ьный  запах.  А  на
небо набежала тучка. Воздух был до того неподвижен,  что  дым  из  ближней
фабричной трубы поднимался в небо столбом. Чемодан сильно  бил  Джейка  по
ногам, и он то и дело дергал головой, чтобы проверить, не идет ли  кто  за
ним следом. Копленд жил совсем в другом конце города,  поэтому  надо  было
спешить. Тучи в небе все больше сгущались, предвещая к ночи летний ливень.
   Когда он подошел к дому Копленд а, то увидел, что  ставни  закрыты.  Он
вошел во  двор  и  заглянул  в  окно  нежилой  кухни.  Джейк  почувствовал
глубокое, мучительное разочарование - руки у него сразу вспотели и  сердце
стало давать перебои. Он зашел в соседний дом слева, но и  там  никого  не
было. Ему ничего не оставалось, как сходить к Келли и допросить Порцию.
   До чего же ему не хотелось даже близко подходить к этому  дому!  Он  не
мог спокойно смотреть на вешалку в прихожей, на длинный  пролет  лестницы,
по которой он столько раз поднимался. Он медленно побрел назад через  весь
город и подошел к дому с переулка. Войдя через черный ход,  он  увидел  на
кухне Порцию, с ней был маленький мальчик.
   - Ну да, сэр, мистер Блаунт, - покачала головой Порция, - я знаю, ближе
вас у мистера Сингера не было друга, и не мне вам говорить, как  отец  его
почитал. Но мы сегодня отвезли отца в деревню, и не знаю почему, а  только
я думаю, что мне лучше  не  говорить  вам,  где  он  сейчас.  Вы  уж  меня
извините, но я вам скажу начистоту, не кривя душой...
   - Для чего же вам кривить душой? - сказал Джейк. - Но почему?
   - После того как вы к нам приходили, отец так разболелся, что  мы  даже
испугались, не помрет ли он вообще. Долго его выхаживали,  прежде  чем  он
смог опять сидеть. Теперь  он,  слава  богу,  поправляется.  Там,  где  он
сейчас, он, даст бог, окрепнет. Право, не знаю, поймете вы или нет,  но  у
отца большое зло на белых, и его  очень  легко  расстроить.  Да  и,  кроме
всего, извините за нахальство, чего вам вообще от него нужно?
   - Ничего, - сказал Джейк. - Ничего, что вы могли бы понять.
   - У нас, цветных, такое же сердце, как и  у  других  людей.  И  я  буду
стоять на том, что сказала вам, мистер Блаунт. Отец мой -  просто  старый,
больной негр, у него и так хватает горя. Нам надо его беречь. А он вовсе и
не жаждет вас видеть, я знаю.
   Выйдя снова  на  улицу,  он  заметил,  что  тучи  зловеще  побагровели.
Застойный воздух дышал грозой. В нем, казалось, отсвечивала  пронзительная
зелень деревьев,  окаймлявших  улицу,  и  над  мостовой  стояло  странное,
зеленоватое  марево.  Все  было  так  недвижно  и  беззвучно,  что   Джейк
приостановился, шумно втянул воздух и  огляделся  вокруг.  Потом,  схватив
чемодан под мышку, он пустился бегом к  парусиновым  маркизам  на  Главной
улице. И все равно не поспел. Раздался  одинокий  лязг  грома,  и  тут  же
похолодало. На мостовой зашипели большие серебряные капли  дождя.  Блаунта
ослепил  низвергнувшийся  на  него  поток.  Когда  он  добрался  до  "Кафе
"Нью-Йорк", мокрая одежда будто съежилась и  прилипла  к  его  телу,  а  в
ботинках хлюпала вода.
   Бренной отодвинул газету и уперся локтями в стойку.
   - Странное дело, ей-богу! - сказал он. - Я почему-то  подумал,  что  вы
сюда зайдете, как только полил дождь. Предчувствие мне  говорило,  что  вы
придете, но вовремя не поспеете. - Он стал  тереть  нос  большим  пальцем,
пока тот не побелел. - Это что, чемодан?
   - Да, судя по виду, чемодан, - ответил Джейк.  -  И  по  весу  -  тоже.
Поэтому, если вы верите в существование чемоданов, это, верно, он и есть.
   - Чего же вы стоите в таком виде? Ступайте ко мне и скиньте вашу одежду
- Луис пройдется по ней горячим утюгом.
   Джейк сел за стол в одну из дальних кабинок и опустил голову на руки.
   - Да нет, спасибо. Я просто хочу чуть-чуть передохнуть.
   - Но у вас же губы синие. И вид совсем замученный.
   - Ничего. Пожалуй, я бы чего-нибудь съел...
   - Ужин будет не раньше чем через полчаса, - объяснил ему Бреннон.
   - Да с меня хватит  каких-нибудь  остатков  от  обеда.  Положите  кусок
чего-нибудь на тарелку, и ладно. Даже не трудитесь подогревать.
   Сосущая пустота внутри причиняла  боль.  Не  хотелось  ни  оглядываться
назад, ни заглядывать вперед. Он прошелся двумя короткими, словно обрубки,
пальцами по столу. Миновал год с тех пор,  как  он  впервые  сел  за  этот
столик. И далеко ли он с тех пор сдвинулся вперед? Ни на шаг. Ничего с ним
не произошло, кроме того, что он обрел  друга  и  потерял  его.  Он  отдал
Сингеру все, что у него было, а тот взял да и убил себя. Вот и остался  он
в подвешенном состоянии.  А  теперь  надо  как-то  выкарабкиваться  и  все
начинать сначала. Эта мысль его  пугала.  Он  устал.  Опершись  головой  о
стенку, он поднял ноги на соседнее сиденье.
   - Вот, - сказал Бреннон. - Тут вам хватит закусить.
   Он поставил перед Блаунтом стакан какого-то горячего  литья  и  тарелку
пирога с курицей. У напитка был сладковатый пряный  запах.  Джейк  вдохнул
пар и закрыл глаза.
   - Что это?
   - Кипяток с ромом, лимонной коркой и куском сахара. Хорошее питье.
   - Сколько я вам должен?
   - Наизусть не скажу, но перед вашим уходом посчитаю.
   Джейк  жадно  отхлебнул  грога  и  поболтал  его  во  рту,  прежде  чем
проглотить.
   - Денег от меня вы все равно не получите, - сказал он. - Их у меня нет,
а если бы и были, я бы, пожалуй, и тогда вам не отдал.
   - А я разве требую? Будто я когда-нибудь предъявлял вам счет.
   - Нет, - произнес  Джейк.  -  Вы  себя  вели  очень  прилично.  И  если
подумать, вы вообще очень порядочный мужик - в личном, так сказать, плане.
   Бреннон сидел  против  него  за  столиком.  Ему  явно  хотелось  Что-то
спросить. Он возил по столу солонку и то и  дело  приглаживал  волосы.  От
него вроде пахло духами, а полосатая голубая  рубашка  сверкала  чистотой.
Рукава ее были засучены, и,  чтобы  они  не  спускались,  их  придерживали
старомодные синие резиновые браслеты.
   Наконец он, как-то неуверенно прочистив горло, сказал:
   - Как раз перед вашим приходом я просматривал вечернюю газету. Там, где
вы работаете, сегодня, кажется, были беспорядки.
   - Точно. А что там написано?
   - Сейчас принесу. - Бреннон взял  со  стойки  газету  и  прислонился  к
перегородке  кабины.  -  Пишут,  что   в   аттракционе   "Солнечный   Юг",
расположенном там-то, произошли беспорядки. Два негра получили смертельные
ножевые раны. Трое других легко ранены и отправлены в городскую  больницу.
Убитых звали Джимми Мэйси и Лэнси Дэвис. Раненых зовут Джон Хэмлин,  белый
из центрального фабричного поселка, Вэриоз Вилсон, негр, и  так  далее,  и
тому подобное. Цитирую: "Был произведен ряд арестов.  Предполагается,  что
беспорядки спровоцированы  профсоюзными  агитаторами,  так  как  на  месте
происшествия обнаружены листовки подрывного характера". - Бренной скрипнул
зубами. - Набирают эту газету с каждым днем все хуже и  хуже.  "Подрывной"
написано через "а", а "агитаторами" - через "е".
   -  Вот  это  ловко,  -  ядовито  скривился  Джейк.  -   "Спровоцировано
профсоюзными агитаторами"! Интересное дело!
   Джейк прижал руку ко рту и уставился в пустую тарелку.
   - Каковы ваши планы?
   - Ухожу. Сегодня же меня здесь не будет.
   Бренной принялся полировать ногти о свою ладонь.
   - Что ж, особой необходимости в этом нет, но может, вы и правы.  Только
зачем так спешить? Пускаться в путь в такое время вряд ли разумно.
   - А я предпочитаю сразу.
   - Да и я думаю, что вам стоит попробовать начать сначала. Но  при  этом
послушайтесь моего совета. Лично я придерживаюсь консервативных  взглядов,
и поэтому ваши воззрения кажутся  мне  чересчур  крайними.  Но,  с  другой
стороны, я всегда стараюсь подходить  к  любому  вопросу  с  самых  разных
сторон. Мне бы хотелось, чтобы  вы  встали  на  ноги.  Почему  бы  вам  не
устроиться в таком месте, где вы сможете встречаться с людьми,  более  или
менее близкими вам по духу? И как-то осесть?
   Джейк с раздражением отодвинул тарелку.
   - Я сам еще не знаю, куда пойду. Оставьте меня в покое. Я устал.
   Пожав плечами. Бренной отошел к себе за стойку.
   Да, он здорово устал. Горячий ром и тяжелый стук дождя нагоняли на него
сон. Приятно было сидеть здесь, в укромном месте, хорошенько поев. Он  при
желании может положить голову на стол и подремать  -  чуть-чуть,  конечно.
Голова у него будто вспухла, такая она  тяжелая,  а  глаза  слипались.  Но
спать ему долго нельзя, надо поживее сматывать удочки.
   - Скоро, по-вашему, перестанет дождь?
   Голос у Бреннона тоже был сонливый.
   - Трудно сказать... Тропический ливень. Может, вдруг прояснится,  а  то
как начнет моросить и заладит на всю ночь...
   Джейк опустил голову на руки. Шум дождя напоминал  морской  прибой.  Он
слышал, как тикают часы и вдалеке  гремят  посудой.  Постепенно  руки  его
разжались. Они безвольно лежали на столе ладонями кверху.
   Тут он почувствовал, что Бреннон трясет его за плечи  и  заглядывает  в
лицо. Ему все еще снился страшный сон.
   - Проснитесь, - будил его Бреннон. - Вас мучит кошмар. Я сюда заглянул,
а рот у вас открыт, вы стонете и  шаркаете  по  полу  ногами.  Первый  раз
вижу...
   Сон не отпускал его. Он ощущал давний, знакомый  ужас,  который  всегда
преследовал его при пробуждении. Оттолкнув Бреннона, он вскочил.
   - Нечего мне рассказывать, что у меня кошмар. Сам все  помню.  Тот  же,
что снился мне уже раз пятнадцать.
   Теперь он и в самом деле отчетливо его помнил. Прежде он,  проснувшись,
никак не мог последовательно восстановить его в памяти. Будто  он  идет  в
огромной толпе... вот как там, в "Солнечном Юге". Но в лицах вокруг что-то
восточное. Солнце палит, и люди полуголые. Толпа молчаливая,  равнодушная,
и по всему можно сказать, что и голодная. Кругом ни звука, только солнце и
молчащая толпа. А он бредет среди нее, и в руках  у  него  большая  крытая
корзина. Он несет эту корзину и не знает, куда ее деть. И во сне чувствует
какой-то особенный томительный страх оттого, что бродит, бродит среди этих
людей и не знает, куда положить свою ношу, которую он так долго тащил.
   - Что вам снилось? - спросил Бреннон. - За вами гнался черт?
   Джейк встал и подошел к зеркалу за стойкой. Лицо у него  было  грязное,
потное. Под глазами темные круги. Он намочил под  краном  платок  и  вытер
лицо. Потом вынул карманную расческу и аккуратно пригладил усы.
   - В самом сне, казалось, не было ничего  особенного.  Но  когда  спишь,
ощущаешь, как тебе страшно.
   Часы показывали уже половину шестого. Дождь почти перестал. Джейк  взял
чемодан и направился к выходу.
   - Пока. Может, черкну вам открытку.
   - Погодите, - сказал Бреннон. - Вам еще рано идти. Дождь хоть и поутих,
но все еще идет.
   - Капает с навесов. Мне лучше смыться из города дотемна.
   - А деньги у вас есть? Хотя бы на неделю?
   - Деньги мне не нужны. Не раз живал без денег.
   Бреннон заранее приготовил конверт, где лежали  две  двадцатидолларовые
бумажки. Джейк осмотрел их с обеих сторон и спрятал в карман.
   - Бог его знает, зачем вы это делаете. Вам же теперь их не  видать  как
своих ушей. Спасибо. Я этого не забуду.
   - Желаю удачи. И дайте о себе знать.
   - Adios.
   - Прощайте.
   Дверь за ним затворилась. Дойдя до угла, он  обернулся  и  увидел,  что
Бреннон стоит на тротуаре и  смотрит  ему  вслед.  Он  зашагал  дальше,  к
железнодорожному полотну. По обе его стороны тянулись ветхие двухкомнатные
домишки. На захламленных дворах стояли прогнившие сортиры, а  на  веревках
сушилось рваное, застиранное тряпье. На три километра вокруг всюду  только
убожество, скученность и грязь. Даже земля  и  та  казалась  загаженной  и
заброшенной. То там, то сям  пытались  посадить  огород,  но  выжило  лишь
несколько чахлых капустных  головок.  И  парочка  сиротливых,  закопченных
смоковниц. В грязи копошилась детвора, меньшенькие - в  чем  мать  родила.
Зрелище этой  беспросветной  нужды  было  настолько  жестоким,  что  Джейк
зарычал и сжал кулаки.
   Дойдя до городской черты, он свернул на шоссе. Мимо  проходили  машины.
Но плечи у него были слишком широкие, а руки - чересчур длинные,  и  никто
не хотел его подвезти. Такой уж он был  сильный  и  уродливый.  Но  может,
все-таки остановить чей-нибудь грузовик... Перед самым закатом  показалось
солнце. От зноя с мокрого асфальта поднимался пар. Джейк упорно  шагал  по
дороге. Стоило городу скрыться за спиной, и он почувствовал  новый  прилив
энергии. Что это - бегство или атака? Все равно, важно,  что  он  снова  в
пути. И все еще раз начинает сначала. Дорога впереди  тянулась  на  север,
чуточку отклоняясь к западу. Но далеко он не пойдет. Юга он не бросит. Это
ему ясно. В нем жила надежда,  что,  быть  может,  вскоре  странствия  его
обретут свою цель.



3

   Вечер

   Какой теперь во всем этом толк? Вот что ей хотелось  бы  знать.  Какой,
будь оно проклято, толк? От  всех  ее  планов,  от  музыки?  Ведь  она  же
просто-напросто попала в западню: сначала в магазин, потом домой спать,  а
потом опять в магазин. Часы напротив лавки ювелира, где  когда-то  работал
мистер Сингер, показывали семь. А она  только  что  освободилась.  Если  в
магазине надо было поработать сверхурочно, управляющий всегда  просил  ее.
Она дольше могла  простоять  на  ногах  и  была  выносливее  любой  другой
продавщицы.
   После сильного дождя  небо  стало  спокойным,  бледно-голубым.  Темнота
сгущалась. Уже зажигали огни.  На  улице  гудели  автомобили  и  газетчики
выкрикивали заголовки новостей. Идти домой ей не хотелось. Если она  сразу
пойдет домой, она ляжет на кровать и будет реветь. Так она устала. Но если
она пойдет в "Кафе "Нью-Йорк" и съест мороженого, может, ей станет  легче.
Покурит, побудет хоть немножко сама с собой.
   Возле дверей было полно  народу,  поэтому  она  села  в  самую  дальнюю
кабинку. Больше всего  у  нее  уставали  зад  и  лицо.  Там,  в  магазине,
полагалось выполнять девиз: "Стой  на  цыпочках  и  улыбайся".  Когда  она
выходила из магазина, ей  долго  надо  было  хмуриться,  прежде  чем  лицо
принимало естественное выражение. Даже уши у нее и те  устали.  Она  сняла
зеленые серьги с висюльками: они оттягивали ей мочки. Серьги она купила на
прошлой  неделе,  как  и  серебряный  браслет.  Сначала  она  работала   в
хозяйственном отделе, а теперь ее перевели в "Дамские украшения".
   - Добрый вечер, Мик, - сказал мистер Бреннон. Он обтер  дно  стакана  с
водой салфеткой и поставил ей на столик.
   - Я хочу шоколадный пломбир с фруктами и стакан разливного пива.
   - Вместе? - Он положил на стол меню  и  показал  мизинцем,  на  котором
носил дамское золотое кольцо: - Выбирай, вот вкусный жареный  цыпленок,  а
вот тушеная телятина. Почему бы нам с тобой не поужинать?
   - Спасибо, не хочу.  Только  пломбир  и  пиво.  И  то  и  другое  очень
холодное.
   Мик откинула со лба волосы. Рот у  нее  был  полуоткрыт,  поэтому  щеки
казались впалыми. Во что она никак не могла поверить, это в то, что мистер
Сингер покончил с собой, что он умер. И в  то,  что  она  уже  взрослая  и
должна работать у Вулворта.
   Это она его нашла. Звук выстрела приняли за выхлоп машины и поняли, что
произошло, только на другой день. Она пошла к нему  послушать  радио.  Вся
шея у него была в крови, и когда пришел папа, он вытолкал ее  из  комнаты.
Тогда она убежала из дома. Ее это так потрясло, что она не могла сидеть на
месте. Убежала в темноту и стала колотить себя кулаками. А на другой  день
к вечеру он уже лежал в гробу в гостиной.  Гробовщик  подкрасил  ему  лицо
румянами и губной помадой, чтобы он выглядел как живой. Но он все равно не
выглядел как живой. Он был совсем мертвый. И к запаху цветов  примешивался
тот, другой запах, поэтому она не могла оставаться в комнате. Но даже в те
дни ей приходилось ходить на службу.  Заворачивать  покупки,  выдавать  их
через прилавок и выбивать чеки в кассе. Она и ходила, когда ей  полагалось
идти, и ела, когда садилась за стол.  Но  вначале  по  вечерам,  ложась  в
постель, она не могла спать. Ну а теперь она даже спала.
   Мик повернулась на сиденье боком, чтобы легче  было  положить  ногу  на
ногу. На чулке спустилась петля. Она спустилась еще утром,  по  дороге  на
работу, и ей пришлось чулок послюнявить. Потом дорожка побежала дальше,  и
она заклеила конец жевательной резинкой.  Но  и  это  не  помогло.  Теперь
придется дома зашивать чулок. Просто беда с этими чулками, так они рвутся.
Но не ходить же ей как неизвестно кто в нитяных чулках!
   Не надо было  сюда  приходить.  Туфли  совеем  продрались.  Лучше  было
сэкономить эти двадцать центов на новые подметки.  Ведь  если  целый  день
стоять в дырявых туфлях, на ногах вскочат волдыри. Придется прокалывать их
обожженной иголкой. А не пойти на работу - уволят. И что тогда будет?
   - Вот, пожалуйста, - сказал мистер Бреннон. -  Никогда  не  слышал  про
такую смесь.
   Он поставил пломбир и пиво на столик. Она  сделала  вид,  будто  чистит
ногти: ведь если обратить на него внимание, он непременно с ней заговорит.
Он на нее уже больше не сердится - наверное, забыл про пакетик жевательной
резинки. Теперь он вечно к  ней  пристает  с  разговорами.  А  ей  хочется
посидеть одной в тишине. Пломбир мировой, весь залит  шоколадом  и  просто
утыкан орехами и вишнями. Да и от пива сразу стало  легче.  У  пива  после
мороженого приятный горьковатый вкус, и  оно  пьянит.  Кроме  музыки,  нет
ничего лучше пива.
   Но теперь она больше не думает о музыке. Вот что смешно. Будто  от  нее
заперли  ее  внутреннюю  комнату  на  ключ.  Иногда  в  уме  вдруг  звучал
какой-нибудь быстрый мотивчик и тут же терялся, но она никогда  больше  не
уходила вместе с музыкой в свою внутреннюю комнату. Словно она постоянно в
каком-то напряжении. А может, магазин отнимает у нее  все  силы  и  время?
Вулворт - это совсем не то, что школа. Когда она приходила из школы, у нее
было хорошее настроение, и она была готова заняться музыкой. А теперь  она
вечно такая усталая. Дома только ужинает, спит, а  потом  завтракает  -  и
опять в магазин. Песня, которую она начала записывать в тетрадке  еще  два
месяца назад, так и не кончена. Ей очень хочется побыть в своей внутренней
комнате, но она не знает, как это сделать. Словно эту внутреннюю комнату у
нее отняли и заперли на семь замков. Как же это получилось? - вот чего она
не может понять.
   Мик потрогала сломанный передний зуб большим  пальцем.  Правда,  у  нее
осталось радио мистера Сингера. Он не успел  за  него  выплатить,  но  она
взяла это на себя Хорошо иметь что-то, принадлежавшее ему. А может, все же
ей удастся понемножку откладывать на подержанное пианино? Ну  хотя  бы  по
два доллара в  неделю.  Она  никому  не  позволит  дотронуться  до  своего
пианино, разве только сама будет учить Джорджа  играть  маленькие  пьески.
Поставит в дальней комнате и каждый вечер будет играть. И все воскресенье.
Ну а что, если в какую-нибудь неделю она не сумеет сделать взнос?  Неужели
за ним придут и отнимут его, как тот детский  красный  велосипед?  А  что,
если она его не отдаст? А что, если она  спрячет  пианино  в  погреб?  Или
встретит их на крыльце? Затеет драку? Уж она им  задаст,  этим  двоим,  по
первое число, наставит им синяков, носы  переломает,  будут  валяться  без
памяти на полу в прихожей...
   Мик насупилась и крепко потерла лоб кулаком. Вот так-то.  Ее  почему-то
все время разбирает злость. И не так, как бывало в детстве: обозлишься как
черт,  а  потом  сразу  пройдет;  нет,  как-то  совсем  по-другому.  Да  и
злиться-то вроде не на что. Разве на магазин. Но ведь никто  не  заставлял
ее наниматься. Ну и нечего тогда злиться. Просто ей все время кажется, что
ее в чем-то обжулили. А никто ведь и не думал ее обжуливать. И  нечего  ни
на кого валить. А только все равно такое чувство  у  нее  есть.  Будто  ее
обжулили.
   А может, если выгорит с пианино, тогда  еще  ничего?  Может,  скоро  ей
повезет? А не