уки по швам и тихонько сказал: -- Есть...
   День был пасмурный,  и плотный ветерок от облачного горизонта нагонял
волну. Яхточка, отвалив от пирса, подскочила на гребне.
   Славка вцепился в борт.
   -- Шкот возьми! -- прикрикнула Анюта.
   Второй  гребень ударил  в  фанерную скулу  и  окатил Славку брызгами.
Брызги оказались неожиданно т„плыми.  И  Славка на  всю  жизнь  запомнил
первое приветствие встречной волны...
   Они мотались по озеру больше часа.  Иногда "Трэмп" кренился так,  что
почти ложился парусом на воду.  Анюта сидела на борту и время от времени
лихо откидывалась назад. Сейчас она совсем не казалась неуклюжей, ловкая
была и быстрая.
   Иногда она хитро поглядывала на Славку.
   -- Страшно?
   -- Нисколечко, -- говорил Славка.
   -- А если ляжем?
   -- Не ляжем.
   -- Откуда ты знаешь?
   Славка пожимал мокрыми плечами.  Он не мог объяснить.  Просто у  него
внутри словно был маятник,  отмечавший границу опасного крена.  И  опять
вспомнились ж„лтые шары...
   -- А если вс„-таки ляжем, Комарик?
   -- Ну и что? -- говорил Славка, и ему становилось жутковато, но не от
страха, а от азарта и счастья.
   -- Поворот!
   Как управляться со стаксель-шкотами, Славка понял быстро.
   -- Есть поворот!
   ...При полном ветре они подлетели к пирсу.  Мокрый и счастливый,  как
тысяча  именинников,  Славка  со  швартовым концом в  руках  выскочил на
доски. Подош„л бородатый тренер. Посмотрел на Анюту:
   -- Ну?
   -- Лады, -- сказала Анюта.
   А Славка увидел, как по пирсу бежит перепуганная мама.

   Он  отчаянно  боялся,  что  мама  не  разрешит заниматься в  парусной
секции.  Она всегда так за  него тревожилась!  Но мама разрешила.  Может
быть, для того, чтобы Славка не огорчался из-за сорванной поездки к Вере
Анатольевне.  Поездка опять не получилась, потому что все деньги ушли на
обстановку новой квартиры.
   -- Занимайся,  плавай, -- сказала мама и вздохнула: -- Это лучше, чем
вс„ лето слоняться без дела.
   И  Славка не  слонялся.  Почти каждый день он с  утра бегал на озеро.
Было  на  спортивной базе  какое-то  расписание занятий,  но  Славка  не
обращал на него внимания.  Когда появлялась Анюта,  они спускали на воду
"Трэмп" и начиналось счастье.  Когда Анюты не было.  Славка вс„ равно не
скучал.  Помогал  спускать яхты,  варить  обед  на  самодельной печке  и
штопать старенькие флаги Свода сигналов. Эти флаги развешивали над базой
во время праздников и соревнований.
   Секция парусников была маленькая:  пять "кадетов" и  семь "финнов" --
гоночных яхт-одиночек.  Занималось полтора  десятка  взрослых и  десяток
ребят.  Славка был  самый  младший,  а  маленькому среди  больших всегда
жив„тся неплохо...
   Славка приходил домой вечером.  В  первые дни  мама  волновалась,  но
понемногу привыкла.  Бывало,  что Славка заставал у них дома Константина
Константиновича.   Мама  при  этом  почему-то  притворялась  строгой,  а
Константин Константинович становился особенно  бодрым  и  разговорчивым.
Славка  про  себя  снисходительно улыбался.  Он  прекрасно понимал,  что
взрослые мужчина и  женщина могут  понравиться друг  другу.  Могут  даже
влюбиться. С этим ничего не поделаешь. Но Славка не тревожился. Он знал,
что  мама всегда останется мамой и  никогда не  будет любить его меньше,
чем сейчас.
   Они втро„м пили чай, потом Славка брал книжку и лез в постель. Гудели
усталые ноги,  горели от  солнца плечи,  и  сладко ныли нат„ртые шкотами
ладони. Буквы начинали бегать по книжным страницам, как муравьи.
   Засыпая,  Славка слышал, как Константин Константинович рассказывает о
приключениях на охоте, о поездках за границу и о встречах со знаменитыми
артистами. Он и сам раньше был артистом, а потом работал администратором
концертных бригад  и  жил  в  больших городах.  В  Покровку его  занесли
"странные жизненные обстоятельства"...
   Однажды Славка увидел дома  большую компанию незнакомых гостей.  Было
шумно,   звенели  рюмки.   Когда  мама  торопливо  целовала  Славку,  он
почувствовал, что от не„ пахнет вином. Славка слегка испугался.
   Мама  кормила его  на  кухне  и  как-то  скомканно объясняла,  что  у
Константина Константиновича день рождения, а в комнате у него ремонт...
   Славка молчал, он не любил, когда обманывали...
   Хотя,  конечно,  обманы бывают разные.  На  Анюту Славка не обиделся,
когда она выкинула с ним шуточку.
   Один раз шли к базе от острова Лазурит,  и Анюта вдруг скорчилась,  а
японские глаза е„ сделались круглыми.
   -- Комарик,  задай стаксель-шкот на утку. Бери гика-шкот и руль. Я не
могу.
   -- Что с тобой?
   -- Кажется, приступ. Давно надо было аппендикс вырезать...
   Славка перехватил управление. Крепко дуло с левого борта, шла боковая
волна,   приходилось  сильно  откренивать.  Но  Славка  (может  бить,  с
перепугу) лихо подогнал яхту к  пирсу,  молниеносно ошвартовался по всем
правилам корабельной науки и завопил:
   -- Виктор Сем„нович, вызывайте "скорую", у Аньки аппендицит!
   Тогда завопила и Анюта:
   -- Молчи, балда, я же пошутила!
   -- Зачем? -- опешил Славка.
   -- Чтобы посмотреть, как ты справишься без меня.
   Славка помолчал и заплакал.
   Анюта удивилась. Подолом тельняшки принялась вытирать Славке лицо.
   -- Ты чего, Комарик? Обиделся, что ли?
   -- При чем тут "обиделся"! Страшно же...
   -- Чего страшно? Ты, хорошо управляешься.
   -- Дура,  -- сказал Славка. -- Я из-за этого разве? Я думал, вдруг не
успею.  Если сильный приступ, может быть... этот... перитонит... От него
же умереть можно.
   Она виновата засопела, а Славка продолжал тихонько реветь.
   -- Перестань, -- попросила Анюта.
   -- Дореву и перестану, -- сердито сказал Славка.
   Анюты он давно уже не стеснялся.  Вс„ равно она знала, что за человек
Славка Семибратов:  где он хорош, а где так себе. Притворяться перед ней
героем было бесполезно.  Поэтому Славка без смущения визжал, когда Анька
мазала  ему  зел„нкой  ссадины,   не   скрывал,   что  боится  нырять  с
тр„хметровой вышки (вс„  равно ведь  нырял!),  и  даже доверял кое-какие
тайны.
   Рассказал, например, об Арт„мке.
   -- Тащи его к нам, -- велела Анюта.
   С тех пор Арт„мка плавал на носу "Трэмпа"...

   А в августе вс„ это кончилось. Сразу, в одну неделю. Сначала уехала в
Пермь  Анюта.  Она  подала  заявление на  какие-то  курсы,  чтобы  стать
корабельным радистом и плавать по рекам и морям.
   -- Крику дома было! "Десятый класс не кончила, куда-то срываешься!" А
я вс„ равно... На аттестат я в вечерней школе сдам.
   -- А я как? -- ш„потом спросил Славка.
   -- Ну,  Комарик...  Ты чего?  Я тебе писать буду... Ты в том году сам
станешь рулевым!
   Через  несколько дней  после  Анюткиного отъезда  закрыли  спортивную
базу.  То  есть  не  совсем  закрыли,  а  соединили с  большим заводским
яхт-клубом,  но  клуб этот находился в  двадцати километрах,  на  другом
озере. Славка понимал, что в такую даль он ездить не сможет.
   Бородатый Виктор  Сем„нович грустно  объяснил  Славке,  что  в  парке
решено строить красивую набережную,  а  их дощатый домик и пирсы снести,
потому что они портят пейзаж.
   -- Кому она нужна, эта набережная!
   -- Нас  с  тобой,  Славка,  не  спросили.  Ничего не  поделаешь,  это
форс-мажор.
   -- Что?
   -- Иначе  говоря,  действие непреодолимой силы.  Есть  такое  морское
понятие. Это когда стихия сильнее и люди уже ничего не могут сделать.
   -- Но здесь же не стихия!
   -- Вс„ равно форс-мажор, Славка. Обстоятельства сильнее нас.
   "А кто теперь будет ходить на "Трэмпе""? -- хотел спросить Славка, но
не смог.  Он стиснул зубы,  вытащил из кладовой два флага и поднял их на
сигнальной мачте.
   Один флаг был сине-белый,  в шахматную клетку. Он означал букву "N" и
назывался "Новэмбэр".  Второй состоял из  пяти  полос:  по  краям синие,
потом белые,  а посередине красная.  Он соответствовал букве "C" и носил
имя  "Чарли".  Когда  их  поднимают вместе,  получается сигнал  NC.  Это
значит,  что люди израсходовали силы и,  если не  будет помощи,  корабль
пойд„т ко дну.
   Виктор  Сем„нович увидел флаги  и  взъерошил большой ладонью Славкины
волосы.
   -- Не поможет это нам, мой капитан. Да и бедствия особого нет. Только
у нас двоих неприятность:  ты без плаваний останешься, а я из начальства
пойду в рядовые тренеры...
   Славка и  сам  понимал,  что ничего уже не  поможет.  И  флаги поднял
просто так. В знак протеста, что ли...
   -- Ладно, пережив„м как-нибудь, -- утешил его Виктор Сем„нович.
   Но переживать было трудно.  Славка горевал.  И как раз в один из этих
дней, мама сказала:
   -- Если уж  так получилось,  не переехать ли нам в  Усть-Каменск?
   -- Зачем?
   --  Большой город...  Театры,  музеи.  Окончишь  школу  --  под боком
институты.
   Нужны  были  Славке эти  институты,  как  в  днище дырка.  А  никакой
мореходки в сухопутном Усть-Каменске, конечно, нет.
   Но мама продолжала уговаривать.
   Славка грубовато сказал:
   -- Кому мы там нужны...
   Мама очень смутилась:
   -- Видишь ли...  Туда переехал Константин Константинович. Он работает
в филармонии...  Ну и...  Я давно хотела с тобой побеседовать...  Короче
говоря...
   -- Короче  говоря,  он  сделал тебе  предложение,  --  снисходительно
сказал Славка.



                        Бабушка Вера Анатольевна

   В  Усть-Каменске  перед  первым  сентября мама  купила  Славке  новый
портфель. Вместо потр„панного ранца. Портфель был большой, коричневый, с
двумя блестящими замками и кожаной пряжкой посередине.
   -- Смотри, -- смеясь, говорила мама, -- у портфеля лицо. Замки -- как
два глаза, а пряжка вместо носа. Похоже?
   Славка слегка улыбнулся: похоже.
   -- Выразительная физиономия,  -- продолжала мама. -- Мне кажется, она
будет говорить о твоих успехах.  Если вс„ хорошо --  будет вес„лая. Если
чего-нибудь натворишь или получишь двойку --  тоже вс„ на ней отразится.
Так что лучше не скрывай свои грехи.
   Славка  пожал  плечами.  После  истории  со  "Справочником вахтенного
офицера",  которая случилась давным-давно,  он ничего никогда от мамы не
скрывал.  Вернее, почти ничего. Бывали, конечно, редкие случаи, когда он
помалкивал.  Например,  о том, как они с Анютой во время крепкого шквала
перевернулись посреди озера  и  бултыхались в  волнах минут  пятнадцать,
пока не  подлетел на взмыленной моторке перепуганный Виктор Сем„нович...
Славка не болтал об этом,  чтобы маме не почудилось,  что он был на краю
гибели.
   А про оценки и про школьные дела он всегда рассказывал. Тем более что
и скрывать было нечего.
   Но  вс„  же  мамины слова про  лицо  портфеля он  запомнил.  Казалось
иногда,   что  портфель  поглядывает  на  хозяина  с   усмешкой  и  даже
пренебрежительно.  Это могла заметить и  мама.  И  Славка привык ставить
портфель носом к стенке.
   Он не щадил портфель. Ездил на н„м с ледяной горки, пинал, когда были
горькие минуты, и два раза дрался им с врагами. Кроме того, он провертел
внизу дырку,  чтобы живущий в  портфеле Арт„мка не сидел в полной тьме и
мог хоть одним глазочком глянуть на белый свет.
   Через  год  портфель выглядел так,  словно  его  раскопали в  древнем
кургане.
   В этом году,  когда Славка первый раз собрался в новую школу, бабушка
Вера Анатольевна осторожно сказала:
   -- Какой он у тебя,  Славушка...  подержанный.  Хочешь,  я тебе новый
куплю?
   -- Спасибо, Вера Анатольевна, я к нему привык.
   Он и в самом деле привязался к портфелю, хотя сначала его не любил.
   Вера Анатольевна вздохнула:
   -- Ну, привык так привык...
   И отошла.

   Она всегда так:  скажет что-нибудь, повздыхает и отойд„т. Или захочет
его по  голове погладить и  руку на  полпути остановит.  Славку это,  по
правде говоря, слегка раздражало. И ещ„ раздражало, как она жу„т губами,
прежде чем сказать что-нибудь. Или начн„т что-то искать в сво„м шкафчике
и копошится,  звенит многочисленными пузырьками с лекарствами. А ты стой
и жди...
   Но  Славка ни  разу не выдал своего раздражения.  Он чувствовал,  что
Вера Анатольевна его любит.  Только это была какая-то осторожная любовь,
издалека. Словно бабушка боялась, что Славка огрызн„тся на ласку.
   В  доме  у  Веры Анатольевны были две  большие комнаты с  побеленными
стенами и  несколько закутков и комнатушек.  Мебель стояла старая,  и е„
было  мало.  Главным образом,  кровати.  Вера Анатольевна летом  сдавала
комнаты отдыхающим.
   -- Ведь не ради денег,  Леночка,  -- рассказывала она как-то маме. --
Скучно одной... А теперь вы приехали, вот у меня и праздник.
   Мама  вежливо поцеловала е„  в  коричневую щ„ку.  А  Вера Анатольевна
нерешительно улыбнулась и сказала:
   -- Умру когда, вс„ вам и останется...
   Славка увидел,  как маме это не понравилось.  Ему тоже.  Что они,  за
наследством сюда приехали? Но Вера Анатольевна торопливо добавила:
   -- Ты только не обижайся, Леночка, вы ведь у меня одни...
   Славка знал от мамы,  что муж Веры Анатольевны был директором школы в
Новочеркасске  и  умер  пятнадцать  лет  назад.  Давным-давно  была  ещ„
маленькая дочь, но она погибла под бомб„жкой в первые дни войны.
   Конечно, невесело жить одной...

   В тот день,  когда Славка получил пят„рку по математике,  он вернулся
домой в самом лучшем настроении.  Мамы не было:  она ушла договариваться
насч„т работы.  Славка решил, пока е„ нет, оборудовать свой угол. Он жил
в комнатушке с одним окном и хотел сделать е„ похожей на каюту.
   Когда он здесь поселился, Вера Анатольевна сказала:
   -- Не тесно тебе, Славушка? В угловой комнате попросторнее...
   -- Нет, спасибо. Вера Анатольевна, здесь хорошо.
   -- Ну, хорошо так хорошо... -- Она повздыхала и принесла из сарайчика
обшарпанную, но прочную этажерку.
   Узкий,  будто корабельная койка,  диван, столик, этажерка, вешалка за
дверью -- что ещ„ надо?
   А  сегодня по дороге из школы Славка купил в книжном магазине большую
карту мира. Она могла закрыть всю стену над диваном.
   -- Вера Анатольевна,  можно, я е„ повешу?
   -- Да что ты спрашиваешь... Твоя комната,  делай как хочешь.  Говорил
бы ты мне, Славушка, "баба Вера". Не чужие ведь...
   -- Хорошо... баба Вера. А молоток у вас есть? И гвоздики...
   Он прибил карту,  а потом, над столиком, рисунок Женьки Аверкина, Тут
Вера Анатольевна позвала его обедать. Пока Славка жевал котлету и глотал
компот, она вс„ поглядывала на него издалека. Потом сказала:
   -- Вс„ не пойму,  похож ты на своего папу или нет...  Иногда вроде бы
совсем такой же, а иногда -- непохожий.
   Славка  вытряхивал в  рот  прямо  из  стакана  компотные ягоды  (что,
разумеется,  никогда  не  должны  позволять себе  воспитанные дети).  Он
прожевал их и сообщил:
   -- Мама говорит, что я ни на кого не похож. Все в роду т„мные были, а
я русый.
   -- Папа твой тоже светленький был...
   -- Да что вы,  Вера Ан...  ой, баба Вера... У нас же карточки есть. У
него т„мные волосы! И мама говорила...
   -- Мама-то его не видела маленького. А у меня есть фотография. Хочешь
взглянуть?
   -- Спасибо. Хочу, конечно.
   Они  пошли в  комнату,  и  баба Вера опять долго звенела пузырьками в
шкафу,  из которою пахло лекарствами.  Достала картонную коробку.  В ней
лежали вперемешку разные снимки.
   -- Вот он,  Валерик... Папа твой. Сколько уж прошло-то? Двадцать пять
лет почти... Это когда мама его уже болела, и он у меня жил.
   Славка даже замигал.  На лужайке среди пушистых одуванчиков и  солнца
стоял мальчишка лет восьми с велосипедом "Школьник".  С прямыми светлыми
волосами  и  кисточкой  на  макушке.  В  сбившейся на  животе  клетчатой
рубашке. Он смотрел весело и смело. В глазах -- блестящие точки.
   -- Наездник, -- ш„потом сказал Славка.
   -- И  верно,  наездник,  --  согласилась баба Вера.  --  Всю жизнь за
рул„м. Вот и... А что ни говори -- похож.
   Не  может быть,  что столько лет прошло!  Снимок будто вчера сделали.
Прочный, блестящий, без всякой желтизны. И ч„ткий-ч„ткий. Каждое семечко
видно на одуванчиках,  каждый узорчик на шинах велосипеда. А у мальчишки
-- каждый волосок.  И  царапинка на лбу.  И  крошечная родинка под левой
коленкой --  такая же,  как у  Славки.  И даже видны прожилки в радужной
оболочке глаз, обращ„нных прямо на Славку.
   "Это  папа...  --  мысленно сказал Славка.  --  Па-па..."  Он  словно
пробовал на вес это слово. Он его так редко говорил.
   Кому скажешь?
   Но  и  этому  мальчишке не  скажешь.  Это  просто Валерка Семибратов.
Похожий на Наездника пацан„нок,  не знающий,  что у  него будет когда-то
сын Славка.
   Или... знающий вс„-таки?
   "Ты кто?"
   "Я... Славка... Твой сын".
   "Вот это да! А не вр„шь?"
   "Хоть кого спроси..."
   "Интересно... А какой ты, сын?"
   "Я... я не знаю..."
   "А кто знает? Пушкин? Чего ты молчишь?"
   "А чего говорить?"
   "Какой ты? Смелый?"
   "Ну..."
   "Что ну? Говори по правде".
   "Если по правде, всякое бывает".
   "Эх ты, "всякое"..."
   "Ладно!  И ты сейчас не герой... Может, ты верещишь, когда тебе мажут
йодом царапины,  и боишься оставаться в т„мной комнате, как я, когда был
восьмилетним...  И  вообще не  очень задавайся.  А  то завтра заканючишь
"прокати", а получишь фигу".
   "Ты, Славка, не путай. Катаешь ты не меня. Время другое..."
   Неужели правда двадцать пять лет  прошло?  И  нет мальчишки,  который
прямо  сейчас  глядит  на  Славку  живыми  глазами...  Вообще нет.  Даже
взрослого, который из этого мальчишки вырос...
   -- Ты, Славушка, что шепчешь?
   -- Я?..  Так просто. Баба Вера, вы не убирайте эту карточку, ладно? Я
потом ещ„ посмотрю... А это кто?
   -- Это я.
   Вот здорово!  На  снимке с  отломанным уголком была молодая женщина в
коротком бушлате,  в  ч„рном берете со зв„здочкой,  с брезентовой сумкой
через плечо.  А  рядом --  двое матросов с автоматами.  Автоматы старого
образца -- с большими дисками.
   -- Вы в морской пехоте воевали, баба Вера?
   -- Да  нет,  Славушка.  Разве я  воевала?..  Не  говори мне "вы" ради
бога...  Это они воевали.  --  Баба Вера показала на матросов.  --  А  я
фельдшером была, в медсанбатах да в госпитале.
   -- Но вс„ равно же на войне. Вы... ты же рисковала?
   -- Это,  конечно,  случалось.  Под обстрелами сколько раз была. И под
бомб„жками, когда раненых вывозили...
   -- Баба Вера... Страшно, да?.
   -- Да нет,  Славушка...  Как Ниночку убило,  мне уж ничего не страшно
сделалось.  Думала:  пускай со мной хоть что...  Боли только боялась.  Я
какая-то чудная была: чьи-то раны обрабатываю, перевязываю, а сама будто
их боль чувствую.  Потом сколько лет в больницах проработала, а так и не
привыкла...
   -- Баба Вера, а ты это где снялась? Ты в этом городе на войне была?
   -- Нет,  отсюда я  ещ„ до войны уехала...  А  это на Дунае,  в  сорок
четв„ртом.
   -- У тебя... наверно, медали есть?
   -- Есть.  Орден даже.  Красная Звезда... Это как раз дали после того,
как фотографию сделали. Ранило ещ„ тогда...
   Она улыбнулась, и на лице е„ сбежалась частая сетка морщин.
   -- Ты,  Славушка,  не думай,  что я из-за старости хромаю и лекарства
пью. Не такая уж я ещ„ старуха. Это во мне кое-где железо сидит. Правда,
самую малость...
   Славка подвинулся к ней и щекой коснулся е„ рукава. Чуть-чуть.
   -- Баба Вера... ты не обижайся на меня.
   -- Славушка, да ты что, мой хороший? За что обижаться?
   Он вздохнул:
   -- Мало ли... Есть за что.
   Она притянула Славку, прижала к своей шерстяной кофте. От кофты пахло
лекарствами,  кухонным дымом и горькой сухой травой -- той же, что пахло
в каждой комнате этого дома.

   Когда вернулась мама, она удивилась до невозможности. И обрадовалась:
Славка,  одетый в  драный тренировочный костюм,  самоотверженно драил  в
комнатах полы.  Вера Анатольевна жалобно уговаривала перестать или  хотя
бы отдохнуть.
   А  вечером,  когда баба Вера собралась в  магазин за крупой и  солью,
Славка сказал:
   -- Вс„ ты да ты. Давай схожу. Маленький я, что ли?
   -- Ты и так устал. С полом намучился, уроки делал...
   -- Не намучился я. Мне вс„ равно гулять