и Дьявол умер. И  этот,  -  она  рассеянно
ткнула пальцем в Джо, - тоже, наверное умер...
   - Угу, -  рассмеялся  Джо,  -  причем  уже  очень  давно.  Лет  двадцать,
наверное.
   Она оглянулась и смерила его взглядом. На двадцатилетний труп он ну никак
не походил. Лицо  моей  подруги  оставалось  абсолютно  непроницаемым.  Если
раньше все эмоции отражались на лице, но сейчас оно словно окаменело.
   - Отлично, - сказала она наконец, - я не знаю, что здесь происходит, но и
думать об этом не хочу.
   - Думаешь, мы тебя разыграли? - удивился Иде. Подал голос в кои-то веки.
   - Вы нет, - затрясла она головой, - по крайней  мере  вас  двоих,  -  она
указала на Дьявола с Императором, - я хоронила лично. Про третьего не  знаю,
Кей жива пока..., - она смущенно оглядывалась,  -  не  верю  я  в  загробную
жизнь. Просто я перепила. Да, - обрадовалась  она  такому  объяснению,  -  я
перепила, и меня приглючило. Я сейчас пойду домой,  высплюсь,  протрезвею  и
завтра утром все будет хорошо, - она пошла к двери, но оглянулась, - а  если
хотите меня переубедить, покажитесь мне как-нибудь на трезвую  голову,  -  и
вышла за дверь.
   Мы слышали, как она медленно спускается по лестнице, как закрыла наружную
дверь и скрипнула воротами. Вот только мы абсолютно не знали, что пошла  она
совсем не домой...
   - Думаешь, она не испугалась? - спросил наконец Дьявол, - кажется мне,  у
нее немножко того... - он покрутил пальцем у виска.
   - Не только тебе так кажется, - ответил Шейн, - водку кто-нибудь допивать
будет?
   - Да разливай на всех, - пожал Иде плечами, - чего жадничать-то...
   Когда я с утра пораньше торчала на кухне и мыла посуду,  настроение  было
неважное. Голова трещала по швам, вчерашний вечер я помнила смутно. Мы пили.
Болтали, Иде даже что-то под гитару пел. Я рассеянно кидала чашки в раковину
и болтала рукой в хлопьях пены. Нет,  определенно,  вечер  был  неплох.  Вот
только Мон немного подпортила все дело своей истерикой, но в  принципе,  она
же потом успокоилась.
   Я не сразу расслышала стук в парадную дверь - вода  шумела.  Тогда  внизу
постучали настойчивей. Наскоро вытерев руки  о  валяющееся  рядом  на  стуле
полотенце, я пошла открывать.
   На пороге с серьезным видом стоял не  кто  иной  как  сержант  Кукс.  Вот
сюрприз-то...  Сначала  я  подумала,  что  опять  вредная  соседка  на  меня
накапала, но потом поняла, что будь так, с таким похоронным видом  Эдгар  не
стоял бы.
   - Можно пройти? - спросил он почти совсем официальным тоном.
   - Да, конечно, - ответила я.
   Я усадила его на диван в гостиной и предложила чашку кофе. Слава богу, он
не отказался, значит, дела не так уж и плохи.
   - Какие-нибудь неприятности, Эдгар? - спросила  я,  подавая  ему  кофе  с
булочками.
   - Да, - ответил  он,  -  и  очень  серьезные.  Я  зашел  все  тебе,  Кей,
рассказать, чтобы новость не была для тебя шоком.
   Это становилось совсем неприятным.
   - В чем дело?
   - Вчера поздно вечером, - начал сержант, размешивая сахар в  чашке,  -  в
главный участок заявилась некая Моника Б. Она действительно твоя подруга?
   Мое сердце упало. Я могла ожидать от Моники чего угодно - криков, воплей,
истерик, попытки самоубийства наконец, но только не хладнокровного обращения
в полицию.
   - Да, мы с детства дружим, - отвечать все-таки пришлось.
   - Так вот, она сказала,  что  хочет  сделать  заявление  о  том,  что  ей
известно, кто и как убил... Дьявола...
   Похоже, даже сержант не любит называть Иде по имени... Голова  кружилась,
сердце грохало, как отбойный молоток. Она пришла, чтобы сделать заявление...
Получается, сейчас этот соплявка меня арестует?  Выбраться  мне  проблем  не
доставит, но на весь город опозорюсь же... Страх какой, глаза я поднять  так
и не смела, уставилась себе в чашку.
   - Она заявила чуть ли не с порога, что это сделала ты, - припечатал Кукс.
Я уже жалела, что могилу за камином закопали, сейчас она была бы как  нельзя
кстати.
   - Правда? - дрожащим голосом прошептала я.
   - Да, я чуть со стула не слетел, когда услышал.
   Ну так арестовывай меня, чего ты тянешь?
   - Послушай, Кей, ты можешь мне честно ответить? - он придвинулся поближе.
   Опять эта фраза... Однажды я уже честно наотвечалась... Дьяволу.
   - Конечно, - вздохнула я. Спросит - признаюсь, пропадать так с треском.
   - У твоей подруги с головой все в порядке?
   Этого вопроса я не ожидала.
   - В каком смысле?
   - Ну в последнее время она не вела себя странно? - допытывался Эдгар.
   - Ну, было немного, - мысли разлетались и не хотели слушаться, - особенно
после смерти Шейна. Она его очень любила, долго не могла смириться, а  когда
Иде... - тут я запнулась, - умер... ей совсем плохо было. Пила беспробудно.
   - Так я и думал, - удовлетворенно произнес  Кукс,  -  Все  правильно.  Мы
попросили ее написать заявление. Но когда  мы  его  прочитали,  у  нас  чуть
волосы не встали дыбом. Она написала, что вчера вечером  ты  призналась  ей,
что собственноручно убила Дьявола в больнице, хотя всем прекрасно  известно,
что ты лежала в коме и очнулась только через несколько дней после  убийства.
Потом пошла вообще дикая чушь - будто у тебя дома она видела Дьявола,  Шейна
и еще какого-то парня, живых и здоровых, но без теней, что они пили водку  и
рассуждали о загробной жизни. Также приводилось, что третий из этой компании
помер двадцать лет  назад,  но  когда  мы  ее  спросили,  как  он  выглядел,
оказалось, что вполне обыкновенно и от него даже  не  пахло,  -  он  почесал
затылок и кашлянул, - уж  прости,  Кей,  но  когда  мы  попытались  во  всем
разобраться, она стала очень буйной. Пришлось отправить ее в психушку.
   Я аж оторопела от такого поворота событий.
   - В психушку? Ты серьезно?
   - Абсолютно. Мне очень жаль, но твоя подруга абсолютно невменяема,  а  на
убийствах и привидениях у нее бзик. Так что  теперь  ею  займутся  врачи.  Я
подумал, что будет неплохо, если я  сам  тебе  все  скажу,  а  не  городские
сплетницы. Ей на самом деле  очень  плохо,  и  боюсь,  скоро  ее  оттуда  не
выпустят. Но врачи говорят, что она не безнадежна и через полгода-год вполне
сможет вернуться к нормальной  жизни,  если  только,  -  он  хмыкнул,  -  ее
погибший любовник не будет навещать ее в больничных стенах.
   - Спасибо, что сказали, Эдгар, - я совершенно не знала, что  мне  делать,
что говорить и как себя вести. Моника в психиатрической клинике?  Жалко  ее,
конечно, но может быть, так будет лучше? Она забудет Императора, снова будет
ходить в кино и клеиться к парням. А я тем временем придумаю, что мне делать
со всем, что свалилось на мою голову, как сделать так, чтобы мои  странности
больше не причиняли ей вреда...
   Кукс поставил чашку на стол:
   - Ну, я пойду, пожалуй... Надо еще разок объехать город перед обедом.  Не
огорчайся, - тут он позволил себе погладить мою руку, - врачи  говорят,  что
через пару недель ее уже можно будет навестить.
   - Да, - произнесла я и отодвинула руку, - я обязательно к ней зайду.
   Я закрыла за сержантом дверь и прислонилась к косяку. Надо было подумать.
   - Ты слышал? - сказала я в пустоту.
   - Да, конечно, - Шейн уже стоял рядом.
   - Довел девчонку, - горько прошептала я,  -  если  вы  такие  всемогущие,
зачем позволили ей так свихнуться? Разве ты не мог ее раньше  отшить,  чтобы
она не надеялась? Чтобы после твоей смерти ей не было так больно?
   Он горько усмехнулся:
   - Какие бы всемогущие  мы  ни  были,  мы  тоже  не  можем  знать  наперед
абсолютно все. Я собирался с ней распрощаться,  я  собирался  встретиться  с
тобой, я собирался вовремя все сообщить Иде. Вот только  время  моей  смерти
мне не сообщили, извини, - он злился все больше и больше, - я много чего  не
успел сделать.
   - Я просто расстроена, не злись.
   - Я знаю. И вчера не надо было ей показываться, но тогда у тебя  были  бы
большие  неприятности.  А  если  выбирать,  терять  нам  тебя  или  ее,   то
естественно, мы встанем за твоей спиной. Сама хороша,  кто  тебя  дернул  ей
признаваться? Кто просил?
   - Мне не хотелось ей врать, - просто ответила я.
   - Зато твоя правда будет стоить  ей  года  в  психушке.  Правдивая  какая
нашлась, тоже мне...
   Что я могла ответить? А Шейн заводился все больше и больше:
   - Ну почему она не может быть такой,  как  ты?  Ты  же  не  грохаешься  в
обморок от наших чудачеств, не сходишь с ума, не устраиваешь истерик. Ты  же
можешь воспринимать тот мир спокойно, не зацикливаешься на этом. Почему  она
не может?
   - Каждому свое, Шейн, все люди разные. А я... я не пример. Я же  одна  из
вас, а значит, иная, чем другие люди. Поэтому я  все  понимаю  и  не  психую
из-за  этого.  А  Мон...  Она  обыкновенная  девчонка,  без  склонностей   к
паранормальному, вот и все.
   - А жаль, - вздохнул Император, - и для нее работенка  нашлась  бы,  будь
она хоть чуточку попластичнее.
   - Угу, -согласилась я, - мне ее будет очень не хватать.
   - Мне тоже, - он поморщился, словно от зубной боли,  -  черт  бы  Дьявола
побрал, извиняюсь за каламбур, почему он не мог мне  чувства  подрезать  при
переходе? Мучайся теперь, только любви мне на таком посту не хватало.
   - Ладно тебе, - пнула  я  по  дружески  его  в  бок,  -  того  гляди  она
выправится, начнет верить в привидений, ходить к гадалкам, вот  тогда  ее  и
завербуешь. Потерпи чуток.
   - Я-то потерплю, - засмеялся он, - у меня столько времени впереди, что  я
вполне могу дождаться пока вырастет и расцветет ее пра-пра-пра-правнучка.  А
вот у нее времени гораздо меньше. Да, -  спохватился  он,  -  Дьявол  просил
спросить, что ты собираешься делать теперь?
   - Не знаю, - я возвратилась в комнату и плюхнулась на диван, - честно, не
знаю. Мне осталось-то всего ничего отдыхать,  было  бы  приятно  эти  недели
провести спокойно валяясь на пляже. Но боюсь, это уже невозможно. Даже  если
вы не будете меня беспокоить, город все равно не тот. Два убийства за месяц,
люди еще не скоро успокоятся... Так что возможно  я  уеду  в  Москву  раньше
времени.
   ЧАСТЬ 3.
   Б1
   Если уйдет за очертания зеркала Отражение
   то сможешь ли Ты понять самого себя...
   сможешь ли Ты быть вообще?..
   Так все-таки, кто же Бог, Ты или Отражение?
   Не два ли зеркала друг против друга, и кто
   на кого смотрит, и кто есть Бог,
   и кто есть Отражение?..
   Прямо скажу, в Москву я вернулась с тяжелой душой, почти не  отдохнувшая.
А разве можно  было  спокойно  отдохнуть  в  таком  водовороте  событий?  По
максимуму, все закончилось очень неплохо, если бы не две вещи - первая,  то,
что произошло с Мон, тяжелым грузом лежало на моей  совести.  Второе  -  мне
предстояло  много  учиться  и  многое  узнать  о  тех,  к  кому   я   отныне
принадлежала. Сердце мое чуяло, что это будет очень и очень нелегко сделать.
   Москва встретила меня августовской жарой, пылью, загазованными улицами  и
неподвижно висящей в воздухе гарью, так что даже  поначалу  мне  показалось,
что дышать абсолютно нечем. Мама и папа стояли на перроне, встречая меня,  и
самозабвенно махали прибывающему поезду.  Конец  каникулам,  да  здравствует
рабочая Москва. Вот на две такие половинки моя жизнь и  разбита:  в  Эстонии
только отдыхаю, в Москве только работаю. Ну да ладно, что раньше  времени  о
грустном говорить.
   Я вылезла из поезда, обняла предков, и с  этой  минуты  начались  обычные
рабочие будни. Офис, начало учебы в институте, дела, все  навалилось  как-то
сразу, отняло львиную долю времени и заставило забыть о лете, как о странной
сказке. Сентябрь был характерен еще и тем, что в  этом  месяце  должно  было
состояться  традиционное  событие,  эдакий  ежегодный  зверинец  -   встреча
выпускников. Нельзя сказать, что наш класс был особенно дружным  или  у  нас
была хорошая классная - объединяла нас учительница английского, на  редкость
активная, веселая женщина. Она была далеко не молода, наш выпуск был для нее
последним - после нас директор сделал все возможное, чтобы спровадить ее  на
пенсию. Поэтому ежегодно, в  сентябре,  мы  собирались  у  нее  дома,  чтобы
поздравить с Днем Рождения и заодно посмотреть друг на друга.
   По правде сказать, я эти сборища ненавижу.  С  училкой  у  меня  были  на
редкость  замечательные  отношения,  хотя  мы,  конечно,  ссорились.  А  вот
одноклассники... лучше бы их не было. Ситуация до пошлости обыкновенна  -  в
классе  есть  группка  людей,  которые  всеми  верховодят,  остальные   рады
стараться, лижут им ботинки и всячески подхалимничают. И  есть  пара  людей,
открыто протестующих против такого порабощения. Они не ведут открытую войну.
Молча и явно они презирают подхалимов, но в  драку  не  лезут.  Не  стоит  и
говорить - я была самой главной отшельницей в  классе.  Жизнь  у  меня  была
спокойная - меня не трогали и, пожалуй, даже побаивались - прекрасно  знали,
что если начнется война,  от  меня  спасения  не  дождется  никто.  Так  что
школьные  годы  я  стояла  от  всех  особняком,   если   не   считать   пары
одноклассников, у которых не  хватало  смелости  встать  на  столь  открытую
оппозицию - они то присоединялись ко мне, то снова  бежали  чистить  ботинки
заводилам. После выпуска я наконец  вздохнула  свободно,  дескать,  все  это
кончилось. Я надеялась, что мои одноклассники перестанут пресмыкаться,  если
их разъединить с объектом поклонения. Но я ошиблась. Привычку, утвердившуюся
за десять школьных лет искоренить не удалось  -  кто  привык  подлизываться,
таким и остался, разве только сменил себе кумира.
   На сборище я шла лишь ради учительницы  -  для  краткости  ее  все  звали
просто ВБ. Я знала, что она расстроится, если я не приду. Поэтому я смиренно
тащила свои ноги к метро, хотя  знала,  что  эта  встреча  будет  стоит  мне
нескольких  неприятных   минут   над   унитазом.   Тошнит   меня   от   моих
одноклассников, уж простите за прямоту. Конечно, нельзя сказать,  что  среди
них совсем нет нормальных людей. Есть, и очень даже неплохие. Но! Они  такие
хорошие, если рядом нет самой главной заводилы, а стоит ей только появиться,
общаться с ними становится абсолютно невозможно.
   Позвольте вас познакомить -  Ирочка-дурочка,  прозванная  мною  за  глаза
Белой  Арапихой.  Белой  -  потому  что  блондинка,  со  всеми   вытекающими
последствиями, а насчет Арапихи - даже не спрашивайте, иначе ее совсем легко
будет узнать. Естественно, те, кто имел честь  с  ней  общаться,  и  так  ее
узнают, но все же... Позвольте не раскрывать ее  личность  до  конца.  Итак,
блондинка, высокая, тощая и плоская,  как  хорошо  приплюснутая  вобла  (под
прессом,  например),  с  писклявым,  манерным  голосом.  Добавить  к   этому
несколько  лет  занятий  бальными  танцами,   постоянное   кривляние   -   и
окончательный диагноз готов.
   Многие могут сказать, что моя неприязнь вызвана завистью... Но я  бы  так
не сказала. Единственное, чему я могла  бы  позавидовать  -  так  это  тощей
фигуре. Но с другой  стороны,  лучше  я  буду  округленькой,  чем  ежедневно
набивать лифчик ватой и слушать, как  люди  в  автобусе  стонут,  колясь  об
торчащие кости. Ну уж нет, увольте, моя фигура меня более-менее  устраивает.
Просто я не выношу кривляк, и точка.
   Кстати,  хотите  услышать  главную   сплетню,   связанную   с   Арапихой?
Поговаривают, что когда она была совсем маленькая и  только-только  начинала
заниматься своими танцами, у нее были ужасно торчащие уши -  прямо  как  два
лопушка под забором весной. А поскольку в школе танцев  надо  волосы  гладко
зачесывать назад, то ушки стали настоящей проблемой. В классе еще туда-сюда,
но ведь на конкурс таким слоном не выйдешь... и сделали Ирочке  операцию  по
пришиванию ушей к черепу. К несчастью, это просочилось в школу, и еще  много
лет спустя мальчики подходили к ней на переменке и участливо спрашивали:  Ну
как, Ира, швы не гниют?. Хи-хи-хи... Я не была бы  оппозиционером,  если  бы
регулярно этот слух тайком не поддерживала - так приятно было смотреть,  как
она злится... Ужасная я бяка, правда?
   Итак, я доехала до станции метро Теплый Стан и тащилась к центру, где уже
виднелась приличная толпа наших. Моя робкая надежда рассеялась почти сразу -
обезьяний визг  Белой  Арапихи  был  слышен  за  километр.  Пытка  началась.
Естественно, все сразу сделали вид, будто никаких  противоречий  между  нами
никогда не было. Полчаса ушло на  сопливые  показные  поцелуи,  расспросы  о
текущих делах и прочей ерунде. Да, учусь  в  институте.  Что?  Нет,  еще  не
замужем. Да, любовник есть, да, не один. Да, работаю, да,  живу  отдельно...
бла-бла-бла и т.д. и т.п. Шелковый шарфик на шее вдруг превратился в  удавку
и мешал дышать, мне становилось все хуже и хуже.
   Но на мое счастье Арапиха обвела взглядом компанию и дала приказ выходить
на  свет  божий.  Слава  богу,  хоть  свежего  воздуха  глотну.  Денек   был
замечательный - солнышко пригревало,  дул  свежий  ветерок  -  весна,  одним
словом. Я расстегнула кожаную куртку, рискуя простудиться и  перетряхнула  в
руках висящие плетью цветочки. Даже они от Арапихи вянут. Надо было на  розы
разориться... Но поздно уже.
   Пара остановок на автобусе в сторону Тропаревского парка - и мы на месте.
ВБ жила в высоком четырнадцатиэтажном доме, на двенадцатом  этаже.  Она  нас
встретила кучей пирожков и пирогов - как раз тем, что Арапиха  может  лопать
тоннами  без  ущерба  для  своей  доскообразной  фигуры,  а  мне  не  совсем
рекомендуется. Ну да ладно. Можно расслабиться, все равно мне не дадут выйти
за норму. Так что стоит мне захотеть потерять 30 кило из  60  -  нет  ничего
проще. Правда я не горю желанием превращаться в  дистрофика,  но  важен  сам
факт, а значит я могу объедаться не хуже Арапихи.
   Разумеется,  всем  прекрасно  известно,  чем  занимаются  люди  на  таких
встречах. Они пьют чай, едят вкусности, каждый  по  очереди  рассказывает  о
своих жизненных достижениях и все дружно вспоминают школьные годы,  смахивая
фальшивую слезу. А поскольку это  происходит  ежегодно,  то  ностальгические
воспоминания зажевываются до безобразия, уши вянут слушать школьные  истории
по стольку раз. Но одну историю мы вспомнили с  удовольствием.  Я  ее  люблю
хотя бы потому, что в тот раз Арапиха крупно опозорилась. Рассказать?
   Так вот,  произошло  это  в  одиннадцатом  классе  на  уроке  литературы.
Литератор у нас был молодой  такой  дядечка  с  усиками,  Андрей  Борисович.
Проходили мы в тот день рассказ Шолохова Большой Шлем про каких-то  мужиков,
которые в карты играли. Урок только начался, Арапиха сидит со своей подругой
и что-то оживленно обсуждает с  ней,  на  учителя  ноль  внимания.  Ему  это
надоело и он спрашивает:
   - Ира, какой рассказ Шолохова вы читали на сегодня?
   Вот уж не знаю, о чем она там с  подругой  шепталась,  только  она  бодро
встала и говорит:
   - Большой Чле..., - и запнулась.
   Весь класс лежит, Борисыч скорчился за столом, из-под очков слезы  текут,
Ирка со стыда сбежала из  кабинета...  Вроде  бы  эта  история  до  сих  пор
легендой по школе ходит. Эх, было время золотое...
   А в остальном была скука смертная. Ирка все так же верховодила, никому не
давала слова сказать, а  остальные  по  привычке  затыкались  и  восторженно
внимали  ей.  Меня  прямо  воротило  от   такого   поклонения.   Поэтому   я
демонстративно встала и ушла на кухню налить себе еще чаю.
   И тут мне стало плохо. Голову словно сжали в тиски, хорошо, что  это  уже
не в первый раз, уже успела привыкнуть. Я присела на табуретку,  скорчилась,
и стала ждать, когда Иде выйдет в эфир, тогда боль пройдет. Но на мою беду в
тот момент на кухне  появился  Петя  Ящиков,  моя  первая  школьная  любовь.
Расстались мы на ножах, несколько лет не разговаривали - а все  из-за  того,
что он променял меня на Арапиху. Сейчас-то мне на это наплевать, конечно,  а
тогда было очень больно. Когда мы наконец стали по крайней мере  здороваться
при встрече, а не переходить на другую сторону улицы, все пошло  тихо-мирно,
постепенно  стали  сн