рочего) и он говорит
"Так чего Джек, когда мы  опять  увидимся?", однажды шесть месяцев назад  мы
пошли  с ним вдвоем  бродить и  пристроились на задворках  уотерфронтовского
железнодорожного депо  с бутылочкой токайского и созерцали (как  Бодхидхарма
принесший Буддизм в Китай) громадный Утес бугрящийся у  подножия Телеграфной
Горки, ночью, и мы  оба  увидели  как  волны электромагнитно-гравитационного
света  исходят из  этой массы вещества, Кевин тогда был очень рад этой нашей
ночи вина, созерцания и брожения  по улицам вместо обычного вечернего пива в
Местечке -
     Мы втиснулись в маленький двухместный седан, развернулись,  помахали на
прощание Кевину с Евой, и отправились через Мост назад в Город -
     "Эй Коди, ты самый безумный чувак из  всех кого знаю", признает Рафаэль

     "Слушай  Рафаэль,  ты  сказал  как-то  что тебя  прозвали Рафаэль  Урсо
Поэт-Игрок, так давай парень, поехали завтра с нами на скачки", зазываю я --
     "Черт, могли бы сегодня успеть, да уж поздно - " говорит Коди --
     "Отлично! Я еду с вами! Коди, ты научишь меня выигрывать!"
     "Договорились!"
     "Завтра -- мы заедем за тобой к Соне"
     Соня это девушка Рафаэля, но годом раньше Коди (конечно же) приметил ее
и влюбился ("Чувак, ты себе и  представить не можешь как у Шарля Свана ехала
башня из-за всех этих девиц - !" сказал мне однажды Коди...  "Марсель  Пруст
не  мог быть гомиком раз  написал такую книгу!") --  Так всегда  стоит  Коди
встретить какую-нибудь симпатичную деваху как он сразу в нее  влюбляется, он
шлялся за Соней по пятам и даже притащил шахматную  доску  специально  чтобы
играть в шахматы с ее мужем,  однажды он взял меня с собой  и там она сидела
на стуле лицом к  шахматистам  и раздвинув ноги  в широких  брюках  а  потом
спросила  меня  "Ну как  тебе  Дулуоз  жизнь  одинокого писателя не  кажется
скучноватой?"  -- Я  согласился, глядя  на разрез  ее штанов,  который  Коди
прозевывая ладью в обмен на пешку  ясное дело тоже  видел -- В  конце концов
она опустила таки Коди  сказав "Э, знаю я зачем ты  тут  ошиваешься", но все
равно оставила потом мужа (шахматную пешку) (временно исчезнувшего сейчас из
пределов  видимости)  и  стала  жить  с  только  что  приехавшим  с  Востока
громогласным Рафаэлем --"Заедем за тобой к Соне"
     Рафаэль  говорит  "Ага,  у меня  с ней начались разборки,  похоже  пора
сваливать, забирай ее себе Дулуоз"
     "Я? Отдай ее Коди, он по ней сохнет - "
     "Нет, нет", говорит Коди -- он уже позабыл про нее --
     "Поехали все сегодня ко мне пить пиво и читать стихи", говорит Рафаэль,
"а потом я начну собирать вещички"
     Мы  приезжаем назад  в  кафе где нас уже  ждет  Ирвин, и одновременно в
двери  заходит Саймон Дарловский, один,  отработавший  уже  на сегодня  свое
водителем  "Скорой  Помощи", а потом Джеффри Дональд  и  Патрик  МакЛир  два
старых (в смысле давно общепризнанных)  поэта в  Сан Фране  которые всех нас
терпеть не могут --
     И еще зашла Гия.

82

     Я уже  успел смотаться за бутылочкой калифорнийского красного, перелить
его в  флягу  и  уже  основательно  к ней  приложиться, так  что  мир вокруг
становится  чуть смазанным и восхитительным  -- Гия заходит  держа по своему
обыкновению руки в карманах юбки и говорит своим низким голосом "Короче,  об
этом  уже весь город знает, журнал Mademoiselle собирается в пятницу вечером
всех вас сфотографировать - "
     "Кого?"
     "Ирвина, Рафаэля, Дулуоза -- А через месяц вы будете в журнале Life!"
     "Откуда это ты узнала?"
     "На меня не рассчитывайте",  говорит Коди когда Ирвин берет его за руку
и просит придти, "В пятницу мне на работу надо, вечером"
     "Но  Саймон будет  с нами сниматься!" торжествующе  объявляет  Ирвин  и
хватает Дарловского за руку, и Дарловский кивает просто --
     "А можно будет потом устроить сексуальную оргию?" говорит Саймон.
     "На меня не рассчитывайте", говорит Гия --
     "И у меня с этим может  не получится", говорит Коди, и каждый  наливает
себе  из кофейника чашку кофе  и садится за  отдельный столик а вокруг снуют
туда-сюда тусовщики из мира Богемы или Подземных --
     "Так  давайте  сделаем  это  вместе!"  кричит  Ирвин.  "Мы  все  станем
знаменитыми -- Дональд и МакЛир, вы тоже пойдете с нами!"
     Дональду  32, полноватый, красивое лицо,  печальные глаза,  элегантный,
молча  отводит  взгляд, и МакЛир,  20 лет, стриженный  под ежик,  безучастно
смотрит на Ирвина, "О нас уже снимают отдельно, сегодня вечером"
     "Как --  отдельно  от нас?" кричит  Ирвин --  и вдруг понимает  что тут
какие-то  разборки  и  интриги и  его взгляд гаснет  в задумчивости, пытаясь
осознать все эти союзы, разлады и разделения в священном золотом братстве --
     Саймон Дарловский говорит мне "Джек я два дня  тебя искал! Где  ты был?
Что  делал? Что  тебе снилось  последнее  время?  Что-нибудь  прекрасное?  А
девчонки какие-нибудь  залезали тебе в штаны? Джек! Посмотри на меня! Джек!"
И он меня заставляет смотреть на себя,  у него неистовое исступленное лицо с
мясистым орлиным носом, светлые волосы его пострижены  теперь ежиком (вместо
безумной копны волос раньше) и полные серьезные губы (как  у Ирвина) но весь
он длинный  и худощавый и будто  только-только из колледжа -- "У  меня  есть
миллион  вещей рассказать  тебе!  И все про любовь! Я открыл секрет красоты!
Это любовь! Каждый это любовь!  Повсюду! Я тебе сейчас все объясню - " И  он
объяснил, на  предстоящем  поэтическом  чтении  (первой  встрече  Рафаэля  с
ненасытными   ценителями  поэзии  Фриско  50-х)   он  был  внесен  в  список
выступающих  и  должен  был  (с согласия  и по  пожеланию Ирвина с  Рафаэлем
которые только глупо хихикали и которым  на все было наплевать) после чтения
их стихов встать и выдать большую длинную спонтанную речь о любви --
     "Что ты им скажешь?"
     "Я скажу им все  -- Я ничего не упущу -- Я заставлю их плакать -- Джек,
прекрасный брат  Джек, слушай! Вот моя  рука,  она протянута  к тебе в  этом
мире! Возьми  ее! Сожми! Ты знаешь что случилось  со мной однажды?" внезапно
вскричал он превосходно пародируя Ирвина, иногда он Коди тоже имитирует, ему
всего 20 -- "В четыре часа  дня я пошел  в библиотеку закинувшись распирухой
-- знаешь что это?"
     "Распируха?"
     "Таблеткой  дексидрена  -- в желудок"  -  похлопывая  себя по  пузу  --
"Понимаешь? Кинул ее на кишку и потом когда расперло мне в руки попался "Сон
Гомика" Достоевского -- Я увидел что любовь - "
     "Сон Смешного Человека" ты хочешь сказать?"
     " -- что любовь возможна в чертогах сердца моего, но снаружи в реальной
жизни у  меня мало  любви, понимаешь,  я увидел проблеск  жизни  наполненной
любовью, такой же как мощный свет любви  который  Достоевский видел в  своей
темнице, и  у  меня слезы на  глаза навернулись  когда в сердце своем я смог
подняться до  этого блаженства, понимаешь, а потом  у  Достоевского был сон,
понимаешь, он перед  сном положил в ящик стола  пистолет  чтобы проснуться и
застрелиться --  БАБАХ!" он хлопнул в ладоши, "но  ощутил искреннее и острое
желание любить и молиться -- да Молиться - так он сказал -- "Жить И Молиться
За Истину Которую  Я  Знаю  Так  Хорошо" -- так что  когда  придет мое время
сказать эту речь, когда Ирвин и Рафаэль закончат читать  свои стихи,  я хочу
поразить публику и себя  самого идеями и словами любви, и еще сказать о  том
почему  люди не любят  друг друга так сильно как могли  бы -- Я даже заплачу
перед  ними чтобы они почувствовали -- Коди! Коди! Эй ты, чумовой чувак!"  и
он кидается на Коди и начинает его толкать и пихать и Коди лишь покряхтывает
"Амм хммм хе ага" поглядывая на свои старые  железнодорожные часы, чтобы  не
опоздать пока мы все тут ошиваемся -- "Мы с Ирвином говорили долго-долго-- и
решили что  построим  наши  отношения как  фугу  Баха,  понимаешь,  где  все
движется и друг друга  заменяет, понимаешь - " Саймон заикается, ерошит себе
волосы,  он по-настоящему возбужден  и безумен,  "И  мы  снимаем  с себя всю
одежду  на  вечеринках, мы с  Ирвином, и устраиваем  большие оргии,  однажды
ночью  перед твоим приездом к нам пришла эта девушка знакомая Сливовица и мы
затащили ее в  постель и Ирвин трахнул  ее (это та самая  девица  которой ты
зеркало  кокнул,  помнишь?[79]),  ну и  ночка,  первый раз  я  кончил  через
полминуты -- И я совсем не  вижу снов, или нет, недели полторы назад я видел
эротический сон но совсем его не запомнил, как одиноко..."
     И хватает  меня за плечи "Джек спит  читает  пишет говорит идет  ебется
смотрит и  опять спит" -- он искренне  хочет мне помочь  и  оглядывает  меня
встревоженными  глазами,  "Джек  тебе надо  больше трахаться, мы  должны так
устроить чтобы ты трахнулся сегодня ночью!"
     "Мы идем к Соне", вставляет Ирвин который слушает все это веселясь --
     "Мы разденемся и сделаем это -- Давай же, Джек, сделаем!"
     "О  чем  это он  только говорит!", кричит Рафаэль подходя к нам --  "Ты
ненормальный, Саймон!"
     И  Рафаэль мягко отталкивает Саймона и Саймон так и остается стоять как
маленький мальчик ероша свою  стрижку  ежиком  и невинно  поблескивая на нас
глазами, "Но это же правда!"
     Саймон хочет быть "таким  как Коди", он сам так говорит, во всем, и как
водитель, и как "оратор" -- он обожает Коди -- Понятно почему Мэл Называтель
зовет его Русский Псих -- а еще он постоянно делает какие-нибудь невинные но
опасные вещи, может  например внезапно подбежать  к  совершенно  незнакомому
человеку  (угрюмому Ирвину Минко) и поцеловать его в щеку  просто от избытка
переполняющих чувств "Привет",  и Минко сказал на это  "Ты  не  знаешь,  как
близко был к смерти"
     И Саймон, окруженный со  всех сторон  пророками, так и не смог понять в
чем дело -- к счастью мы все были там и могли его защитить, да и Минко вовсе
неплохой  парень   --  Саймон  настоящий  русский,   хочет  чтобы  весь  мир
преисполнился  любви, возможно он  потомок безумных Ипполитов  и  Кирилловых
Достоевского из царской России 19 века -- Он даже выглядит похожим на них, и
когда мы съели пейотль (музыканты и я) а  потом  залабали  большой джем  в 5
часов в  полуподвальной  квартирке,  с  тромбонами и двумя барабанами,  Спид
играл на  пианино, и Саймон сидел под  всегда  включенной даже  днем красной
лампой со свисающими старинными кистями, его сухопарое лицо  стало выглядеть
очень  резко  в  неестественно красном  свете и внезапно  я  увидел: "Саймон
Дарловский, величайший человек в  Сан-Франциско", и позже этой ночью к моему
и  ирвиновскому изумлению когда мы топали по улице (я с рюкзаком за плечами)
(крича  "Великое Облако Истины!"  выходящим  из  игорных притонов китайцам),
Саймон разыграл настоящую  маленькую  пантомину[80]  a la Чарли Чаплин  но в
своем собственном  чисто  русском  стиле, вбежав в какой-то зал  заполненный
сидящими на  плетеных стульях и смотрящими  телевизор людьми и устроив целое
представление (изумление, прижатые в ужасе ко рту руки, тревожные взгляды по
сторонам,   ой-е-ей,  тревога,  смущение,  подхалимство,   наверное  так  на
парижских улицах шустрили пьяноватые молодцы Жана  Жене) (искусные  маски на
смышленых лицах) -- Саймон Дарловский, Русский Псих, он всегда напоминал мне
моего  кузена Ноэля,  и я  до сих пор иногда его так называю, Ноэль был моим
кузеном в далекие массачусетские дни, и у него были такие же лицо и глаза, и
он  любил  скользить  неслышно  как привидение  вокруг  стола  в  сумеречных
комнатах и выдавать  "Ууууу хо-хо-хо-хооооо я -- Дух  Оперы!" (по-французски
это  звучит  как  je suis le phantome de  l`opera-a-a-a) --  И еще  странная
штука, все саймоновские работы  были точь в точь как у  Уитмена, больничные,
он брил старых психов в психушке,  сидел  с  больными и умирающими, а сейчас
работал водителем "Скорой Помощи" в маленьком госпитале, мотаясь  целый день
по Сан Франу и таская изувеченных и оскорбленных в носилках (из ужасных мест
где их находили, маленьких задних комнатушек), кровь и скорбь, на самом деле
Саймон  не Русский Псих, а Саймон-Сиделка -- Он и  мухи не смог  бы обидеть,
даже если бы захотел --
     "А,  ну  да,  ну ясно  дело",  сказал в  конце  концов  Коди  и  пошел,
отправился  работать  на  железную дорогу, напомнив мне  на улице "Завтра на
скачки  пойдем,  ждите меня  у  Саймона  ("У Саймона" - это где все мы будем
ночевать)...
     "Окей"
     Потом  поэты Дональд и МакЛир предлагают подбросить всех нас домой,  на
две мили  вверх по Третьей, в район негритянских новостроек  где даже  прямо
вот сейчас саймоновский 15 Ї летний братец Лазарус жарит картошку на кухне и
размышляет о лунатиках.

83

     Именно этим он и занимается когда  мы заходим, жарит  картошку, высокий
красавчик Лазарус который у  себя в школе может встать  и сказать "Нам нужна
свобода говорить когда хотим" - и который всегда у всех спрашивает "Что тебе
снилось?" он хочет знать твои сны и, когда ты их ему расскажешь, кивает -- И
хочет  чтобы   мы   ему   тоже  раздобыли  девушку  --   У   него  идеальный
Джон-Берриморовский[81] профиль и  когда он вырастет то  будет по-настоящему
красив,  но сейчас он живет один с  братом, мать и остальные безумные братья
остались на востоке, а Саймону сейчас не до  него --  Поэтому Саймон пытался
уже отослать его в  Нью-Йорк, но он не  хочет ехать, единственное место куда
ему хотелось бы -- это на Луну -- Он съедает всю еду покупаемую  Саймоном на
всех и способен встать в 3  часа ночи и зажарить все  бараньи отбивные,  все
восемь штук, и съесть их без хлеба -- Все свободное  время он тратит на уход
за  своими  длинными  светлыми  волосами,  в конце  концов  я  разрешаю  ему
пользоваться  моей расческой, и он даже начинает  прятать ее от меня так что
приходится потом разыскивать -- Затем он врубает  на полную громкость радио,
Джампин Джордж Джаз из Окленда --  затем  его несет куда-то вон из дома и он
прогуливается по  солнышку и задает причудливейшие вопросы, типа:  "А как ты
думаешь,  солнце  вниз  не  свалится?"  - "А  там где ты  был, там  не  было
чудовищ?" -- "А они смогут сделать еще один мир?" --  "В смысле, когда этому
конец наступит?" -- "А у тебя глаза завязаны?" - "Я имею ввиду действительно
завязаны, ну платок на глазах?" -- "А тебе двадцать лет?"
     Четыре недели  назад он на  полной скорости вылетел на  своем велике на
перекресток   под  новостройками,   прямо  к  офису   Стальной   Компании  у
железнодорожного туннеля,  впечатался в машину и сломал себе ногу  --  Он до
сих пор все еще прихрамывает --  И тоже смотрит с обожанием на Коди --  Коди
больше всех беспокоился  из-за  его  травмы --  Даже у  самых безумных людей
находится место простому  состраданию -- "Чувак, он еле  ходить мог,  бедный
парнишка  --  ему  так  долго  было плохо  -- я очень  тут беспокоился из-за
старины Лазаруса. Правильно, Лаз, клади  побольше масла" - длинный неуклюжий
подросток Лаз накрывает нам  на стол и зачесывает назад свои волосы -- очень
молчаливый, никогда  лишнего не  скажет -- Саймон обращается к брату по  его
настоящему первому имени Эмиль -- "Эмиль, ты сходишь в магазин?"
     "Пока нет"
     "А сколько времени?"
     Длинная пауза -- а затем глубокий бас Лазаруса -- "Четыре" --
     "Ну так сходишь в магазин?"
     "Сейчас"
     Саймон притаскивает дурацкие брошюры с рекламными предложениями которые
магазины  рассылают по почтовым ящикам, и вместо того чтобы написать  список
покупок  он  просто   наугад  звонит  по  какому-нибудь  телефону,  например
предлагающему

      МЫЛО ТИДОЛ
     Сегодня только 45с

     -  они звонят туда, и  не то чтобы им было нужно это  мыло, но вот оно,
здесь, его предлагают  на  целых два цента дешевле  -- братья  склоняют свои
чистокровно  русские головы  над  брошюрой и  звонят  куда-то еще  --  Затем
Лазарус посвистывая идет  по  улице с деньгами  в кулаке  и проводит часы  в
магазине рассматривая обложки научно-фантастических книжек -- приходит домой
поздно --
     "Где ты был?"
     "Картинки глядел"
     И вот мы подъезжаем и заходим  в квартиру и старина  Лазарус жарит свою
картошку как обычно  -- С длинного балкона видно как  солнце  сияет над  Сан
Франциско

84

     Поэт Джеффри Дональд, изысканный и утомленный, он был в Европе, на Ишии
и Капри  и  так  далее, он знает  всех этих богатых модных  писателей и тому
подобных типов, и даже говорил обо мне недавно с нью-йоркским издателем, что
меня очень удивляет  (ведь  я впервые его вижу), и мы  выходим  на балкон  и
смотрим на город --
     Это  южная  часть Сан  Франа,  где  начинается  Третья  Улица  и  полно
бензиновых цистерн  и цистерн с  водой и заводских рельсовых путей,  где все
подернуто дымкой и  покрыто слоем цементной пыли,  скаты крыш, за ними синее
море до  самого Окленда и Беркли, дальше виднеется  равнина тянущаяся вплоть
до подножья холмов где  начинается долгий подъем до самой Сьерры, до тонущих
в облаках вершин ее неземной величественной громадины подкрашенной сумерками
в снежно розоватые тона --  Остальной город остается слева, белизна,  грусть
--  Типичное место для Саймона  и Лазаруса, вокруг живут только негритянские
семьи и конечно же их здесь  любят и стайки ребятишек  заходят  даже прямо к
ним в дом и палят из игрушечных ружей, вопят, и Лазарус обучает их искусству
молчания, их герой Лазарус --
     И я думаю стоя  рядом с печальным Дональдом о  том знает ли он все это,
любит ли, и о чем он задумался -- внезапно я замечаю что он повернулся лицом
ко мне  и смотрит  долгим серьезным  взглядом, я  отвожу  глаза,  у  меня не
хватает сил  -- не знаю что ему сказать и как поблагодарить  -- Тем временем
юный  МакЛир на  кухне, они  читают стихи  сгрудившись вокруг  бутербродов с
джемом -- Я устал, я  уже устал от всего  этого, куда мне идти? что  делать?
как мне провести вечность?
     Пока душа свечой сгорает в чертогах наших дуг надбровных[82]
     "Кажется  ты  в  Италии  был  и  вообще...? --  а  сейчас  чего  делать
собираешься?", в конце концов говорю я.
     "Я  не знаю  что я собираюсь  делать", говорит он  грустно,  с  усталой
иронией.
     "Да чего там, делай что делается...", несу я вялую чушь.
     "Я много про тебя слышал от Ирвина, и я читал твою книгу - "
     Просто   он  слишком  благопристойный  для  меня  --  мне  же  понятнее
необузданность  -- как хотел бы я суметь ему  объяснить -- но он знает что я
знаю --
     "Мы еще с тобой увидимся?"
     "Да, конечно", говорит он --
     Через два дня он устраивает для  меня что-то  вроде маленького обеда  у
Розы Уайз  Лэйзали, женщины которая организует поэтические чтения (в которых
я никогда не участвую, из-за робости) -- Она приглашает  меня по  телефону а
Ирвин стоит рядом и шепчет "А нам можно  придти?" "Роза, а можно  придти еще
Ирвину?" -- ("И Саймону") -- "И Саймону?"  - "Конечно,  почему нет"  --  ("И
Рафаэлю")  -- "И  Рафаэлю Урсо, поэту?" - "Ну естественно" -- ("И  Лазарусу"
шепчет Ирвин)  --  "И Лазарусу?"  --  "Конечно" - так что мой обед с Джеффри
Дональдом и  элегантной  красивой и  умной  женщиной  превратился  в  шумную
безумную  пирушку с ветчиной,  мороженым и тортом -- я  еще  про  это напишу
когда подойдет время --
     Дональд с  МакЛиром уходят и мы жадно пожираем  невероятную смесь всего
что находится  в холодильнике,  и мчимся к  рафаэлевской подружке  где  весь
вечер пьем пиво и  болтаем, где Ирвин с Саймоном немедленно раздеваются  (по
своему обыкновению) и в  конце концов Ирвин начинает играть с сониным пупком
-- ясное дело Рафаэль чувак с  нижней Ист-Сайд ему не нравится когда  кто-то
забавляется с пупком его  подружки, и вообще ему тошно сидеть тут и смотреть
на голых  мужиков --  Хреноватый  вечерок  получается -- Я чувствую что меня
ждет впереди большая работа чтобы  все это уладилось  как-то --  И Пенни все
еще с нами, сидит  где-то там позади  -- старые сан-францисские  меблирашки,
верхний этаж, повсюду разбросаны книги и вещи -- я тихо сижу с бутылкой пива
и   смотрю  в  сторону  --   единствен