93

     Мы  сидим на бордюре тротуара  и Рафаэль усаживается  на дороге лицом к
нам и начинает болтать и махать руками в  воздухе --  Некоторые  из нас тоже
садятся скрестив ноги -- То что он говорит длинно и полно пьяного торжества,
мы все  пьяны, но в его словах чисто рафаэлевский  трепещуще-чистый восторг,
но тут  появляются  копы,  подгоняют  патрульную машину.  Я  встаю и  говорю
"Пойдемте, мы слишком  шумим" и все идут вслед за  мной, но копы подходят  к
нам и хотят знать кто мы такие.
     "Мы только что вышли с большой вечеринки неподалеку"
     "Вы тут подняли слишком много  шума  -- К нам уже  было три  звонка  от
соседей".
     "Мы  уходим", говорю  я  и начинаю уходить,  и кроме  того копы  теперь
разглядели большого  бородатого  Авраама Ирвина и обходительного  приличного
Дэвида и безумного величавого художника, а  потом они еще видят и Лазаруса с
Саймоном и решают что в участке будет  слишком много народа,  и уж точно так
оно  и  было  бы  -- я  хотел  бы научить  моих бхикку избегать властей, так
написано в  Дао-Де-Дзин, другого пути  нет -- Есть лишь  прямой путь,  прямо
сквозь --
     Теперь  мы  хозяева  этого  мира,  мы  покупаем  вино на  Маркет-стрит,
запрыгиваем в-восьмером  в автобус и пьем на  задних сиденьях, выходим, идем
улицами прямо  посередине  и громко  горланим длинные  бесконечные беседы --
Забираемся в  гору  по длинной дорожке и  залезаем  на  вершину  на поросшую
травой площадку обозрения над огнями Фриско -- Садимся  на траву и пьем вино
--  Разговаривая  --  Затем вверх,  домой,  дом  с двориком,  большой  hi-fi
электромагнитный  о-го-го здоровенный проигрыватель и  они ставят  на полную
громкость  органные мессы -- художник Левескье  падает  и  ему  кажется  что
Саймон  ударил  его, он  идет к нам плача об  этом,  я  тоже начинаю плакать
потому  что  Саймон  мог   кого-то  ударить,  все  заполняется  этой  пьяной
сентиментальностью, в  конце концов  Дэвид  уходит -- Но ведь Лазарус "видел
это", видел как Левескье упал  и ушибся, и на следующее утро оказывается что
никто никого не бил  -- Немного дурацкий  вечерок но  наполненный ликованием
хотя конечно же это ликование пьяное.
     Утром  Левескье выходит с блокнотом в руках и я говорю ему, "Никто тебя
не бил!"
     "Что ж  рад слышать это" мычит он -- однажды я сказал ему "Наверное  ты
мой  брат  который  умер  в  1926  году,  он  был  прекрасным  художником  и
рисовальщиком в девять лет, а ты когда родился?" но теперь я понимаю что это
совсем  другой  человек -- и  если это так то Карма  промахнулась.  Левескье
очень серьезный,  у него большие голубые глаза, он всегда рад помочь и очень
скромный, но он может  внезапно  у  тебя  на  глазах  начать  безумствовать,
пуститься  на  улице в  сумасшедший  пляс,  пугающий меня. И  еще  иногда он
смеется "Мммм хи хи ха ха" и маячит у тебя за спиной...
     Я листаю его блокнот, сижу на крылечке глядя на  город, такой вот тихий
денек, мы сидим и  набрасываем  всякие  рисунки  (я  делаю зарисовку спящего
Рафаэля,  Левескье говорит  "О,  вылитый Рафаэль!") -- Потом  мы с Лазарусом
рисуем смешные  привиденческие картинки. Хотелось бы мне  опять  их увидеть,
особенно причудливые  очертания  лазарусовских духов которые  он рисует сияя
растерянной  улыбкой... Затем, Боже мой, затем мы покупаем  свиные отбивные,
скупаем  пол-лавки,  и мы  с Рафаэлем разговариваем про  Джеймса  Дина перед
киноафишей.  "Что за  некрофилия!" восклицает он имея  ввиду то  как девушки
восторгаются умершим актером, но не  тем кем он был на самом  деле, на самом
же деле --  Мы  жарим  отбивные  на  кухне  и  уже темнеет. Мы прогуливаемся
недалеко, на ту  же странную  поросшую травой каменистую площадку на вершине
горы, и когда  мы  возвращаемся назад  Рафаэль вышагивает в лунной ночи  как
укурившийся опиумом китаец, натянув рукава на руки и повесив голову, так вот
он и топает,  темный и причудливый, сутулящийся и печальноокий, он поднимает
глаза  и  оглядывает  окрестности,  он  выглядит  затерявшимся как маленький
Ричард Бартельмесс  со  старых  лондонских картин  изображающих  курильщиков
опиума под светом  уличных фонарей, он переходит  из  света фонаря во тьму и
опять в  свет  -- засунув  руки в  рукава  угрюмый и  сицилийский,  Левескье
говорит мне "О я хотел бы написать картину с ним бредущим вот так вот."
     "Сделай  вначале  карандашный  набросок",  говоря я,  потому  что  весь
прошедший день я делал неудачные попытки рисовать его чернилами --
     Мы входим в  дом и я иду спать, залезая в  свой спальник, окна  открыты
настежь к прохладным звездам -- И засыпаю со своим крестом на шее.

94

     Утром  "я, Саймон и Рафаэль" идем  пешком  знойным утром через  большие
цементные заводы, и чугунолитейные заводы и мастерские, мне охота пройтись и
показать  им  всякую   всячину  --  Сперва   они   начинают  ныть  но  потом
заинтересовываются   большими  электромагнитами   которые   поднимают  груды
прессованного металлолома и сваливают  их в бункера, блямм, "одним поворотом
переключателя  ток  вырывается  наружу,  высвобождается  сила  и  эта  масса
падает", объясняю  я им.  "И  масса  эквивалентна энергии  --  а масса  плюс
энергия эквивалентны пустоте"
     "Ага, но глянь на  эту  хренову  шту-ко-ви-ну",  говорит Саймон, открыв
рот.
     "Она прекрасна!" кричит Рафаэль тыча в меня кулаком. --
     Мы двигаемся дальше -- Мы хотим пойти  поискать Коди на железнодорожной
станции -- Мы проходим мимо раздевалки  железнодорожников,  и  я даже захожу
проверить нет ли мне какой почты оставшейся с тех пор два года назад когда я
работал здесь тормозным кондуктором, и  потом сваливаем чтобы  встретиться с
Коди на  Побережье -- в кафеюшнике -- Остаток пути мы проезжаем на  автобусе
-- Рафаэль занимает заднее сиденье и начинает громко говорить, как настоящий
маньяк, он хочет, раз  уже ему приспичило  поговорить, то уж  так  чтоб  его
слышал  весь  автобус --  А в это время  Саймон  размышляет над  только  что
купленным бананом, он хочет знать такие ли у нас большие как этот.
     "Еще больше", говорит Рафаэль.
     "Больше?" кричит Саймон.
     "Именно"
     Саймон принимает к сведению эту информацию  как серьезный  материал для
дальнейших изысканий, мне видно как он шевелит губами подсчитывая --
     И точно вот  он Коди,  на дороге, разгоняющий свой маленький  седан  на
крутой подъем делая 40  миль  в час  чтобы  внезапно развернуться,  втиснуть
машину  на обочину и  выпрыгнуть  из нее -- открыв  дверь он высовывает свое
большое  красное лицо проорав несколько фраз для нас чуваков, и одновременно
предупреждая этим встречных водителей --
     И мы мчимся на квартиру прекрасной девушки,  прекрасную квартиру, у нее
короткая  стрижка,  она  в  постели,  под  одеялами, болеет, у  нее  большие
печальные глаза, она просит сделать  погромче Синатру на вертушке, у нее там
крутится целый  его  альбом -- Да, можно  взять ее машину  --  Рафаэль хочет
перевезти свои вещи от Сони на новую квартиру, туда где была органная музыка
и плакал  Левескье, окей,  машина Коди слишком  мала для этого -- И затем мы
помчимся на скачки --
     "Нет, на скачки машину не дам!" -- кричит она --
     "Ладно - " "Мы вернемся назад" -- Какое-то время мы толпимся вокруг нее
в восхищении, присаживаемся ненадолго, и возникают даже  какие-то непонятные
долгие паузы  во  время которых  она поворачивается и начинает  разглядывать
нас, и в конце концов говорит:
     "Что  это вы чуваки тут" -- "как бы"- вдыхая -- "Ого", говорит  она  --
"Расслабьтесь" -- "Серьезно говорю, да?" -- "Типа, да?"
     Ага, мы соглашаемся, нам  всем вместе тут  ничего не светит  так что мы
отправляемся на скачки, но рафаэлевский переезд занимает столько времени что
в  конце концов  Коди  начинает понимать  что  нам опять не успеть на первый
заезд -- "Я  опять  пропущу  двойную дневную!" отчаянно  вопит он  -- широко
открывая рот так что видны зубы -- он это вполне серьезно --
     Рафаэль разыскивает  всяческие  свои носки и  шмотки  и  Соня  говорит,
"Послушайте,  я не хочу чтобы все тетки в доме знали про мою жизнь --  я тут
живу, поймите - "
     "Конечно",  говорю я,  и  добавляю про себя: очень серьезная девчушка и
очень  серьезно влюблена -- У нее  уже появился новый приятель и это  именно
она  и хочет сказать -- мы с Саймоном  берем большие коробки с пластинками и
книжками и тащим их вниз к машине где Коди сидит и злится --
     "Эй Коди", говорю я, "подымайся с нами посмотришь на красотку - " Он не
хочет -- и в конце концов я говорю "Нам нужна твоя помощь чтобы оттащить все
это барахло" тогда  он идет,  но когда  все улаживается и мы сидим  в машине
готовые ехать и Рафаэль говорит: "Ха! Ну и дела!" Коди фыркает:
     "Хм, помощь"
     Нам  надо ехать на  новую квартиру  и там я впервые  замечаю прекрасное
пианино. Хозяин,  Эрман, еще даже не вставал. Левескье тоже  живет  здесь. И
Рафаэль может на худой конец оставить  свои вещи здесь без проблем.  Мы  уже
опоздали  и на второй  забег так что в конце концов я уговариваю Коди вообще
никуда не ехать, подождать до следующих скачек, а завтра из чистого интереса
узнать  результаты  (позже  выяснилось   что   он  проиграл  бы),  и  просто
порадоваться  сегодняшнему деньку  и тому что ничего такого  особенного  нам
делать не надо.
     Так что он вытаскивает свою шахматную доску и садится играть с Рафаэлем
чтобы уделать его в отместку -- Его гнев уже несколько поубавился с  тех пор
как он долбанул  Рафаэля  локтем  разворачивая машину, и Рафаэль заорал "Эй,
зачем ты ударил меня? Ты что себе думаешь - "
     "Он  ударил тебя  потому что огорчен  тем что ты заманил его перевозить
твои вещи  и  он опоздал на скачки. Он  карает  тебя!"  добавляю я,  пожимая
плечами - И теперь Коди, услышав на какой манер мы об этом говорим, вроде бы
удовлетворился  этим и сейчас они свирепо играют в шахматы, Коди вопит  "Вот
тебе!"  а  я ставлю пластинки на полную громкость.  Хоннегер, потом  Рафаэль
ставит Баха. Мы собираемся просто повалять дурака и я уже успел смотаться за
двумя упаковками пива.
     В  это  время  хозяин,  Эрман,  спящий  в  соседней  комнате,  выходит,
рассматривает нас какое-то время, и идет  опять  спать -- Его не колышет вся
эта музыка на полную  катушку -- Это пластинки Рафаэля, Реквиемы, Вагнер,  я
вскакиваю и ставлю Телониуса Монка --
     "Это же  просто  смешно!"  вопит Рафаэль  разглядывая  свою  безнадежно
проигрышную шахматную позицию -- А потом: "Померэй что  тянешь эту последнюю
игру, достали эти твои бесконечные  шахи один за другим,  не тяни, что - " и
Коди  смахивает фигурки  и убирает доску так быстро, что мне вдруг в  голову
приходит что он мелвилловский Верный  Друг  играющий в  невероятно  тайные и
важные шахматные игры.

95

     Затем  Коди  идет в  ванную  бриться, и Рафаэль  садится  за пианино  и
колотит по клавишам одним пальцем.
     Он начинает стучать по одной клавише, потом  нажимает две  сразу, потом
опять одну --
     В  конце концов  он  начинает играть мелодию, чудесную  мелодию которую
никто прежде не слышал -- хотя Коди, с бритвой  у  подбородка,  и утверждает
что  это "Остров Капри" -- Рафаэль кладет задумчивые пальцы на  аккорды -- И
скоро  уже его  соната-импровизация выстраивается  во  что-то прекрасное,  с
интерлюдиями и  рефренами, он  возвращается к  старым рефренам и освежает их
новыми темами, потрясающе как он заканчивает свою  Итальянскую Птичью  Песнь
внезапной похожей  на вскрик нотой  -- Синатра, Марио Ланца, Карузо, все они
пели эту чистейшую  птичью ноту виолончельной  грусти, которая так заметна в
их печальных музах, Мадоннах --  у  Рафаэля другая муза, шопеновская, мягкие
понятливые пальцы уверенно  лежат  на клавиатуре, я отворачиваюсь от  окна у
которого стою, смотрю  на  играющего  Рафаэля и думаю "Ведь это  его  первая
соната -  ", я замечаю что все слушают его замерев, Коди в ванной, и старина
Джон Эрман  в кровати,  глядя  в потолок  -- Рафаэль  играет  только  белыми
клавишами, может  быть  в  прошлой жизни  (в шопеновском  окружении)  он был
безвестным органистом играя в  церковной башенке на ранне-готическом  органе
без  минорных нот  -- потому что  ему хватает мажорных (белых) клавиш, и  он
создает  неописуемо  прекрасные  мелодии,  становящиеся все  более  и  более
трагическими и разрывающими  сердце, это чистое  птичье пение, так сказал он
об этом сам "я чувствую себя маленькой поющей птичкой", и сказал это сияя от
счастья. И когда стоя у окна  слушаешь его, ни одной  фальшивой ноты, а ведь
это его первая в жизни игра на пианино перед  серьезными слушателями, такими
как лежащий в  спальне маэстро,  становится так печально,  эти песни слишком
прекрасны, они чисты  как чисты слова его, и рот его чист как чиста рука его
-- его язык чист как чиста  его рука, и  поэтому  рука уверенно находит ноты
этой песни -- Трубадур, раннеренессансный Трубадур, играющий  на  гитаре для
дам, заставляющий их плакать -- Он заставил плакать и меня... слезы подходят
к глазам моим когда я слышу это.
     И я думаю "Как давно все это было, я так же вот стоял около окна, я был
тогда маэстро  в Пьерлуиджи, и открыл нового гения музыки", серьезно,  такие
вот  величественные  мысли возникают у меня  -- я  имею  ввиду  мое  прошлое
перерождение, я  был собой,  а Рафаэль новым  гением-пианистом --  за  всеми
шторами Италии рыдала роза и лунный свет сиял на птичке-неразлучнике.
     Потом  я представил себе его играющим так, при свечах, как Шопен, может
даже  как Либерэйс, для толп женщин похожих на Розу, заставляя их плакать --
я  представил  себе  это,  начало  карьеры  великого композитора и  виртуоза
спонтанности,  чьи  работы  вначале  записываются  на   магнитофон  и  потом
переписываются в  нотах,  эх  кто  бы "записал" первые  свободные мелодии  и
гармонии мира, это должна быть  первобытная  музыка -- я  вижу что на  самом
деле он  еще более великий  музыкант чем  поэт, и это при том что он великий
поэт.  Потом  я думаю: "Сейчас Шопен вселился  в Урсо, и теперь  поэт звенит
музыкой и словами - " Я говорю это Рафаэлю и он особо серьезно к моим словам
не относится --  Он играет еще одну мелодию, не менее прекрасную чем первую.
Теперь я знаю что он может сделать это всегда когда захочет.
     Сегодня вечером  мы  должны идти сниматься  на фото для журнала поэтому
Рафаэль  кричит   на  меня   "Не   причесывайся  --   оставь   свои   волосы
нерасчесанными!"

96

     И  стоя у окна  отставив ногу  как Парижский  Модник,  я понимаю  в чем
величие Рафаэля -- величие его чистоты, включая чистоту его отношения ко мне
--  и в том как он дал мне поносить Крест. Его девушка Соня сказала недавно,
"Разве ты не носишь больше Крест?" причем таким противным тоном будто хотела
сказать Разве жить со  мной, это было для тебя  как нести свой  крест? - "Не
причесывай волосы", говорит мне Рафаэль, и у него никогда нет денег -- "Я не
верю в деньги" -- Тот кто лежит в  спальне на кровати почти не знает его, но
он въехал в  эту квартиру, играет на  его пианино  --  И на следующий день я
вижу что маэстро согласен, и Рафаэль опять  играет и опять прекрасно, правда
разгоняется медленнее чем днем раньше,  может быть  из-за того что я слишком
уж поспешил с восхвалениями его музыкального таланта - музыкального гения --
и потом  Эрман  выходит из  своей  больничной комнаты  и бродит закутанный в
купальный  халат,  и  когда   Рафаэль   берет   чистейшую  и  гармоничнейшую
музыкальную ноту я смотрю на Эрмана, он смотрит на  меня, и кажется будто мы
оба киваем друг другу  с пониманием  -- И  потом  он  стоит несколько  минут
наблюдая за Рафаэлем.
     Между  этими  двумя  сонатами  нам нужно  сняться для  этого  дурацкого
журнала  и мы все  напиваемся, кому  это  надо оставаться трезвым чтобы тебя
сняли для журнальной заметки и назвали "Блистательным "Потрясным" Поэтом"  -
мы  с  Ирвином ставим Рафаэля между  нами, это моя идея, я  говорю  "Рафаэль
короче всех,  надо его в середину"  и так вот рука  об руку  мы трое стоим и
позируем миру Американской Литературы, и когда  хлопает деревянная  стучалка
-- сигнал к началу, кто-то говорит: "Ну и троица!" таким тоном каким говорят
о   Тех  Самых  Миллионодолларовых  Бейсболистах  --  Тогда  я  буду   левым
нападающим,  быстрым, отличным бегуном, ловящим мячи издалека, некоторые над
самым плечом, настоящим вышибалой  как Пит Райзер, и  весь в ссадинах, я Тай
Кобб, я бью, я бегу, отбираю и перекидываю мяч с  искренней свирепостью, они
зовут  меня Персик -- Но я псих и никому лично не симпатичен, я не  Всеобщий
Любимец Бейб Рут -- Рафаэль центральный нападающий , это светловолосый ДиМэг
который разыгрывает безошибочные мячи без всякого видимого напряжения, такой
вот  он,  Рафаэль,  --  правый  нападающий это серьезный  Лу  Гериг,  Ирвин,
отбивающий длинные затяжные удары левой рукой в окошки Гарлем Ривер  Бронкса
-- Позднее мы позируем  вместе  с  Беном Фэганом, величайшим  ловцом  мячей,
коротконогим старым Микки Кокрейном, вот какой  он, он как  Хенк Гоуди, он с
легкостью вырывается вперед и  уделывает всех  этих голенастых защитников, а
между атаками становится незаметным --
     Мне хочется съездить в его  домик  в  Беркли, там у него есть маленький
дворик  и  дерево под которым я  спал  Осенними звездными ночами, и  на меня
спящего падали листья  -- В  этом домике мы с Беном долго пытались  завалить
друг друга в соревновании по реслингу, что кончилось для меня занозой в руке
а для  него болью в спине, мы  были  как два  гигантских  пыхтящих носорога,
борясь забавы ради, как я  делал это раньше в  Нью-Йорке на мансарде с Бобом
Кримом   после  чего  мы  разыгрывали  за   столом  целые  представления  из
Французских Фильмов, с беретами и диалогами -- Бен Фэган с красным серьезным
лицом, синими  глазами и большими очками,  который был Смотрителем на старой
доброй  Старательской  за год  до меня и тоже  знал горы  --  "Пробудитесь!"
кричит он (он  буддист) -- не наступите на  трубкозуба!" Трубкозуб это такой
вид  муравьеда -- "Будда сказал: - не  стоит ходить спиной вперед." Я говорю
Бену  Фэгану: "Зачем  солнце сияет сквозь листья?" -- "Это твоя вина"  --  Я
говорю: "В  чем смысл  того что  ты  медитировал-медитировал,  а твоя  крыша
улетела?" -- "Это значит лошадь рыгнула в Китае и корова замычала в Японии."
-  Он сидит и  медитирует в широких порванных штанах  -- однажды у меня было
такое  вот видение его:  он сидит в пустоте  вот  так  вот,  но наклонившись
вперед и с широкой улыбкой -- Он пишет длинные стихи о том как превратится в
32-футового Гиганта сделанного из чистого  золота -- Он очень странный -- Он
как столп  силы -- Мир станет лучше из-за  таких как он -- Мир  должен стать
лучше -- И он постарается --
     И я стараюсь тоже и поэтому говорю "Слушай Коди, завязывай, тебе должен
понравиться  Рафаэль" -- и для этого я хочу привести Рафаэля в гости домой к
Коди на выходные. Я накуплю всем пива, хотя и выпью почти все сам -- Тогда я
куплю еще -- Пока не вырублюсь -- Все это заранее предсказуемо -- Мы, Мы? --
Я не знаю что делать -- Но все мы это одно -- Теперь я понимаю, все мы одно,
и  все  будет  в  порядке  если мы  оставим друг  друга в  покое  --  Хватит
ненавидеть -- Хватит подозревать -- Так в чем же дело, бедняга смертный?
     Разве сам ты не умрешь когда-нибудь?
     Тогда зачем же убивать своего друга или врага?
     Все  мы друг другу друзья или враги, ну хорошо, а теперь хватит, хватит
войн, пробудитесь, это всего лишь сон, оглянитесь вокруг, вы спите, когда вы
думаете  что  нас ранит  золотая земля,  то  вы ошибаетесь, золотая земля не
ранит  нас,  это  лишь  золотая  бесконечность   блаженной  беспечности   --
Благословите маленькую мушку -- Не убивайте больше -- Не работайте на бойнях
-- Мы можем  выращивать зелень или выдумать синтетические фабрики работающие
на атомной энергии,  из которых  будут сыпаться хлебные  булки и  вкуснейшие
химические отбивные и масло в банка