ндр  Григорьевич в наушниках, полузакрыв  гланза, сидел на  своем
диване, в углу.
     Кирилл махнул рукой и,  чтобы не тратить попусту время, побежал  искать
мать Алика Глафиру Николаевнну, работавшую уборщицей в соседнем доме.
     Александр  Григорьевич сидел  на диване в  белой нижнней рубашке,  тихо
дирижируя одной рукой и лишь  иногда тихо подпевая неизвестной, льющейся ему
прямо в уши музыке.
     -  Мешаешь,-  не  отрываясь  от  писания,  строго  сканзала  Александра
Иннокентьевна, но Александр Григонрьевич, оглушенный наушниками,  повел руку
вверх и громко дотягивал срывающимся голосом окончание арии.
     - Ты мне мешаешь!
     Александр Григорьевич указательным пальцем постанвил в воздухе точку и,
весь  встрепенувшись,  открыл  гланза,  все  еще  находясь  под музыкальными
чарами.
     - Прекра-а-асно... Собинов. Ариозо  Ленско...- он растерянным движением
сковырнул наушники.- Что, Шурочка?
     - Ты мне мешаешь,- в третий  раз произнесла Алекнсандра Иннокентьевна.-
Почему ты до сих пор в нижнем белье?
     -  Да-да,-  закивал  суетливо  Александр   Григорьенвич.-  Обязательно.
Сорочка, я полагаю, уже высохла.
     -  Не  знаю,-  строго  сказала Александра  Иннокеннтьевна, склоняясь  к
столу.
     На кухне Александр Григорьевич  палкой  стащил  с венревок  выстиранную
вчера Маней рубашку.
     - Вполне, вполне...- бормотал он, щупая, досохла Ли.- Приветствую вас,-
кивнул  он Алику,  незаметно  понявившемуся на  кухне.-  Погода нас  сегодня
изволит рандовать, ха-ха-ха...
     - На,-сказал хмуро Алик, протягивая ему клочок бумаги.
     -  За  газ, за электроэнергию? - Александр  Григорьенвич взял бумажку и
близко  поднес к  правому глазу,  понтому  что левым  из-за  катаракты видел
слабо.  Действиям  Алика  он пока еще  не удивился, так  как расход  газа  и
электроэнергии всегда списывал  со счетчиков  Алик.- Так-так,- бормотал  он,
поднося бумажку поближе к окнну.- Сколько, интересно, в этом месяце?
     "Уважаемый  сосед, Александр Григорьевич. Дайте мне, пожалуйста, десять
рублей, до среды. Сосед Алик".
     -  Что, что?..  Не понял! То  есть... Вам  десять рублей  требуется?..-
Александр  Григорьевич пожал неопреденленно плечами.- Нужно обратиться  к...
за...   к  Алексанндре   Иннокентьевне.  Она,  безусловно...   Одну  минуту,
разунмеется...- Александр Григорьевич,  зажав просьбу в руке, медленно пошел
к жене.- Шурочка. Извини, я тебя отнвлекаю, Алик просит денег взаимообразно.
Немного. Денсять рублей. Я полагаю, надо...
     -  У  тебя  свой  бюджет,-  сказала  Александра  Иннонкентьевна.-  Свои
соображения.
     - До среды,  если  я не ошибаюсь?  -  уточнил  Алекнсандр  Григорьевич,
вернувшись на кухню.
     Алик уточнять не стал, вытянул деньги у него из  пальцев и убрел к себе
в комнату.
     ---Несколько   неопределенно...-   задумчиво   побарабал  naльцами   по
кухонному  столу Александр Григорьевич Сорочка суха, несколько  неглажена...
Прекрасно, теперь - найти соответствующий воротничок...

     Сорок  лет  тому  назад  Феня  Цыпина  отдыхала  со  своей  подругой по
университету  Шанявского Шурочкой  Щеднриной  в  воскресенье  на  пруду  под
стенами Новодевичьего монастыря.
     Шурочка   поделилась   с   подругой   семейными  неприятнностями:  брат
Пантелеймон совсем  отбился от рук и не желает  учиться.  А бить его отец не
решается -  боится убить, основания  для  этого у отца были. В юности, когда
Иннокентий Сергеевич начинал коммивояжерскую карьенру под Тамбовом, к нему в
пролетку  сунулись ночью два  шаромыжника.  Отец  сшиб  оборванцев  лбами  и
выкинул их из пролетки. Один умер, другой - живой, но искаленченный- показал
на молодого купца; Иннокентий Сернгеевич еле отсудился.
     Фепя  сочувственно  кивала,  слушая  подругу,  и  посонветовала  нанять
репетитора, а именно: своего  младшего брата Сашу, "очень способного и очень
любящего детей".
     Саша  Цыпин  действительно  был  способный,  иначе бы  он  не  вошел  в
процентную норму  реального училища.  Но детей  он  не любил. Однако  быстро
выудил  Пантелеймонна  из неминуемого позора, и семья  Щедриных  с  радостью
приняла  его в  свой домашний  обиход; из  репетиторов он незаметно  вырос в
члена   семьи  купца   второй  гильдии   Щедрина.  Он  успешно   дрессировал
Пантелеймона по всем предметам, вплоть  до закона божьего, от которого сам в
реальном училище был освобожден.
     В свободное время Саша Цыпин и Шурочка Щедрина посещали балет и оперу -
оба  любили музыку. Шурочнка,  выросшая в довольстве, была очень деликатна и
потонму на галерку лазила без особой печали. Тем более что  крупный, похожий
на армянина Саша с каждым днем все больше и больше ей нравился, особенно его
горящие чернные глаза.
     Шурочка с  первых  же дней супружества  поставила уснловие: гражданская
жизнь  каждого  из  супругов должна  быть  независима.  И  даже  их  брачные
отношения с  Саншей, следуя передовой моде тех времен, в порядке протенста и
вызова ханжеской буржуазной  морали, не были узанконены- в метрике их дочери
Ольги значилось: "Рожндена  от девицы  Щедриной", без всякого  упоминания об
отце.
     Чтобы муж раз и навсегда понял, что она не шутит в своих свободолюбивых
претензиях, Шурочка, оставив понлугодовалую дочь, ушла на германскую войну в
летучий  отряд сестрой  милосердия,  откуда  вернулась  с немецкой  пулей "в
верхней трети бедра".
     В мирное  время  Александра  Иннокентьевна жила  в  семье изолированно.
Никогда никого не просила ни о каких услугах и сама никогда ничего не делала
для друнгих. "Ты же знаешь,  Саша, что для  этого есть различные мастерские,
наконец,  ателье",-  удивлялась   она,  пожимая   плечами,  когда  Александр
Григорьевич  робко давал ей понять,  что  не может длительное время ходить с
оторваннной пуговицей или в порванном носке.
     Нельзя,  однако,  сказать,  что она  была  безумно  занянта.  Нет,  она
посещала все  вернисажи, концерты, регулярнно навещала  многочисленных своих
родственников, раснкиданных  по всей Москве, а также и  родственницу мунжа -
свою университетскую подругу - Фаину Григорьевнну Цыпину.
     Она старалась  никого никогда не обижать специально, а если уж все-таки
в  результате каких-нибудь  ее дейстнвий рождалась обида, виноватой  никогда
себя   не    считанла.   Единственными   своими    недостатками   Александра
Инннокентьевна считала неумение  рисовать  и чрезмерную  снисходительность к
окружающим.
     Невестку свою она умудрилась обидеть в первые же дни, и Люся всю  жизнь
помнила  эту обиду. Лева нашел на антресолях в  Уланском  поломанную  резную
рамочку  красного дерева с овальным отверстием для фотографии.  Он  подклеил
рамочку и вставил туда Люсину фотогранфию.
     Александра  Иннокентьевна,  обычно  не  снисходившая  к мелочам  жизни,
увидела  невестку в  рамочке, сняла ранмочку со стены, выдрала оттуда Люсю и
сделала  сыну  строгое  замечание:  "Как ты  посмел  взять  чужую  вещь  без
разрешения?"  В  ажурную  рамочку  она вставила  умерншего  от водянки брата
Пантелеймона, о котором, спранведливости ради, отзывалась как о человеке "не
очень умном".
     ...Глафиру  Кирилл нашел в соседнем доме,  Глафира заканчивала подъезд.
Она устало разогнулась с тряпкой
     - Чего там?
     - Алик, я говорю, того... Вроде как постригся... Сходи посмотри.
     -  Глафира в  ужасе  растопыренной  ладонью  закрыла  потное от долгого
нагиба лицо, чтоб не пугаться вслух.
     - Да  ничего такого,- засуетился  Кирилл.-  Башку  малость так обрил до
половины. Курит сейчас.
     Глафира уронила тряпку.
     ...Алик  заперся в  комнате и молчал,  не  открывая на просьбы  матери,
Кирилла и Доры. Глафира сидела на понлу у двери и плакала. Кирилл уговаривал
Алика:
     - Ты дверку-то чуток приоткрой, и все. И  посиди там. Мы-то к тебе и не
пойдем: ты, главное дело, дверку-то приоткрой...
     - Он, может, уж и повешался давным-давно,- преднположила Дора.
     - Откуда слово-то такое вычерпала? - застонала с пола Глафира.- Бога-то
хоть побойся...
     - А у них, Николавна,- нагнулась над соседкой Донра,- у них как зайдет,
так он  уж раз - и повешался. У психических как не по их  -так все... Кирюш,
ты в линчину-то глянь, чего он там делает?
     - Глянь-то глянь, а он шилом пырнет,- засомневалнся Кирилл, но все-таки
припал глазом к замочной скванжине.- На ключ взял, не видать...
     -  Тогда в психическую  надо звонить. Или милицейнских звать,- уверенно
сказала Дора.
     Пока Кирилл по телефону вызывал помощь, Дора вскипятила чайник, подняла
с пола зареванную притихншую Глафиру.
     - Чего реветь-то впустую, Николавна. Не повешалнся - так  спит. Приедут
- разбудят. Чем выть, пойдем чайку свеженького.
     Скоро раздался длинный звонок в дверь.
     -  Забира-а-ть  приехали,-  радостно  сообщила Донра,  но  под взглядом
Глафиры, поперхнувшись  чаем, испранвилась:  - Нет, ты гляди, как  быстро-то
помощь ездиет. Раз - и приехали...
     Кирилл  подвел  к  двери трех  одинаково крупных  мужчин, разница  была
только в халатах: у двоих запах на спине тесемками, у  третьего - спереди на
пуговинцах.
     - Этот врач, а те санитары,- объяснила Дора.
     -  ...Обрил  полголовы  и  заперся  вместо  института,- объяснял  врачу
Кирилл.
     Рядом без слов стояла Глафира, по-старушечьи комнкая концы платка.
     -  Топорик дайте,- попросил  врач.-  Или  ломик. Алик шел по  коридору,
ласково  придерживаемый с двух  сторон  санитарами. Смирительная рубашка  не
понадобилась, она так и висела на плече у одного из санинтаров.
     - Повели-и...- довольно просипела Дора, благо Гланфиры рядом  не было.-
А не  закрывайся, мать  не  морочь. А то  ишь,  запирается! Сегодня полбашки
обрил, а завнтра, глядишь, и  самую  голову снесет. Не-ет. Оттеда тенперь уж
только на Ваганьково...
     На шумные события в коридоре вышел Александр Григорьевич.
     - Приветствую вас,  приветствую...- пробормотал  он, увидев  незнакомых
людей в белых халатах.- Что такое, что случилось?..
     -   Алька  рехнулся  совсем,-   пояснила  Дора.-  В   сунмасшедший  дом
переправляют.
     - То есть? - развел руками Александр Григорьенвич.- А-а?.. Надолго ли?
     - Безвылазно, раз спятил вконец.
     -   Позвольте,  позвольте...-Александр  Григорьевич   протянул  руки  к
удаляющемуся Алику.- А  десять  рубнлей?..  Взаимообразно...  Да, хм. Тем не
менее, однако...
     Бронзовые часы на пианино пробили двенадцать раз. Александр Григорьевич
подождал, пока Алика,  по его  расчетам, спустят вниз, посадят в машину, но,
чтобы не  тратить время  без  толку, решил  пока  надеть галоши и  почистить
шляпу; но вот,  по  его  предположению, Алика увезли,  и  он, предварительно
покашляв,   чтобы   хоть  поднготовить   бывшую  жену  к  сообщению,  сказал
неувереннным голосом:
     - Шурочка, ну, я намерен в столовую, в сапожную  мастерскую  и  прочее.
Полагаю,  если  время останется,  понсетить баню...  Таким вот образом...  А
вообще-то сегодня...
     -  Да-да,-  кивнула  головой,   не   отрываясь   от  бумаг,  Александра
Иннокентьевна. Ее закрывала высокая спиннка английского кресла, но и не видя
ее, Александр Грингорьевич знал, что Александра Иннокентьевна в этот монмент
кивает.- Закрой дверь, дует.
     Александр Григорьевич похлопал себя по карману ПИджака: нет, не забыл -
книжка была на месте.
     Уже на лестничной клетке четвертого этажа Алекнсандр Григорьевич учуял,
что  Олимпиада Михайловна верна своему слову: действительно, как было  вчера
обе-Щано, фасолевый суп и, по  всей видимости, с грудинкой.  Вторым запахом,
которым  обдало  Александра Григорьенвича,  был  запах  тушеной  капусты  со
свининой, тоже гарантированной  на сегодня Олимпиадой Михайловной  по случаю
его дня рождения.
     Оля утром поздравила отца  с семидесятилетием, сденлала губы бантиком и
сказала, что справлять пока не нандо: "Вот кончится твоя  эпопея, заодно все
и отпразднуем. Ты же знаешь, какая мама... ортодоксальная..."
     После  возвращения   с  Севера  Александр  Григорьевич  узнал,  что  из
Уланского Александра Иннокентьевна  его  выписала  сразу  после развода. Про
развод ему сообщили еще там, но он надеялся, что прописка сохранилась.
     Прописался  он  в  Басманном,  благо  в  Басманном  был прописан  Лева.
Прописавшись,  Александр  Григорьевич  предполагал  снимать  комнату.   Люся
поддержала это его намерение - теснота  же. Лева  отмолчался, Георгия нинкто
не спрашивал; но что касается  Липы, та  категориченски запретила Александру
Григорьевичу даже  заикаться  об  этом  "сумасбродном"  варианте:  Александр
Григорьенвич  будет жить  в Басманном, до тех пор  пока...  До  каких  пор в
Басманном  будет жить Александр Григорьевич, Липа не  знала,  но подозревала
про себя, что  жить  со сватом  ей придется,  по  всей  видимости,  до самой
смерти. Ну  что  ж,  в тесноте - не  в обиде,  так -  так  так.  Алекнсандру
Григорьевичу   было  предложено  вносить  в  бюджет  семьи  малую  сумму  на
пропитание. Конечно, Липа корнмила бы его и просто так, но опасалась, как бы
старик не стал чувствовать себя неловко в нахлебниках.
     Неожиданно  Александр  Григорьевич  прижился. И данже  приобрел особое,
очень  важное положение: он снова, как много лет назад, стал репетитором, на
этот раз внука-первоклассника. Теперь Александр Григорьевич чувствонвал себя
на  своем месте.  И невестка  стала  благоволить  к  нему и не  заикалась  о
переезде.
     Однажды  Александра Иннокентьевна  позвонила  в  Басманный, что  делала
крайне  редко,  и наткнулась  на  голос бывшего  мужа. Говорить с ним она не
стала, но  подробно выяснила  у  Олимпиады Михайловны  все  обнстоятельства,
касающиеся Александра Григорьевича. И, убедившись, что Александр Григорьевич
вернулся по закону  и со дня  на день дожидается оформления соответнствующих
документов,   через   сына   предложила   бывшему   мужу  не  злоупотреблять
гостеприимством Бадрецовых и вернуться на свою жилплощадь.
     Александр Григорьевич послушно собрал чемодан и отбыл в Уланский.

     Но  в Басманный продолжал ходить через  день -  занниматься с  Ромкой и
вообще...
     Александре Иннокентьевне он на всякий случай об этом не говорил, да она
и не интересовалась, загруженнная общественной работой.
     -  ...Господи!   -   всплеснула  Липа  руками.-  Я   ведь  вам  подарок
приготовила...
     . Александр  Григорьевич  изобразил  смущение, помынчал  и,  пока  Липа
металась по квартире в поисках подарнка, продолжил обед.
     -  Нашла,  слава богу! - С этими словами Липа пондошла сзади к  жующему
свату  и  обеими  руками напялинла  ему  на  голову  шляпу.-  К  зеркалу,  к
зеркалу...  .  - Позвольте...- забормотал Александр  Григорьевич, подойдя  к
шкафу.- Какая  роскошь! Благодарю  вас,  Олимпиада Михайловна, ей-богу, даже
неловко...- Алекнсандр Григорьевич поправил шляпу.- Великолепный венлюр...
     - Бабуль,  а мы с дедушкой Сашей сейчас пойдем Мясницкую  смотреть, да,
дедуль? - сказал Ромка, доендая суп.- Где дедушка работал у капиталистов.
     Александр  Григорьевич поморщился  от  нелюбимого  слова  "дедуль",  но
кивнул.
     - Чрезвычайно все было  вкусно. Засим  разрешите  откланяться. Я думаю,
часика через два Рома освобондится.
     - Всего вам доброго,- закивала Липа.-  Приходите к нам, ради бога,  без
всяких стеснений.
     - Да-да,- пробурчал тот, снимая по привычке с веншалки старую шляпу.
     - Оставьте шляпу в покое. Я ее выкину. У вас теперь новая есть.
     Калоши не забудьте,- напомнил Ромка.
     Александр  Григорьевич  послушно вбил ноги  в калонши,  Ромка,  сев  на
корточки, поправил ему завернувшийнся задник.
     На троллейбусе  они доехали до Красных  ворот. Ченрез илощадь Александр
Григорьевич перевел внука за
     На чем мы с тобой остановились в прошлый раз?
     --- Вы по своей воле пошел в солдаты.- Ромка все еще звал деда на "вы",
как малознакомого, но в глаголах
     всегда  употреблял единственное число,  потому что множественное резало
ему ухо своей глупостью.
     -  Опять  "вы"!   Ну,   ладно...  Так,   вольноопределяюнщимся...  А  в
подтверждение  своих  слов  я  сегодня  принес  тебе  для  более  детального
ознакомления свою солдатнскую книжку. Вот, пожалуйста, только аккуратней.
     - "Первого Лейб-Гренадерского Екатеринославско-го Императора Александра
Второго  полка,-  бойко  прончел  Ромка, порадовав  Александра  Григорьевича
беглонстью  чтения, потому что достался  внук  ему в  плачевном  состоянии.-
Личный номер сорок семь". А вы за царя был или за Ленина?
     - Хм. Сложный вопрос ты задал.- Александр Грингорьевич заложил руки  за
спину и неспешно  ступил  на Кировскую, тяжело ставя ноги в  калошах носками
врозь, так что Ромка время от времени, забывшись, наступал ему на ноги.- Как
тебе ответить... Ну-с, скажем  так: в это время я еще  был недостаточно умен
по молодости  лет  -  и поскольку я  жил  в России, а Россией в то  время, к
сожалению,  правил  царь, следовательно,  значит,  и  я  был...  Да, сложный
вопрос. Давай, Рома, вернемся к ненму через несколько лет. Договорились?
     - А через несколько лет вы уже можешь умереть. Вы уже старенький...
     - Какая чепуха! Не говори глупостей. Ромка заглянул в книжку:
     - А 1911 год - это до революции или после?
     - До.
     - А вы с Лениным служил в армии?
     - Нет, Владимир Ильич в это  время находился в эмиграции. Он вернулся в
Россию в 1917 году.
     Ромка задавал вопросы, но не успевал дослушивать ответы дедушки, потому
что в красной книжке было еще очень много интересного.
     - Вы иудейский мещанин был, да, дедуль, дедушка?
     - Дай  сюда!  -  Александр Григорьевич раздраженнно  выхватил  у  Ромки
книжку.-  С  чего  ты взял?  -  Он оснтановился,  поднес  книжку  к глазам.-
Сословие:  мещаннин.  Хм. Вероисповедание:  иудейское...  Ну, это  я  бы  не
сказал,  не  совсем  верно,  потому  что  я  был  неверующий.  Я был человек
просвещенный.  Я  работал,  ездил  по  стра* не  как  заготовитель.  Посещал
концерты, оперу...
     -  А если война будет, мы всех победим! - не слушая его, заявил Ромка.-
Потому что все рабочие за нас. Монгольцы за нас, индейцы за нас.
     - Это верно,- пробормотал Александр Григорьевич, так зачитавшийся своей
книжкой,  что чуть  не  врезался в столб.-  Ты смотри, Рома, как  интересно:
оказывается, нам выдавали приварочные, хлебное довольствие, мыльнное...
     - А вы пистолет из армии принес?
     - Оружие при демобилизации сдается.
     - Жалко,- вздохнул Ромка.- А я бы не отдал. Я в солдаты не пойду.
     - То есть?
     - Я  хочу  на машине работать, которая снег  сгребает, а сзади  у нее в
грузовик сыплется.
     -  Да, конечно...-  не  зная,  как  нужно  реагировать на  слова внука,
согласился Александр  Григорьевич.- Однанко служить в армии необходимо. Вот,
мы   пришли!  Чай   Высоцкого,  кофе  Бродского.  Вот   этот  китайский  дом
шонколадного цвета и есть место моей службы. Понял?
     -  Ага! - совершенно  не  увлеченный последним сообнщением деда,  Ромка
вертелся по сторонам.- Ух ты! Смотрите, какой  подшипник здоровенный! На той
сторонне. Посмотрим, а? Ну, пожалуйста!
     - Ты  меня  совершенно  не слушаешь,  Рома,-  строго  сказал  Александр
Григорьевич.- Итак, до революции я работал у фабриканта Высоцкого...
     Слово "фабрикант" произвело на внука наконец неконторое  впечатление, и
Ромка  отлепил  взгляд  от  огромного,  в  полметра,  подшипника  в  витрине
напротив.
     - Вы у него как крепостной был?
     - Ну-у...  Я работал  у  него.  Очень много работал. С утра  до вечера.
Потому что отец мой умер, а у матери нас было четверо. Я - старший. Я должен
был заботитьнся обо всех.
     - А вы какой институт кончил?
     - К сожалению, я института не кончал.  Мне приншлось уйти из последнего
класса  реального  училища,  чтобы  работать  и,  как я  уже  сообщил  тебе,
содержать всю семью.
     - А после революции Высоцкого в тюрьму посадили?
     - - Одних посадили, других п