обирался выйти,  как  вдруг  зажегся
свет.
   Алиса села на смятой постели и поглядела на него.
   - Не тронь чемодан! - сказала она. - Неужели не можешь и так избавиться
от этого полоумного? Хочешь подарить ему то, что он уже пропил?
   - А ты поднимись и ступай вниз сама. Зови  полицию,  пусть  он  хлебает
гороховый суп в арестантских ротах... Валяй, миссис Бреннон, действуй!
   - И позову, если завтра его здесь увижу! А чемодан не тронь. Он уже  не
его, этого дармоеда!
   - Видел я на своем веку дармоедов. Блаунт не такой,  -  сказал  Биф.  -
Может, себя я даже хуже понимаю, чем  его.  И  чего-чего,  а  чемоданов  я
никогда не крал.
   Биф спокойно вынес чемодан за дверь на лестницу. В комнате  воздух  был
не такой спертый, как внизу. Он решил, прежде чем снова  спуститься  вниз,
передохнуть и ополоснуть лицо холодной водой.
   - Я тебе говорила, что я сделаю, если ты сегодня же  не  избавишься  от
этого типа. Целые дни дрыхнет в задней комнате, а по  вечерам  ты  кормишь
его ужином и поишь пивом. Вот уже неделя, как он не платит ни цента. А его
бредовые выходки могут погубить любое порядочное заведение.
   - Ты не знаешь людей и не знаешь, как  надо  вести  настоящее  дело,  -
сказал Биф. - Парень пришел сюда ровно двенадцать дней назад, и в городе у
него нет знакомых. За первую неделю он оставил у  нас  двадцать  долларов.
Минимум двадцать.
   - А потом все в долг, - сказала Алиса. - Пять  дней  в  долг,  и  такой
пьяный, что позорит заведение. А главное, кто он такой - бродяга,  да  еще
ненормальный вдобавок!
   - Я люблю ненормальных, - сказал Биф.
   - Еще бы! Вам такие и должны нравиться, мистер Бренной,  вы-то  с  ними
одного поля ягода.
   Он только потирал синеватый  подбородок,  не  обращая  внимания  на  ее
слова. Первые пятнадцать лет брака они  звали  друг  друга  просто  Биф  и
Алиса. Но потом, как-то раз  поссорившись,  стали  величать  один  другого
"мистер" и "миссис" и с тех пор так до конца и не помирились и не  перешли
на прежнее обращение.
   - Я тебя предупреждаю: когда утром я спущусь вниз,  чтобы  и  духа  его
здесь не было.
   Биф зашел в ванную и, умывшись, решил, что у него есть время побриться.
Щетина была такая густая и черная, словно он не брился дня три.  Он  стоял
перед зеркалом и задумчиво тер щеку. Он жалел,  что  заговорил  с  Алисой.
Лучше было промолчать. Эта женщина всегда  выводила  его  из  себя.  И  он
превращался в такого же грубого, мелочного  и  вульгарного  человека,  как
она. Глаза Бифа смотрели холодно, пристально из-под  цинично  приспущенных
век. На мизинце мозолистой руки он носил женское обручальное кольцо. Дверь
за его спиной была открыта, и в зеркале  отражалась  лежавшая  на  кровати
Алиса.
   - Послушай, - сказал он. - Беда твоя в том, что  нет  в  тебе  душевной
доброты. Из всех женщин, каких я встречал, только у одной и была эта самая
доброта.
   - Ну, милый, за тобой я знаю такое, что любой бы со стыда сгорел. Знаю,
как ты...
   - А может, все дело в  любознательности.  Ты  ведь  никогда  не  видишь
самого важного. Не наблюдаешь,  не  задумываешься,  ничего  не  стараешься
понять. Может, вот в чем мы не сходимся...
   Алиса уже засыпала, и он отчужденно глядел на нее в зеркало. Во всем ее
облике ничто не останавливало взгляда - от бесцветных волос до похожих  на
обрубки ног под одеялом.  Мягкие  линии  лица  повторялись  в  округлостях
живота и бедер. Когда ее не было рядом, он не мог вспомнить  ни  одной  ее
черты в отдельности: перед ним  вставал  целый,  ничем  не  примечательный
образ.
   - Ты никогда не умела получать удовольствие  от  того,  что  видишь,  -
сказал он.
   Голос у нее был усталый:
   - Да, этот тип внизу и правда настоящее  зрелище,  ну  прямо  цирк!  Но
видеть его я больше не желаю!
   - Черт возьми, а мне-то до него, по правде сказать, какое дело? Он  мне
не брат и не сват. Но разве ты поймешь,  как  интересно  подмечать  разные
мелкие черты, а потом вдруг добраться до самой сути? - Он  пустил  горячую
воду и поспешно стал бриться.
   Джейк Блаунт появился у него утром 15 мая. Он сразу его приметил и стал
за ним наблюдать. Незнакомец был маленького роста, с могучими, как  балки,
плечами и редкими усиками - нижняя губа под ними выглядела пухлой,  словно
его укусила оса. Он  был  ужасно  нескладный.  Крупная,  правильной  формы
голова сидела на нежной и по-детски тонкой шее. Усы выглядели  накладными,
словно их наклеили для  маскарада  и  они  свалятся,  если  их  обладатель
слишком быстро заговорит. Усы его очень  старили,  хотя  лицо  с  высоким,
гладким лбом и широко раскрытыми глазами  казалось  совсем  молодым.  Руки
были большие, мозолистые, с въевшейся грязью, и  одет  он  был  в  дешевый
белый полотняный костюм. В общем, это был презабавный субъект,  но  что-то
не позволяло над ним потешаться.
   Он заказал полвиски и выпил его, ничем не разбавляя, за полчаса.  Потом
сел в одну из кабинок и сытно поужинал курицей. А после стал читать книгу,
потягивая пиво. С этого все и началось. И хотя Биф сразу обратил  внимание
на Блаунта, ему и в голову не приходило, как странно все  сложится  потом.
Он никогда еще не видел  человека,  который  бы  столько  раз  менялся  за
двадцать дней. Он никогда еще не видел, чтобы человек так много пил и  так
долго не протрезвлялся.
   Биф, приподняв большим пальцем кончик носа, стал  брить  верхнюю  губу.
Покончив с бритьем, он почувствовал на лице прохладу. Когда он  шел  через
спальню вниз, Алиса уже спала.
   Чемодан оказался тяжелым. Он вынес его в ресторан и поставил за  кассу,
где сам обычно стоял по вечерам. Потом придирчиво оглядел  зал.  Несколько
посетителей ушло, и в зале  стало  попросторнее,  но  в  общем  ничего  не
изменилось. Глухонемой  по-прежнему  пил  кофе  за  одним  из  центральных
столиков. Пьяный продолжал разглагольствовать. Он не обращался ни к кому в
особенности, и никто его не слушал. Сегодня  вместо  грязного  полотняного
костюма, который он носил последние двенадцать  дней,  на  нем  был  синий
комбинезон. Носков на ногах не было, из-под штанин  торчали  исцарапанные,
заляпанные грязью лодыжки.
   Биф внимательно прислушивался и  ловил  обрывки  его  монолога.  Пьяный
опять что-то плел насчет политики. Вчера ночью он  рассказывал  о  местах,
где он побывал, - о Техасе, Оклахоме и обеих Каролинах. А раз  он  завелся
насчет борделей, и шутки его стали до того  сальными,  что  Бифу  пришлось
подсунуть ему бутылку пива, чтобы он заткнулся. Но по большей части  никто
толком не понимал, о чем он болтает. Говорит,  говорит,  говорит...  Слова
потоком лились из его рта. При том у него то и дело менялось произношение,
менялся набор слов. Иногда  он  разговаривал  как  вахлак,  иногда  -  как
профессор.  То  употреблял  слова  длиною  в  целый  фут,  то  путался   в
грамматике. Трудно было определить, из какой он среды  или  местности.  Он
менялся, как хамелеон. Биф задумчиво поглаживал кончик носа. В  речах  его
не было логики, последовательности,  которая  обычно  сопутствует  уму.  А
парень-то умен, это факт, хотя  перебрасывался  с  одного  на  другое  без
видимой причины. Все время его куда-то заносит.
   Биф оперся, о стойку и стал просматривать  вечернюю  газету.  Заголовок
извещал, что после четырехмесячных  дебатов  совет  старейшин  решил,  что
освещение улиц на особо опасных  перекрестках  не  может  оплачиваться  из
местного бюджета. Левую колонку занимал отчет о войне на Дальнем  Востоке.
Биф прочел оба сообщения с равным вниманием. Глаза его пробегали  печатные
строки, но краем уха он  настороженно  следил  за  сумятицей,  то  и  дело
возникавшей в разных концах зала. Прочтя заметки, он полуприкрыл глаза, но
головы не поднял. Ему почему-то стало неспокойно. Непонятно, что делать  с
этим парнем, но к утру надо до чего-то с ним договориться. К тому же  Бифа
не покидало предчувствие, что сегодня ночью что-то произойдет. Этот тип  в
конце концов непременно сорвется!
   Биф почувствовал, что у входа кто-то стоит, и быстро  поднял  глаза.  В
дверь заглядывала светловолосая длинноногая девчонка  лет  двенадцати.  На
ней были шорты защитного цвета,  синяя  рубашка  и  теннисные  туфли  -  с
первого взгляда ее можно было принять за мальчишку. Увидев ее, Биф отложил
газету и, когда она к нему подошла, улыбнулся.
   - Привет, Мик. Что, девочки-скауты собирались?
   - Нет, - сказала она. - Я там не состою.
   Уголком глаза Биф заметил, что  пьяница  стукнул  кулаком  по  столу  и
отвернулся от собеседников. Когда  Биф  обратился  к  стоявшей  перед  ним
девчонке, голос у него вдруг сел:
   - А твои знают, что тебя до сих пор нет дома? Ведь уже первый час.
   - Ничего. Мы с ребятами сегодня долго играли возле нашего дома.
   Биф  ни  разу  не  замечал,  чтобы  она  приходила   сюда   со   своими
сверстниками. Несколько  лет  назад  девчушка  вечно  таскалась  за  своим
старшим братом. В семье Келли  не  было  недостатка  в  детях.  Позже  она
появлялась, волоча за собой пару сопливых ребятишек в повозочке.  Но  если
она не нянчила младших и не ходила следом за старшими, она  бродила  одна.
Сейчас девочка стояла, словно еще не решив, зачем она  пришла.  Она  то  и
дело откидывала со лба влажные белобрысые волосы.
   - Дайте, пожалуйста, пачку сигарет. Самых дешевых.
   Биф хотел что-то сказать, но смешался и  сунул  руку  под  стойку.  Мик
вынула платок и стала развязывать узелок,  где  она  держала  деньги.  Она
дернула кончик платка, мелочь рассыпалась и покатилась по полу к  Блаунту,
который стоял, что-то бормоча себе под  нос.  Он  удивленно  воззрился  на
монеты, но, прежде чем девчонка успела их поднять, неуклюже присел и  стал
собирать деньги. Тяжело подойдя к стойке,  он  побренчал  в  кулаке  двумя
пенни, пятицентовиком и монетой в десять центов.
   - Семнадцать центов за сигареты?
   Биф молчал, а Мик  переводила  взгляд  с  одного  на  другого.  Пьяница
столбиком сложил монеты на стойке и,  словно  оберегая  их  от  покушения,
прикрыл большой грязной лапой. Потом медленно взял пенни и  стукнул  им  о
стойку.
   - Пять монет белым голодранцам, которые  выращивали  зелье,  и  пять  -
болванам, которые его резали, - сказал он. - Один цент тебе, Биф. -  Потом
он сощурился, чтобы не двоилось в глазах и можно было прочесть надписи  на
пяти-десятицентовых монетках. Он щупал их  пальцами  и  вертел  на  стойке
волчком. Наконец отодвинул их от себя. - И это - смиренная дань вольности.
Демократии и тирании. Свободе и разбою.
   Биф спокойно собрал деньги и со звоном кинул их в кассу.  Мик  явно  не
хотелось уходить. Она окинула пьяницу долгим взглядом, а потом  посмотрела
на середину зала, где за столиком в одиночестве сидел немой. Вслед за  ней
и Блаунт посмотрел туда же. Немой  тихо  сидел  за  своим  стаканом  пива,
рассеянно чертя по столу обгорелой спичкой.
   Первым заговорил Джейк Блаунт:
   - Чудно, вот уже три или четыре ночи кряду этот парень мне  снится.  Ну
просто не дает мне покоя. Вы заметили, что он никогда ничего не говорит?
   Биф редко обсуждал одних посетителей с другими.
   - Да, не говорит, - уклончиво ответил он.
   - Чудно.
   Мик переступила с ноги на ногу и сунула пачку сигарет в карман шорт.
   - И вовсе не чудно, если его немножко знаешь, - сказала она.  -  Мистер
Сингер у нас живет. Снимает комнату в нашем доме.
   - Разве? - спросил Биф. - А я... я этого не знал.
   Мик пошла к двери и ответила на ходу, не оборачиваясь:
   - Ну да. Живет у нас уже три месяца.
   Биф раскатал рукава рубашки, потом аккуратно закатал их  снова.  Он  не
сводил глаз с Мик, пока она не вышла за дверь. И несколько минут после  ее
ухода все продолжал одергивать рукава, глядя в черный проем  двери.  Потом
скрестил руки на груди и снова стал наблюдать за пьяным.
   Блаунт тяжело  опирался  о  стойку.  Он  ошалело  таращил  свои  карие,
подернутые влагой глаза. Ему необходимо было помыться - от него воняло как
от козла. На потной шее выступили грязные капельки, а лицо  было  вымазано
каким-то маслом. Губы были толстые, красные, каштановые волосы спутались и
прилипли ко лбу. Он все время оттягивал в  шагу  короткий,  не  по  росту,
комбинезон.
   - Послушайте, пора взяться за ум, - не выдержал Биф. - Нельзя же ходить
в таком виде. Удивляюсь, как вас еще не загребли за бродяжничество.  Время
уже протрезвиться.  Вымойтесь,  постригитесь.  Господи  спаси!  Стыдно  же
показываться людям на глаза.
   Блаунт нахмурился и закусил нижнюю губу.
   - Ну-ну,  нечего  обижаться  и  лезть  в  бутылку.  Послушайтесь  меня.
Ступайте в кухню и скажите негру, чтобы налил вам в  большой  таз  горячей
воды. Пусть Вилли даст полотенце и  мыло.  Помойтесь  как  следует.  Потом
выпейте молока с сахаром. Откройте свой чемодан и наденьте чистую  рубашку
и брюки, которые вам впору. А завтра пойдете куда надо, найдете работу  по
вкусу и начнете жить, как все люди.
   - Знаете, что я вам  скажу?  -  пьяным  голосом  огрызнулся  Блаунт.  -
Идите-ка вы к...
   - Полегче, - спокойно произнес Биф. - Никуда я не пойду. И ведите  себя
прилично.
   Биф отошел к краю стойки и принес два стакана разливного  пива.  Пьяный
так неловко взял свой стакан, что облил пивом руки и стойку. Биф потягивал
свое пиво не торопясь, с наслаждением. Он  пристально  глядел  на  Блаунта
из-под  полуопущенных  век.  Блаунт  не  сумасшедший,  хотя   поначалу   и
производит такое впечатление. Что-то в  нем  покалечено,  хотя,  когда  вы
внимательно в него вглядываетесь, все как будто на месте. Значит,  отличие
от других людей не телесное, а духовное. Он похож не то на человека, долго
просидевшего  в  тюрьме,  не   то   на   бывшего   студента   Гарвардского
университета, не то на изгоя, который много лет прожил среди  иностранцев,
в Южной Америке. Люди  вроде  него  либо  побывали  там,  куда  прочие  не
заглядывают, либо делали то, чего другие обычно не делают.
   Биф склонил голову к плечу и спросил:
   - Вы откуда?
   - Ниоткуда.
   - Где-то ведь вы родились  -  в  Северной  Каролине...  в  Теннесси,  в
Алабаме... Ну, где-нибудь.
   Взгляд у Блаунта был мечтательный, рассеянно-пьяный.
   - В Каролине, - сказал он.
   - Видно, повидали свет, - тактично попытался прощупать его Биф.
   Но пьяный его не слушал. Он отвернулся от стойки и мутно  уставился  на
пустую темную улицу. А немного погодя двинулся к  двери  широким  неверным
шагом.
   - Adios! - крикнул он, не оглядываясь.
   Биф снова остался один и по привычке окинул внимательным взглядом  свои
владения. Шел второй час ночи, и в ресторане оставалось только четверо или
пятеро посетителей. Немой все так же сидел один за столиком посреди  зала.
Биф машинально перевел на него взгляд и встряхнул опивки у себя в стакане.
Допив пиво одним долгим глотком, он  снова  принялся  за  расстеленную  на
стойке газету.
   Но теперь ему трудно было сосредоточиться на  том,  что  он  читал.  Он
думал о Мик. Надо ли было продавать ей сигареты и правда ли,  что  ребятам
вредно курить? Он вспоминал, как Мик щурит глаза и откидывает  ладонью  со
лба  волосы.  Он  вспоминал  ее  ломкий,  мальчишеский  голос  и  привычку
подтягивать шорты защитного цвета, выламываясь, как ковбой из  кинофильма.
Он вдруг почувствовал нежность. На душе у него было смутно.
   Биф неспокойно опять поглядел на Сингера. Немой сидел, засунув  руки  в
карманы, недопитое пиво стало теплым и мутным.  Надо  будет  угостить  его
перед уходом глоточком виски.  Биф  сказал  Алисе  правду:  ему  нравились
ненормальные. Он испытывал какую-то особую приязнь к  больным  и  увечным.
Стоило войти в ресторан человеку с заячьей губой или чахоткой, как он  тут
же угощал его пивом. Если же посетителем был горбун или явный  калека,  он
бесплатно поил его виски.  А  одному  парню,  которому  при  взрыве  котла
оторвало мужской член и левую ногу,  Биф,  когда  тот  приезжал  в  город,
неизменно ставил целую бутылку. Будь Сингер пьющий, он получал бы  выпивку
за полцены. Биф кивнул  как  бы  в  подтверждение  этой  мысли.  Потом  он
аккуратно сложил газету и убрал ее под стойку, к другим газетам.  В  конце
недели он отнесет все их в чулан за кухней, где  хранятся  пачки  вечерней
газеты за двадцать один год без единого пропуска.
   В два часа ночи Блаунт снова  вошел  в  ресторан.  Он  привел  с  собой
высокого негра с черным саквояжем в руке.  Пьяный  хотел  подвести  его  к
стойке выпить, но негр сразу же ушел, как только понял, зачем его привели.
Биф узнал его: это был негритянский доктор, который практиковал  здесь,  в
городе, с незапамятных времен. Он состоял  в  каком-то  родстве  с  Вилли,
работавшим на кухне. Биф заметил, что перед уходом негр кинул  на  Блаунта
взгляд, полный жгучей ненависти.
   А пьяный стоял как ни в чем не бывало.
   - Разве вы не знаете, что  черномазых  нельзя  водить  туда,  где  пьют
белые? - спросил один из посетителей.
   Биф наблюдал за этой сценой издали.  Блаунт  очень  разозлился;  теперь
было видно, как он пьян.
   - Я сам наполовину черномазый, - огрызнулся он.
   Биф насторожился; в зале стало тихо. Из-за его широких ноздрей  и  глаз
навыкате словам Блаунта можно было и поверить.
   - Во мне есть и черномазый, и макаронник, и китаеза, и полячишко. Всего
понемногу.
   В ответ послышался смех.
   - Я и голландец, и турок,  и  японец,  и  американец.  -  Он  выписывал
кренделя  вокруг  столика,  где  немой  пил  кофе.  Говорил   он   громко,
надтреснутым голосом. - Я из тех, кто все видит. Я - чужак в чужой стране.
   - А ну-ка потише, - сказал ему Биф.
   Блаунт не обращал внимания ни на кого, кроме немого... Они  не  сводили
друг с друга глаз. Взгляд у немого был холодный и ласковый, как у кошки, и
казалось, что он слушает всем своим телом. Пьяный все больше входил в раж.
   - Ты один в этом городе меня понимаешь, - говорил Блаунт. - Вот уже два
дня я с тобой мысленно разговариваю, ведь только ты понимаешь, что у  меня
на уме.
   В одной из кабинок засмеялись над тем, что пьяный по  неведению  выбрал
себе в  собеседники  глухонемого.  Биф  то  и  дело  кидал  на  них  двоих
пронзительные взгляды и внимательно прислушивался.
   Блаунт присел к столику и наклонился к Сингеру.
   - На свете есть те, кто видит, и те, кто не видит. И  на  десять  тысяч
слепых есть только один зрячий. Это чудо из чудес, что миллионы людей, так
много видя, не видят главного. Как в пятнадцатом веке, когда  все  верили,
что земля плоская, и только Колумб да еще несколько ребят знали истину. Но
разница вот в чем: тогда нужен был талант,  чтобы  догадаться,  что  земля
круглая. А эта истина так очевидна, что просто диву даешься,  почему  люди
только ее не видят. Понял?
   Биф облокотился на стойку и с любопытством спросил Блаунта:
   - Чего не видят?
   - Ты его не слушай, - сказал Блаунт. - Черт с ним,  с  этим  косолапым,
волосатым, въедливым ублюдком. Потому что, когда встречаемся мы,  те,  кто
видит, - это праздник.  Но  этого  почти  никогда  не  бывает.  А  если  и
встречаемся, то иногда и не догадываемся, что другой тоже видит. Вот в чем
беда. Со мной так бывало не раз. А ведь нас, сам понимаешь, так мало...
   - Масонов? - спросил Биф.
   - Ну ты, заткнись! Не то  руки-ноги  повырываю!  -  заорал  Блаунт.  Он
пригнулся к немому и понизил голос до пьяного шепота: - Почему же это так?
Почему на земле это чудо невежества продолжается? А вот  почему.  Заговор.
Огромный подрывной заговор. Мракобесие.
   В кабинке все еще смеялись над пьяным, который пытается вести  разговор
с немым. Только Биф не смеялся. Ему надо было  удостовериться,  что  немой
понимает то, что ему  говорят.  Тот  часто  кивал,  и  лицо  его  выражало
раздумье. Он просто туго воспринимает чужие слова, только и всего.  Блаунт
продолжал разглагольствовать насчет слепых  и  зрячих.  Отпускал  какие-то
шуточки. Немой улыбался не сразу, а через несколько секунд после того, как
было сказано что-нибудь смешное, и потом, когда  разговор  снова  принимал
мрачный об