ю я его сурово. - Вам навязали важную секретную информацию. Не по вашей воле. Но вычеркнуть ее из памяти вы не можете. Вам известно достаточно, чтобы обречь на гибель мужчину, а может быть, и женщину. Это причисляет вас к определенной категории. И накладывает на вас обязательства, от которых вам никуда не уйти.
     И, помилуй меня, господи, я снова думаю о Ханне. Он разбередил во мне всю связанную с ней боль, словно рана была совсем свежей.
     Он пожимает плечами, сбрасывая с себя это бремя.
     - Я ведь не знаю, что, собственно, я знаю, - говорит он.
     В дверь стучат.
     - Дело в том, что они, возможно, захотят сообщить вам еще что-то, - говорю я, вновь смягчаясь, стараясь, чтобы он понял, как близко к сердцу я принимаю его судьбу. - То, что вы уже знаете, возможно, лишь начало того, что вы, как им хотелось бы, должны для них выяснить.
     Он подписывает. Не читая. Не клиент, а просто кошмар. Так он мог бы подмахнуть собственный смертный приговор - даже не поинтересовавшись, с полнейшим равнодушием. Они стучатся, а мне еще надо засвидетельствовать его подпись.
     - Спасибо, - говорит он.
     - За что?
     Я убираю ручку. Попался, думаю я с ледяным торжеством, а Клайв и прочие строем входят в комнату. Скользкий субъект, но я добился, чтобы он подписал.
     Но другой части моей души стыдно и почему-то тревожно. Словно я запалил костер в нашем лагере и неизвестно, куда распространится огонь и кто его погасит.

***

     Единственное достоинство следующего действия - краткость. Мне было жаль Боба. Он не был ни двоедушным, ни тем более ханжой. Его было видно насквозь, но это еще не преступление, даже в мире секретных служб. Он был скроен скорее по мерке Неда, чем Клайва, и методы Службы были ему ближе, чем методы Лэнгли. Когда-то Лэнгли насчитывало много таких, как Боб, и от этого только выигрывало.
     - Барли, а вы имеете хоть малейшее представление о сути материала, полученного от источника, которого вы называете Г„те? Представляете себе, так сказать, общий его смысл? - неловко спросил Боб, пуская в ход свою широкую улыбку.
     Я вспомнил, что Джонни уже задавал похожий вопрос Ландау. И обжег пальцы.
     - Откуда? - ответил Барли. - Я ведь этого материала вообще не видел. Вы же сами мне не дали.
     - А вы совершенно уверены в том, что Г„те никак заранее вам не намекнул? Он ничего вам не шепнул, как автор - издателю, о том, что именно он, возможно, когда-нибудь вам передаст, если оба вы сдержите слово? Кое-что сверх того, о чем вы, по вашим словам, беседовали в Переделкине в общих чертах? То есть об оружии и несуществующих врагах?
     - Я рассказал вам все, что помню, - сказал Барли, растерянно покачав головой.
     Как и Джонни до него, Боб начал заглядывать в папку у себя на коленях. Но только чтобы скрыть собственную неловкость.
     - Барли, во время своих шести поездок в Советский Союз за последние семь лет вы установили какие-нибудь контакты, пусть и мимолетные, с противниками войны, диссидентами или другими неформальными группами того же рода?
     - А что, это преступление?
     Вмешался Клайв:
     - Будьте добры, отвечайте на вопрос.
     Как ни странно, Барли послушался. Порой Клайв был так мелок, что задеть Барли не мог.
     - Встречаешься с разными людьми, Боб. С джазистами, с редакторами, интеллектуалами, журналистами, художниками - так что вопрос бессмысленный. Извините.
     - Тогда я сформулирую его по-другому: знакомы ли вы с какими-нибудь борцами за мир здесь, в Англии?
     - Понятия не имею.
     - Барли, знали ли вы, что два члена блюз-оркестра, в котором вы играли между семьдесят седьмым и восьмидесятым годами, принимали участие в кампании за ядерное разоружение и в некоторых других в том же духе?
     Барли, казалось, был озадачен, но и чуть-чуть обрадован:
     - Неужели? И как же их фамилии?
     - А вас очень поразит, если я отвечу: Макси Бернс и Берт Уандерли?
     Ко всеобщему удовольствию (если не считать Клайва), Барли разразился веселым смехом.
     - О господи! Боб, да при чем тут борьба за мир? Макси был ярым коммунистом. Будь у него бомба, он бы взорвал парламент с обеими палатами. А Берт в это время нежно держал бы его за руку.
     - Насколько я понимаю, они гомосексуалисты? - сказал Боб с улыбкой бывалого человека.
     - И еще какие! - благодушно согласился Барли.
     Тут Боб с явным облегчением закрыл свою папку и взглядом дал понять Клайву, что он кончил, и Нед предложил Барли выйти подышать воздухом. Уолтер направился к двери и приглашающим жестом распахнул ее. Видимо, он требовался Неду для контраста. По собственной инициативе он ни на что подобное не решился бы. Барли поколебался, затем схватил бутылку виски и сунул ее в один карман куртки, а стакан - в другой. (Подозреваю, он хотел нас шокировать.) Экипировавшись таким образом, он неторопливо последовал за ними, покинув нас троих в полном молчании.
     - Вы ему задавали вопросы Рассела Шеритона? - спросил я Боба достаточно дружелюбным тоном.
     - Рассел слишком высоко взлетел и теперь такими мелочами не занимается, Гарри, - ответил Боб с явной неприязнью. - До Рассела теперь рукой не достать.
     Борьба за власть в Лэнгли оставалась тайной даже для тех, кто принимал в ней участие, и уж, конечно (как мы ни притворялись, будто это совсем наоборот), для наших баронов с двенадцатого этажа. Но в этом бурлении и перетасовках имя Шеритона часто мелькало, как имя того, кому, вероятнее всего, удастся взобраться на вершину кучи.
     - А кто их завизировал? - поинтересовался я, все еще размышляя о перечне вопросов. - Кто их набросал, Боб?
     - Возможно, Рассел.
     - Вы же только что сказали, что Рассел для этого слишком высоко взлетел.
     - Ну, может, ему приходится затыкать пасть своим боярам, - с некоторым смущением сказал Боб, раскуривая трубку, и резким движением погасил спичку.
     Мы расположились поудобнее и стали ждать Неда.

***

     Раскидистое дерево в сквере на берегу. Мне довелось и стоять под ним, и сидеть, и смотреть, как над гаванью разгорается утренняя заря, а мой серый плащ покрывается слезинками росы. Я слушал, не понимая, старого мистика с лицом святого, которому нравится встречаться со своими учениками на этом месте, но при свете дня. Они разного возраста, и называют его Профессор. Ствол дерева опоясан скамейкой, которую металлические подлокотники разделяют на отдельные сиденья. Барли сел в центре, а Нед и Уолтер по бокам. Сначала они беседовали в сонной матросской таверне, затем на холме, сказал Барли, но Нед по какой-то причине о разговоре на холме не желает вспоминать. И теперь они спустились в долину, где и остались. Из окна взятой напрокат машины Брок неусыпно следил за ними через газон. Со складов по ту сторону улицы доносилось лязганье кранов, тарахтенье моторов и крики рыбаков. Было пять часов утра, но порт просыпается в три. Облака вырисовывались на фоне занимающейся зари, будто свет отделялся от тьмы в первый день творения.
     - Выберите кого-нибудь другого, - сказал Барли. Он уже несколько раз говорил это, хотя и другими словами. - Я вам не подхожу.
     - Вас выбрали не мы, - сказал Нед, - а Г„те. Знай мы, как добраться до него без вашей помощи, то ухватились бы за такую возможность. Он на вас заклинился. Может быть, лет десять ждал кого-нибудь вроде вас.
     - Он выбрал меня, потому что я не был шпионом, - сказал Барли. - И потому, что я пропел свою идиотскую арию.
     - А вы и теперь не будете шпионом, - сказал Нед. - Вы будете издателем. Его издателем. Вы будете всего лишь сотрудничать одновременно и с вашим автором, и с нами. Что в этом плохого?
     - У вас есть энергия, у вас есть ум, - сказал Уолтер. - Неудивительно, что вы пьете. Двадцать лет вы не находили применения своим силам. Вот теперь у вас есть шанс заблистать. Вам повезло.
     - Я блистал в Переделкине. Но стоит мне заблистать, как всякий раз гаснет свет.
     - Вы можете даже поправить свои финансовые дела, - сказал Нед. - Три недели подготовки в Лондоне, пока вы будете ждать визы, веселая неделька в Москве - и вы навсегда освободитесь от денежных забот.
     С врожденной осторожностью Нед не употребил слова "обучение".
     Вновь вступает Уолтер, немножко кнута, немножко пряника. Чуть-чуть перебарщивает, но Нед ему не препятствует.
     - При чем здесь деньги? Барли по-настоящему благороден. У вас есть шанс помочь своей стране, а многим ли он выпадает? Люди мечтают о нем, добиваются его, но на их долю он так и не перепадает. А потом, внеся свою лепту, вы сможете расслабиться и наслаждаться всеми преимуществами того, что вы англичанин, зная, что вы их заслужили, хотя и презираете, - на что, впрочем, имеете полное право, а за него, кстати, необходимо бороться, как и за все остальное.
     И расчет Неда оказался верным. Барли засмеялся и сказал Уолтеру "ну да ладно" или что-то в этом духе.
     - А кроме того, выручите вашего автора, - перебил Нед тоном человека прямолинейно практичного. - Вы его попросту спасете. Уж если он намерен выдавать государственные тайны, то самое малое, что вы можете для него сделать, это связать его с компетентными людьми. Вы же учились в Харроу, не так ли? - добавил он, словно только что вспомнил об этом. - Кажется, где-то упоминалось, что вы получили образование в Харроу.
     - Да я там числился, - сказал Барли, и Уолтер испустил короткое ржание, к которому Барли из вежливости присоединился.
     - А почему вы много лет назад хотели поступить к нам? Не помните, что вас побудило? - спросил Нед. - Что-то вроде чувства долга, верно?
     - Мне хотелось увильнуть от отцовской фирмы. Один мой преподаватель рекомендовал пойти учителем в начальную школу. А мой двоюродный брат Лайонел сказал: иди в шпионы. Но вы дали мне от ворот поворот.
     - Что ж, боюсь, во второй раз оказать вам такую услугу мы не сможем, - сказал Нед.
     Все трое, как старые друзья, молча смотрели на море. Строй военных кораблей преграждал выход из бухты. Их снасти вычерчивались цепочками огней.
     - Знаете, я всегда мечтал, чтобы нашелся один такой, - неожиданно произнес Уолтер, обращаясь к морю. - В сердце своем я человек верующий, даже наверное так. Или же неудавшийся марксист. Я всегда был убежден, что их история рано или поздно обязательно породит именно такого. Вы разбираетесь в точных науках? Ничуть? Ну да, естественно. Вы же то поколение - последние девственные поклонники искусства. Спроси я вас о точке горения, вы, конечно, подумали бы, что речь идет о том, как испечь пирог.
     - Вполне вероятно, - согласился Барли, снова засмеявшись, сам того не желая.
     - О КВО - имеете представление?
     - Боюсь, с сокращениями я не в ладу.
     - Ну, пусть круговое вероятное отклонение. Это как?
     - Я неграмотный, - огрызнулся Барли. Очередная из его непредсказуемых вспышек раздражения.
     - А повторно калибровать? Что или кого я повторно калибрую и чем?
     Барли даже не потрудился ответить.
     - Ну, хорошо. А что такое Макроблядь, сокращенно МБ? Ваш слух это не оскорбляет? Безыскусная простота такого наименования?
     Барли пожал плечами.
     - МБ - советская межконтинентальная баллистическая ракета СС-9, - объяснил Уолтер. - В мрачные годы "холодной войны" ее вывезли на майский парад. От ее размеров дух захватывало, а потом ей приписывали пресловутые эллипсы рассеивания. Тоже вам ничего не говорит? Эллипс рассеивания? Неважно, узнаете. Эллипсом рассеивания в данном случае были три громадные воронки в русской пустыне, и расположены они были точь-в-точь как шахты ракеты "Минитмен" плюс центр управления. Спор шел о том, оставлены ли они ракетами, снабженными разделяющейся боеголовкой индивидуального наведения, и, следовательно, могут ли советские ракеты накрыть три американские пусковые шахты зараз? Те, кому в это верить не хотелось, утверждали, что это чистая игра случая. Те, кто поверил, пошли дальше и заявили, что боеголовки предназначены для поражения не пусковых шахт, а городов. Победа осталась за верующими, и они получили зеленый свет на противоракетную программу. Неважно, что три года спустя их теория была дискредитирована. Они своего добились. Но вы как будто перестали меня слушать?
     - И не начинал.
     - Зато он быстро все схватывает, сразу видно, - радостно заверил Уолтер Неда, перегнувшись через Барли. - Издатели очень сообразительный народ.
     - Что дурного в том, чтобы выяснить? - пожаловался Нед тоном простого человека, которого сбили с толку умные разговоры. - Вот чего я никак не пойму. Мы же не просим вас конструировать эти чертовы ракеты или нажать на кнопку. Мы просим вас помочь нам расширить сведения о противнике. Если вы против ядерного оружия, тем лучше. А если противник окажется другом, какой от этого вред?
     - Мне казалось, что "холодная война" уже кончилась, - сказал Барли.
     - Господи, боже ты мой! - едва слышно простонал Нед с тревогой в голосе, которая могла показаться неподдельной.
     Но Уолтер такой сдержанности не проявил. Уолтер притворился возмущенным, хотя, может, так оно и было. Он в любой момент мог быть и таким, и сяким, и пятым, и десятым.
     - Дешевые политические спектакли и притворная дружба, - фыркнул он. - Мы схватились в крупнейшей в истории идеологической конфронтации, а вы говорите мне, что все позади, потому что горстке государственных мужей выгодно пожимать друг другу руки на публике и отправлять на свалку кое-какие устаревшие игрушки. "Империя зла" поставлена на колени, как же! Их экономика на грани катастрофы, их идеология трещит по швам, а их тылы вот-вот полетят ко всем чертям. Только не уверяйте меня, что это причина для того, чтобы сложить оружие, потому что я ни одному слову вашему не поверю. Это причина для того, чтобы шпионить за ними без передышки двадцать пять часов в сутки и пинать их в яйца, чуть только они попробуют приподняться с пола. Одному богу известно, кем они вообразят себя через десять лет.
     - Полагаю, вы поняли, что, подведя Г„те, преподнесете его американцам? - заметил Нед. Просто для сведения. - Боб его не упустит, да и с какой стати? Пусть вас не вводят в заблуждение его манеры выпускника Йеля. И как вы тогда сможете жить с самим собой?
     - Я не хочу жить с собой, - сказал Барли. - Ничего хуже такого сожителя и вообразить не могу.
     Сероватое облако скользнуло поперек красной солнечной дорожки и распалось на клочки.
     - В конце концов, все сводится к следующему, - сказал Нед. - Это грубо и не по-английски, но тем не менее скажу: в обороне вашей страны вы хотите быть пассивным или активным игроком?
     Барли все еще искал ответ, когда Уолтер ответил за него с исчерпывающей категоричностью.
     - Вы член свободного общества. У вас нет выбора, - сказал он.
     Заря разгоралась все больше, и шум в порту становился все сильнее. Барли медленно поднялся и потер спину. Казалось, что у него здесь, чуть выше пояса, постоянно болело. Возможно, этим и объяснялся изгиб его спины.
     - Любая уважающая себя церковь уже давно бы вас, подлецов, сожгла на костре, - устало заметил он и, повернувшись к Неду, прищурился на него сверху вниз сквозь очки, слишком для него маленькие. - Я не тот, кто вам требуется, - предостерег он. - И использовать меня - большая глупость с вашей стороны.
     - Все мы не те, - сказал Нед. - И занимаемся мы не тем.
     Барли пошел прямо по газону, похлопывая себя по карманам в поисках ключей. Он свернул в переулок и исчез из их поля зрения в тот момент, когда Брок осторожно двинулся за ним. Дом напоминал клин - острием к улице, широкой стороной во двор. Барли отпер входную дверь и закрыл ее за собой. Он включил свет и стал подниматься по лестнице размеренным шагом, потому что идти ему предстояло долго.

***

     Она была хорошей женщиной и ни в чем не виноватой. Они все были хорошие. Женщины, которые чувствовали себя призванными спасти его, как Ханна - меня, наставить на путь истинный, направить все его бесчисленные таланты в одно русло, помочь ему перевернуть новую страницу, чтобы все старые новые страницы сразу же забылись. И Барли всячески подыгрывал ей, как, впрочем, и всем им. Он стоял рядом, возле больничной койки, словно был не больным, а одним из врачей: "Чем бы нам помочь этому бедняге, как бы поднять его на ноги и привести в порядок?"
     Единственная разница состояла в том, что в лекарство он верил не больше, чем я.
     Она лежала, измученная, ничком и, возможно, спала. Квартиру она убрала. Как заключенные убирают свои камеры, как люди ухаживают за могилами близких - так выскребала она поверхность мира, который не могла изменить. Другие могли сказать Барли, что он слишком требователен к себе. Женщины часто говорили ему об этом. Что он не должен возлагать на себя ответственность за обе стороны рухнувших отношений. Но Барли знал, что это не так. Он знал дистанцию, отделяющую его от всего и вся. В те дни он все еще был непревзойденным специалистом по своей собственной неизлечимой болезни.
     Он тронул ее за плечо, но она не шевельнулась, и он понял, что она не спит.
     - Мне пришлось съездить в посольство, - сказал он. - Кое-кто в Лондоне жаждет моей крови. Я должен вернуться и во всем разобраться, не то они отберут у меня паспорт.
     Он выудил из-под кровати чемодан и начал складывать туда рубашки, которые она ему выгладила.
     - Ты же говорил, что на этот раз больше не вернешься, - сказала она. - Ты говорил, что свой срок в Англии ты уже отбыл. Навсегда.
     - Для меня взят билет на утренний рейс. И сделать я ничего не могу. За мной вот-вот придет машина. - Он пошел в ванную за зубной щеткой и бритвенным при - бором. - Меня взяли за горло, - крикнул он оттуда. - И я ничего не могу сделать.
     - А мне, значит, вернуться к мужу, - сказала она.
     - Зачем же? Живи здесь. Поступи, как тебе лучше. Речь идет лишь о двух-трех неделях. И кончено.
     - Если бы ты не наобещал всего этого, мы бы отлично устроились. Я была бы счастлива, если бы у нас был просто роман. Вспомни свои письма. Вспомни, что ты говорил!
     Барли не смотрел на нее. Он нагнулся над чемоданом.
     - Только уж больше никогда и ни с кем так не поступай, - сказала она.
     На большее ее спокойствия не хватило. Она зарыдала и продолжала рыдать, когда он ушел, и даже на следующее утро, когда я наплел ей что-то и положил перед ней подписку о неразглашении, добиваясь, что, собственно, он ей сказал. Ничего. Она выболтала все, но защищала его до последнего. Ханна поступила бы точно так же. И поступает до сих пор - преданность переливается через край, хотя иллюзии давно рассеялись.

***

     У Неда и его сотрудников было в распоряжении всего три недели, чтобы привести Барли в нужную форму. Три воскресенья и пятнадцать будних дней, которые начинались не раньше пяти, когда Барли мог ускользнуть из издательства.
     Но Нед повел дело так, как это мог сделать один только Нед. Инструкторы работали всю ночь, сам он - всю ночь и весь день. Барли же с присущей ему неуравновешенностью все маялся и метался, пока наконец не вошел в колею и его лицо не обрело спокойное выражение, а с приближением отъезда еще и серьезное. Часто казалось, что он без колебания принимает всю этику нашего ремесла. В конце-то концов, заявил он Уолтеру, разве казаться - не единственная форма бытия? "Ну, конечно! - вскричал восхищенный Уолтер. - И не только в нашем ремесле!" И разве сама личность человека - не маска? - настаивал Барли. И единственный мир, в котором стоит жить, - не тайный мир? Уолтер заверил, что это так и есть, и посоветовал поселиться там навсегда, пока цены не поднялись.
     Барли полюбил Уолтера с первого же дня, полюбил за хрупкость и, как я теперь понимаю, за недолговечность. Он словно бы с самого начала знал, что держит руку человека, которого вот-вот отвезут на свалку. А иногда лицо Барли становилось пустым, как зияющая могила. Однако он не был бы Барли, если бы не качался из стороны в сторону.
     Но больше всего ему нравилась семейная атмосфера, которую Нед с его чутьем на неприкаянных джо усердно поддерживал, - непринужденные ужины, причастность ко всему, положение любимц