Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
.. У нас же пакт с Германией...
- А-а-а...- отмахнулась Марья, понимая, что нужного ответа не дождется:
осторожничает.- При чем здесь пакт?.. Война скоро будет!..
- Да что ты, Машенька! - всплеснула руками Липа. ft - Будет, вот
увидишь, будет... Помяни мое слово.
Шляп Липа не признавала ("не модница"), платков -тоже ("не
деревенщина"). Берет Олимпиаде Михайловне Бадрецовой-Степановой,
руководителю группы планового отдела Наркомчермета, подходил более всего. К
тому же он служил ей все сезоны.
Почти каждое утро, когда Липе надо было выходить - из дому, жизнь в
Басманном приостанавливалась: всей семьей искали берет.
- Где мой берет? - пересиливая радио, работающее, как всегда, на полный
мах, привычно вскричала Липа воскресным летним утром сорок первого года.
Команда была подана, сама же Липа взяла расческу. Причесывалась она с
повышенным вниманием. Запрокиндывала назад голову, привычно встряхивала ее,
как бы распространяя по спине волосы, хотя их с каждым гондом становилось
все меньше, особенно на затылке. Выченсанные волосы Липа любовно скручивала
в комочек и не выкидывала, а прятала в пакетик, предполагая в дальннейшем
сделать из них шиньон, чем раздражала членов семьи,- шиньонов давно не
делали и не носили,- но не очень, потому что к этому, как и к поискам
берета, принвыкли.
- Побыстрей, Липа! - сердился Георгий.- Кто едет снимать дачу в
двенадцать часов?
- Мы же не гулять едем,- спокойно отвечала Липа, не наращивая темпа.-
Серебряный бор недалеко. Снимем и вернемся. Аня!.. Ищи берет!..
Георгий вздохнул и сделал вид, что ищет берет, но иснкал невнимательно,
кое-как: поглядел на подоконнике, зачем-то выдвинул ящик буфета.
- ...Люся!.. Ты ищешь? Ищи как следует!.. Жоржик, будь любезен, взгляни
под кроватью, кот мог затащить.
- Не ори ты, Христа ради! - прошипел Георгий, станновясь на корячки.-
Не глухие.
В данном случае Георгий был прав: радио почему-то не работало и
перекрикивать было нечего.
- Странно, почему радио молчит? - пожала плечанми Липа, глядя на себя в
зеркало.
- Ты причесывайся,- отозвался Георгий, шурующий под кроватью чемоданы.-
Нет тут никакого берета!
- Погляди повнимательней...
В соседней комнате заплакала Таня.
- Глаша!-вспомнила Липа.- Не забудь: Танечке только рисовый отвар,
овсяный ни в коем случае - ее слабит...
- Говорит Москва! Работают все радиостанции Сонветского Союза! -
сказало вдруг радио.- Передаем важ-ное правительственное сообщение...
Липа-застрял а расческой в волосах. Георгий затих под кроватью. В
комнату влетела Люся, за ней Аня.
- Чего такое?-тыркнулась в комнату Глаша.
- ...без объявления войны...
- Тьфу! - Георгий вылез из-под кровати весь в пынли, ногой запихнул на
место высунувшийся угол чемоданна.- Съездили! Сняли дачу!
В маленькой комнате орала забытая Танька.
Война быстро бежала к Москве.
Георгий достал с полатей немецкий "царского временни" велосипед, Липа
разыскала пожелтевшее удостоверенние, выданное ей двадцать лет назад на
пользование слунжебным велосипедом, и на сдутых шинах Георгий свел велосипед
на Разгуляй - сдавать.
По коридору бегала Дуся-лифтерша;
- Я - что, я верующая. Верующих они не трогают, они только жидов да
партейных бьют. А верующих они - нет, не обижают...- И осеняла себя широким
крестом.
Пришел мрачный Роман. Георгий с Митей Малышенвым пили водку: старый
Георгиев друг послезавтра уезнжал с семьей из Москвы.
Роман удивился, увидев за столом и Леву. Он ничего не сказал, но Лева
принялся объяснять ему, что, хотя у него и бронь, как у старшекурсника, он
все равно пошел бы добровольцем, но не может, потому что, если его убьют,
мать этого не переживет.
Роман поморщился:
- Сама воевала, а тебя - не переживет?..
- А у вас ведь тоже бронь, Роман Михайлович? - не без ехидства спросил
Лева.
- Конечно! - воскликнула Липа.- Он же начальник подстанции! Его никто и
не отпустит. Роман не сказал ничего.
Михаил Семеныч умер в конце сентября. Застудился. Хоронили его на
Ваганькове на участке для староверов, как просил.
Через день Роман пришел в Басманный, принес два чемодана с вещами:
- Я ухожу, Липа.
- На фронт?! Но как же, Ромочка?! У тебя броня, у тебя язва!..
- Опомнись, Олимпиада,- Роман покачал головой.- Какая язва, какая
бронь? Я коммунист. А вещи: будет возможность - на картошку сменяешь.
Липа собрала ему белье, поплакала и, когда Роман уже уходил, в коридоре
вскричала вдруг:
- Рома! В плен не сдавайся!
- Мы в плен не сдаемся! - громким чужим голосом ответил брат.
День эвакуации был назначен на тридцать первое окнтября. Липа принесла
с работы справку о том, что она с семьей "в специальном порядке переезжает в
другую -местность". В Свердловск. По счастливой случайности Торфяной
институт, где учился Лева и числилась Люся, тоже эвакуировался в Свердловск.
Георгий с прочим занводским начальством оставался в Москве взрывать занвод-
если что. Мужа Глаши мобилизовали, родня была под немцем, она решила
остаться с Георгием Петровичем.
Александра Иннокентьевна, Александр Григорьевич и Оля никуда уезжать не
собирались. Александра Иннонкентьевна была уверена, что немцев в Москву не
пустят. Но если бы она и не была в этом уверена, то все равно бы ничего не
могла изменить: станция дезинфекции, где она работала, и магазин
"Галантерея" на Домниковке, где Александр Григорьевич служил товароведом,
органинзованной эвакуации не подлежали.
-..Эшелон отправлялся в два часа, но Липа, как всегда, загодя послала
Георгия искать транспорт. Глаша, сбегав на молочную кухню за детским
прикормом, рассказала, что во дворе молочной кухни, куда задом выходят
военнкомат и собес, чего-то жгут, пожар развели до самого неба, бумаги
летают...
В дверь постучали. На пороге стоял мужик в брезеннтовом плаще и
резиновых сапогах. От него шибало злой вонью.
- Извиняюсь, Бадрецовы? Муженек ваш за портвейным вином на Разгуляй
побежал. Разлив дают. А меня к вам нарядил.
- Ну ты подумай! Молодец, папочка!..
- Не волнуйся, Люсенька,- привычно пробормотала Липа, морщась от вони.-
Ну как же - столько вещей?..
- Вы таксист?-недоверчиво спросила Аня мужика, схватившего два огромных
узла.
- Какое! Помойку мы возим. Липа всплеснула руками:
- Это же антисанитарно! У нас ребенок...
- Мама! Какая еще санитария? Немцы в Химках!
- Ты вот что, ты шмотье вниз тащи! Быстрей давай, а то - уеду...
Телега была огромная, на дутых резиновых колесах, и вся в помоечных
ошметках. Липа было отпрянула в ужасе, но Люся молча одну за другой
зашвырнула в тенлегу вещи.
- А ты не боись,- успокаивал мужик Липу, захлонпывая откидной борт, как
у грузовика.- Домчу, что твоя такси.
- А сами-то? - поинтересовалась Липа.
- А нам что! - махнул рукой мужик.- Хоть советнские, хоть какие - все
равно помойку возить. Помои - они и есть помои.
Прибежал Георгий, в руке откуда-то взявшийся чайнник, носик заткнут
тряпкой.
Липа последний раз поднялась наверх, перепеленала Таню, взяла ее на
руки.
- Сядем на дорожку... Аня, ты учебники не забыла? Она опустилась на
диван. Мяукнул кот, оборвав молнчание.
- Глаша, если что от Ромы, сейчас же сообщи. Потонму что всякое
бывает... Я не верю...
- Не беспокойтесь, Лимпиада Михайловна. Если что...
- Ну, встали! - сказала Липа.- Жоржик, Люся... Аня! Где ты опять?
Глаша, всклокоченная, проводила их, вытерла слезы и пошла наверх. И уже
на лестничной площадке услыншала, что в квартире - дверь открыта -звонит
телефон.
- Кого? - спросила она, тяжело дыша.- Романа Михайловича? А Романа
Михайловича нету дома. Рома-па Михайловича убили.
4. В СЛОЖНЫХ УСЛОВИЯХ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ...
Завод Георгию взрывать, слава богу, не пришлось. Зато он спалил
квартиру, правда, только одну комнату,
большую.
Лег спать, очень усталый и абсолютно трезвый, как потом клялся Липе, а
на самом деле очень усталый, но не абсолютно трезвый. Иначе проснулся бы до
того, как Дуся-лифтерша с домоуправом, взломав дверь, .разбудинли его,
слегка подгоревшего. Занялось от электроплитки: ветерок подал занавеску на
нее - и пошло...
Отозванная из эвакуации в феврале сорок второго Липа пепелище
восприняла спокойно, как ущерб войны: "Так - так так, чего же теперь".
Больше пожар не обнсуждался.
В большой комнате остались несгоревшие металличенские скелеты кроватей
и стол с обгоревшей столешницей. Липа отодрала ножом окалину со стола,
застелила газетами, выравнивая поверхность, и покрыла простыней вместо
скатерти.
Почему-то уцелело радио, и теперь в почти пустой комнате с опаленными
стенами оно звучало громче пренжнего, с большим резонансом.
Про пожар Липа забыла, пугалась она только по утнрам, в недоумении
просыпаясь в обугленных стенах. Геноргию на заводе дали внеочередной ордер
на приобретенние мануфактуры; маляры с завода сделали кое-как ремонт, и
жизнь пошла дальше, только с меньшими удобнствами: без трюмо, гардероба,
дивана и этажерки с собнранием сочинений Чехова, Гаршина и подшивками газет,
необходимых Липе для довоенных политзанятий.
Несколько раз Липа звонила в Уланский Александре Иннокентьевне узнать,
нет ли вестей от Александра Грингорьевича, недавно повторно арестованного,
но Алекнсандра Иннокентьевна разговор поддерживать не поженлала и
недоумевала, почему Липу-то это так заботит. Все совершенно ясно: вина ее
бывшего мужа доказана, освобождение было ошибочным,
...Аня проснулась оттого, что чесалась голова. А монжет, голова
зачесалась, когда она услышала стук в дверь. Принесли телеграмму. В коридоре
было темно: что за тенлеграмма, Аня разобрать не могла, поставила закорючнку
вместо подписи и, закутанная в одеяло, на ощупь понплелась в комнату.
Пощелкала выключателем - бесполезно, значит, десяти еще не было. Зажгла
коптилку.
Телеграмма была фототелеграммой. Папин каллигранфический почерк: "В
сложных условиях военного временни ты с отличием окончила школу, полностью
оправдав наши родительские надежды. Поздравляю тебя, желаю крепкого здоровья
и дальнейших академических успехов. Твой отец Георгий Бадрецов. 15 июня
1942".
Подпись отца "Бадрецов" кончалась виньетистым роснчерком. Отец давно
смирился с тем, что в двойной его фамилии Бадрецов-Степанов первой была -
Липина, и теперь уже. не раздумывая подписывался жениной частью фамилии, что
всячески отвергал в начале их супружеской жизни.
Уснуть не получалось! голова - хоть до крови разндери...
...Утром ее разбудил звонок. Она выскочила в кориндор в одеяле, чуть не
сшибла хозяина квартиры. Коннстантин Алексеевич буркнул то ли
"здравствуйте", то ли "извините" и исчез. А выскочила Аня, чтоб опередить
бабку. Эта ведьма запросто скажет: "Дома нет". Особеннно если Глеб. А вчера
Александр Ильич пришел с двумя ведрами - колонка на углу не работала,-
выгнала его, зараза: "Тута тебе не колодец!"
Аня отперла дверь: Левка.
- Анька! Пляши качучу!.
- Не ори! - Аня показала на хозяйскую дверь и принставила к уху ладонь
трубочкой.- Чего приехал? Сессия?
Левка сунул руку под мышку и откуда-то со спины достал две полбуханки
белого хлеба. Хлеб пах пекарней и был чуть влажный от Левкиного пота.
- Держи! Вчера приехал, ночь, пошел в общагу к ребятам, на хлебозавод с
собой взяли. Грузить. Посплю часок и опять к ним - у них конспекты есть.
Одеяло нандо шерстяное забрать - холодно на торфянике, мочи нет.
После того как Липу отозвали в Москву и с харчами стало совсем туго,
Лева устроился на торфяник - в сонрока километрах от Свердловска! он -
мастером, Люнся - нормировщицей. В институте они по-прежнему чиснлились
студентами. Сейчас Лева приехал сдавать сессию,
- Лева! А я аттестат получила! Посмотри.
- Ишь ты! А почему "с отличием" от руки?
- Бланков не было. Приписали. Не болеет Танька?
- Тьфу-тьфу...- Лева тяжело вздохнул и, не разденваясь, лег на Анину
постель.- Спать хочу, подыхаю.
Ань! Ты почему такая красивая? И толстая какая-то, румяная вся. Другие
вон: кожа да кости...
- Это с виду. А так-то я дохлая: в библиотеке засынпаю, трамвай, пока
совсем не подойдет, номера не вижу. Софья Лазаревна говорит: от плохого
питания. Грибов хочешь?
- Это грибы? - Лева боязливо ткнул пальцем в танрелку с какими-то
блинами зловеще-бурого цвета.
- Грибы. Валуи соленые. Вполне съедобны. Это они только с виду.
Он отщипнул кусочек.
- Соль голая!
- И хорошо! - засмеялась Аня.- Поешь -пить хончется, напьешься - есть
не хочется.
- Ты их все-таки не надо...- Лева опасливо покосилнся на грибы.-
Траванешься - и до свидания. Я тебе в следующий раз чего-нибудь питательного
прихвачу. Лучнку зеленого. Ты ешь хлеб, ешь...
- Лев... Киршонам надо бы, а то сожрем одни. Они мне всегда...
Лева отодвинул на край стола полбуханки,
- На. Я лягу, Ань. Посплю часок и пойду.
- Только сапоги сними.
...За транспарантом, перекинутым через улицу: "Разнгромим врага в 1942
году", Аня свернула в переулок.
Софья Лазаревна Киршон, московская приятельница Липы, стояла в темном
закутке передней и что-то жаринла на керосинке.
Аня достала из сумки хлеб,
-- Господи! Откуда?
- Левка притащил,
-- Левочка приехал? Привет ему. А я уж грешным Делом подумала: на
панель пошла наша отличница.
- Кстати,- Аня подкрутила пламя керосинки.- Ко мне ребята заходят,
Глеб, Юра - из Люсиного институнта,- они теперь в Академии Жуковского
учатся. А хонзяина квартиры (он вдовец) теща вконец застращала: солдаты,
говорит, к девке ходят, а алименты тебе плантить. Он, бедный, и так-то дома
почти не бывает, а когда бывает, даже в уборную при мне старается не
выходить... А я аттестат получила с отличием...
...Комната была большая, с низким потолком. Обеденнный стол,
разложенный, как для гостей, был поделен на две части. Полстола и полуторная
кровать были выделенны Киршонам.
За своей половиной стола сидел муж Софьи Лазаревнны Александр Ильич,
читал газету. С другой стороны стола хозяйская девочка готовила уроки, перед
ней стоял раскрытый учебник, прислоненный к закопченному чайннику. Аня
помнила, какими глазами смотрели на Кир-шонов родители девочки, когда
эвакуированных вселяли к ним в комнату. Однако Софья Лазаревна так повела
дело, что теперь их всех можно было принять за родстнвенников.
- Новостей нет? - спросила Аня. Александр Ильич молча сложил газету.
- Честно говоря, я больше и не жду... Не дай бог только, если в плен...
И почему именно Веня?.. Лева ваш не пошел, учится... И Глеб здесь...
Аня виновато потупилась,
- Лева - да... Хотя у него семья... А Глеб - нет. Глеб в летную школу
подал сразу. Полгода - и на фронт. А ему сказали: в академию, раз четыре
курса техниченского вуза...
- Смотри-ка, что нам Аня принесла!..- в комнату вошла Софья Лазаревна.-
Белый. Зина, мой руки, будем праздновать. А у нас, Анечка, между прочим,
тоже делинкатесы: картофельные оладьи и компот. И масло хлопнковое.
- Буржуи!
- Это все мои мухи! - Софья Лазаревна хитро улыбннулась, достала из-под
подушки батистовый платочек, обвязанный кружевами из мулине. В углу платочка
бынла вышита большая черная муха.- Нравится? - Софья Лазаревна пошевелила
платочек - муха затрепетала.- К нам иногда дамы-патронессы наведываются, из
местнонго начальства. Одна увидела у меня на столе - вышинваю, если
дежурство спокойное,- прямо зашлась: сделан ей таких полдюжины, платит
продуктами. А мне что, понжалуйста.- Софья Лазаревна вздохнула.- Ну, а ты у
нас, выходит, именинница? По такому случаю...- Софья Лазаревна полезла в
шкаф.- Спирт будем пить!
- Мне, Софочка, чистого,- попросил Александр Ильнич. И, заметив
удивление жены, добавил: - Граммов двадцать.
-- И мне чистого! - выкрикнула Аня.
- Сейчас еще Зина попросит чистого! - Софья Лазаревна подлила в рюмку
воды из чайника.- Вот, Зинночка, Аня кончила школу. Поздравь ее.
Девочка молча улыбнулась.
Александр Ильич встал, поднял рюмку, откашлялся:
- В сложных условиях военного времени...
Аня засмеялась, расплескивая рюмку... Отхохотав-шись, она под
удивленные взгляды Киршонов полезла в сумку и достала фототелеграмму.
Александр Ильич прочел и тоже засмеялся.
- Тогда дай я просто тебя поцелую, Анечка. Молондец! Бог даст, все
будет у тебя в жизни в порядке!.. Чокнулись.
- Вот что,- сказала Софья Лазаревна, когда Аня пошла ее проводить.- Я
договорилась у нас в санпронпускнике: придешь, помоешься. Я с пяти, так что
прихонди, не опаздывай. Я тебе голову помажу специальной жидкостью.
- И вода горячая будет?!
- Сколько угодно. И оденься потеплей.
...Дома Аню ждал Глеб. Кирзовые сапоги на нем бленстели.
Левка уже проснулся и врал Глебу, что скоро его нанзначат главным
инженером.
- Привет, Глеб.
- А от тебя не спиртом пахнет? - нахмурившись, спросил Глеб.
- Спиртом. Это оттого, что я пила спирт! - Аня дыхнула Глебу прямо в
лицо.- Левик, можно я твою лыжную шапку возьму ненадолго?
- Бери,- удивленно пожал плечами Лева.- Погода, прямо скажем, не очень
лыжная, а так - бери.
- Мне надо... Я ненадолго. Мыться пойду к Софье Лазаревне. Глеб, а
почему ты все-таки не пошел в летную школу? Был бы сейчас герой летчик!..
Ладно, Глеб.
Жди меня, и я вернусь. Шучу, Глеб, не жди. Я пошла. Приду не скоро.
- Она что, напилась? - невозмутимым голосом спросил Глеб.
- Я вас целую,- сказала Аня, посылая Глебу возндушный поцелуй.
- Ты что же так поздно? Давай...- Софья Лазаревнна усадила Аню на
табуретку и закрыла дверь на ключ.- Через час ранбольные пойдут мыться.
- Пешком шла. В трамвай никак.- Аня проворно расплела косы.- С
завтрашнего дня - на завод направили. Рабочую карточку дадут.
- Рабочую - это хорошо. Поближе сядь.
Софья Лазаревна помешала деревянной палочкой в банке с бурой
маслянистой жидкостью.- Сейчас наманжемся...
- А она отмоется?
- Отмоется, если хорошо промоешь.- Зажатым в пинцет тампоном она
тщательно намазала Ане голову, накрыла компрессной бумагой и слегка
забинтовала. Взглянула на часы.- Теперь сиди.
- Просто сидеть?
- Погоди,- Софья Лазаревна выдвинула ящик стонла и достала
растерзанную, засаленную книжку.- Вот. Что-то вроде Чарской...
Аня наугад открыла книгу:
"...Судьба ведет нас к разрыву,- твердо сказал граф.- У вас нет
снисхождения к моей беззащитности...- прошептала она..."
- Сиди читай, никому не отвечай. Я запру тебя.- Софья Лазаревна взяла
со шкафа ключ.
...Разбудила Аню Софья Лазаревна. Возле нее стояла маленькая кособокая
старушка, в белом халате.
- Хорош-а-а-я...- сказала старуха, продолжая разнговор с Софьей
Лазаревной.
-- Анечка, Анфиса Григорьевна пойдет с тобой мытьнся. Ты ее слушайся -
специалист. Ты уж проследи, Аннфиса Григорьевна, чтобы девочка промыла
голову. Нанбрала...
- Сползу-ут,- махнула рукой старушка.- Пошли, голуба. Племянница-то у
тебя, Лазаревна, малинка. Только непохожая: беленькая, в конопушечках, а ты
как грач носатый.
- Идите, идите, а т