ямился  доктор  Копленд.  -  А  здесь  бы
выздоровел. Уверен.
   - А кто, по-твоему, будет вносить плату за этот дом?  Разве  мы  сможем
тебя прокормить? Кто, по-твоему, будет за тобой ухаживать?
   - Я всегда управлялся сам и еще управлюсь.
   - Тебе просто хочется делать все наперекор.
   - Чушь! Жужжишь тут, как комар. Я тебя даже не слышу.
   - Нечего сказать - хорошо так говорить, когда я тебя обуваю!
   - Прости. Извини меня, дочка.
   - Ну да, чувствуешь, что виноват, - сказала она. - Оба мы хороши. Нашли
время ссориться! Вот обживешься на ферме, и тебе самому там понравится.  У
них же такой чудесный огород! Прямо слюнки текут, когда подумаешь. И куры,
и две племенные свиньи, и восемнадцать персиковых деревьев. Сам будешь без
памяти рад. Эх, была бы я на твоем месте!..
   - Вот и я бы этого хотел.
   - Ну почему на тебя ничем не угодишь?
   - Мне горько, что я не выполнил свой долг.
   - Это какой такой долг?
   - Не знаю. Оставь меня, дочка, в покое. Дай минутку посидеть одному.
   - Ладно. Но вам надо поскорее ехать.
   Ему хотелось помолчать. Молча посидеть и покачаться в качалке,  пока  к
нему снова не вернется душевное равновесие. Голова у него тряслась  и  ныл
позвоночник.
   - От души надеюсь, -  снова  заговорила  Порция.  -  Я  от  души  своей
надеюсь, что, когда я помру и отправлюсь на тот  свет,  столько  же  людей
будут по мне убиваться, сколько по мистеру Сингеру. Как бы я хотела, чтобы
и по мне так плакали и чтобы столько народу...
   - Тес! - резко прервал ее доктор Копленд. - Не болтай зря!
   Но правда, что со смертью этого белого  и  у  него  на  сердце  залегла
глухая тоска. С ним он мог разговаривать - как ни с одним  белым,  он  мог
ему доверять. Его загадочное самоубийство  поставило  доктора  в  тупик  и
лишило, моральной опоры. И чувству этой  утраты  не  было  ни  начала,  ни
конца. Он до сих пор не мог ее осознать. Мысленно он все время возвращался
к этому белому, в котором не было ни высокомерия, ни надменности, кто  был
поистине справедлив. Но как же мертвые могут быть мертвы, если они живут в
душе тех, кого покинули? Лучше обо  всем  этом  не  думать.  Выбросить  из
головы.
   Прежде всего ему нужна выдержка. За последние месяцы его совсем одолели
черные мысли, они подавляли его дух. В нем кипела такая ненависть, что ему
нечего  было  делать  среди  живых.  После  ссоры  со   своим   полуночным
посетителем, мистером  Блаунтом,  душу  его  обволокла  смертоубийственная
тьма. Однако теперь он уж и вспомнить не мог, что именно породило их спор.
И совсем иной гнев поднимался в нем,  когда  он  смотрел  на  обрубки  ног
Вилли. Воинствующая любовь и страстная ненависть - любовь к своему  народу
и ненависть к  угнетателям  его  народа  -  лишали  его  последних  сил  и
отравляли душу.
   - Дочка, - сказал он. - Дай мне часы и пальто. Я еду.
   Он оперся на ручки качалки и встал. Пол, казалось,  все  дальше  уходил
из-под ног, после долгого лежания в постели они ему  не  повиновались.  На
миг он почувствовал, что сейчас упадет. Пошатываясь, он прошелся по пустой
комнате и прислонился к дверному  косяку.  Там  он  закашлялся,  вынул  из
кармана бумажную салфетку и прикрыл ею рот.
   - Вот тебе пальто, - сказала Порция. - Но на улице такая жара, что  оно
тебе не понадобится.
   Он в последний  раз  обошел  пустой  дом.  Ставни  были  закрыты,  и  в
затемненных  комнатах  пахло  пылью.  Он  передохнул,  опершись  о   стену
прихожей, и вышел. Повода была солнечная. Накануне вечером и с утра к нему
приходило проститься множество друзей,  но  теперь  на  крыльце  собрались
только родственники. Телега и автомобиль стояли на улице.
   - Ну что ж, Бенедикт-Мэди, - сказал ему старик. - В самые  первые  дни,
боюсь, ты будешь немножко скучать по дому. Но это скоро пройдет.
   - У меня нет дома. По чему же я буду скучать?
   Порция нервно облизнула губы.
   - Он вернется, - сказала она, - как только ему  полегчает.  Бадди  враз
примчит его в город на машине. Бадди до смерти любит кататься на машине.
   Автомобиль был нагружен его пожитками. К подножкам  привязали  ящики  с
книгами. На заднее сиденье взгромоздили картотеку и два стула.  Письменный
стол лежал ножками кверху на крыше.  Машина  была  перегружена,  а  телега
стояла почти пустая. Мул терпеливо ждал - вожжи ему оттягивал кирпич.
   - Карл Маркс, - сказал доктор Копленд, - ступай хорошенько все осмотри.
Обойди дом, проверь, не забыли ли чего. Прихвати чашку, которую я  оставил
на полу, и вынеси качалку.
   - Пора двигаться. Мне позарез надо попасть  к  обеду  домой,  -  сказал
Гамильтон.
   Наконец все было готово. Длинный ручкой завел машину. Карл Маркс сел за
руль, а Порция, Длинный и Вильям кое-как уместились на заднем сиденье.
   - Отец, а что, если тебе сесть на колени к Длинному? По-моему, так тебе
будет удобнее, чем впихиваться рядом с нами и всей этой мебелью.
   - Нет, у вас слишком тесно. Лучше я поеду на телеге.
   - Но ты же не привык на ней ездить, - возразил Карл Маркс. - Тебя будет
трясти на ухабах, да и проедете вы весь божий день.
   - Неважно. Будто мне впервой ехать на телеге.
   - Тогда скажи Гамильтону, чтобы он ехал с нами. Он-то наверняка  больше
хочет ехать на машине.
   Дедушка приехал на телеге в город накануне. Они с Гамильтоном  привезли
свою продукцию - персики, капусту, турнепс - на продажу. Все, кроме  мешка
персиков, свезли на рынок.
   - Что ж, Бенедикт-Мэди, видно, ехать тебе со мной, - сказал старик.
   Доктор Копленд влез на задок. Он  чувствовал  такую  усталость,  словно
тело у него было налито свинцом;  Голова  тряслась,  и  внезапный  приступ
тошноты вынудил его лечь плашмя на голые доски.
   - Очень я рад, что ты едешь, - сказал дедушка. - Имей в виду, я  всегда
почитал ученых людей. Глубоко почитал. Многое могу простить человеку, если
он образованный. И я очень рад, что у меня в семье снова есть такой ученый
человек, как ты.
   Колеса телеги скрипели. Они уже тронулись в путь.
   - Я скоро вернусь, - сказал доктор  Копленд.  -  Через  месяц-другой  я
вернусь.
   - Гамильтон - он тоже  человек  ученый.  Думается  мне,  что  он  пошел
немножко в тебя. Все за меня считает на бумаге и даже читает газету. И вот
Уитмен, по-моему, тоже будет ученый. Уже сейчас может читать мне Библию. И
числа знает. А ведь совсем еще дите. Да, я всю жизнь глубоко почитал людей
ученых.
   Телегу встряхивало, и толчки отдавались у него в спине.  Он  глядел  на
ветки над головой, а потом, когда тень  кончилась,  прикрыл  лицо  носовым
платком, чтобы уберечь глаза от солнца. Неужели это конец? Нет,  не  может
быть. Ведь в душе у него всегда жила его истинная, неуклонная цель.  Сорок
лет призвание было его жизнью, а жизнь - его призванием. А ведь  ничто  не
было завершено, сколько еще оставалось сделать!
   - Да, Бенедикт-Мэди, очень я рад, что ты к нам вернулся. Я давно  хотел
тебя спросить, чего это у меня барахлит правая нога? Чудно так - будто она
у меня замерла. Принимаю шестьсот шестьдесят  шесть  и  мазью  натирал.  А
теперь, надеюсь, ты мне ее как следует подлечишь.
   - Сделаю все, что смогу.
   - Да, я рад, что ты будешь жить у меня. На мой взгляд, вся родня должна
держаться вместе - и кровная родня, и все кумовья. Я так считаю,  что  все
мы должны помогать друг другу, чтобы  хоть  как-нибудь  перебиться,  а  уж
дальше, на том свете, бог меня вознаградит.
   - Чушь! - сердито воскликнул доктор Копленд. - Я верю в  справедливость
на этом свете.
   - Во что ты веришь? Голос у тебя такой хриплый, что я не разбираю твоих
слов.
   - В справедливость для нас. В справедливость для нас, негров.
   - Ну, это конечно.
   Он чувствовал, как внутри его жжет огонь, и не мог спокойно лежать. Ему
хотелось  подняться  и  заговорить  громким  голосом,  однако,  когда   он
попытался сесть, у него  не  хватило  сил.  Слова  росли  в  его  груди  и
требовали выхода. Но старик перестал его слушать, и вокруг не было никого,
кому он мог бы их сказать.
   - Но-о, Ли Джексон, но-о! Дорога у нас неблизкая.



2

   Полдень

   Джейк  бежал  опрометью,  спотыкаясь.  Он  миновал  Уиверс-лейн,  резко
свернул в боковой переулок, перелез  через  ограду  и  побежал  дальше.  В
животе у него поднималась тошнота, и он уже чувствовал  ее  вкус  во  рту.
Вдогонку за ним с лаем неслась собака, пока  он  не  приостановился  и  не
пригрозил ей камнем. Глаза у него были расширены  от  ужаса,  а  рукой  он
зажимал открытый рот.
   Господи! Так вот чем все  кончилось.  Свалкой.  Побоищем.  Дракой,  где
каждый был сам за себя. Окровавленными от бутылочного  стекла  головами  и
скулами. Господи! А весь этот шум перекрывала  гнусавая  музыка  карусели.
Разбросанные котлеты, леденцы и орущие от страха  детишки.  И  он  посреди
всей этой кутерьмы. Дерется, ослепнув от солнца и  пыли.  Острая  боль  от
удара кулаком по чьим-то зубам. И они еще смеются? Господи! Он  чувствует,
что отпустил в себе какую-то пружину, движется в жестком, осатанелом ритме
и не может остановиться. А потом  всматривается  в  мертвое  черное  лицо,
ничего не понимая. Не зная даже, он  убил  или  нет.  Но  ведь  как  же...
Господи! Никто не мог этого остановить.
   Джейк замедлил шаг и опасливо дернул головой,  озираясь.  Переулок  был
пуст. Его вырвало, и он отер рот и лоб  рукавом  рубашки.  Передохнув,  он
почувствовал себя лучше. Он пробежал уже восемь кварталов, и, если срезать
углы, ему осталось меньше километра. Голова у него перестала кружиться,  и
вместо ощущения всеобщего безумия он мог припомнить  кое-какие  факты.  Он
снова пустился бежать, теперь уже ровным шагом.
   Никто не мог этого остановить. Все лето он вовремя гасил такие вспышки.
А вот эту не смог.  Подобную  драку  никто  не  смог  бы  прекратить.  Она
разгорелась как будто из ничего. Он копался в  механизме  качелей,  и  ему
захотелось выпить воды. Направляясь к киоску, он  увидел  белого  парня  и
негра, круживших друг возле друга. Оба были пьяны. Половина людей в  толпе
тоже была пьяна: сегодня  суббота,  а  фабрики  эту  неделю  работали  без
простоев. Жара стояла убийственная, отовсюду несло вонью.
   Он увидел, как драчуны сцепились, но чуял, что это еще даже не  начало.
Он давно ощущал: большой драки не миновать. И смешно, но он  успел  сейчас
об этом подумать. Он постоял, наблюдая, секунд пять,  а  потом  ринулся  в
толпу. За этот короткий миг он успел  передумать  о  многом.  Он  вспомнил
Сингера. Вспомнил зловещие летние сумерки и жаркие черные ночи, все драки,
которые ему удалось разогнать, и ссоры, которые он сумел утихомирить.
   И тут он увидел, как на солнце блеснул нож. Он раздвинул плечами  народ
и прыгнул на спину державшему нож негру. Тот  свалился  вместе  с  ним  на
землю. Блаунт сразу вдохнул запах негра и горсть пыли. Кто-то  топтал  ему
ноги и лягал по голове. Когда ему удалось  кое-как  подняться,  драка  уже
стала всеобщей. Негры били белых, а белые - негров. Перед мысленным взором
Джейка пронеслось все, что произошло, секунда за секундой. Белый парнишка,
завязавший драку, был там у них  чем-то  вроде  вожака.  Он  верховодил  в
шайке, часто посещавшей "Солнечный Юг". Ребятам было лет  по  шестнадцати;
они носили белые парусиновые брюки  и  модные  рубашки  из  искусственного
шелка. Негры отбивались как попало. Кое у кого из них были бритвы.
   Он заорал во всю мочь: "Кончайте драку! На  помощь!  Полиция!"  Но  это
было все равно, что криком останавливать воду, прорвавшую плотину. В  ушах
его стоял ужасный звук - ужасный потому, что это был человеческий крик, но
без слов. Звук перешел в рев и его оглушил. Тут его ударили по голове.  Он
уже не видел, что происходит. Он  видел  только  глаза,  рты  и  кулаки  -
обезумевшие глаза  и  полузакрытые  глаза,  полуоткрытые  слюнявые  рты  и
стиснутые губы, черные и белые кулаки. Он  вырвал  из  чьей-то  руки  нож,
вцепился в чей-то  поднятый  кулак.  Но  тут  пыль  и  солнце  совсем  его
ослепили, и единственной мыслью в мозгу было  поскорей  выбраться  оттуда,
найти телефон и позвать на помощь.
   Но его втянули в эту кашу. Сам не зная как, он  тоже  кинулся  в  общую
свалку. Бил кулаками, чувствуя ими влажное  месиво  чьих-то  губ.  Дрался,
закрыв глаза и нагнув голову. Из его горла вырывался бешеный рев.  Он  бил
во всю мочь  и  бодался,  как  разъяренный  бык.  В  голове  его  мелькали
бессмысленные обрывки слов, и он хохотал. Он не знал, кого бьет он  и  кто
бьет его. Но ощущал, что характер драки переменился - каждый дрался теперь
за себя.
   И вдруг все кончилось. Он обо что-то споткнулся и упал навзничь. Он так
стукнулся головой, что прошло не меньше минуты, а может, и гораздо дольше,
прежде чем он открыл глаза. Несколько пьяных  еще  продолжали  свалку,  но
двое полицейских быстро их разогнали. Он увидел то, обо что споткнулся. Он
упал на труп молодого негра. Джейк с первого взгляда понял, что тот мертв.
На шее у него был порез, и все же трудно было понять, почему он так быстро
умер. Джейк знал его в лицо, но не помнил откуда. Рот у парня был открыт и
глаза расширены от удивления. Вся земля вокруг покрыта  рваными  газетами,
бутылочным стеклом  и  растоптанными  котлетами.  У  одной  из  деревянных
лошадок отбили голову, одну будку сломали. Джейк сел. Увидев  полицейских,
он в панике кинулся бежать. Теперь они, наверно, уже потеряли его след.
   Впереди  оставалось  только  четыре  квартала,  а  там   он   будет   в
безопасности. От страха он трудно, коротко дышал.  Бежал,  сжав  кулаки  и
опустив голову. Но вдруг он замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.  Он
стоял один в пустом  переулке,  неподалеку  от  Главной  улицы.  По  одной
стороне тянулась стена какого-то здания, и, задыхаясь, он  припал  к  ней.
Вена у него на  лбу  надулась  кровавым  тугим  жгутом.  Он  был  в  таком
смятении, что побежал через весь город к своему другу. Но Сингера  уже  не
было в живых. Джейк заплакал. Он громко рыдал, из носа у него текло, и усы
скоро совсем намокли.
   Стена, лестница, дорога. Палящее солнце камнем  давило  на  голову.  Он
повернул назад, туда, откуда пришел. На этот  раз  он  двигался  медленно,
обтирая мокрое лицо грязным рукавом рубашки. Он не  мог  преодолеть  дрожи
губ и закусил их так крепко, что почувствовал вкус крови.
   На следующем углу он наткнулся на Симса. Старый хрыч сидел на ящике  со
своей Библией на коленях. За его спиной тянулся высокий дощатый  забор,  и
на нем темно-красным мелом было выведено:

   ОН УМЕР, ЧТОБЫ ВАС СПАСТИ
   Слушайте историю его любви и милосердия.
   Каждый вечер в 7 час. 15 мин.

   На улице не было ни души. Джейк хотел перейти  на  другую  сторону,  но
Симс схватил его за руку.
   - Придите ко мне, страждущие и обремененные. Сложите ваши грехи  и  все
ваши беды у пресвятых ног того, кто умер во спасение ваше. Куда ты держишь
путь, брат Блаунт?
   - Домой, в  хоккей  играть,  -  сказал  Джейк.  -  Мне  поиграть  надо.
Спаситель имеет что-нибудь против?
   - Грешник! Господь припомнит тебе твои грехи.  Господь  желает  кое-что
тебе поведать еще сегодняшней ночью.
   - А господь помнит про тот доллар, что я дал тебе на прошлой неделе?
   - Господь желает поведать тебе  истину  сегодня  в  четверть  восьмого.
Смотри явись вовремя, чтобы услышать его слово.
   Джейк облизнул губы.
   - У тебя тут каждый вечер такая толпа, что не протолкнешься.
   - Тут хватит места и для  хулителей.  К  тому  же  мне  было  знамение:
Спаситель требует от меня построить ему обитель. Вон на  том  участке,  на
углу Восемнадцатой авеню и Шестой улицы. Молитвенный дом,  который  сможет
вместить человек пятьсот.  Вот  тогда  вы,  безбожники,  увидите!  Господь
готовит мне пышную трапезу перед лицом врагов моих; он помажет  власы  мои
миррой. Чаша моя будет полна до краев...
   - Могу нагнать тебе целую толпу, - сказал Джейк.
   - Как?
   - Дай мне свой цветной мелок. Обещаю большущее сборище.
   - Да видел я твои  призывы,  -  сказал  Симс.  -  "Рабочие!  Америка  -
богатейшая  страна  в  мире,  однако  треть  из  нас  голодает.  Когда  мы
объединимся и потребуем  нашу  долю?"  И  прочее.  Твои  призывы  чересчур
красные. Я не дам тебе для них мела.
   - А я и не собираюсь писать лозунги.
   Симс перелистывал страницы Библии и  недоверчиво  ждал,  что  же  будет
дальше.
   - Я тебе обеспечу уйму народа. На  каждом  конце  квартала  нарисую  на
тротуаре по голой  девочке.  Она  будет  разноцветная,  а  рядом  стрелка,
показывающая к ней дорогу. Пухленькая такая, нежненькая, с голым задом...
   - Вавилонянин! - завопил старик. - Дитя содомское! Бог  тебе  этого  не
простит.
   Джейк перешел на другую сторону и направился к своему дому.
   - Пока, братец!
   - Грешник! - кричал ему вслед старик.  -  Смотри  возвращайся  ровно  в
четверть восьмого. И выслушай слово Иисусово,  оно  вселит  в  тебя  веру.
Спасись!
   Сингер умер. И чувство, которое охватило Джейка, когда он услышал,  что
немой покончил с собой, было не печалью, а злобой. Перед ним встала стена.
Он припоминал те потаенные мысли, которые мог открыть  одному  Сингеру;  с
его  смертью,  казалось,  их  больше  не  стало.  И  с  чего  это  Сингеру
понадобилось кончать свою жизнь? Может, он сошел с ума? Но как бы  там  ни
было, он был мертв, мертв, мертв. Его нельзя было повидать, дотронуться до
него, с ним поговорить, а комнату, где они вместе провели столько времени,
сдали какой-то машинистке. Он туда  больше  не  ходил.  Он  остался  один.
Стена, лестница, длинная дорога.
   Джейк запер за собой дверь. Он был голоден, а  есть  было  нечего.  Ему
хотелось пить, а в кувшине осталось всего несколько  капель  теплой  воды.
Кровать была не застелена, и пыль на полу собралась в комья  серого  пуха.
По всей комнате были разбросаны бумаги - недавно он  написал  целый  ворох
коротких прокламаций и раздал их прохожим. Джейк сумрачно  проглядел  одну
из них, озаглавленную: "Кто ваш лучший друг?" Некоторые листовки  состояли
всего из одной фразы, другие были длиннее.  Имелось  тут  и  воззвание  на
целую страницу под заголовком: "Сродство нашей демократии с фашизмом".
   Целый месяц он трудился над  этими  листовками  -  набрасывал  текст  в
рабочие часы, печатал и делал копии на машинке в "Кафе "Нью-Йорк", а потом
раздавал их. Трудился день и ночь. Но кто их читал?  Какой  от  них  прок?
Одному человеку в таком большом городе ничего не добиться. И вот он  решил
уехать.
   Но куда ему двинуться  на  этот  раз?  Ему  нравились  названия  многих
городов: Мемфис, Уилмингтон, Гастония, Новый Орлеан... В один из них он  и
поедет. Но обязательно останется здесь, на Юге. Им снова овладела охота  к
перемене мест. Однако на этот раз все было по-другому Его больше не влекло
к вольным просторам, как раз наоборот. Он вспомнил, что  сказал  ему  этот
негр Копленд: "Не пытайтесь действовать  в  одиночку".  И  все  же  бывает
время, когда одному лучше всего.
   Джейк передвинул кровать в другой угол. Под ней на полу стоял  чемодан,
валялась груда книг и грязная одежда. Он стал  поспешно  укладывать  вещи.
Перед глазами у него стояло лицо старого негра, а в памяти - то, о чем они
тогда говорили. Копленд - сумасшедший. Он - фанатик. Когда споришь с  ним,
можно просто взбеситься. И тем не менее ему трудно себе объяснить,  почему
они оба пришли тогда в ярость. Копленд прозрел. Те, кто уже  прозрел,  все
равно что горсточка голых солдат перед вооруженным до зубов батальоном.  А
они что делали? Ссорились друг с другом. Копленд был не прав, но  ведь  он
же сумасшедший! И в конце концов, кое в  чем  они  смогут  договориться  и
действовать сообща. Если чересчур много  не  разговаривать.  Надо  к  нему
пойти. Джейка вдруг взяло нетерпение. Может, это самое правильное.  Может,
туда его направляет перст божий, там он найдет ту  поддержку,  которой  он
так долго жаждал.
   Не потрудившись даже смыть грязь с  лица  и  рук,  он  затянул  ремнями
чемодан и вышел. На улице было душно и стоял отвратител