что мне делать.
   "Вот мы и поссорились", -- подумал Славка.
   Но  надо  было  идти.  Главное сейчас --  чтобы  идти.  Чтобы  скорее
избавиться от  страшного груза.  Остальное будет потом:  они помирятся с
Тимом,  который все  поймет;  они  опять вдвоем сядут на  "Маугли";  они
обсудят с  Тимом,  как избавить Славкину маму от писем из Усть-Каменска;
они завтра пойдут купаться на Качаевку и возьмут Валентину и Диньку...
   ...Если проржавевший спуск взрывателя не окажется слишком хрупким.



                              Белая дорога

   Потом  Славке много ночей подряд будет сниться эта  дорога.  Светлая,
почти белая земля с  блестками кремния.  Бесконечная дорога,  белый бред
под палящим солнцем...
   Он вышел на эту дорогу не сразу. Сначала был пустырь с колючей травой
и сухими раковинами улиток.  Они хрустели под кроссовками.  Славка решил
было спрятать снаряд в  этой траве и  сбегать за помощью,  но на пустыре
паслись козы, и, значит, здесь в любую минуту могли появиться люди.
   За пустырем тянулись домики и  сады окраины.  Обходить их пришлось бы
очень далеко,  и Славка пошел по улице.  Он понимал, что делать этого не
следует, нужно держаться подальше от людей. Но понимал он и другое: если
идти в обход,  не доберешься до моря и к вечеру.  Тим явно ошибся, когда
сказал,  что до обрывов полтора километра.  Он,  видимо, не очень хорошо
знал эти места.
   К счастью,  улица оказалась почти безлюдной. Только дважды промчались
навстречу мальчишки-велосипедисты.  Славка оба  раза каменел от  страха,
будто встречные люди могли разбудить и встряхнуть снаряд...
   Страх  был  непостоянный:  он  приходил волнами.  Иногда он  накрывал
Славку с  головой --  Славка леденел и  замирал,  и не спасало от холода
солнце, которое жгло спину и плечи сквозь темно-синюю рубашку. Казалось,
что  вот-вот,  сию  секунду ударит грохот...  Потом  страх откатывал,  и
Славка  ругал  себя  трусом,  сопляком  и  нервной  барышней.  С  минуту
казалось,  что все случившееся -- пустяк. Что железная болванка, лежащая
в Артемкиных объятиях,  не опаснее,  чем старинный литой утюг бабы Веры.
Но минута проходила, и опять наваливался страх.
   Один раз Славка услышал в  портфеле тихий,  но отчетливый щелчок.  Он
оцепенел  на  секунду.  Потом  осторожно (быстро,  но  очень  осторожно)
поставил портфель в дорожную пыль и кинулся в кювет,  в жесткую траву. И
залег там, прикрыв голову руками.
   Хорошо, что никого на улице не было.
   Славка полежал,  приподнял голову.  Портфель стоял  посреди улицы,  и
квадратная физиономия была у него виноватой.  Славка понял,  что щелкнул
язычок разболтанного замка.
   После этого страх ушел  надолго.  Славка даже  стал насвистывать.  Он
спокойно добрался до конца улицы.
   И тогда он увидел дорогу.
   Узкая,  прямая и  длинная,  она уходила в  направлении моря.  Но моря
Славка не увидел. Дорога шла вверх и словно втыкалась в небо. Нужно было
подняться  до  перевала.  С  двух  сторон  дорогу  стискивали побеленные
каменные заборы.  За ними поднимались острые кипарисы. Наверно, там были
большие сады.
   "А может быть, кладбища. Подходящее место, -- подумал Славка и тут же
одернул себя: -- Не распускайся!"
   Он  ступил на эту дорогу с  твердой белесой землей,  почти горячей от
солнца.  Белый блеск резал глаза.  Даже небо теперь было не  голубым,  а
светло-стальным и беспощадным.
   От  тяжести ныли руки и  болели плечи.  Славка осторожно перекладывал
портфель из руки в руку,  но ставить его на дорогу не решался.  Не хотел
лишних толчков.  Портфель приходилось держать на  отлете,  чтобы жесткая
нижняя кромка не чиркала по ноге и чтобы случайно не ударить коленом.
   У Славки опять появилась мысль:  спрятать портфель в укромном месте и
сбегать за кем-нибудь.  Но здесь, на дороге, сделать это было нельзя. Ни
ямы,  ни  камня,  ни  заросшего  травой  кювета.  Ровная  твердая  земля
подходила прямо к  белым стенам.  У  подножия стен росли кустики пыльной
травы, но в них не спряталась бы даже улитка.
   Дорога была как судьба: не избавишься от груза и никуда не убежишь. В
каменных  заборах  --  ни  калитки,  ни  щели,  ни  выхода  в  переулок.
Оставалось идти вперед,  а  что впереди --  неизвестно.  И  путь казался
бесконечным.
   Тогда Славка стал думать,  что  все равно это кончится.  Все равно он
выйдет к обрыву и кинет снаряд в воду.  И станет хорошо и спокойно. И он
побежит к Тиму,  чтобы скорее помириться. И Тим скажет: "Ох и натерпелся
я из-за тебя, Славка..."
   А если не скажет?
   Если обида у Тима такая, что он не захочет больше видеть Славку?
   Но почему? Тим поймет! Он же справедливый. Он поступил бы так же, как
Славка, если бы сам был капитаном.
   А что сделал бы тогда Славка? Подчинился бы приказу?
   "Я... я не знаю, -- подумал Славка. -- Да, я, наверно, подчинился бы.
Но  я  извелся бы от страха,  думая о  Тиме.  Я  боялся бы сильнее,  чем
сейчас..."
   "А он, думаешь, не боится? Думаешь, ему сейчас легко?"
   "Но он меня простит, когда я вернусь..."
   "Кто знает...  Вот если наоборот,  если не вернешься, тогда, конечно,
простит. Потому что взрыв -- это оправдание..."
   При  этой  мысли  Славке стало  так  жутко,  как  еще  не  было.  Ему
показалось, что все предугадано. С самого начала. С его приезда в Город.
И разговоры об Андрюшке Илюхине,  и находка на берегу,  и эта дорога,  с
которой не свернешь, -- все вело к одному.
   "Что будет с мамой, если это случится?"
   И мама будто появилась откуда-то и пошла рядом.
   "Мама, ты прости. Что я мог сделать?"
   А мама молчала и укоряюще смотрела на Славку.
   И Славка вдруг сообразил, что надо сделать!
   Надо осторожно вынуть снаряд и  положить у стены.  Кто-нибудь найдет?
Пусть. Почему один Славка должен рисковать? Он унес эту страшную игрушку
от ребят,  он отмерил для себя свою долю риска. Пускай теперь кто-нибудь
другой. Он не за себя боится, а за маму.
   "У других тоже мамы..."
   "Значит, я должен ходить по ниточке, а другие не должны?.."
   "Сам взялся..."
   "Но я не знал,  что это так далеко.  И так страшно... Я просто больше
не могу".
   "Ладно, оставь снаряд... Тим не оставил бы..."
   "Это несправедливо. Почему это случилось именно со мной? Я живу здесь
всего месяц. Другие целую жизнь живут и ничего..."
   "Значит, это не твой Город?"
   -- Будь ты проклят,  гадина такая,  -- шепотом сказал снаряду Славка,
уже не думая, что снаряд может отомстить.
   И будто от этих слов дорога кончилась.
   Славка оказался на  перекрестке.  Впереди была обычная улица окраины,
черепичные крыши,  а  за  крышами плавилось под  солнцем море.  И  опять
рванулся с моря плотный теплый ветер.
   -- ...Слава! Семибратов!
   Он  даже не  удивился.  Он только обрадовался.  К  нему торопливо шла
Любка Потапенко.
   -- Семибратов! Ты что здесь делаешь?
   -- А ты?  --  глупо спросил Славка и очень мягко поставил портфель на
каменный тротуар. Она улыбалась.
   -- Я же тебе говорила:  у меня здесь бабушка живет.  На улице Морских
пехотинцев.
   Славка не помнил такого разговора. Но какая разница? Главное, что все
теперь будет просто. Главное, что не надо двигаться с места.
   -- Любка,  --  быстро сказал Славка. -- Здесь есть где-нибудь военная
часть?
   У нее широко распахнулись глаза.
   -- Тебе зачем?
   -- Ты не спрашивай. Скажи -- есть?
   -- Военная тайна, да?
   -- Да скорее же...
   Она капризно пожала плечами.
   -- Подумаешь,   какой  нервный.   Вон,  через  дорогу  посмотри,  там
проходная.
   И Славка увидел.  Там опять была белая стена, но не такая глухая, как
у  дороги.  В  нее  была  встроена проходная будка,  а  рядом  виднелись
решетчатые ворота со звездами и якорями. У зеленой двери стоял часовой в
черной форме морского пехотинца.
   "Вот и все", -- подумал Славка. И нетерпеливо сказал:
   -- Потапенко, сходи к ним, позови кого-нибудь из военных. Пожалуйста.
   -- Зачем?
   -- Очень надо.
   -- Сперва скажи. Было не до споров.
   -- Люба,  --  сказал Славка, -- позови, пожалуйста. У меня в портфеле
неразорвавшийся снаряд.
   Она еще обиделась, дура:
   -- Ты  что меня разыгрываешь?  У  тебя там Артемка.  Вон из дыры лапа
торчит!
   В  самом деле,  внизу из  портфеля торчала Артемкина лапа  в  зеленой
штанине.
   -- Артемка на дне, а сверху снаряд. Честное слово.
   Любой нормальный человек сразу кинулся бы к проходной.
   Но Любка прижала к щекам ладони, приоткрыла рот и шепотом спросила:
   -- Правда, Слава? Покажи...
   -- Ну  какая же ты  безмозглая! -- с отчаянием сказал Славка.-- Тогда
отойди! Отойди на сто метров! Ну!!
   Он  крикнул так,  что она отскочила.  Конечно,  не на сто метров,  но
довольно далеко.
   Славка  поднял  портфель и  перешел дорогу.  Сзади  раздались тяжелые
шаги.  Славку обогнал пожилой усатый мичман в голубой куртке. Или, может
быть,   прапорщик  --  Славка  не  знал,  какие  там  звания  у  морских
пехотинцев.  В  общем,  две звездочки на гладком черном погоне.  Часовой
козырнул. Мичман кивнул и взялся за ручку двери.
   -- Постойте, -- тонким голосом сказал Славка.-- У меня важное дело!
   Мичман обернулся и удивленно поднял клочкастые седые брови. Придержал
дверь.
   -- Ты к кому? Проходи. Ты сын майора Ковского?
   Славка вошел.  Он  не  имел  права  идти  туда  со  своим грузом,  но
получилось само собой.
   После  знойной улицы здесь было  прохладно и  темно.  Славка помигал,
разглядел у стены табурет и опустил на него портфель.
   -- Я не сын... Пожалуйста, осторожнее. Здесь снаряд.
   -- Что за шутки? -- недоверчиво и слегка раздраженно спросил мичман.
   Славка быстро,  хотя  и  осторожно,  отстегнул замки.  Он  чувствовал
небывалое облегчение.  Здесь,  при опытном взрослом человеке,  не  могло
случиться ничего страшного.
   -- Вот...  --  сказал Славка и тихо откинул крышку. Мичман заглянул в
портфель. Сначала нахмурился, но тут же лицо его стало спокойным.
   -- Где ты эту штуку разыскал?
   -- На свалке у танкера "Бея", в конце Большой бухты.
   -- А зачем притащил сюда?
   -- Куда же было девать?  -- со звоном спросил Славка. Его захлестнула
обида. -- Там были маленькие ребята!
   Мичман   опять   посмотрел  на   Славку  --   теперь  внимательным  и
продолжительным взглядом. И коротко улыбнулся.
   -- Да не бойся,  --  вдруг мягко сказал он. -- Натерпелся, да? Это не
снаряд, это портативный газовый баллон для разогрева самолетных моторов.
Их многие путают со снарядами, кто не знает...
   -- Баллон?
   Кто-то громко хихикнул.
   Славка растерянно оглянулся и  увидел Потапенко.  Он только силуэт ее
увидел в прямоугольнике двери, за которой полыхал знойный день, но сразу
представил Любкино лицо.
   Баллон!!
   Завтра будет хохотать вся школа...
   И все было зря: белая дорога, изнуряющий страх...
   И нелепая ссора с Тимом!
   Славка всхлипнул и кинулся к двери, проскочил мимо отлетевшей Любки и
побежал вдоль стены.  Сначала быстро --  так,  что горячий ветер забивал
горло.  Потом тише:  стало колоть в боках. Но все равно бежал. По улице,
по белой дороге...
   Потом не хватило дыхания,  и  Славка перешел на шаг.  Ветер мохнатыми
ладонями гладил мокрое лицо. Славка наконец подумал: зачем было убегать?
   Еще хуже будет. Еще больше станет издеваться Любка. Расскажет, как он
выскочил, будто капризная девчонка.
   И портфель с Артемкой остался там...
   Вернуться?
   Нет, вернуться он не мог. Он только пошел потише.
   И может быть, от ровного шага ровнее стали мысли.
   Что он  нервы распустил?  Разве плохо,  что снаряд оказался баллоном?
Наоборот.  Иначе кто знает, был бы сейчас на свете Славка Семибратов или
не был?
   Портфель, конечно, отдадут Любке...
   Любка раззвонит про эту историю? Пусть. Славка не виноват, что снаряд
не настоящий.  А  если найдутся дураки,  которые будут смеяться,  --  их
дело.  Пускай хоть весь свет смеется.  Разве это сейчас главное? Главное
-- Тим!
   Лишь бы Тим не ушел!
   Какой-то переулок вывел Славку к бухте. Правее базы. Славка подскочил
к воде, разогнал ладонями нефтяную пленку, которая приплыла от стоявшего
неподалеку танкера.  Плеснул  соленой  водой  в  лицо.  Вытерся подолом,
заправил рубашку. Быстро зашагал к базе.
   Тим  не  ушел.  Он  сидел у  ворот на  старом перевернутом ялике.  Он
поднялся навстречу Славке.
   -- Тим!  -- поспешно сказал Славка. -- Это был не снаряд! Это газовый
баллон... Мне мичман сказал... Тим, ты что?
   Тим протянул Славке его учебники,  связанные обрывком фала. Не глядя.
Потом повернулся и пошел.
   -- Тим... -- сдавленно сказал Славка.
   Тим не остановился.
   Славка пошел следом. Тим не оглядывался.
   -- Тимсель...  --  позвал Славка.  Это было как пароль.  Как сигнал о
помощи.
   Тим замедлил шаги. Не обернувшись, он сказал негромко:
   -- Ты за мной не ходи, пожалуйста. Ты... хуже, чем враг...



                          Никогда не забуду...

   Дома Славка сразу лег на диван.  Лицом к стене.  Он не удивился,  что
его  не  зовут  обедать.   Не  удивился,  что  баба  Вера  -печальная  и
растерянная. Не удивился тяжелому молчанию в доме. Все так и должно было
быть в этот черный день.
   Сначала Славка ни о чем не думал.  Он очень долго лежал, сцепив зубы,
а  в голове,  как замкнутая в кольцо кинолента,  крутилось воспоминание:
белая дорога, Любка, мичман, баллон, Тим, последние слова Тима. И снова:
дорога... баллон... Тим... И опять.
   "Ты за мной не ходи, пожалуйста. Ты... хуже, чем враг..."
   Но почему?!
   "Тим, почему? Я же тебя не бросил, не обманул... Ну, пусть я виноват,
но я же не хотел... А ты сразу -- как насмерть!"
   И  вдруг появилась ясная мысль.  Такая простая и  легкая,  что Славка
сразу сел. Он даже улыбнулся и кулаком себя стукнул по лбу.
   Тим просто не понял, вот в чем дело! Он увидел у Славки вину, которой
не  было!  Их  поссорила какая-то  ошибка...  Эту ошибку надо выяснить и
убрать.  Уничтожить!  Надо не  валяться здесь,  не  впадать в  тоску,  а
поговорить с  Тимом.  Обо всем спросить и про все объяснить самому.  Тим
поймет. Это же Тим...
   Ну а если не поймет?
   Ладно...  Тогда  Славка скажет:  "Тим,  я  дурак  был  с  этим  своим
капитанством. Я просто потерял голову. Не прогоняй меня, Тим, прости".
   И Тим простит. Не может он поставить на Славке крест. Они одной крови
-- Славка и Тим...
   Славка вскочил. Если бегом -- он увидит Тима через пятнадцать минут!
   Он качнулся к двери, и в эту секунду вошла мама.
   У мамы были сжаты губы. Она коротко глянула на Славку, обвела глазами
комнату и сухо спросила:
   -- Где твой портфель?
   -- Что? -- растерянно сказал Славка.
   -- Меня интересует,  где  твой портфель.  Почему ты  принес учебники,
связанные веревкой?
   Она смотрела мимо Славки. Лицо у нее было напряженным и холодным.
   "Все уже знает,  --  со  страхом подумал Славка.  --  Любка разнюхала
адрес и притащила портфель". Стало ясно, что несчастья не кончились.
   -- Ну, что ты молчишь?
   А  что  было говорить?  Самое глупое дело --  давать ответы,  которые
известны заранее.
   Мама посмотрела на Славку слегка удивленно:
   -- Ты объяснишь наконец?
   -- Он остался у военных, -- пробормотал Славка.
   -- У каких военных? Что ты там делал?
   -- Ну...  что ты меня мучаешь?  --  вырвалось у Славки. -- Ты же сама
знаешь! Любка же рассказала!
   -- Любка? -- удивилась мама. -- Я не знаю никакой Любки. В чем дело?
   Значит, Любки не было? Как по-идиотски он влип!
   -- Вячеслав!  --  сказала  мама.  --  Я  хочу  немедленно знать,  что
произошло. Имей в виду, что мы договаривались: никогда не врать.
   Врать он и  не мог.  Промолчать --  другое дело.  Но молчать уже было
нельзя. Славка, глядя в пол, прошептал:
   -- Я отнес военным... одну штуку. Газовый баллон.
   -- Зачем? Что за баллон?
   -- Мы с Тимом его на свалке нашли...
   -- Ну и что?
   -- Мы его у ребят отобрали...
   -- Ну и что, я спрашиваю!
   -- Ну и... отнес.
   -- За-чем?
   Тянуть  было   бессмысленно.   Славка  был   измотан,   он   не   мог
сопротивляться. Он поднял глаза и проговорил:
   -- Я думал, что это снаряд.
   Он не увидел на мамином лице ни страха, ни гнева. Мама, кажется, даже
обрадовалась. Все так же сухо, но со скрытым облегчением она сказала:
   -- Очень хорошо.  Иди поешь,  а  потом поможешь уложить чемоданы.  Мы
уедем сегодня.
   -- Мамочка...  --  шепотом сказал Славка.  --  Мама,  ты  со мной что
хочешь... Только не это...
   Потом крикнул:
   -- Не надо!
   Он вцепился в маму.  Сам того не сознавая,  он кричал слова,  которые
кричат дети,  оказавшись в тисках жестокости и боли.  Да он и был сейчас
маленьким мальчиком, изнемогавшим от боли и отчаяния:
   -- Мамочка, не надо! Мама, я больше не буду, ну прости, мама!
   Но она оторвала от себя Славкины руки:
   -- Прекрати истерику!
   Славка упал на диван. Но он тут же вскочил! Надо было драться за себя
и за Город!
   -- Ты не имеешь права! -- крикнул он.-- Ты обещала! Ты слово давала!
   -- Ты тоже давал слово. И нарушил.
   -- Но у меня не было выхода!
   -- Не кричи. У меня тоже нет выхода. Ты меня сам вынуждаешь на это.
   -- Я не поеду,  --  сказал Славка. Он вдруг почти успокоился. В самом
деле:  не поедет, и все! -- Я руками и ногами, зубами цепляться буду. Не
поеду.
   -- Поедешь,  --  сказала мама.-- Ты не будешь цепляться ни зубами, ни
когтями.  И  не  будешь устраивать скандалы.  Пожалей Веру  Анатольевну.
Сейчас ты пообедаешь,  и  начнем укладываться.  Поезд уходит в  половине
десятого вечера.
   -- Ну и пусть уходит!.. Все равно ты не достанешь билеты.
   -- О билетах я позаботилась.
   -- Когда?
   -- Не твое дело.
   "Но ведь Любки не было..."  --  подумал Славка.  Любки не было,  и  о
баллоне он рассказал сам. Сейчас. Значит...
   -- Значит, все это неправда, -- сказал Славка и переглотнул.
   -- Что неправда?
   -- Все...  Все твое вранье,  -- с отчаянной грубостью, но тихо сказал
Славка, глядя ей прямо в лицо.-- Ты все врешь. Ты едешь из-за Него.
   Ни разу в жизни он так не говорил с мамой.
   Ее щеки побелели.
   На  столике лежала пустая авоська,  с  которой Славка обычно бегал на
рынок  и  в  магазин.  Этой  авоськой,  вытянутой в  тяжелый жгут,  мама
хлестнула его по лицу. И еще, еще! В кожу впились твердые узелки.
   Славка не увернулся и не защитился. Он только прикрыл глаза, но не от
страха, а машинально. Он расстегнул пряжку и выдернул из петель флотский
ремень.
   -- Возьми,  -- сказал он.-- Пряжкой можно пробить до кости. Не бойся,
шрамы придают мальчикам мужественный вид.
   Мама бросила сетку и выскочила в другую комнату.  Славка увидел,  как
она плачет у окна. Но он не пошел за ней. У него горели от ударов щеки.
   Славка медленно продернул ремень в петли.
   -- Славик, прости меня, -- сказала, не оборачиваясь, мама.
   -- Я не поеду, -- ответил он.
   -- Славик...
   -- Не по-е-ду.
   Он  сел,  положил на  колени руки и  стал смотреть на  окно,  как  на
киноэкран.  В  окне  качались узорчатые листья винограда.  От  вечернего
солнца на них был оранжевый налет.
   Никуда он  не  поедет.  Смешно даже  думать.  Он  еще  и  с  Тимом не
помирился...
   А на той неделе -- отрядный сбор, выпуск новой стенгазеты. На базе --
общее собрание экипажей.  Потом экскурсия на крейсер "Суворов".  Неужели
Славка в это время будет уже в ненавистном слякотном Усть-Каменске?
   Мама вернулась в комнату и села рядом.  Пальцами провела по Славкиной
макушке.
   -- Ты едешь из-за Него, -- опять сказал Славка.
   -- Да... Если хочешь правду, то из-за него тоже.
   -- Он гад, -- решительно сказал Славка.
   Мама не рассердилась.
   -- Он несчастный человек,  --  тихо объяснила она.  --  Ты не знаешь,
сколько ему пришлось пережить.
   -- Я его ненавижу.
   -- Я понимаю...  Он виноват перед нами.  Но я перед ним, видимо, тоже
виновата.
   -- В чем?!
   -- Не кричи. Ты не поймешь.
   -- А я?  --  спросил Славка.  --  Я-то в чем виноват?  Меня вы за что
мучаете?
   -- Ты,  наверное,  не  виноват..