же  и  разрешила  Братишке  слушать,
приложив ухо к трубке. "Это Мик Келли, - объясняла она.  Если  имя  ее  не
могли разобрать, она повторяла  его  снова.  -  Я  устраиваю  вечеринку  в
субботу, в 8 часов вечера, и приглашаю вас. Живу в доме N_103 по Четвертой
улице, квартира "А". Квартира "А" шикарно звучало по телефону.  Почти  все
отвечали, что будут очень рады прийти. Кое-кто  из  мальчишек  понахальнее
начинал валять дурака и без конца переспрашивал ее  имя.  Один  даже  стал
ломаться: "Я вас не знаю". Она с ходу его осадила: "Иди ты к свиньям!"  Не
считая этого нахала, она пригласила десять мальчиков и десять  девочек,  и
все они наверняка придут. Тогда будет самая настоящая вечеринка, совсем не
такая, как те, на которых она бывала, и даже лучше  всех,  о  которых  она
слышала.


   Мик в последний раз осмотрела комнаты. У вешалки она остановилась возле
Старого Замарахи. Это была фотография маминого деда. Он когда-то воевал на
гражданской войне майором, и его убили в бою. Кто-то из  ребят  пририсовал
ему бороду и очки, а когда их стерли резинкой,  физиономия  у  него  стала
какая-то грязная. Поэтому Мик и прозвала его Старым Замарахой. Портрет был
в центре трехстворчатой рамы. По бокам - фотографии двух  сыновей  Старого
Замарахи. На вид им столько же лет, сколько Братишке. Оба в мундирах, а на
лицах - удивление. Их тоже убили в бою. Давным-давно.
   - Я на вечер это сниму. По-моему, у них мещанский вид. Как по-твоему?
   - Не знаю, - сказал Братишка. - А мы мещане, Мик?
   - Я лично нет.
   Она сунула фотографию под  вешалку.  Да,  комнаты  убраны  на  совесть.
Мистер Сингер будет доволен, когда вернется  домой.  В  доме  было  как-то
очень пусто и тихо. Стол накрыт. После ужина можно будет принимать гостей.
Мик пошла на кухню посмотреть, готово ли угощение.
   - Как по-твоему, все в порядке? - спросила она Порцию.
   Порция пекла бисквитное печенье. Угощение стояло на плите: бутерброды с
ореховым маслом и заливным, шоколадные палочки  и  пунш.  Бутерброды  были
прикрыты влажным полотенцем. Мик заглянула под него,  но  ничего  даже  не
попробовала.
   - Я тебе сто раз говорила, что все  будет  в  лучшем  виде,  -  заявила
Порция. - Накормлю  своих  дома  ужином  и  сразу  вернусь,  надену  белый
передник и буду подавать, как положено. А в  половине  десятого  смотаюсь.
Сегодня ведь суббота. У нас с Длинным и Вилли  тоже  есть  свои  планы  на
вечер.
   - Конечно, - сказала Мик. - Я бы только хотела, чтобы ты помогла,  пока
все вроде как не наладится, понимаешь?
   Она не вытерпела и взяла бутербродик. Затем, приказав Братишке побыть с
Порцией, вышла в  среднюю  комнату.  Платье,  которое  она  наденет,  было
разложено на кровати. Хейзел и Этта раздобрились и одолжили ей свое  самое
лучшее, особенно если учесть, что на вечеринке их самих не будет:  голубое
крепдешиновое вечернее платье Этты, белые лодочки и  тиару  из  поддельных
бриллиантов для волос. Наряд был  в  самом  деле  роскошный.  Даже  трудно
представить, как шикарно она будет выглядеть.
   Приближался  вечер,  и  заходящее  солнце  длинными  желтыми   полосами
пробивалось сквозь жалюзи. Ей нужно не меньше двух часов на одевание,  так
что пора начинать. От одной мысли, что она наденет это нарядное платье, ее
пробирала приятная дрожь.  Она  медленно  направилась  в  ванную,  скинула
старые шорты и рубашку и пустила воду. Потом стала  изо  всех  сил  тереть
шершавую кожу на пятках, на коленках  и  особенно  на  локтях.  Ванну  она
принимала долго.
   Прибежав нагишом в комнату, она принялась одеваться. Натянула  шелковую
комбинацию, шелковые чулки и даже один из Эттиных лифчиков -  просто  так,
для пущего шику. Потом она осторожно влезла  в  платье  и  сунула  ноги  в
лодочки. Первый раз в жизни она надела вечернее платье. И долго любовалась
собой в зеркале. При ее росте платье больше чем  на  пять  сантиметров  не
доставало до щиколоток, а туфли жали. Она долго простояла перед зеркалом и
наконец решила, что выглядит либо дура дурой, либо  настоящей  красавицей.
Либо - либо.
   Мешали вихры, поэтому она послюнявила челку и закрутила три  локона.  А
потом воткнула в волосы бриллиантовую тиару и не пожалела румян  и  губной
помады. Наведя красоту, она вздернула подбородок и полуприкрыла веки,  как
самая  настоящая  кинозвезда.  Она  медленно  поворачивала  голову   перед
зеркалом из стороны в сторону. Красавица, самая настоящая красавица!
   Ей даже казалось, что это вовсе не она, а кто-то совсем не  похожий  на
Мик Келли. До  вечеринки  оставалось  еще  два  часа,  и  ей  стыдно  было
показывать домашним, что она так рано вырядилась. Она снова пошла в ванную
и заперлась. Сесть она боялась, чтобы не  измять  платья,  поэтому  так  и
стояла посреди ванной комнаты. Тесные стены  вокруг,  казалось,  нагнетали
возбуждение. Она чувствовала себя совсем не  такой,  как  та,  бывшая  Мик
Келли, и знала: да, эта вечеринка сегодня будет самым прекрасным из всего,
что было в ее жизни.


   - Ура! Пунш!
   - А платье-то какое...
   - Послушай, ты решил задачку с треугольником сорок шесть на два?..
   - Пропустите! Дайте пройти!
   Входная дверь беспрерывно хлопала от нашествия гостей. Пронзительные  и
глухие голоса звучали  разом,  сливаясь  в  общий,  все  покрывающий  шум.
Девочки в длинных, красивых вечерних платьях стояли кучками,  а  мальчишки
слонялись по комнатам  кто  в  чистых  парусиновых  брюках,  кто  в  форме
резервистов, кто в новых темных осенних костюмах. Толчея была  такая,  что
Мик не могла различить в ней знакомых лиц. Она стояла у вешалки и  озирала
свою вечеринку как бы с птичьего полета.
   - Пусть все возьмут карточки и напишут, кто с кем хочет гулять.
   Шум заглушил ее слова, и никто не обратил на  них  внимания.  Мальчишки
так плотно обступили ведерко  с  пуншем,  что  ни  стола,  ни  гирлянд  из
виноградных листьев не было видно.  Только  голова  отца  возвышалась  над
мальчишескими  затылками;  он,  улыбаясь,  разливал   пунш   в   картонные
стаканчики. Рядом с Мик на сиденье под вешалкой лежала  коробка  конфет  и
два  носовых  платка.  Какие-то  девчонки  решили,  что  сегодня  ее  день
рождения, а она поблагодарила их и взяла подарки, не признавшись,  что  ей
до четырнадцати лет осталось еще целых восемь месяцев. Все были  такие  же
чистые и нарядные, как и она.  От  всех  хорошо  пахло.  Мальчишки  гладко
прилизали мокрые волосы. Группы девочек  в  длинных  разноцветных  платьях
были похожи на яркие букеты цветов. Поначалу все  шло  чудесно.  Вечеринка
получалась мировая.
   - Я родом и шотландка, и ирландка, немного француженка и...
   - А у меня предки немцы...
   Мик снова покричала насчет карточек, а потом пошла  в  столовую.  Гости
стали набиваться сюда из прихожей.  Все  брали  карточки  и  выстраивались
вдоль стен. Вот теперь наконец все начнется по-настоящему.
   Она наступила до странности внезапно, эта тишина. Мальчики толпились  у
одной стены, девочки - у противоположной. Непонятно почему, но  все  вдруг
перестали шуметь. Мальчики держали карточки,  глядели  на  девочек  и  все
молчали. Никто никого не  приглашал  на  прогулку,  как  положено.  Тишина
становилась все более гнетущей, а Мик еще так мало бывала  на  вечеринках,
что не знала, как себя вести. Потом мальчишки принялись друг друга  тузить
и снова завели  разговоры.  Девочки  хихикали,  стараясь  не  смотреть  на
мальчиков, но сразу было видно, что заботит их одно: будут они иметь успех
или нет. Гнетущей тишины больше не было,  но  в  комнате  царило  какое-то
беспокойство.
   Немного погодя один из  мальчиков  подошел  к  девочке,  которую  звали
Долорес Браун. Стоило  ему  начать,  как  другие  мальчики  тут  же  стали
приглашать ее наперебой. Когда ее карточка была исписана, они принялись за
другую девочку, по имени Мэри. А потом все опять замерло. Еще одна или две
девочки получили приглашения, и к  хозяйке  -  Мик  -  тоже  подошли  трое
мальчишек. На этом дело и кончилось.
   Гости топтались в столовой и в прихожей.  Мальчики  -  главным  образом
вокруг ведерка с пуншем - форсили друг перед  другом.  Девчонки  держались
вместе и  хохотали,  делая  вид,  будто  им  весело.  Мальчишки  думали  о
девочках, а девочки - о мальчиках. И от этого в комнате возникла  какая-то
странная атмосфера.
   Вот тогда она и начала замечать Гарри Миновица. Он жил в соседнем доме,
и Мик знала его с самого детства. Хотя он был на два года старше  ее,  Мик
росла быстрее, и летом они часто боролись на лужайке неподалеку. Гарри был
из еврейской семьи, но не очень похож на еврея. Волосы у него были  прямые
и светло-каштановые. Сегодня он был очень аккуратно одет и, входя, повесил
на вешалку панаму с перышком, как у взрослого.
   Но она обратила на него внимание не потому, что он был так  одет.  Лицо
его как-то изменилось из-за того, что он снял роговые очки, которые обычно
носил. На одном глазу у него  набух  красный  ячмень,  и  ему  приходилось
склонять голову набок, как  птице,  чтобы  кого-нибудь  увидеть.  Длинные,
тонкие пальцы его то и дело осторожно щупали ячмень,  словно  он  чесался.
Когда Гарри попросил налить ему пунша, он сунул свой стаканчик чуть  не  в
лицо ее папе. Мик видела, как ему трудно без очков. Он нервничал  и  то  и
дело на кого-нибудь натыкался. Гулять он пригласил только  ее,  да  и  то,
наверно, потому, что она была хозяйкой.
   Весь пунш был выпит. Папа побоялся, что ее это огорчит, и пошел с мамой
на кухню готовить лимонад. Часть  гостей  стояла  на  крыльце  и  даже  на
тротуаре перед домом. Приятно было выйти в ночную прохладу.  После  духоты
ярко освещенных комнат в  темноте  легко  дышалось  ароматами  наступающей
осени.
   И тут она  увидела  нечто  неожиданное.  Вдоль  тротуара  и  на  темной
мостовой выстроилась шайка соседских мальчишек. Пит, Молокосос Уэллс, Бэби
и Тоща-Моща - сливом, вся их компания, начиная от ребят моложе Братишки  и
лет до двенадцати. Были там и совсем незнакомые,  как-то  пронюхавшие  про
вечеринку, - они просто пришли поглазеть. Однако среди  них  она  заметила
своих сверстников и даже ребят постарше, которых она  не  пригласила  либо
потому, что они ее чем-то обидели, либо потому, что обидела  их  она.  Все
они были грязные как черти, в шортах или коротких брюках с обвислым задом,
в стареньких  будничных  платьях.  Они  просто  стояли  и  глазели  на  ее
вечеринку из темноты. Когда она увидела этих  ребят,  в  ней  сразу  стали
бороться два чувства: огорчение и тревога.
   - Я тут тебя пригласил... - Гарри Миновиц сделал вид, будто  читает  ее
имя на карточке, но она сразу заметила, что там ничего не  написано.  Папа
вышел на крыльцо и засвистел в свисток, давая сигнал к первому кругу.
   - Ага, - сказала она. - Пошли.
   Они начали прогуливаться вокруг своего квартала. В этом длинном  платье
она все еще казалась себе жутко  красивой.  "Поглядите  на  Мик  Келли!  -
завопил в темноте кто-то из ребят. - Во дает!" Она продолжала  шагать  как
ни в чем не бывало, но запомнила, что орал Тоща-Моща... Ну ничего, она еще
ему задаст! Они с Гарри быстро пошли по темному тротуару и, дойдя до конца
улицы, свернули за угол.
   - Сколько тебе, Мик, уже тринадцать?
   - Скоро четырнадцать.
   Она знала, о чем он подумал. Ей самой эта мысль не дает покоя.  Рост  -
168 сантиметров, вес - 47 килограммов, а ей только тринадцать. Все  ребята
на вечеринке - клопы  рядом  с  ней,  кроме  Гарри  -  он  ниже  ее  всего
сантиметров на пять. Ни один мальчик не пойдет гулять с такой дылдой.  Вот
разве что от сигарет она перестанет расти.
   - Я выросла  почти  на  восемь  сантиметров  за  один  прошлый  год,  -
пожаловалась она.
   - Как-то на ярмарке я видел женщину ростом в два  метра  семьдесят.  Но
тебе, пожалуй, до нее не дотянуть.
   Гарри остановился у темного миртового куста. Вокруг не было ни души. Он
вытащил из кармана какой-то предмет  и  стал  вертеть  его  в  руках.  Мик
нагнулась, чтобы посмотреть, что там у него, - это были очки; он  протирал
их носовым платком.
   - Извини, - сказал он. Потом надел очки, и она услышала глубокий  вздох
облегчения.
   - Тебе надо всегда носить очки.
   - Да.
   - Чего ты их снимаешь?
   - Сам не знаю...
   Ночь была темная, тихая. Когда они переходили улицу, Гарри взял ее  под
руку.
   - Там у тебя в гостях есть одна  молодая  дама,  которая  считает,  что
носить очки не мужественно. Эта особа... что ж, может, и я...
   Гарри не договорил. Он вдруг подобрался,  пробежал  несколько  шагов  и
подпрыгнул, чтобы сорвать лист на высоте полтора метра  над  его  головой.
Прыгал он хорошо и сорвал лист с первого раза.  Потом  он,  держа  лист  в
зубах, сделал несколько выпадов, боксируя с воображаемым противником.  Мик
подошла и встала рядом.
   Как всегда, в голове ее звучала мелодия, и она  напевала  ее  себе  под
нос.
   - Что ты поешь?
   - Это написал один тип, его зовут Моцарт.
   У Гарри было хорошее настроение. Он быстро переступал вбок ногами,  как
заправский боксер.
   - Имя вроде немецкое.
   - Кажется, да.
   - Фашист? - спросил он.
   - Кто?
   - Я спрашиваю, этот самый Моцарт - фашист или нацист?
   Мик подумала.
   - Нет. Эти ведь недавние, а он уже умер.
   - Ну тогда хорошо. - Он снова принялся наносить удары  в  темноту.  Ему
хотелось, чтобы она спросила, почему хорошо.
   - Я говорю, ну и прекрасно, - повторил он.
   - Почему?
   - Потому что я ненавижу фашистов. Если бы я встретил фашиста на  улице,
я бы его убил.
   Она поглядела на Гарри. Листва под уличным фонарем бросила на его  лицо
подвижную пятнистую тень, похожую на веснушки. Он был взволнован.
   - За что? - спросила она.
   - Господи! Ты что, газет не читаешь? Тут дело вот в чем...
   Они уже сделали круг и возвращались к дому.  Там  происходила  какая-то
кутерьма. Ребята с криком носились по улице.  У  нее  вдруг  засосало  под
ложечкой.
   - Сейчас некогда объяснять, разве что мы  еще  раз  пройдемся.  Я  тебе
расскажу,  почему  я  так  ненавижу  фашистов.  Мне  даже   хочется   тебе
рассказать.
   Ему, видно, первый раз посчастливилось излагать  свои  взгляды.  Но  ей
неохота было его слушать. Ее внимание было поглощено тем, что творилось  у
нее перед домом.
   - Ладно. Еще увидимся.
   Прогулка  окончена,  теперь  она  могла  разобраться  в  том,  что  тут
произошло.
   Что случилось, пока ее не было? Когда она уходила, перед  домом  стояли
нарядные ребята и вечеринка продолжалась как полагается. А теперь -  через
каких-нибудь пять минут  -  все  тут  напоминало  сумасшедший  дом.  В  ее
отсутствие чужие ребята вышли из темноты и ринулись  прямо  в  дом.  Ну  и
наглость!  Из  входной  двери  высовывался  здоровенный   Пит   Уэллс   со
стаканчиком пунша в руке. Нахалы - в обвислых штанах  и  старом  тряпье  -
вопили и бегали вперемешку с ее гостями.
   Бэби Уилсон болталась на парадном крыльце - а ей ведь года  четыре,  не
больше! Любому дураку понятно, что ей давно пора спать, как и Братишке.  А
она спускалась со  ступеньки  на  ступеньку,  держа  стаканчик  пунша  над
головой. Ей-то что здесь надо? Мистер Бреннон - ее дядя, она может брать у
него сладостей задарма сколько влезет! Как только она  сошла  на  тротуар,
Мик схватила ее за руку.
   - А ну-ка марш домой, Бэби Уилсон! Живо!
   Мик оглянулась, размышляя, что  бы  ей  еще  предпринять,  как  навести
порядок. Она подошла к Слюнтяю Уэллсу. Он  стоял  поодаль  в  тени,  держа
стаканчик в руке, и мечтательно озирался вокруг. Слюнтяю было семь лет, на
нем  были  короткие  штанишки,  а   грудь   и   ноги   -   голые.   Ничего
предосудительного он не делал, но Мик была в ярости на всех и вся.
   Она схватила Слюнтяя за плечи и принялась его трясти. Сперва он терпел,
крепко сжав челюсти, но скоро зубы у него застучали.
   - Катись домой. Слюнтяй. Нечего тут торчать, если тебя не звали.
   Когда она его отпустила, он, поджав хвост, медленно побрел по улице. Но
до дому не дошел. Зайдя за угол, он уселся  на  обочину  и  стал  глазеть,
думая, что Мик его не видит.
   На минуту ей как будто стало легче оттого, что она чуть не вытрясла  из
Слюнтяя душу. Но тут же в ней заговорила совесть, и она разрешила мальчику
вернуться. Все дело  портили  взрослые  ребята.  Просто  хулиганье,  такой
наглости она еще не видала. Вылакали  весь  пунш  и  превратили  настоящую
вечеринку в сумасшедший дом. Хлопают парадными дверьми, вопят,  толкаются.
Она подошла к Питу Уэллсу, он вел себя хуже всех. Напялил футбольный  шлем
и бодался. Питу было верных четырнадцать, хотя  он  до  сих  пор  сидел  в
четвертом классе. Она подошла к нему,  но  Пит  был  чересчур  здоровенный
парень, его не очень-то потрясешь, это тебе не Слюнтяй. Когда  она  велела
ему идти домой, он зашаркал и попытался ее боднуть.
   - Я побывал уже в шести штатах: во Флориде, в Алабаме...
   - Оно из серебряной парчи, с широким поясом...
   Вечеринка  была  загублена.  Все  говорили   разом.   Приглашенные   из
профессионального  училища  перемешались  с  шайкой  соседских  ребят.  Но
мальчики и девочки по-прежнему стояли отдельными кучками, и никто не желал
гулять. Лимонад был тоже выпит до капли. На дне осталось немножко воды,  в
которой плавали лимонные корочки. Папа был чересчур щедрый - наливал всем,
кто подставлял стакан.  Когда  Мик  вошла  в  столовую.  Порция  разносила
бутерброды. Через пять минут их не стало; Мик достался  только  один  -  с
заливным, и то хлеб в нем размяк от розовой подливки.
   Порция осталась в столовой -  ей  хотелось  посмотреть,  как  веселятся
ребята.
   - Тут так весело, даже уходить не хочется, -  заявила  она.  -  Послала
сказать Длинному и Вилли, пусть сегодня погуляют одни, без меня. Такая тут
идет кутерьма - посмотрю, чем все это кончится.
   Кутерьма - вот это точно. Мик и сама чувствовала, что в комнате,  и  на
крыльце, и даже на улице - повсюду царит какая-то бесшабашность. Да  ей  и
самой море было по колено. И не только потому, что на ней взрослое платье,
и, когда взглянула в зеркало  под  вешалкой,  она  показалась  себе  очень
красивой, с румянами на щеках и  тиарой  из  искусственных  бриллиантов  в
прическе. Быть может, все дело в шикарном убранстве и в  том,  какая  уйма
школьников и вообще ребят набилась в дом.
   - Смотрите, как бежит!
   - Ох! Брось...
   - Ты что, маленькая?
   По  улице,  подобрав  подолы,  неслась  стайка   девочек;   их   волосы
развевались на бегу. Несколько мальчишек нарезали из юкки тонкие  копья  и
гнали ими девчонок. Как не стыдно - взрослые ребята из  профессионального,
вырядились на вечеринку, а ведут себя как малыши! В  этой  погоне  была  и
игра, и что-то вовсе нешуточное. К Мик подошел мальчик  с  палкой,  и  она
тоже пустилась бежать.
   Вечеринке теперь конец. Она превратилась в  обычную  уличную  игру.  Но
такой буйной ночи Мик еще не видывала. И виноваты в  этом  были  соседские
ребята. Они были как зараза: стоило им прийти на  вечеринку,  и  ее  гости
забыли, что они старшеклассники и  уже  почти  взрослые  люди.  Вот  такое
настроение бывает, когда вечером идешь мыться: хочется всласть  поваляться
в  грязи  на  заднем  дворе,  прежде  чем  влезешь  в  ванну.  Все   вдруг
превратились  в  разбушевавшихся  детей,  которые  затеяли  дикие  игры  в
субботний вечер, а ей хотелось бушевать больше всех.
   Она орала, толкалась  и  первая  кидалась  опрометью  во  всякую  новую
шалость. Она так шумела и так носилась, что ей некогда было замечать,  что
делают другие. Она вытворяла бог знает что и совсем запыхалась.
   - Канава на том конце улицы! Канава! Канава!
   Она первая бросилась туда. В  конце  квартала  под  мостовой  проложили
новые трубы, вырыв для этого мировую канаву. Плошки,  горевшие  по  краям,
ярко алели в  темноте.  Лезть  вниз  ей  было  некогда.  Она  добежала  до
колеблющихся на ветру огоньков и прыгнула.
   Будь на ней теннисные туфли, она бы встала на ноги,  как  кошка,  но  в
лодочках на каблуках она поскользнула