.  Ты,  видимо,  и  сегодня  поступил
правильно,  я  тебе верю.  Но я извелась от страха за тебя.  И сегодня я
поняла, что этот страх не пустой.
   -- Да как раз пустой! Как этот баллон! Ведь снаряда-то не было!
   -- Но он мог и быть...
   -- И поэтому ты заранее взяла билеты,  --  с жесткой насмешкой сказал
Славка. Мама встала.
   -- Хорошо, издевайся надо мной, -- сказала она. -- Я виновата. Я тебя
ударила... Еще я виновата, что люблю человека, которого ты не терпишь. Я
не могу без него и не могу без тебя. Скажи, что мне делать?
   Славка не знал.  Он понял,  что не устоит перед натиском несчастий. И
подумал, что, наверно, сам виноват: он слишком боялся. Страх притягивает
несчастья,  как  магнит.  Если чего-то  очень боишься,  это  обязательно
случается. Давным-давно Славка отчаянно боялся, что мама увидит краденый
"Справочник вахтенного офицера", -- и мама увидела. Он боялся наткнуться
на снаряд --  и наткнулся. Правда, снаряд оказался не настоящим, но беды
он принес настоящие.  Из-за него случилось то, чего Славка боялся больше
всего.  Две  самые страшные вещи:  он  поссорился с  Тимом и  уезжает из
Города.
   Значит, такая судьба? Такой несчастный день, от которого не убежишь?
   Мама сказала:
   -- Ты, пожалуйста, не думай, что все будет по-старому. Мы разменяем с
ним квартиру и будем жить с тобой вдвоем. Ты пойдешь в новую школу...
   Славка тихо и совершенно честно сказал:
   -- Знаешь,  о  чем я  жалею?  Что я  не нашел настоящего снаряда и не
уронил его на камни. Мама резко встала.
   -- Спасибо! И ты хочешь, чтобы после этого мы остались здесь?
   -- Ничего я уже не хочу, -- с безразличием сказал Славка.
   На него наваливалось тяжелое утомление.  Как тогда, перед ружьем. Все
сделалось пустым и ненужным.
   Он  машинально  помогал  маме  укладывать  чемоданы.  Что-то  отвечал
заплаканной бабе Вере; кажется, обещал написать письмо.
   Баба Вера сказала маме:
   -- Славушке-то зачем ехать? Он, смотри, как прижился.
   -- Вы думаете, Славик захочет меня оставить? -- спросила мама. Славка
взял со  стола тяжелую синюю книгу --  "Международный свод сигналов".  И
тогда все опять взорвалось в Славке! Уехать, не помирившись с Тимом?
   -- Я схожу к Тиму...
   Мама встревоженно выпрямилась над чемоданом:
   -- Не надо, я тебя прошу...
   -- Но я должен попрощаться! Неужели даже этого нельзя?
   -- Ты ему напишешь...  Славик!  Он приедет к  тебе в гости!  Или ты к
нему на будущий год! А сейчас не ходи, я так боюсь.
   -- Чего?
   -- Не  знаю.  Всякой случайности.  Всего  теперь боюсь.  Смотри,  уже
темнеет..
   -- Мне надо ему книгу отдать!
   -- Он зайдет и возьмет у Веры Анатольевны...
   -- Ну хорошо,  --  зло сказал Славка. -- А позвонить я могу? Будка-то
не заминирована.
   -- Сходи позвони... Мы сходим вместе.
   Вот как! Даже и поговорить с Тимом он не может один на один.
   Ну ладно же!
   Славка рванул из тетради листок, взял авторучку и открыл "Свод".
   "NC", -- написал он сначала.
   Даже если Тим обижен насмерть, даже если он решил навсегда забыть про
Славку, после этого сигнала он все равно прочитает флагограмму до конца.
   "Тим,  я не хочу,  но меня увозят!  Тим,  пожалуйста, приходи хоть на
минуту!   Пожалуйста,   Тим!   Меня  увозят  сегодня  вечером!  Поездом!
Насильно..."
   "Насильно... Насильственно" -- PXI.
   "Сегодня вечером" -- FTC.
   "Меня" -- SCI...
   "Поездом" -- RLK...
   "Вагон ј 7... 21 час 30 минут..."
   "Тим,  ты придешь?  Тим,  в "Своде" нет таких слов:  обида, прощение,
дружба... Но ты же поймешь. Поймешь, Тимсель?"

   В  будке горела тусклая лампочка.  Славка вошел,  а  мама  осталась у
открытой двери.
   Славка набрал номер.
   -- Валентина? Позови Тима!
   Он услышал:
   -- Тима нет, он ушел.
   Этого еще не хватало!
   -- Куда?
   -- Он ушел с  мамой к знакомым.  Из Африки прилетел один человек,  он
привез от папы письмо и посылку.  Представляешь, какая неожиданность? Но
Тим сначала не хотел идти...  Слава, может быть, ты объяснишь, что с ним
случилось?
   -- А что?
   -- Он сегодня печальный,  как целое кладбище.  Ходит и  молчит.  Мама
просто в панике.
   Значит, Тим тоже?.. Значит, ему не все равно!
   -- Валентина! У знакомых есть телефон?
   -- Есть, но к сожалению, я не знаю номера.
   -- А как зовут этого знакомого?
   -- Дядя Толя...
   -- Полностью! Фамилия, имя, отчество!
   -- Анатолий Иванович Васильев. Слава, а что...
   Славка нажал на рычаг и набрал 09.
   -- Справочное слушает...
   -- Дайте, пожалуйста, телефон Васильева, Анатолия Ивановича!
   -- Адрес?
   -- Адрес... Я не знаю...
   -- Без адреса не можем, -- И отвратительно заныли короткие гудки.
   Славка опять закрутил диск.
   -- Валентина? Какой адрес у дяди Толи?
   -- Слава,  я,  честное слово,  не имею понятия. Там новый микрорайон,
без улицы. Как идти туда, я знаю, но адреса никогда не слышала...
   -- Прими флагограмму!
   -- Одну минуту, Слава... Я готова.
   -- Новембэр -- Чарли, -- сказал Славка.
   -- Всего две буквы? -- удивилась Валентина.
   -- Сначала две...  Дальше:  Фокстрот --  Тангоу -- Чарли... -- Славка
оглянулся на маму.  Он не хотел маме ни обиды, ни огорчений, но все-таки
сейчас  это  была  его  маленькая  месть:  "Пожалуйста,  разбирай,  если
поймешь".  Он услышал в трубке, как защелкала машинка.-- Сьерра -- Чарли
-- Джулиэт... Папа -- Эксрей -- Индия... Роумио -- Лима -- Кило...
   "Тим, приходи немедленно..."
   -- Дэльта -- Новэмбер -- Гольф...
   "Приходи немедленно..." А как Тим придет, если ничего не знает?
   -- Валентина, когда он вернется?
   -- Мама обещала, что они придут около десяти.
   Ну,  вот и  все.  Тим не  успеет даже на  вокзал.  Не будет у  Славки
последней короткой радости,  последнего утешения.  Он уедет и не узнает,
простил его Тим или нет.  Несчастья сегодня бьют по  Славке без промаха,
до конца.
   -- Слава! Ты почему молчишь? Ты кончил передачу?
   -- Да...  Нет,  подожди.  Валька,  передай ему просто так... Слышишь?
Скажи, что я его никогда не забуду...



                             Прощай, Город

   Когда вернулись, мама сказала:
   -- Вечером прохладно, переоденься. Я все же купила тебе костюм.
   Она разложила на диване куртку и брюки. Это была не школьная форма, а
бархатистый джинсовый костюм со множеством олимпийских нашивок,  пуговок
и  "молний".  Мечта  любого мальчишки.  Но  Славка посмотрел на  него  с
молчаливой тоской.  Так, наверно, смотрит приговоренный к каторге, когда
равнодушный тюремный кладовщик швыряет ему полосатые штаны и рубаху...
   Потом все, что делал Славка, было в последний раз.
   Последний раз он постоял перед зеркалом в форме винджаммеров.
   Последний  раз   умылся   во   дворе   под   звякающим  эмалированным
умывальником.
   Последний раз поужинал в кухне, где пахло дымом и горьковатой травой.
   Последний  раз  оглянулся  на  свою  каюту  с  большой  картой  мира,
Женькиным рисунком над  столом и  брошенным на  диван "Сводом сигналов".
Обнял плачущую бабу Веру...  Последний раз услышал,  как трещат в тишине
теплого вечера сверчки.
   Потом он  смотрел из  такси на  улицы Города.  По ним шли счастливые,
веселые люди,  ничего не знавшие о Славкином горе...  Была суббота, и на
тротуары  словно  выплеснулась  бело-синяя  волна  -форменки  и  широкие
воротники идущих в увольнение матросов...
   Машина прошла над  Орудийной бухтой.  Белым  лучом врезался в  черное
небо освещенный прожекторами обелиск -- памятник Городу.
   Там, за обелиском, за желтым каменным мысом с пещерами и гротами были
скалы,  среди которых любили плавать Славка и  Тим.  Они приходили сюда,
если  надоедал  бетонный  городской пляж  с  его  суетой,  разноцветными
зонтиками и разлапистыми шезлонгами...  Зеленая вода среди скал медленно
поднималась и опускалась --  это подходили незаметные пологие волны. Они
то заливали гроты,  то уходили из них со звонким гулом. Из этих каменных
пустот пахло соленой сыростью. Оттуда выбегали деловитые крабы с тонкими
узорами на спинах и черными глазами на стебельках.  Славку и Тима они не
боялись...  Славка прыгал с  камня  в  прошитую солнцем глубину и  видел
мохнатые бурые водоросли,  узкие тени рыб на  песчаных проплешинах дна и
серебристо-перламутровые осколки раковин-мидий... Из-за темной, обросшей
скалы навстречу Славке выплывал Тим.  Он улыбался. Они брались за руки и
плыли вдвоем, и зеленоватые зайчики скользили по Тиму. И даже здесь, под
водой,  среди размытых красок и  теней были видны Тимкины веснушки...  А
когда Славка выскакивал на поверхность и неторопливая волна приподнимала
его,  он видел синие дали, старую крепость и маяк на ней, белые улицы на
дальнем берегу бухты,  катера,  теплоходы, паруса больших яхт на рейде и
сизые  громады крейсеров.  И  яркое небо,  и  неутомимых чаек,  которые,
подобрав красные лапы, кружили над Славкой. И над Тимом.
   А Тим,  блестящий от воды и солнца, стоял высоко на камне и собирался
опять прыгнуть к Славке...
   "Я не хочу уезжать!  Не хочу!  Не могу!!" -- этот отчаянный тоскливый
крик звенел в Славке,  не переставая. Но это был молчаливый крик. Его не
слышал никто, даже мама.
   Славка сидел прямо и спокойно. Он отвечал на какие-то мамины вопросы.
Он,  кажется,  даже  улыбнулся какой-то  маминой  шутке  --  неловкой  и
жалобной.
   А  улицы  убегали назад,  убегал назад  Город,  убегал от  Славки.  А
впереди не было ничего...
   "Ну, я же не хочу!!"
   ...Он помог маме втащить в  вагон чемоданы.  Он делал все,  как надо.
Вежливо поздоровался с соседями по купе: маленькой загорелой старушкой и
лысым капитаном третьего ранга, который безуспешно пытался открыть окно.
Капитан третьего ранга оставил окно в  покое,  заинтересованно глянул на
Славку (и на маму) и благосклонно кивнул:
   -- Здравствуйте,  молодой человек.  Будем знакомы.  Меня  зовут Федор
Николаевич. А тебя?
   -- Меня зовут Слава.-- Он ответил, как подобает вежливому ребенку.
   -- Очень приятно. Далеко держите путь?
   -- Мы гостили у бабушки,  а теперь едем домой, за Урал. На родину, --
торопливо объяснила мама.
   Какая чушь!  Его родина здесь.  Здесь его единственный Город.  А  там
что?  Они мотались по  разным местам,  и  Славка не  помнил и  не  любил
ничего,  кроме Покровского озера. Он не помнил даже названия поселка под
Первозаводском, в котором родился...
   -- А на пару дней мы заедем в Москву,  --  сказала мама.--  Славик ни
разу не был в Москве.
   И  не надо!  Бывает,  что человеку и  в Москву не хочется нисколечко!
Славка успеет побывать там сто раз, когда вырастет.
   А что заменит ему Город? Кто заменит Тима?
   Поезд  пошел.  Резко загорелись лампы дневного света.  Славка вышел в
коридор. Здесь, напротив купе, окно было открыто. Славка встал на выступ
отопления  и   прижался  грудью   к   верхней  кромке  оконного  стекла.
Теплый-теплый воздух стал гладить его по лицу.
   Поезд  шел  над  ночными  бухтами,   в  которых  жил  таинственной  и
неутомимой жизнью  громадный Флот.  Иногда  пролетали мимо  окна  темные
ветки,  закрывали  Город,  а  потом  опять  распаривалась перед  Славкой
бескрайняя россыпь огней.  И  в  этом свете он  различал скопление труб,
кранов, мачт, сигнальных вышек. А над ними, по высоким берегам, тянулись
высвеченные фонарями улицы. Славка разглядел свою школу...
   "Даже  документы  не  взяли,   --  подумал  Славка.--  Наверно,  мама
затребует по почте... А может быть, она успела сходить в школу?"
   Да  наплевать на  документы!  А  что  будет с  Артемкой?  Посмеются и
выкинут на свалку? Или все же его отыщет и заберет себе Тим?
   Раньше в  самые трудные времена со Славкой был Артемка.  Теперь нет и
его. Никого нет. Ничего нет.
   Поезд  нырял в  туннели,  с  натугой брал  подъемы,  а  Город все  не
кончался. Он только уходил вниз и сейчас был виден, как с самолета...
   -- Славик, помоги мне разобрать постели, -- позвала мама.
   -- Да подожди!  --  вырвалось у Славки.  --  Дай посмотреть последний
раз!
   Мама больше не окликала.
   Потянулись темные деревья,  заборы.  Поезд  сбавил ход.  Остановился.
Славка увидел белый домик с желтыми окнами и большой вывеской:

                              ЧЕРНАЯ РЕЧКА

   Это все еще был Город. За станционным домиком, за деревьями дрожали в
черной воде змеистые отражения огней.  И совсем недалеко,  на том берегу
бухты,  была база "Винджаммер" с маленьким вертким "Маугли", дремлющим у
буйка.
   Недалеко?  За тысячи миль!  Потому что все это уже не его, не Славки.
Потому что завтра ничего этого не  будет:  ни пляшущей воды,  ни теплого
ветра, шумящего в каштанах, ни запаха моря. Будет мокрый снег за окнами,
черные деревья и безрадостные дни...
   "Граждане пассажиры!  Поезд номер двадцать три прибыл на первый путь.
Стоянка   поезда   четыре   минуты.   Будьте   внимательны  к   сигналам
отправления..."
   -- Какая духота!  А?  --  Лысый Федор Николаевич остановился рядом со
Славкой.
   Что ему надо? Почему в самые горькие минуты рядом не те люди, которые
нужны?
   Почему дома не оказалось Тима? Он бы пришел. Он бы к поезду прибежал!
Он бы крикнул еще издалека:
   "Славка!"
   "Тим! Ты пришел! Тим, не обижайся, я не хотел..."
   "Да брось ты про это. Славка..."
   "Тим,  я не хочу уезжать!  Но я не виноват! Тим, мы ведь все равно...
мы одной крови, да?"
   "Конечно, Славка! Навсегда!"
   "Тим, я напишу!"
   "Ты обязательно напиши.  Славка!  И я тоже! Слышишь, Славка? Слышишь,
Славка?!"
   "Слышишь меня. Славка?! Славка!"
   -- Славка-а-а!!

   Кинувшись  к  выходу,  он  сбил  с  ног  капитана  третьего  ранга  и
проводницу...



                          Четыре жизни Тимселя

   Ученик  пятого  класса  "Б"  общеобразовательной средней школы  ј  20
Тимофей Сель за одиннадцать лет и  три с  половиной месяца прожил четыре
жизни.
   Первая жизнь была самая длинная и  обыкновенная.  В нее вошли детский
сад,  три  класса школы,  все радости и  огорчения,  которые случаются с
человеком в его первое десятилетие.
   Вторая жизнь началась,  когда дядя Саша,  папин брат,  усадил Тима на
носу большой яхты Л-6 и дал ему в руки толстый капроновый трос.
   -- Держи стаксель-шкот, морячок...
   Это была жизнь с мечтой о парусах.
   Третья жизнь включала в себя один последний месяц,  сентябрь.  С того
дня,  когда появился Славка.  У каждого человека начинается новая жизнь,
когда  среди  множества приятелей и  товарищей появляется единственный и
самый нужный на свете друг.
   Тим  просыпался с  радостью,  что  есть Славка.  И  засыпал с  той же
радостью.  Каждый раз.  Он,  как  праздника,  ждал  вечернего Славкиного
звонка, а утром, как на праздник, бежал в школу: там будет Славка!
   Эта жизнь кончилась сегодня днем.
   Почему?
   Потому что Тим оказался трусом.  Да!  Может быть, не все время он был
таким, но в тот момент, когда Славка сказал "приказываю", Тим трусил. Он
обрадовался приказу.  Тогда он  себе в  этом не  признался,  он  гордо и
обиженно ушел к  яхте,  сделал вид,  что не  может быть сильнее морского
закона.
   А на самом деле он не мог быть сильнее своего страха.
   Он кидал Славке сдержанно-обидные слова, а в самой-самой глубине души
таилась радость: не надо нести портфель. Можно, никого не предавая, уйти
подальше от страшного места...
   Это  была  недолгая радость.  Когда "Маугли" отошел от  берега и  Тим
увидел, как Славка уходит по пустырю, в Тима ударил горячий залп стыда и
страха.  Стыд был за себя, а страх теперь -- за Славку. Почему Тим в тот
момент не повернул к берегу, не бросился за Славкой? Сам не знал. Он уже
не думал об опасности для себя, но будто по инерции продолжал вести яхту
к базе.  Зато потом,  едва закрепив цепь,  он кинулся туда же,  куда шел
Славка,  --  к обрывам.  Вскочил на автобус,  идущий до Качаевки,  потом
бежал через кипарисовые посадки,  через какие-то ямы с остатками колючей
проволоки...
   Славки не было на обрыве.  Да и не могло еще быть:  он же шел пешком.
Идти встречать?  Но  куда?  Славка мог  выйти на  берег любой тропинкой,
любым переулком.
   Тим  сидел  на  краю  бетонного орудийного гнезда и  ждал.  И  каждую
секунду боялся услышать раскатистый удар  взрыва.  Наверно,  нет  ничего
страшнее такого томительного и беспомощного страха.
   Взрыва не  было.  Но  и  Славки тоже не  было.  И  когда прошла целая
вечность (даже непонятно,  почему ни разу не наступила ночь),  Тим опять
побежал к автобусной остановке, а оттуда приехал к базе.
   И просидел у ворот еще одну вечность.
   Потом  он  издалека  увидел  Славку:   как  он  подходит  к   берегу,
ополаскивает лицо...
   Трудно рассказать,  какое ликование поднялось в Тиме!  Но поднялось и
схлынуло. Потому что теперь, когда страх ушел, Тим опять подумал о себе.
Вспомнил унизительную радость, которую испытал после Славкиного приказа.
И  понял,  что больше они со  Славкой не  могут быть равными.  Славка не
дрогнул, держался до конца, а он, Тим, бросил его.
   Да, бросил! Надо было наплевать на приказ. Надо было сказать: "Пойдем
по очереди,  будем меняться. Один тащит, а другой идет поодаль, чтобы не
зацепило, если взорвется..."
   "Но я же тогда не подумал об этом!" -- сказал себе Тим.
   А Славка?  Славка,  наверно,  подумал, но промолчал. Из благородства!
Капитан!
   Если бы  он  не сунулся со своим приказом,  все было бы как надо.  Не
стал бы  Тим трусом!  Не  было бы  этого унижения,  от  которого хочется
завыть, как от зубной боли. Они до конца шли бы вместе.
   Но Славка не захотел.  Пожалел Тима.  Не пожалел,  а бросил!  Одного!
Чтобы он мучился от своей трусости и страха. Какое он имел право бросать
Тима? Какое имел право делать ею ничтожеством?
   И когда Славка подошел,  обида,  перегоревшая и сбитая в тугой комок,
сидела в горле у Тима. И Тим сказал Славке те слова...

   Так началась четвертая жизнь Тима. Без Славки.
   И очень скоро, уже по дороге домой, Тим почувствовал, что такая жизнь
хуже смерти.
   Сначала Тим говорил себе:  "Он сам виноват. Он поступил нечестно". Но
такие мысли не успокаивали.  Во-первых, несмотря ни на что, Тим понимал:
Славкино решение было правильным.  Славка же  не  подозревал о  Тимкиной
трусости! Он просто хотел уберечь Тима от риска.
   Во-вторых, какая разница -- виноват Славка или нет, если Тим без него
не может жить?  И если сам он,  Тим,  виноват перед Славкой в тысячу раз
больше?
   Была бы  хоть какая-то  надежда,  что Славка забудет эти подлые слова
"хуже, чем враг", -- тогда другое дело...
   А может быть,  надежда есть?  Славка гордый,  но он же добрый. И если
честно рассказать о своем сегодняшнем страхе, о своих дурацких мыслях, о
нелепой обиде, он, может быть, поймет?
   Ведь не  смеялся же  он,  когда Тим  признался,  как  боялся лезть на
марсовую площадку "Сатурна"...
   Но тогда Тим боялся и все-таки лез. А сегодня струсил до конца.
   Но этого же никто не знает!  Если бы Славка не приказал, разве бы Тим
ушел?
   А может быть, завтра утром Славка сам подойдет и скажет:
   "Брось, Тимсель, не надо обижаться..."
   Скажет? После того как Тим сказал ему такое?..
   Нет,  надо идти и  все объяснить.  Сейчас,  скорее...  Или не сейчас?
Может  быть,  лучше  завтра,  чтобы  сначала успокоиться и  найти  самые
убедительные, самые правильные слова?
   Мучиться до завтра?
   Но, может быть, это все-таки лучше -- подождать? Чтобы Славкина обида
не была такой жгучей?
   Эти мысли грызли Тима на улице,  дома и в гостях у человека,  который
недавно встречался с папой на Канарских островах. Это был давний товарищ
отца и мамы, он знал Тима с пеленок. Он спросил:
   -- Тим, что гложет юную твою душу?
   Мама сказала:
   -- Он  сегодня  как  в  воду  опущенный.  И  не  могу  добиться,  что
случилось.
   -- Ничего не случилось, -- сказал Тим.
   Он не знал,  конечно, что в этот момент Валентина смотрит на листок с
отпечатанными буквами и  озабоченно говорит Диньке.  который засиделся у
нее допоздна:
   -- Здесь что-то  не  так.  Я  опред