етилась  узкая  улочка,  по  одной  стороне  которой
тянулся почерневший от копоти  кирпичный  склад.  Его  внимание  привлекла
какая-то надпись на стене этого здания.  Он  двинулся  дальше,  но  что-то
заставило  его  остановиться.  На   стене   было   обращение,   написанное
ярко-красным мелом; жирно  выведенные  буквы  имели  какую-то  непривычную
форму.
   "Вы будете есть мясо владык мира сего и пить кровь властителей земных".
   Он дважды перечел это пророчество и с тревогой оглянулся  по  сторонам.
Нигде не было видно ни души. Постояв несколько  минут  в  растерянности  и
раздумье, он вынул из кармана толстый красный карандаш и старательно вывел
под обращением:

   "Прошу того, кто это написал, встретиться со мной на этом  самом  месте
завтра в полдень, в среду, 29 ноября. Или на следующий день".

   На другой день в условленный час Джейк ждал у стены  склада.  Время  от
времени он с нетерпением подходил к углу и смотрел,  не  идет  ли  кто  по
улице. Никто не пришел. Через час ему самому надо было идти на работу.
   На следующий день он опять тщетно ждал.
   А в пятницу полил  долгий,  мелкий  зимний  дождик.  Стены  намокли,  и
надпись слиняла так, что ничего уже нельзя было прочесть. Дождь все шел  -
серый, холодный, злой.



5

   - Мик, - сказал Братишка. - Мне кажется, что все мы потонем.
   И правда, похоже было, что дождь  никогда  не  кончится.  Миссис  Уэллс
возила их в школу и из школы на своей машине, а после обеда им приходилось
сидеть на террасе или в комнатах. Они с Братишкой либо играли в триктрак и
"старую деву", либо  кидали  шарики  на  ковре  в  гостиной.  Приближалось
рождество, и Братишка уже  поговаривал  о  Святом  младенце  и  о  красном
велосипеде, который он мечтал получить от Деда Мороза. Дождь серебрился на
оконных стеклах, а небо было сырое, холодное и  серое.  Вода  в  реке  так
поднялась, что кое-кому из фабричных пришлось выехать из своих  домов.  Но
вот когда уже казалось, что дождь будет идти вечно, он вдруг  кончился.  В
одно прекрасное утро, когда они проснулись, за окном ярко светило  солнце.
К концу дня стало тепло, почти как летом. Мик поздно вернулась из школы  и
застала Братишку, Ральфа и Тощу-Мощу на улице  перед  домом.  Ребята  были
разгоряченные, потные, от их зимней  одежды  шел  кислый  запах.  Братишка
держал  рогатку;  карман  у  него  был  набит  камешками.  Ральф  сидел  в
повозочке, капор у него сбился набок, и он капризничал. У  Тощи-Мощи  было
новое ружье. Небо сияло необычайной голубизной.
   - Мы тебя ждали, ждали, - сказал Братишка. - Где ты так долго была?
   Она взлетела наверх через три ступеньки и швырнула свитер на вешалку.
   - Упражнялась на пианино в спортивном зале.
   Каждый день Мик оставалась после  уроков  на  час,  чтобы  поиграть  на
пианино. В спортивном зале было тесно и шумно - команда девочек  играла  в
баскетбол. За сегодняшний день Мик два раза  здорово  долбанули  мячом  по
голове. Но возможность поиграть искупала все  ушибы  и  неприятности.  Она
подбирала гроздья звуков, пока не добивалась того, что ей было нужно.  Это
оказалось легче, чем она думала. Поиграв два-три часа,  она  сочинила  ряд
аккордов на басах, которые могли вторить  основной  мелодии  правой  руки.
Теперь она умела подбирать уже почти любой мотив. И сочинять новую музыку.
Это было даже интереснее, чем  повторять  чужие  мелодии.  Когда  ее  руки
охотились за прекрасными новыми созвучиями, она испытывала  ни  с  чем  не
сравнимое счастье.
   Ей хотелось научиться читать записанную  музыку.  Делорес  Браун  брала
уроки пять лет. Мик платила Делорес пятьдесят центов в  неделю  -  деньги,
которые она получала на завтрак, - за то, что та ее учила. Правда,  теперь
она весь день ходила голодная. Делорес умела  играть  много  быстрых,  как
игра в пятнашки, вещей, но не  могла  ответить  на  все  вопросы,  которые
интересовали Мик. Делорес учила  ее  только  разным  гаммам,  мажорному  и
минорному ладам, значению нот и разным начальным правилам в этом роде.
   Мик захлопнула дверцу печки.
   - И это вся еда, какая есть?
   - Золотко, больше я тебе ничего не могу дать, - сказала Порция.
   Только кукурузные оладьи и маргарин. Мик запивала их водой, чтобы легче
было глотать.
   - Чего ты прикидываешься обжорой? Никто у тебя этих оладий не отберет.
   Дети все еще играли перед домом. Братишка спрятал рогатку  в  карман  и
возился с ружьем. Тоще-Моще было десять лет, отец его умер месяц назад,  и
раньше ружье было отцовское. Все ребятишки поменьше обожали играть с  этим
ружьем. Братишка ежеминутно вскидывал его на плечо. Потом целился и громко
кричал: "Паф!"
   - Не балуйся с курком, - сказал Тоща-Моща. - Ружье у меня заряжено.
   Мик доела оладьи и стала придумывать, чем бы ей заняться. Гарри Миновиц
сидел на перилах своего крыльца с газетой в руках. Она ему обрадовалась. В
шутку она выбросила руку вперед и заорала ему: "Хайль!"
   Но Гарри не понял шутки. Он вошел в дом и захлопнул за собой дверь.  Он
был очень обидчивый. Мик стало досадно, потому что в последнее время они с
Гарри подружились по-настоящему. Детьми они всегда играли вместе, в  одной
компании, но он уже три года ходил в профессиональное училище, а она тогда
еще - в начальную школу. К тому же часть  дня  он  работал.  Гарри  как-то
сразу повзрослел и перестал шататься по дворам с ребятишками.  Иногда  она
подглядывала, как он читает газету у себя в спальне или раздевается  перед
сном. По математике и истории он учился лучше всех в классе. Теперь, когда
и она пошла в профессиональное училище,  они  стали  часто  встречаться  и
вместе возвращались домой. Они занимались в одной мастерской, и как-то раз
учитель назначил их вдвоем на сборку мотора. Гарри читал  книги  и  каждый
день следил за газетами.  Голова  у  него  вечно  была  занята  политикой.
Говорил он медленно, обстоятельно,  а  когда  увлекался,  на  лбу  у  него
выступал пот. И вот теперь он на нее обиделся!
   - Интересно, есть ли еще у Гарри та золотая монета? - сказал Тоща-Моща.
   - Какая монета?
   - Когда у евреев рождается мальчик, в банк на него кладут золотой.  Так
у евреев принято.
   - Чепуха. Ты чего-то путаешь, - отмахнулась Мик.  -  Это  ты,  наверно,
слышал про католиков. Католики, как только ребенок родится, сразу покупают
ему пистолет. Они еще когда-нибудь объявят войну и всех поубивают, кто  не
католик.
   - А я монашек боюсь, - признался Тоща-Моща. - Как встречу  на  улице  -
прямо мороз пробирает.
   Мик села на ступеньку, опустила голову на колени и мысленно ушла в свою
внутреннюю комнату. Ее жизнь проходила в двух местах: во  внутренней  и  в
наружной комнатах. Школа, семья и то, что случилось за  день,  -  все  это
помещалось в наружной комнате. Мистер Сингер - и там, и тут. Чужие страны,
планы на будущее и музыка жили во внутренней комнате. Песни, о которых она
думала, тоже там. И симфония. Когда она оставалась сама  с  собой  в  этой
внутренней комнате, музыка, услышанная в ту ночь, после вечеринки,  к  ней
возвращалась. Симфония медленно вырастала в ее душе, как громадный цветок.
Иногда среди дня или утром, сразу же после того, как  она  просыпалась,  к
ней приходила какая-нибудь новая часть симфонии. Тогда ей надо  было  уйти
во внутреннюю комнату и прослушать эту часть много  раз  подряд,  а  потом
постараться соединить ее с  теми  частями,  которые  она  помнила  раньше.
Внутренняя комната была  местом,  куда  не  допускался  никто.  Мик  могла
находиться в доме, полном людей, и все же  чувствовать  себя  запертой  от
всех.
   Тоща-Моща сунул ей свою грязную лапу прямо  под  нос,  потому  что  она
смотрела куда-то в пространство, ничего не видя. Она его шлепнула.
   - А что такое монашка? - спросил Братишка.
   - Католическая женщина, - объяснил Тоща-Моща. - Католическая женщина  в
широком черном платье, которое ей даже голову закрывает.
   Мик надоело сидеть с детьми. Лучше  пойти  в  библиотеку  и  посмотреть
картинки в "Географическом журнале". Фотографии всех стран света. И Парижа
во Франции. И больших ледников. И далеких джунглей в Африке.
   - Вы, ребята, смотрите, чтобы Ральф не вылез на мостовую,  -  приказала
она.
   Братишка опустил большое ружье на плечо.
   - Принеси мне интересную книжку.
   Мальчишка будто от рождения умел читать. Он был всего во втором классе,
но любил читать всякие  рассказы  сам  и  никогда  не  просил,  чтобы  ему
почитали вслух.
   - Ты про что хочешь?
   - Выбери, где о еде. Мне понравилась та книга про немецких  детей,  как
они пошли в лес и пришли к домику из разных сластей, и про ведьму. Я люблю
рассказы, где про еду.
   - Ладно, поищу, - пообещала Мик.
   - Но в общем мне про сладости уже надоело, - заявил Братишка. - Нет  ли
там сказки про бутерброды с жареным мясом? Ну а если не найдешь, бери  про
ковбоев.
   Она уже было собралась идти, но вдруг замерла,  широко  раскрыв  глаза.
Дети тоже остановились и стали  глазеть.  Они  смотрели  на  Бэби  Уилсон,
которая сходила по  ступенькам  своего  дома  на  противоположной  стороне
улицы.
   - Глянь, глянь, какая шикарная... - тихо протянул Братишка.
   Может, виноват был этот нежданно жаркий, солнечный  день  после  долгих
дождей. Может, их темная зимняя одежда казалась  им  слишком  уродливой  в
такую ясную погоду. Но Бэби была похожа на фею или на сказочную  красавицу
из кино.  На  ней  был  прошлогодний  костюм  для  выступлений:  короткая,
торчащая в стороны юбочка из розового газа, розовый лиф, розовые  балетные
туфельки и даже розовая сумочка. Со своими золотистыми волосами  она  была
вся розовая, белая, золотая и к тому же такая крошечная,  чистенькая,  что
больно было на нее глядеть.  Она  изящно  семенила  ножками  по  мостовой,
переходя улицу, а их не удостоила даже взглядом.
   - А ну поди-ка сюда, - позвал ее Братишка.  -  Дай  поглядеть  на  твой
розовый кошелечек...
   Бэби проследовала мимо по краю тротуара, склонив головку набок. Она  не
пожелала с ним разговаривать.
   Между тротуаром и мостовой была узкая полоска  газона;  дойдя  до  нее,
Бэби постояла секунду, а потом прошлась колесом.
   - Да ну ее! - обозлился Тоща-Моща. - Вот задается! Небось идет в кафе к
мистеру Бреннону за конфетами. Он же ей дядя и все дает задарма.
   Братишка опустил дуло ружья вниз. Большое ружье было для  него  слишком
тяжелым. Провожая взглядом Бэби, он рассеянно дергал себя за вихры.
   - Да, хорошенький кошелечек. Розовенький... - прошептал он.
   - Ее мама всем уши прожужжала про то, какая Бэби талантливая, - сообщил
Тоща-Моща. - Воображает, что Бэби будут снимать в кино.
   Было уже поздно идти в библиотеку и смотреть  "Географический  журнал".
Скоро ужин. Ральф разревелся, и Мик вынула его из повозки  и  посадила  на
землю. Шел декабрь, и для Братишки в его годы  время,  прошедшее  с  лета,
казалось вечностью. Бэби все  лето  выходила  на  улицу  в  своем  розовом
костюме и танцевала посреди мостовой. Сперва вокруг нее  собиралась  толпа
ребятишек, но скоро им  это  надоело.  Братишка  остался  ее  единственным
зрителем.  Он  садился  на  обочину  и  криком  предупреждал   ее,   когда
приближалась машина. Он видел танец, который Бэби выучила для выступления,
не меньше ста раз, но с лета прошло уже три месяца, и теперь все это  было
ему внове.
   - Эх, если бы у меня был костюм! - вздохнул Братишка.
   - Какой?
   - Настоящий, чтобы не было жарко. Настоящий красивый  костюм,  и  чтобы
было все разноцветное. Как у бабочки. Вот что мне  хочется  на  рождество!
Костюм и велосипед.
   - Нюня ты, вот что! - поддразнил его Тоща-Моща.
   Братишка снова поднял громадное ружье и прицелился в дом напротив.
   - Был бы у меня такой костюм, я бы в нем танцевал. И каждый день  ходил
в нем в школу.
   Мик сидела на ступеньках, не спуская глаз с Ральфа. Братишка  вовсе  не
нюня. Это Тоща-Моща зря. Просто он любит все красивое.  Сейчас  она  этому
Тоще-Моще вмажет как следует.
   - Человек должен драться за все, что он получает, за каждую  ерунду,  -
медленно произнесла она. - И я много раз замечала: чем  младше  ребенок  в
семье, где много детей, тем он получается лучше. Меньшенькие всегда  самые
упорные. Я тоже довольно сильная, потому  что  надо  мной  много  старших.
Братишка хотя с виду и хилый и любит все красивое, но у него хватит пороху
за себя постоять. А если это так, как я говорю, то  из  Ральфа,  когда  он
подрастет и станет самостоятельным, выйдет настоящий силач. Хотя ему всего
семнадцать месяцев, я даже сейчас вижу по лицу Ральфа,  что  он  парень  с
характером.
   Ральф отвернулся - он знал, что о нем говорят. Тоща-Моща сел на  землю,
сорвал с Ральфа капор и, чтобы подразнить его, потряс им  прямо  у  малыша
перед носом.
   - Кончай! - прикрикнула на него Мик.  -  Вот  я  тебе  задам,  если  он
разревется. Лучше брось.
   Кругом стояла тишина. Солнце скрылось  за  крышами  домов,  и  небо  на
западе было розовато-багряным. С соседней улицы доносился шум - там ребята
катались на роликах. Братишка прислонился к дереву и, казалось,  о  чем-то
мечтал. Из дома пахло ужином, скоро дадут поесть.
   - Глядите! - вдруг воскликнул Братишка. - Вон опять идет Бэби. До  чего
она хорошенькая в этом розовом платьице.
   Бэби медленно приближалась к  ним.  Ей  подарили  коробку  засахаренной
кукурузы с сюрпризом, и она искала в коробке этот сюрприз.  Она  выступала
все такими же заученными, изящными шажками. Девчонка отлично знала, что на
нее смотрят.
   - Ну пожалуйста, Бэби... - попросил Братишка, когда она проходила мимо.
- Дай поглядеть твой розовый кошелечек и пощупать твой розовый костюм.
   Бэби стала что-то мурлыкать себе под нос, будто не слышит. Она  прошла,
так и не удостоив Братишку  ответом.  Только  втянула  голову  в  плечи  и
чуть-чуть ему улыбнулась.
   Братишка держал большое ружье у плеча. Он прицелился и громко  произнес
"паф". Потом снова позвал Бэби, тихонько и ласково, словно котенка:
   - Ну иди же сюда, Бэби... Ну пожалуйста...
   Он сделал движение так быстро, что Мик не успела его удержать. Едва она
заметила,  что  пальцы  его  дотронулись  до  курка,  как  ружье   страшно
бабахнуло. Бэби как-то странно обмякла и  упала  на  тротуар.  Мик  словно
пригвоздили к ступеньке  -  она  не  могла  ни  двинуться,  ни  закричать.
Тоща-Моща закрыл руками голову.
   Один Братишка ничего не понял.
   - Вставай, Бэби! - заорал он. - Я на тебя не сержусь.
   Все произошло в одно мгновенье. Они втроем кинулись к Бэби. Она лежала,
свернувшись, на грязном тротуаре. Юбочка задралась ей на голову,  открывая
розовые трусики и белые ножки. Руки были раскинуты, в  одной  она  сжимала
сюрприз из коробки, а в другой - розовый кошелечек. Лента в  волосах  была
пропитана кровью, как и сами желтые локоны. Заряд попал ей в голову, и она
упала на землю ничком.
   На все это потребовались только секунды. Братишка закричал, кинул ружье
и бросился бежать. Мик стояла, закрыв лицо руками, и только кричала. Потом
появилось много народу. Первым прибежал папа. Он понес Бэби в дом.
   - Она же мертвая, - сказал Тоща-Моща. - Ей  попало  прямо  в  глаза.  Я
видел ее лицо.
   Мик шагала взад-вперед по тротуару, она хотела спросить, убита ли  Бэби
насмерть, но язык у нее прилип  к  гортани.  Миссис  Уилсон  прибежала  из
косметического кабинета, где она работала. Она вошла в дом и тут же  вышла
опять. Рыдая, она бродила по  улице,  снимая  и  снова  надевая  на  палец
кольцо. Потом приехала карета "Скорой помощи", и доктор пошел к Бэби.  Мик
побрела за ним. Бэби лежала на кровати в передней комнате.  Во  всем  доме
стояла тишина, как в церкви.
   Бэби была похожа на  хорошенькую  куколку.  Если  бы  не  кровь,  и  не
подумаешь, что она ранена. Доктор наклонился и осмотрел ей  голову.  Потом
Бэби вынесли на носилках. С ней в карете поехали миссис Уилсон и папа.
   В доме по-прежнему было тихо. Все забыли о Братишке. Его нигде не  было
видно. Прошел час. Мама, Хейзел, Этта и жильцы сидели в передней комнате и
ждали. Мистер Сингер стоял в дверях. Много времени спустя  вернулся  папа.
Он сказал, что Бэби не умрет, но у нее поврежден череп.  Он  спросил,  где
Братишка. Никто этого не знал. На улице было темно. Братишку  поискали  на
заднем  дворе  и  на  улице.  Послали  Тощу  и  других  ребят  на  поиски.
По-видимому, Братишки нигде поблизости не было. Гарри  отправился  в  один
дом, куда, им казалось, он мог убежать.
   Папа шагал по веранде.
   - Я никогда не порол своих детей, -  твердил  он.  -  Считал,  что  это
неправильно. А теперь непременно выпорю его,  только  попадись  он  мне  в
руки.
   Мик сидела на перилах и всматривалась в темноту.
   - С Братишкой я справлюсь сама. Пусть только вернется, я им займусь.
   - Ступай поищи его. Ты его скорей всех найдешь.
   Стоило папе это сказать, как ее вдруг  осенило.  На  заднем  дворе  рос
громадный дуб, летом они построили там домик. На  дерево  втащили  большой
ящик. Братишка любил сидеть в этом домике  один.  Мик  оставила  родных  и
жильцов на веранде, обогнула дом и вошла с переулка на темный двор.
   Она молча постояла внизу возле дуба.
   - Братишка, - тихо позвала она. - Это я, Мик.
   Никто не ответил, но она знала, что он там, все равно как  собака  чует
по запаху. Мик подтянулась за нижнюю ветку и  стала  медленно  карабкаться
вверх. Она была очень зла на малыша - придется его проучить. Добравшись до
домика, она снова его окликнула и снова  не  получила  ответа.  Тогда  она
влезла в ящик и стала в нем шарить. Наконец она его нащупала. Он скорчился
в уголке, ноги у него дрожали. Он, видно, долго сдерживал дыхание -  когда
Мик до него дотронулась, у него сразу вырвались вздох и рыдания.
   - Я... я не хотел, чтобы Бэби упала... Она была такая маленькая,  такая
хорошенькая... мне до того захотелось в нее пульнуть...
   Мик села на пол домика.
   - Бэби умерла, - сказала она. - За тобой гонится целая толпа.
   Братишка перестал плакать. Он затих.
   - Знаешь, что сейчас папа делает?
   Ей казалось, что она слышит, как Братишка ловит каждое ее слово.
   - Знаешь начальника тюрьмы Лоуса? Помнишь, мы слышали его по  радио?  И
ты знаешь, что такое Синг-Синг? Ну вот, папа пишет письмо Лоусу, чтобы  он
был с тобой подобрее, когда тебя поймают и пошлют в Синг-Синг.
   Слова эти так страшно звучали в темноте, что ее самое  пробрала  дрожь.
Она чувствовала, как трясется с перепугу Братишка.
   - Там у них есть маленькие электрические стулья, как раз на твой  рост.
И когда пускают ток, ты поджариваешься, как кусок грудинки. А оттуда идешь
прямо в ад.
   Братишка скорчился в углу и замер. Мик перелезла  через  борт  ящика  и
стала спускаться вниз.
   - Лучше побудь здесь, двор стерегут полицейские. Может, через несколько
дней я изловчусь и принесу тебе что-нибудь поесть.
   Она прислонилась к стволу. Да, Братишке это будет  уроком.  Она  всегда
знала, как найти управу, и понимает этого мальчишку лучше  всех.  Год  или
два назад ему вдруг вздумалось  прятаться  за  кустики,  писать,  а  потом
баловаться со своей пипкой. Она быстро на этом его изловила и  всякий  раз
давала ему хороший шлепок. В три дня она вылечила его  от  этой  привычки.
Потом он даже писал не как другие ребята, а прятал руки за спину. Ей вечно
приходилось нянчиться с этим Братишкой, и она знала, как с ним  совладать.
Немного погодя она опять влезет на дерево и уведет его домой.  Ему  больше
никогда не захочется взять в руки ружье.
   Дома все еще было как в покойницкой. Жильцы молча сидели на  веранде  и
даже не решались качаться на качалках. Папа и мама были у себя в  комнате.
Папа пил пиво прямо из бутылки и шагал из  угла  в  угол.  Бэби  наверняка
поправится - значит, они волновались не за  нее.  И  никто,  казалось,  не
беспокоился о Братишке.
   - Ох уж этот Братишка, - сказала Этта.
   - Мне теперь стыдно на улицу выйти, - заявила Хейзел.
   Этта и Хейзел ушли в среднюю комнату и закрыли  за  собой  дверь.  Билл
сидел у себя, в задне