доест и мы устанем и сдадимся, тогда весь
мир разрушится и умрет!"
     "Так оно и должно случится"
     "Нет! Должна быть жизнь!"
     "Это одно и то же!"
     "Ах маленький  Джеки  не говори  глупостей, жизнь  это жизнь и кровь  и
толчки  и  щекотка"  (и  тычет  меня пальцем  под ребра чтобы доказать  это)
"Видишь? Ты  дергаешься, тебе  щекотно,  ты жизнь, в твоем мозгу  есть живая
красота, в  твоем  сердце живая радость, в твоем теле  живой оргазм, и  тебе
надо просто не бояться этого. Не бойся! Все влюбленные должны выйти на улицу
плечом к плечу", и я понимаю что он разговаривает с Ирвином --
     "Конечно ты прав но я устал", все же замечаю я.
     "Нет! Проснись! Будь счастлив! Куда мы идем сейчас?"
     "В Буддистскую Академию там на вершине горы, пойдем в подвал к Полу - "
     Пол это  такой  большой светловолосый буддист,  он  работает в Академии
уборщиком, вечно улыбаясь он сидит  у себя в  подвальчике,  а потом джазовым
вечером  в  ночном  клубе  Подвал  он  будет  стоять  с закрытыми глазами  и
подпрыгивая  в такт музыке, так он  рад слышать джаз и безумную  трепотню --
Затем  он  медленно  разожжет  свою  большую  солидную  трубку и сквозь  дым
поднимет большие серьезные глаза чтобы посмотреть прямо на тебя и улыбнуться
не выпуская трубки из зубов, отличный парень -- Он  частенько бывал в хижине
на лошадиной горке и ночевал в старой заброшенной комнатке  позади, со своим
спальником, и когда  утром мы заваливались  к нему всей толпой и  предлагали
вина,  он  вставал, и  пропускал с нами  по  стаканчику,  но потом уходил на
прогулку среди цветов, задумчиво, и через какое-то время возвращался к нам с
новой идеей -- "Точно как ты говорил, Джек, чтобы коршун достиг просветления
ему нужен длинный хвост, и я вот что только что подумал, представь, я рыба -
плыву  себе  через  бездорожье  океана   --  сплошная  вода,  ни  дорог,  ни
направлений, ни улиц -- и  вот я плыву потому что махаю хвостом -- но голова
моя сама по себе, с хвостом у нее нет ничего общего -- и пока я" (он садится
на корточки и изображает это)  "свободно виляю хвостом и  махаю плавниками я
двигаюсь  вперед  ни о чем не  беспокоясь --  Хвост меня несет а  голова это
просто мысли -- мысли копошатся в голове пока хвост виляя несет меня вперед"
-- Длинное объяснение -- чудной тихий и серьезный чувак -- я собираюсь зайти
спросить  про потерянную рукопись которая  может оказаться у него в комнате,
потому что я оставил ее там в ящике для всех кому интересно, причем с такими
указаниями: "Если  вы  не  понимаете это  Писание,  выбросьте  его.  Если вы
понимаете  это Писание, выбросьте его. Я настаиваю на вашей свободе -- и тут
я понимаю, что возможно он так  и поступил  и начинаю поэтому  смеяться, это
было  бы  так   правильно  --  Пол  сначала  был  физиком,  потом  студентом
математики,  потом студентом инженерного дела,  потом  философом, теперь  он
буддист и поэтому у него  нет  никакой философии, но есть "просто  мой рыбий
хвост".
     "Теперь ты понимаешь?" говорит Саймон.  "Какой сегодня прекрасный день?
Солнце  повсюду сияет, куча красивых девушек  на  улице,  что тебе еще надо?
Старина Джек!"
     "Ладно Саймон, будем ангельскими пташками".
     "Будь же ангельской пташкой прямо сейчас и хорош трепаться"
     Мы подходим  к подвальному входу  в мрачное здание и заходим в  комнату
Пола, дверь  открыта нараспашку -- Никого нет  дома -- Мы идем на кухню, там
большая цветная девушка которая говорит что  она  с Цейлона,  очень милая  и
красивая, хоть и немного полноватая --
     "А ты буддистка?" спрашивает Саймон.
     "Ну  да, а то что бы я тут делала  -- на  следующей неделе еду назад на
Цейлон"
     "Разве это не  замечательно!" Саймон  поглядывает  на меня  чтобы я  ее
оценил  -- Он хочет  ее  трахнуть, подняться в одну  из спален  общаги этого
религиозного заведения там наверху и трахать ее в постели -- мне кажется она
чувствует это как-то и вежливо  его отшивает --  Мы спускаемся вниз в  холл,
заглядываем в комнату и там  на  полу лежит юная индуска с  ребенком, вокруг
куча  книг и развешанных повсюду шалей  -- Когда мы с ней заговариваем,  она
даже не встает --
     "Пол  уехал  в  Чикаго" говорит  она -- "Поищи свою  рукопись у  него в
комнате, может найдешь"
     "Ого", говорит Саймон пялясь на нее.
     "И еще можно спросить мистера Омса в конторе наверху"
     На цыпочках мы возвращаемся в  холл, немного хихикая, заходим в туалет,
причесываемся,  болтаем,  спускаемся  опять в спальню Пола и ищем среди  его
вещей --  Он оставил  галонный кувшин бургундского и мы наливаем себе вино в
маленькие японские чайные чашечки, тонкие как печенье --
     "Не разбить бы эти чашки"
     Я  разваливаюсь за  половским  столом  чтобы нацарапать ему  записку --
пытаюсь  выдумать  какие-нибудь  смешные дзенские шуточки  или  таинственные
хайку --
     "Это коврик для медитаций Пола -- дождливыми вечерами растопив  печку и
все такие дела он сидит на нем глубоко задумавшись"
     "И о чем он думает?"
     "Ни о чем"
     "Пошли наверх посмотрим чем они там занимаются. Давай Джек не сдавайся,
пойдем!"
     "Пойдем куда?"
     "Просто пойдем, не тормози - "
     Саймон  начинает  вытанцовывать  очередной  безумный  акт  своей  пьесы
"Саймон-в-Миру"  зажимая  картинно рот руками, скача  на  цыпочках,  охая  и
живописуя чудеса ждущие нас впереди, в Лесу Арденнском[100] -- Точно так как
когда-то я сам --
     Угрюмая секретарша средних лет желает  точно знать кто это хочет видеть
мистера Омса, и я начинаю злиться, ведь мне надо просто поговорить  с ним не
заходя дальше дверей,  я спускаюсь сердито  вниз по  лестнице, Саймон  зовет
меня  назад, женщина в  недоумении, Саймон скачет вокруг  нее будто это  его
руки управляют мной и ею в придуманной им запутанной пьесе -- В конце концов
дверь открывается  и  из нее выходит  Алекс Омс в отутюженном синем костюме,
весь  такой  джазово  навороченный,  с  сигаретой  во  рту,  и  прищурившись
оглядывает нас,  "А это вы" говорит  он мне, "как ваши дела? Может зайдете?"
показывая на контору.
     "Нет-нет,  я просто  хотел узнать, не оставлял  ли Пол у вас  рукопись,
мою, на хранение, или не знаете ли вы где - "
     Саймон смотрит на нас, то на одного то на другого, с недоумением --
     "Нет. К  сожалению.  Не видел.  Может быть  у  него в комнате. Кстати",
говорит  он исключительно дружелюбно, "не попадалась ли вам на глаза заметка
в нью-йоркском  Таймс,  про  Ирвина  Гардена  -- о вас там  прямо  ничего не
сказано, но в целом она посвящена - "
     "Да-да конечно я видел"
     "Ну что  ж, рад  был опять  с вами  встретиться", говорит  он  в  конце
концов, и смотрит, и  Саймон кивает  подбадривающе, и я говорю "И я тоже, до
встречи Алекс", и бегу вниз по лестнице, и там на улице Саймон кричит: -
     "Ну  почему  ты  не поднялся к нему, не пожал ему руку, не  похлопал по
плечу, не  стал ему  другом --  почему  вы поговорили  друг  с другом  через
прихожую и разбежались в разные стороны?"
     "Ну ведь нам не о чем было говорить?"
     "Но ведь говорить можно о чем угодно, о цветах, о деревьях - "
     Мы  быстро  идем  по улице споря обо всем  об  этом,  и в конце  концов
усаживаемся на каменной изгороди под парковыми деревьями, у тротуара, и мимо
проходит какой-то  господин с продуктовой сумкой в руке. "Давай расскажем об
этом всему миру,  начиная вот  с него! --  Эй  мистер! Послушайте! Понимаете
этот человек  буддист и может рассказать вам кучу всего про рай полный любви
и деревьев..." Человек бросает торопливый  взгляд на нас и убыстряет шаг  --
"Мы сидим тут под синим небом -- и никто не хочет слушать нас!"
     "Это ничего, Саймон, они все уже итак знают."
     "Тебе  надо было  зайти в контору Алекса Омса, и вы сели  бы  на стулья
напротив  друг друга  касаясь  коленями и смеялись  и  болтали бы  о  старых
временах, а ты -- ты просто испугался - "
     И я понимаю, что если мне доведется знать Саймона  еще пять лет, то нам
придется  вместе пройти через  все те же  давно  знакомые  мне  вещи,  через
которые я прошел уже будучи в его возрасте, но  также  я вижу что  мне лучше
пройти через них опять чем отталкивать это -- И что мы используем одни слова
чтобы объяснять другие -- Кроме того я не  хочу  обламывать Саймона  омрачая
его юношеский идеализм  -- Саймона поддерживает его  бескомпромиссная вера в
человеческое  братство но долго ли это  продлится пока другие вещи не затмят
ее...  а вдруг никогда  не затмят... И все  же  меня очень огорчает то что я
никак не могу попасть с ним в одну струю.
     "Фрукты! Вот  что  нам надо!" предлагает он при виде фруктовой лавки --
мы  покупаем  канталупы[101],  виноград  и  сплит[102] и  идем дальше  через
Бродвейский  Туннель  громко  крича  чтобы  услышать эхо, чавкая виноградом,
обливаемся  канталупьим соком  и выбрасываем их потом -- Мы выходим прямо на
Норт Бич и направляемся в магазин Багель чтобы попытаться найти там Коди.
     "Не сдавайся! Не сдавайся!" вопит  Саймон у меня  за спиной подталкивая
меня в спину пока спускаемся вниз по  узкому пешеходному переулочку --  я же
поедаю виноградины одну за одной, чтобы не дать им пропасть.

91

     И совсем скоро, выпив лишь кофейку, потому что  уже  совсем пора и даже
начинает быть поздновато, мы идем на званый обед к Розе Уайз Лэйзали  где мы
должны встретиться с Ирвином, Рафаэлем и Лазарусом --
     И все же мы опаздываем, заплутав в долгих поисках среди холмов,  я  все
время смеюсь шизовым комментариям Саймона, типа "Глянь-ка на  этого пса -- у
него шрам  от  укуса на хвосте --  в какой-нибудь драке скрежещущие свирепые
зубы  вцепились в него"  -- "хороший  урок  --  теперь он  знает что драться
нехорошо." А когда нам нужно было узнать  дорогу у пары в спортивной Эм-Джи,
он спрашивает, "Как нам добраться до тяб-мяб как это будет Тебстертон?"
     "А Хепперстон! Да. Вам надо проехать прямо и четыре квартала направо".
     Представить  себе  не могу  что это могло  бы значить, прямо  и  четыре
квартала направо. Я  ведь вроде Рэйни, который  бродил с картой нарисованной
ему боссом  из его  пекарни, "иди  на  такую-то и  такую-то улицу", и  Рэйни
одетый в форменную одежку своей фирмы отправлялся куда глаза глядят, даже не
пытаясь понять куда его направили, так безнадежно -- (о Рэйни можно написать
целую  книгу, мистер Каритас[103], как зовет его Дэвид Д`Анжели, которого мы
встретим вечером  на  отвязной  вечеринке в  богатом доме  после поэтических
чтений - )
     Вот наконец-то  и дом, мы заходим, двери открывает  сама хозяйка, какое
же  у  нее  милое  лицо,  я  люблю  такие  серьезные  женские  глаза  влажно
поблескивающие и полные постельной  неги даже в среднем возрасте, они выдают
любящую душу  --  Мы  заходим внутрь, Саймон  начинает  копировать меня,  не
понять то ли насмешливо то ли с восхищением -- Проповедник  Коди оттесняется
на  второй план -- Какая милая женщина, в элегантных очках, кажется где-то у
нее в  прическе виднеется тонкая ленточка,  и  вроде бы в серьгах,  точно не
помню  --  Очень  элегантная  леди  живущая  в великолепном  старом  доме  в
сан-францискском фешенебельном квартале,  на  холмах  покрытых  густо-вязкой
листвой, среди живых изгородей из красных цветов и гранитных стен уводящих к
паркам заброшенных особняков Барбари Кост, которые теперь переделали в клубы
с развалинами  и трескающейся штукатуркой, где  богатые пьянчуги из  ведущих
фирм  Монтгомери  Стрит греют свои зады  у  потрескивающего в больших очагах
огня и  выпивка подвозится к ним на колесных столиках, на расстеленные ковры
--  Туман  пробирается в дом,  миссис Роза  наверное  иногда  поеживается от
холода в  тишине своего дома  -- Ах, и что же она поделывает ночами, в своем
"блистательном  исподнем",   как   сказал  бы   У.С.  Филдс,   должно   быть
приподнимается на кровати  услышав странный звук снизу, а потом откидывается
назад понимая  что  сегодня ночью судьба опять  уготовила  ей  поражение  --
"Внемли пенью колоколов церковных" слышится мне[104] -- Какая милая, и такая
грустная  потому  наверное что  утром,  услышав  пение  канарейки  на  своей
сверкающей  желтой  кухне,  она  знает  что  канарейка  тоже  умрет  --  Она
напоминает мне  мою тетушку Клементину  но все же совсем на нее не похожа --
"Кого же она  мне напоминает?" все  спрашиваю я себя -- она  напоминает  мне
одну мою старую возлюбленную которая была у меня когда-то давно и  не  здесь
-- Нам  уже  доводилось  проводить вместе приятные вечерочки, сопровождая их
(ее с  приятельницей-поэтессой Бернис  Уайлен)  из Местечка,  однажды  одной
особенно  безумной ночью когда какой-то  пьяный дурень  плюхнулся спиной  на
пианино, сверху, выдувая из  своей  трубы  громкие и  четкие  нью-орлеанские
риффы  -- должен  заметить очень даже  неплохо,  приятно услышать такую  вот
музыкальную загогулину откуда-нибудь на улице -- И потом мы (Саймон, Ирвин и
я) потащили дам  в безумный джазовый клубешник с красно-белыми скатертями на
столах, и  с пивом, чудесно, там сейшенили совершенно отвязные чуваки (и ели
со мной пейотль потом) и один новый тип из Лас-Вегаса одетый чуть небрежно и
изысканно,   отличные   навороченные  сандалии  на  ногах,   такие  носят  в
Лас-Вегасе,  специально для казино, он  садится  за  установку и  замачивает
сумасшедший ритм, его палочки летают по тарелкам и басы ухают и обрушиваются
звукопадами, и  тут барабанщик  приходит  в такое  исступление что  начинает
откидываться  назад,  и  чуть  не  падая мотает головой  в такт  ритму почти
задевая грудь сидящего сзади контрабасиста --  Роза Уайз Лэйзали узнала этот
мир  вместе со  мной, и  еще были  изысканные  беседы в  ее машине  (цок-цок
Вашингтон Сквер Джеймс) и в конце  концов я сделал одну вещь которую Роза, в
свои  56, может быть уже никогда не забудет: - после  вечеринки, у нее дома,
ночью, я проводил  ее лучшую подругу к автобусу в 2 1/2 кварталах
оттуда (недалеко от  дома рафаэлевой Сони), в конце концов старая леди взяла
такси "Правда Джек", когда я вернулся, "как мило с вашей  стороны быть таким
предупредительным к миссис Джеймс.  Она одна из самых замечательнейших людей
которые вам когда-либо встречались!"
     И теперь в  дверях  она приветствует  нас:  "Я так  рада что вы  смогли
придти!"
     "Извините за опоздание -- мы сели не в тот автобус - "
     "Я  так рада, что вы смогли придти", повторяет  она закрывая  двери,  и
поэтому  я  понимаю что  наш  приход означает  для  нее какую-то  совершенно
невозможную ситуацию, и, как это не иронично, --  "Так  рада что вы пришли",
повторяет  она опять для убедительности, и я понимаю что это простая  логика
маленькой  девочки, повторяй  милые  красивости  и  тогда  никто  не посмеет
покоробить   твою  изысканность  --  И  на  самом  деле   она  действительно
поддерживает  безобидную  атмосферу  на  вечеринке которой иначе  было бы не
избежать враждебных  вибраций.  Я  вижу как  смеется очарованный  ею Джеффри
Дональд, и поэтому знаю что все в порядке, я захожу,  сажусь, и все отлично.
Саймон садится на свое место, на губах его "оо" искреннего уважения. Лазарус
тоже здесь, улыбающийся почти как Мона Лиза, руки лежат  по обе  стороны  от
тарелки в знак тщательного соблюдения приличий, большая салфетка на коленях.
Рафаэль развалился на стуле, периодически подцепляя  кусочек ветчины вилкой,
его изящные  руки лениво свисают, он как  всегда громок, но иногда впадает в
полное молчание. Бородатый Ирвин серьезен но  смеется про себя  (от  счастья
очарованности)  что  выдают поблескиванием его глаза.  Они бегают от  одного
лица  к  другому,  большие  серьезные коричневые глаза, и  если ты начинаешь
смотреть прямо в них он  начинает в ответ также неотрывно смотреть  на тебя,
однажды мы с ним стали играть в гляделки и  смотрели друг на  друга минут 20
или 10 может, не помню, его глаза становились все безумней вылезая из орбит,
а мои все больше и больше уставали -- Глазастый Пророк --
     Дональд  очень  утончен в  своем сером  костюме,  смеется, рядом  с ним
девушка  в  дорогом  платье  и  говорит  она  о  Венеции  и   ее  туристских
достопримечательностях. Рядом со  мной  симпатичная молодая девушка  которая
только-только  приехала учиться  в  Сан-Франциско  и  поселилась в  одной из
свободных комнат дома Розы, ага, и я тут же начинаю думать: "Может быть Роза
пригласила меня  для того  чтобы я с ней познакомился? Или она знала что все
поэты и Лазарусы неизбежно придут вместе со мной?" Девушка встает и начинает
подавать  на стол,  она помогает Розе, и мне  это нравится,  но она надевает
фартук, вроде фартука служанки, и  это  на какое-то  время  смущает  меня  в
глупой моей неотесанности.
     Ах как же изящен  и  чудесен Дональд, Дудочник Ликующий, сидящий  около
Розы и говорящий соответствующие случаю фразы, они настолько превосходны что
я  не могу припомнить ни одной из них, но что-то вроде "Не краснее помидора,
смею я полагать", а когда все  начинают смеяться он тоже внезапно весь прямо
обрушивается  в  смехе, как  например  когда я  делаю свои опрометчивые faux
pas[105] принимаемые всеми за шутку, типа "Я всегда езжу на товарняках."
     "Да кому это надо,  ездить  на товарняках!"  --  Грегори[106] -- "Я  не
врубаюсь зачем тебе  нужно все это дерьмо когда ты катаешься на товарняках и
докуриваешь бычки напополам с бомжами -- Зачем ты  все это делаешь, Дулуоз!"
-- "Правда, без шуток!"
     "Но  это же  первоклассный  товарняк!"  и все  хохочут, и я  смотрю  на
давящегося от смеха Ирвина и говорю ему: "Так оно и есть, Полуночный Призрак
действительно  первоклассный  товарняк, идет без единой остановки до  самого
конца", Ирвин это и  так уже знает  из  наших с  Коди  рассказов  о железной
дороге --  но смех  этот  такой искренний, что  я утешаюсь  сказанным  в Дао
воспоминаний моих, "Мудрец заставляющий людей смеяться над собой драгоценней
источника воды в пустыне". Так что я припадаю к своему источнику, мерцающему
небосводу  винного  бокала,  и  заполняю  его  вином  (красным  бургундским)
кувшинчик  за  кувшинчиком.  Наверное  нехорошо   так  горестно   и  вопиюще
напиваться  -- но все вокруг начинают мне  подражать --  и на самом-то  деле
сначала я всегда заполняю хозяйкин бокал - Как принято в Риме[107], говорю я
в таких случаях --
     Разговор  идет в основном на  тему  как мы будем делать революцию. И  я
вношу свой маленький вклад сказав Розе: "Я читал о вас в нью-йоркской Таймс,
там было написано что  вы муза-вдохновитель  сан-францискского  поэтического
движения -- Так ведь оно и есть, правда?"  и она подмигивает мне. Меня так и
подмывает  добавить  "Противная девчонка", но  мне  неохота  выпендриваться,
сейчас  один из тех прекрасных расслабленных вечеров  когда меня радует все,
хорошая еда, хорошее вино и хорошая беседа, что еще надо нищему попрошайке.
     Поэтому  тему  подхватывают  Рафаэль с Ирвином:  "Мы выйдем наружу!  Мы
скинем наши одежды и будем читать стихи!"
     Они орут  все это сидя здесь, у Розы, за вполне благопристойным столом,
но  кажется  все  проходит  естественно,  я  смотрю  на  Розу  и  она  опять
подмигивает  мне, Ах  она знает  меня -- Когда  (слава Богу)  Роза отходит к
телефону,  а  остальные одевают свои  пальто в  прихожей, за столом остаемся
только  мы, и Рафаэль кричит "Мы должны вот что, мы должны открыть им глаза,
мы должны бом-бар-дировать их! Бомбами! Мы должны сделать это, Ирвин, извини
-- это правда -- все это слишком правда" и вот он встает снимая штаны  прямо
у этой кружевной скатерти. Он стаскивает их уже до коленей но это всего лишь
шутка,  и  он  быстренько застегивается  обратно  когда  возвращается  Роза:
"Мальчики, нам нужно спешить! Чтения скоро уже начнутся!"
     "Мы поедем в нескольких машинах!" говорит она.
     И  я,  смеявшийся до  того без  удержу,  спешу прикончить свою ветчину,
вино, и поговорить с девушкой молча вытирающей тарелки --
     "Мы там тоже разденемся и журнал Тайм снимет нас! Это настоящая победа!
П