара
Антоновна перед всем классом сняла с нее галстук.
     Лена долго плакала,  так  долго, что Ромка чуть  не занплакал вместе  с
ней. После того как  слезы кончились, решено было отомстить. Ромка предложил
себя, но Лена хотела мстить собственноручно.
     Писала Лена пальцем, окуная его в жестяную коронбочку из-под диафильма,
специально  прихваченную  Ромнкой  из дома. В пузырек с  чернилами палец  не
влезал.  Лена  написала, еще раз  обвела буквы  и добавила  воснклицательный
знак.
     Подвела Лену  ее аккуратность. Если бы не крестик, Лена была  бы первая
ученица  четвертого "А". У нее  был  такой  прекрасный  почерк, что классная
руководительнинца даже  доверяла  ей  проставлять  в  дневниках  отметки  за
четверть.  Если  бы  Лена  была, как  многие  другие  денвочки,  неряха,  то
измазанный  чернилами, не  оттертый  даже  пемзой  (тоже  по  совету  Ромки)
указательный панлец не привлек внимания отличника Юры Жукевича.
     О своих соображениях Жукевич сообщил Кларе на следующий  день, когда  в
школе началось расследование. Поскольку  Лена  еще верила в бога и  врать не
умела,  она  во всем призналась. Лену на  неделю исключили из  школы. Теперь
нужно было мстить Жукевичу.
     Он был бит, а  после битья  Вовка Синяк, приятель Ромки,  защепкой  для
белья защемил ему нос, чтобы с защепкой шел по улице до самого дома.
     Юра Жукевич в  бога не верил, но тоже был правдив и потому, несмотря на
запрет ябедничать, все по правде рассказал дома.

     ...Дед зашел в  уборную,  замкнулся  изнутри  и  тихоньнко  потянул  за
цепочку. Вода  с  грохотом пролетела по ржавой, покрытой  росой трубе, омыла
опорошенное пепнлом дно унитаза и кончилась.
     "Докурю сначала",- решил дед, ласково поглядывая вверх на заполнявшийся
свежей  проточной водой  бачок. Он  опустил рогатое  сиденье  и,  как был, в
брюках, опунстился на него.
     Из тряпичного мешочка на стене он вытянул несколько одинаково нарванных
газетных листочков, выбрал с законченной строкой и принялся за чтение.
     "...Министерство  черной  металлургии  с  прискорбием  извещает...   на
семьдесят девятом году... Киршон Алекнсандр Ильич..."
     Дед приоткрыл дверь:
     - Липа! Киршон умер!..
     - Чего? - донесся Липин голос из большой комнанты.- Чего ты орешь?!
     - Киршон, говорю, умер.- Дед высунулся из уборнной в  переднюю зачитать
некролог,  но вспомнил,  что  хитрит,-  спешно захлопнул дверь, но бумажку с
траурнной рамкой положил перед дверью.
     - Ну, пора...- сказала за дверью Липа, подымая с пола бумажку.- Сколько
ему?.. Семьдесят девять. Куда больше. Тут вот не успел родиться...
     - Да ладно,  Липа, не береди, чего уж теперь... Тем более  и с Левкой у
них все наперекосяк... Ты Софье Ланзаревне позвони,-  сказал за дверью дед.-
Соболезнонвание там... Что положено. Может, зайдет.
     - Телефон-то ее у меня где-то был...
     Дед докурил  сигаретку, выковырнул  в кошачий  таз  потухший  окурок из
мундштука, дунул в него, выгоняя застрявшую табачинку, и спрятал мундштук во
внутреннний  карман телогрейки.  Предварительно задрав  к трубе сиденье,  он
залез на унитаз, распрямился, стараясь не делать шума, выдохнул накопившийся
от  трудных  двинжений  воздух,  переждал несколько  секунд. Затем  сдвиннул
чугунную крышку с бачка, запустил руку внутрь и бесшумно  выудил за горлышко
четвертинку с отклеившейнся этикеткой. Снял с горлышка проволочный крючочек,
которым  четвертинка цеплялась  за  край  бачка,  пустой крючок  повесил  на
прежнее место и задвинул крышку.
     С четвертинкой в руке дед  слез  с унитаза, обтер  бунтылочку  газетой,
потом  насухо  полой  телогрейки.  За хвостик  сколупнул  белую  крышечку  и
тихонько положил  ее  на  дно унитаза,  чтобы не звякнуть. Потом  взялся  за
цепочку, хитро взглянул на дверь, поднес горлышко ко рту и с силой дернул за
цепочку...
     - Жоржик! - крикнула Липа.- Масло кончилось. И Ромку погляди во дворе.
     - Какая погода? - для солидности спросил дед, вынглядывая в переднюю.
     - Плащ надень.
     Дед  убедился,  что  Липа  в  большой  комнате,  тихоньнко  выбрался из
уборной.  Из  внутреннего   кармана  телонгрейки  он   достал  ополовиненную
четвертинку,  заткнутую  газетным кляпом, и спрятал ее  в  Люсин валенок под
ве-щалкой.
     - Де-е-евьки!..- раздалось в коридоре возле их кварнтиры, и соседка Ася
Тихоновна задергала дверь, пытаясь сорвать  ее  с цепочки.  Дверь в  большой
коридор была отнкрыта- так Липа проветривала. От форточек - простуда.
     -  Ну,  чего  ты хулиганишь? - Липа  откинула цепочнку и впустила Асю в
прихожую.- Тебе чего!
     - А ничего! - Ася оттерла ее локтем в  сторону.- Ты мне и не нужна. Мне
Жоржик,  можно  сказать, нужен. Георгий! - Она  вломилась в большую комнату,
где пенред гардеробом стоял дед, надевающий плащ.
     -  Куда-а?! Никуда не пойдешь!  - Ася за воротник стянула  с него плащ,
чуть  не  завалив  самого  деда.-  Сренда,   девьки!..   Липа!  Скатерть.  Я
именинница!..
     - Ась, ты совсем рехнулась, вторник сегодня.- Линпа, не очень уверенная
в своих  словах, подошла  к  гарндеробу,  на  дверце  которого с  внутренней
стороны висел  календарь.- Ну,  конечно: сегодня  вторник, среда завтра. . -
Так  я чего...- опешила Ася,- не именинница, вынходит?.. Так дело не пойдет.
Раз решили - все. Скатерть! Жоржи-ик!
     - Ася, не шуми,- проворчала Липа.-  Как-никак  ненприятности в доме,  а
тебе все гулять подавай...
     Ворчала  Липа больше  для вида. Беременность Люси она  считала  большой
ошибкой  и  особого  горя сейчас  не ощущала,  чего и стыдилась.  Жалела она
почему-то больше Леву, чего стыдилась тоже.
     - Ася, не шуми!  - цыкнула Липа еще раз, хотя Ася, кроме  гама, никакой
опасности не представляла.  Если она  и принесла  вино, то, во-первых,  зная
Липины приннципы, немного; а  во-вторых, завтра  все  равно Георгию покупать
четвертинку, уж пускай сегодня выпьет, а завнтра не будет.
     - Врач рекомендовал Липе давать Георгию для аппентита пятьдесят граммов
перед  обедом. Липе было хлопотнно следить за точным соблюдением дозы, и для
Георгия эти пятьдесят граммов  были одной  только нервотрепкой. Решили: один
раз в неделю по четвертинке. По средам.
     : . Приход Аси к тому же и экономия, потому что Ася пустой по гостям не
ходит. А кроме того, Ася сплетница и может рассказать подробно, что творится
последнее время в доме, какие новости. Липа же  компрометировать  и  Георгия
прошлое не может вульгарным любопыт-: она работала  с министрами, Георгий  -
главным  бухгалтером,  а Люсеньку иногда  подвозит  с работы на персональной
машине заместитель главного инженера.
     - А кто же в магазин пойдет? - для  острастки  стронго  спросила  Липа,
забыв, что уже стелет на стол чистую скатерть.
     - А тебе чего там надо? Говори! - заорала Ася, плюхаясь на диван.
     - Кота задавишь!- взвизгнула Липа. Потревоженнный кот, пятый или шестой
по счету  на этой квартире и, как  все  предшественники,  без имени,  выполз
из-за беснконечной спины Аси и, мяукнув, спрыгнул на пол.- Маснло кончилось.
Постное.
     - Дам! - заорала Ася.- Еще чего говори, чтоб не два раза ходить. Ну? На
кой черт тебе масло сдалось, рюмки давай!..
     Ася была  всю жизнь  домашней хозяйкой и, несмотря на полдень,  была  в
утреннем: в халате, без белых ровных  зубов, вернее, с одним желтым передним
зубом, но нанпудрена, как всегда, и в папильотках.
     -  Не  ори ты, ради бога,- Липа  суетливо притянунла дверь.- Сказали же
тебе  - потише! Лучше б  чего-нибудь  рассказала...  Сидит,  понимаешь,  без
толку!..
     Ася встрепенулась, почувствовав справедливость Ли-пиной претензии.
     - Лип, ты знаешь,  Дуська-то  опять шерсть  заговонренную  под  дверями
набросала. Вчера Вере Марковне подкинула.  Это она все  Нинку  ихнюю сгубить
жаждет. Ефим Зиновьевич  уж кричал на нее: в милицию подам.  А Дуська  свое:
чтобы Нинку на балкон не пускали гунлять.
     - А где же ей гулять, интересное дело!  - возмутинлась  Липа, присев на
диван.- Чего Дуська им нервы треплет! Заявить на нее...
     - Она  еще  творог  с  молочной кухни  таскает  целынми  бидонами.  Где
прибирается. Я у нее всегда беру, свенженький, детский...
     - Ася! Как тебе не стыдно.
     -  А  чего!  Я  и говорю: подать  на  нее, заразу,  колндунья,  воровка
чертова!..  И главное дело - богомолкой прикидывается.  Творог ворует, кефир
тащит,  а  рубашки  все  Колькины  после  смерти в  церковь  таскает,  нищим
раздает... А еще говорит, ребенок у Люси не от мужа. Нет, ты подумай!..
     - Какая  подлая ложь!  - с  выражением  произнесла  Липа,  подымаясь  с
дивана.
     - Угу,- согласилась Ася.- А Нинка, мол, белье манрает, ходит по балкону
и трется об него...
     Ася, не  любившая Липиных соседей за большую отндельную квартиру в  две
комнаты (сама  Ася с  мужем жила в  комнатенке в  конце коридора, которая по
проекнту должна  быть  ванной), из-за еще большей  нелюбви к  Дусе-лифтерше,
успевающей получать  зарплату,  пенсию  да  еще  прибирать,  подворовывая  в
молочной  кухне,  всегнда  нападала на  Дусю. Впрочем,  хоть  Ася и  жила  в
дуншевой, деньги у нее были. "С фарфором работала",- говорила  она  иногда в
благодушии. Но так как в другие разы она хвалилась, что никогда не работала,
жила за мужем, понять ее было трудно.
     Во  дворе ребята играли в отмерного. Липа  надела очки и, приближаясь к
игре, выискивала  среди  скачунщих друг  через  друга ребят внука.  Впрочем,
скакали ренбята не друг через друга, а все через одного, согнувшенгося в три
погибели.
     - Вова! - крикнула Липа Синяку.- Где Рома?
     - Вон он! - Вовка показал  на согнувшегося в три погибели  Ромку, через
которого прыгал весь двор.- Он козел сейчас.
     - Господи!-всплеснула руками Липа.
     Ромка  ее  не  видел, так как был обращен к бабушке  Задом.  Над родной
спиной внука пролетали один за друнгим здоровенные великовозрастные дворовые
хулиганы, громко  шлепая его  на  лету  по  заду. По  всей  видимости, очень
больно.
     - Рома!-трагическим голосом крикнула Липа.
     Ромка,  одернутый  ее  криком,  распрямился  и  тут же был сбит  с  ног
разогнавшимся  дылдой  шестнадцати  лет.  Дылда  был  Пимен.  Пимен  недавно
возвратился  из конлонии. Жил  он  в том  же  подвале, где и Вовка Синяк,  и
по-соседски опекал  его,  а также  - Ромку. И учил  нехонрошему, в частности
вместо "дам по морде" говорить "нос откушу".
     Липа бросилась спасать, внука,  но Пимен  уже  подннял  Ромку и в  знак
того, что не обижен, отряхнул и пондал укатившуюся фуражку.
     - Вован, постой за меня,- попросил Ромка Синяка.
     - Так и  стоишь все время? - с  укоризной спросила Липа, уводя Ромку за
руку домой.
     - Я толстый,- грустно вздохнул Ромка.
     - Не толстый, а упитанный,- обиделась Липа.-
     И здоровье у тебя слабое. Что за игры такие! Обед стыннет, а через тебя
здесь прыгают. По-моему, ты похудел. Вот заболеешь... Мало маме горя...
     - Ничего я не похудел,- еще раз вздохнул толнстенький белозубый Ромка.-
Если бы похудел, не стоял бы все время.
     - ...Это ты, Липа? - заорала сквозь  дверь Ася  и, не дождавшись,  пока
Липа  откликнется, понесла дальнше:- Я  Дуське говорю:  ты,  мол, чем шерсть
людям киндать, за лифтом лучше наблюдай, а то он у  тебя  вчера целый день с
чужой рыготиной ездил...
     - Ася! Аккуратней! Такие слова при ребенке.
     - Да ты погоди,- отмахнулась от Липы Ася.- Да мало того, в  одиннадцать
уже лифт  отключила -  спать пошла. Говорит:  Моссовет, а я говорю: врешь ты
все, воровка, а ты, Лип, как считаешь?.. Здравствуй, Ромоч-ка... Сиротинушка
ты моя, бедная..,- заворковала Ася, притягивая к себе Ромку.
     -  Ася,  не  говори глупостей.  У ребенка  есть отец и мать.  Подвинься
лучше, ребенок покушает.
     -  Здрасьте, тетя Ася,- весело сказал  Ромка.- Сенгодня среда?  Сегодня
вторник - у нас пение было. Дендуль, ты  чего из простой рюмки пьешь? Она же
некрансивая!
     Ромка подставил стул к буфету и достал  оттуда две серебряные стопочки,
последние из шести, подаренных деду, когда его провожали на пенсию.
     - А  где  остальные-то?  - как  всегда, спросила Линпа  и, как  всегда,
моментально  забывая  окончательно   выяснить,  куда  же  подевались  четыре
стопочки.
     -  Вот ты их всех приваживаешь, они у  тебя и тащат почем зря,- сказала
Ася.- Нищий-то твой все к тебе
     шастает?
     - Ася,  как  тебе не стыдно!  -  возмутилась  Липа.- Выпила  лишнего  -
глупостей  не говори. Тарас Игнатонвич... Да как ты  можешь!  Такие  вещи...
Вполне  благонпристойный старичок. У  него внучка на два  года нашей Танюшки
старше  в первом медицинском учится. Просто он плохо материально  обеспечен,
без пенсии...
     Дед  покашлял в кулак,  перелил водку  из стеклянной рюмки в стопочку и
ничего  не сказал, хотя сказать  мог, потому что  видел, как Тарас Игнатович
вместе с рубнлем, который Липа регулярно выдавала нищему по вос-
     кресным утрам, прихватил с собой и серебряную  стонпочку,  выудив ее на
кухне из грязной посуды.
     - Дедуль, водка вкусная?
     - Ишь  ты, любознательный какой,- усмехнулся дед.- Ты учись лучше. Ась,
не поверишь, учебников принволок- гору, не соврать. Десять штук.
     - Шесть,- сказал Ромка.
     - Чего шесть?
     - Шесть учебников, а не десять.
     - Вот и учи, раз шесть. А ты разве учишься? Одни слезы, а не учение. Ты
вот знаешь, почему тебя Романом
     назвали?
     - В честь дяди Ромы, бабулиного брата. У него бынла броня. И  очки плюс
шесть. А он пошел в ополчение, погиб под Истрой.
     - Бронь, а не броня,- сердито поправил дед.
     - Бабуль, правда, "броня"?
     - Броня, деточка, броня. Жоржик, ну, что ты принстал к ребенку! Выпил -
так молчи.
     - Опять  глупости говорит,- заплетающимся язынком пожаловался дед Асе.-
Лоб у тебя, Лип, здоровый, как у Сократа, а головка слабенькая... Я, Ась, до
войны, можно сказать, и не пил. Ну, что там, по праздникам... А потом Липа с
ребятами в Свердловск уехала, а меня завод взрывать оставили, если что. А на
заводе спирт. Здесь рубильник под током, а тут вот - спирт.  Завод-то, слава
богу, не  взорвали  - сибиряки подоспели,- а это дело полюбил,- дед  щелкнул
себя по шее,- полюби-ил, врать не стану. Не то чтобы, но и... А тут, видишь,
еще у Люськи  беда...- Он сделал винтообразное  движение  головой  и  смолк,
отдыхая  от   длинной  фразы  и  одновренменно  подыскивая  новую  тему  для
разговора.  Но не  пондыскал.- А черт  с ней!  - Он, слегка колеблясь, встал
из-за стола.
     - Ты чего? - удивилась Липа.
     - Принесу,- как будто с кем-то споря, категориченски махнул рукой дед и
вышел  из  комнаты.  Через  ненсколько  секунд  он  вошел,   держа  в   руке
ополовиненную четвертинку.
     Липа укоризненно  пожала плечами, но промолчала, чтобы  не портить  Асе
"именины".
     - Наливай,-  приказал  дед,  внимательно  проследив, как Ася  наполнила
стопки. Ася  налила, выровняла  уронвень,  подлив туда-сюда, и дед продолжил
начатую   тему,  тыкая  пальцем  внуку  в  стриженую  голову:-Мать  доводит.
Дово-о-одит. Не учится ни хрена. Иной раз приншиб бы...
     Ромка,  поняв,  что  речь снова  о  нем,  стал жевать  тинше,  чтобы не
пропустить интересного.
     - ...Люська не велит. А то как бы  хорошо: тюк монлоточком по темечку -
и  все! Люська  бы три  дня попланкала, а зато потом какая бы жизнь. А  то -
один нос  у бабенки остался!.. Нет,  Ась, ты скажи, можно?! Можно? А мне все
равно где помирать, что здесь, что в тюрьме... Вон сейчас мать в больнице...
Каково это женщине?..
     -  Георгий! -  запоздало,  потом