щин он не испытывал ничего подобного.)
   Прошедший со дня первой встречи год не остудил  пыла  любовников:  они  с
прежним жаром кидались в объятия друг к другу.
   Николаю Линькову, которого друзья уважительно называли Линем, кандидату в
мастера спорта  по  самбо,  исполнилось  двадцать  восемь  лет.  Он  являлся
владельцем  двух  московских  ресторанов  -  "Ермак"  и  "Бочка",  а   также
счастливым обладателем большой квартиры в Москве и роскошной  четырехэтажной
виллы, расположенной в ближнем Подмосковье, на  самом  берегу  Клязьминского
водохранилища. Там, на вилле, имелись и  спортивный  зал  с  тренажерами,  и
сауна, и бильярд, и гараж. Кроме  ресторанного  бизнеса,  Николай  занимался
куплей-продажей машин.
   Со службы в армии Линьков вернулся гол как  сокол.  А  потом  дела  вдруг
резко пошли в гору... Он не любил вспоминать то  время,  когда  о  приличном
автомобиле мечтал как о недосягаемой роскоши. Теперь  на  вилле  в  качестве
сторожа жил его родной дядя, выписанный для этого аж из Белоруссии.  Там  же
постоянно  находился  и  однополчанин  Линькова,  к  сожалению   законченный
наркоман - Томаз Гелашвили. Николай тщетно  пытался  лечить  приятеля.  Было
дело, тот как-то продержался  всю  осень  -  а  потом,  совсем  недавно  это
случилось, опять сорвался, сел на иглу, и - понеслась душа в рай.  И  еще  в
Никульском Наташа часто видела Марата Газеева, которого  терпеть  не  могла.
Уже один вид хорошо "упакованного" и самодовольного  Марата  вызывал  у  нее
острое раздражение. Не любила она и, казалось  бы,  достаточно  благозвучную
кличку своего возлюбленного - Линь.
   - Ты же не уголовник! - сердилась она.
   Богданова часто слышала разговоры  о  каком-то  Романе  Баскакове  и  его
подручном - Назарове. Марат  Газеев,  насколько  уяснила  для  себя  Наташа,
приходился  племянником  этому  якобы  всесильному  Баскакову.   "Дядюшкиным
прихвостнем" называл его Николай. "Этот прохвост Марат против  меня  пикнуть
не посмеет, или я его так  перед  дядюшкой  выставлю,  что  небо  с  овчинку
покажется", - с угрозой говорил Линьков.
   Недавно Богданова случайно услышала, как Николай жаловался  Томазу:  мол,
баскаковский хомут до крови натер ему холку. "У тебя ребята  верные,  против
кого хочешь выстоять можно, даже против этого отморозка Назарова", - ответил
ему Томаз. Как поняла Наташа, Линьков резко возражал приятелю, но она смогла
разобрать лишь последнюю фразу: "...Знал бы я, сколько у Баскакова  ходок  в
зону, на пушечный выстрел к этому рецидивисту не подошел бы..."
   - Зачем ты общаешься с ними,  если  тебе  это  так  неприятно?  -  как-то
спросила Наташа своего любовника.
   Впервые он нагрубил ей тогда. А  чуть  позже,  видимо  почувствовав  себя
виноватым, сделал дорогой подарок.
   - Я сам разберусь со своими делами, тебе лучше об этом не знать...  -  Он
обнял Наташу и крепко прижал к себе. - Не думай ни о чем.
   - Я боюсь за тебя.
   - Не надо. На мою шею так просто аркан не  накинешь,  еще  пободаемся.  -
Линьков сжал кулаки, и выражение его лица не предвещало ничего доброго.
   Заметив Наташину негативную реакцию на эти слова, он  отвернулся  и  тихо
пробормотал:
   - Если бы знал, где упасть, соломки постелил бы...
   - Разве нельзя жить как все?
   Злая усмешка искривила тонкие губы Николая.
   - Как  все?  Это  значит  пересчитывать  в  кармане  последние  копейки?!
Спасибо, я уже так нажился, больше не  хочу.  Сам  вляпался  в  дерьмо,  как
последний... дурак, сам из него и буду ноги вытягивать!
   В Наташином присутствии Николай редко позволял  себе  крепкие  выражения.
Значит, сделала она вывод, действительно допекло его.
   Сам настораживающий эпизод постепенно изгладился из памяти, но неприятный
осадок остался.
   Наташа  часто  говорила,   окидывая   взглядом   мощную,   по-спортивному
подтянутую фигуру Линькова:
   - Ты надежен, как скала. Так и хочется к тебе прислониться!
   И вот теперь на  лице  Николая  при  этих  словах  появилась  болезненная
гримаса.
   - Плохую защиту ты себе в жизни выбрала, девочка.
   Наташа опешила: раньше он никогда бы не ответил так.
   А несколько дней назад Богданова впервые увидела возлюбленного с помповым
ружьем в руках. И испугалась по-настоящему. Подумала:  ведь  она  ничего  не
знает о делах Николая! Роман Баскаков, Марат Газеев, Назаров... Что все-таки
связывает Линькова с этими людьми?
   - ...Наташа! Наташа!  -  Богданова  очнулась  от  своих  тяжелых  мыслей,
услышав голос Царевой. - У тебя сейчас было  такое  отсутствующее  выражение
лица, - заметила Катя.
   - Задумалась. - Наташа поморщилась, словно у нее внезапно заболел зуб.
   Царева держала в руках визитную карточку.
   - Садчиков-старший клинья подбивает? - Наташа заглянула в визитку. - Ого!
"Торговый дом Садчикова"?.. Это он погорячился. Фирма, насколько я знаю, его
мачехе принадлежит. Не особенно доверяй этим двум хватам. Что старший, Илья,
что  его  братец,  красавчик  Виталик,  -  те  еще  фрукты.  Любят  девчонок
охмурять... - Богданова, перестав думать о  Николае,  опять  превратилась  в
прежнюю Наташу:  веселую,  озорную,  с  виду  даже  легкомысленную  светскую
красавицу, для которой не существует никаких проблем.
   - А я и не доверяю. - Катя вертела визитку в руках, но выбрасывать ее  не
торопилась.
   Илья Садчиков, несмотря на предупреждение  подруги,  произвел  на  Цареву
благоприятное впечатление. Вот его брат, Виталик, действительно показался ей
противным типом. И еще Борис Саватеев: того же поля ягода...
   - Пора сваливать отсюда. - Богданова взяла Катю  под  руку.  -  Последний
поклон сделаем, и - адью, мой друг!
   К ним подошел Тимофей Сазонов:
   - Катя, ты молодец. Я смотрел на тебя сегодня и думал...
   - О чем ты думал, я догадываюсь, - хитро прищурилась  Наташа.  -  Мы  для
него,  Катюша,  лишь  вешалки,  инструмент   при   помощи   которого   можно
демонстрировать изумительные идеи. Только  в  этом  плане  он  рассматривает
топ-модели.
   - Ну зачем ты так? - попробовал обидеться Тимофей. Но тут же согласился с
Богдановой: - В общем-то ты, конечно, права...  Только  вот  про  вешалки  я
никогда не говорил.
   - Зато другие говорили... - Наташа кивнула на невысокую женщину  со  злым
выражением  лица,  возле  которой  стояла  Пономарева,  с  жаром  что-то  ей
объясняя.
   - Да, да, вы совершенно правы, кожу многие считают  сложной  материей,  -
быстро говорила Нина Ивановна.
   - Кто это? - спросила Царева.
   - Главный редактор журнала "Магия  моды"  Элла  Борисовна  Хрусталева,  -
вместо Богдановой ответил Тимофей.
   Хрусталева вырядилась в слишком яркий для ее возраста пиджак: он был даже
не красного, а кричаще-алого цвета. Удлиненный силуэт костюма не мог  совсем
скрыть  полноватых  бедер,  затянутых  в  брюки.  Получалось,  такой  наряд,
наоборот, зрительно укорачивал ее и без того  короткие  ноги,  а  фиолетовая
помада на губах не гармонировала с алым пиджаком... Про таких женщин принято
говорить: они  не  имеют  возраста.  Действительно,  сразу  невозможно  было
определить, сколько Хрусталевой лет:  тридцать  пять,  сорок  пять  или  все
пятьдесят. И, похоже, собственный нелепый наряд ее ничуть не смущал.
   - Попугай! - не сдержавшись, процедил сквозь зубы Тимофей.
   - Не попугай, Тимошенька, а очень важная персона. Вон  Нинок  вокруг  нее
как выплясывает, даже от директора торгового центра оторвалась на минуточку.
Она давно Хрусталеву окучивает. Пономарева свое  дело  знает  туго.  Был  бы
только толк от этой кривоногой таксы.
   Сазонов поморщился:
   - Ну, ты уж совсем...
   - Не переживай, она всех манекенщиц называет  жердями.  Не  понимаю:  как
можно редактору модного журнала так безвкусно одеваться? В прошлый раз я  ее
в бирюзовом видела - эт-то было нечто!..
   -  Зато  ее  издание  процветает,  -  проговорил  Тимофей  и   насупился.
Подрядившись работать на Нину Ивановну, он лишился самостоятельности и  стал
неинтересен как модельер редакторам модных журналов.
   Катя внимательно посмотрела на Хрусталеву: умное,  волевое  лицо  женщины
притягивало взгляд.
   - Умная баба, но очень злая,  -  точно  прочитала  мысли  подруги  Наташа
Богданова. - Сотрудницы журнала от нее стонут. Дисциплина - как при  военном
коммунизме. Топ-модели, которых она отбирает для съемок, у  нее  по  струнке
ходят,  мне  девчонки  рассказывали.  Орет  на  всех,  унижает.  Не   каждый
выдерживает! Зато журнал ее процветает, Тимофей правильно сказал. Перед  ней
люди и покруче нашей Нины Ивановны откровенно  пресмыкаются.  Связи  у  нее,
говорят, огромные.
   - По-моему, те, кто поставляют тебе сведения, несколько преувеличивают...
- угрюмо пробормотал Тимофей.
   Публика на банкете "отдыхала", что называется, по полной программе.
   - Тимоша,  мы  исчезаем...  -  Наталья  осторожно  дотронулась  до  локтя
молодого модельера, догадываясь, какие мысли того одолевают.  -  Не  грусти!
Значит, твое время еще не пришло. Все образуется.
   - Как - уже? А я хотел с вами водочки дернуть. За успех, а?
   - С тобой даже во вред себе выпью.
   Наталья одной рукой обняла Сазонова за  шею,  а  другой  подняла  высокий
тонкий стакан.
   - Тим, чтобы когда-нибудь... - Наташа сделала многозначительную  паузу  и
совсем тихо, чтобы слышали  только  Катя  и  Сазонов,  продолжила:  -  Чтобы
когда-нибудь ты сумел выбраться из  этой  кабалы  и  стать  самостоятельным.
Представляешь, как это будет звучать: "На проходящих в Париже  Днях  высокой
моды впервые показал свою коллекцию российский дизайнер Тимофей Сазонов. Его
уже называют открытием Дней моды. Представленная им линия прет-а-порте..."
   Сазонов изменился в лице.
   - Не надо, прошу тебя.
   Наташа поставила стакан на стол.
   - Извини, Тимоша, я сегодня какая-то раздерганная. Сердце жмет.
   Когда Богданова с Царевой  спускались  по  лестнице,  до  них  продолжали
доноситься громкие веселые возгласы разгоряченных гостей.
   - Кое-кто сегодня на карачках отсюда уползет, - прокомментировала Наташа.
   На улице было удивительно тихо.  Падающие  снежинки  кружились  в  легком
хороводе.
   - Замечательно-то как!  -  Наташа,  раскинув  руки,  потянулась,  стоя  в
незастегнутой шубке. - Вот так стояла бы целую вечность и смотрела. Не  надо
ни о чем думать, улыбаться, суетиться...
   - Странная ты какая-то сегодня. - Катя подошла сзади и обняла подругу.  -
Что-то случилось?
   - Может, и случилось. Я и сама не знаю. Так тоскливо вдруг стало  -  хоть
волчицей вой.
   - Ты сейчас к Николаю?
   - Ага... - Наташа подошла к своей темно-синей "девятке".
   - А почему он сегодня на показ не пришел?  -  спросила  Катя.  И  тут  же
смутилась. - Извини, я, может, не то спрашиваю.
   - Нормально спрашиваешь. У Николая неприятности, попросил  меня  приехать
сегодня вечером. С  ним  вообще  что-то  непонятное  творится.  Вчера  утром
примчался как сумасшедший, потащил за подарками. Всю дорогу шутил,  смеялся,
а потом вдруг замер,  уставился  на  меня  и  говорит:  какая  ты,  дескать,
красивая, смотрю на тебя, и дыханье перехватывает. И  так  глянул,  что  мне
нехорошо сделалось. Я ему: давай плюнем на эти подарки, что у нас, времени с
тобой не будет? И знаешь, что он сказал? Может, и  не  будет,  говорит.  Вот
подстрелят меня, и ничего не будет.
   - Ох, Наташенька, - всплеснула руками Катя.
   - Что - Наташенька? Он мужик серьезный, знаю, что по краю ходит, только я
его и такого люблю. Привязалась к нему, понимаешь, и знать ничего не хочу.
   - Так выходи за него замуж.
   - Зачем? Нам и без этого хорошо. Мы недавно сидели с ним в "Бочке". Там в
тот вечер цыган пригласили. Хорошо  пели.  Я  привязалась  к  одной  пожилой
цыганке, погадай, говорю, мне на счастье.  Она  согласилась.  И  деньги  уже
взяла. А потом вдруг отказала. Ушла и даже деньги  на  столике  оставила.  Я
расстроилась как последняя идиотка. Смешно, да?
   - Не знаю. Мне цыгане никогда не гадали.
   - Я вот в последнее время стала задумываться о будущем. Странно, но я  не
могу представить себя в будущем. Пытаюсь  -  и  не  могу!  Какая-то  пустота
впереди, как белое поле... -  Наташа  тряхнула  непокрытой  головой,  словно
отгоняла от себя мрачные  мысли.  -  Глупости  все  это,  надо  поступать  в
Тарасовский, я всегда мечтала быть модельером. Правда, модельеров  теперь  в
каких-то академиях готовят - сама рекламу по телевизору недавно  видела.  Но
я, если решусь, непременно пойду в  Тарасовский.  Не  в  этом  году,  так  в
следующем. Буду собираться с силами. Всю жизнь по подиуму не пробегаешь.  Со
мной Тимофей обещал позаниматься, рисунок поставить.  Слушай,  давай  вместе
махнем, а?
   Катя растерялась.
   -  Я  даже  не  знаю,  по  каким  предметам  для  поступления  туда  надо
готовиться.
   - А-а, все  то  же  самое,  -  махнула  рукой  Наташа.  -  Чтобы  сдавать
вступительные  экзамены  на  конструктора-модельера,   надо   уметь   хорошо
рисовать. Это - главное, всему остальному научат. А  без  рисунка  -  выйдет
только пустая трата времени и денег. Но и, конечно, надо чувствовать моду.
   - Я совсем не умею рисовать, - тихо сказала Катя.
   - И медведей обучают! Я, когда полгода назад машину купила и  первый  раз
за руль села, думала, сроду не научусь. А сейчас езжу, и нет проблем...  Ну,
ладно, про институт потом  поговорим.  Время  еще  есть.  Садись.  -  Наташа
распахнула дверцу автомобиля. Сейчас она опять  была  прежней  Богдановой  -
дерзкой, самоуверенной, на ее  лице  не  осталось  и  следа  сентиментальной
грусти. - Слушай, а то поехали со мной, а? Отдохнем, посидим, выпьем. Мешать
не будешь, места в доме много.
   - Спасибо, Наташенька, в другой  раз.  Устала  я,  нанервничалась,  домой
пойду.
   Наташа вздохнула, и Кате показалось, что подруга просто не  хочет  ни  на
минуту оставаться одна.
   - Тогда хоть до дому тебя подвезу.
   - Нет, - не согласилась Катя. - До дому не надо, только до  проспекта.  Я
дальше пешком пройдусь.
   Глава 3
   Окончив школу, Катя попробовала поступить в  педагогический  университет,
но недобрала баллов. Она не  сильно  расстроилась,  потому  что  в  общем-то
никогда не хотела быть педагогом - больше по  привычке  уступала  настояниям
матери, чем прислушивалась к собственным желаниям.
   Мать,  Мария  Александровна,  воспользовавшись  какими-то   знакомствами,
устроила  дочь  учетчицей  в  контору  опытного   цеха   номер   один,   при
конструктор-ском бюро кабельной промышленности.
   - Посидишь, - говорила мать, - осмотришься, - у них свой  техникум  есть.
Глядишь, и поступать туда надумаешь.
   Катя просидела в конторе ровно два месяца, после чего сказала сама  себе:
хватит!
   Все это было очень далеко от того, о чем она  мечтала.  Самая  молодая  в
конторе  (ей  тогда  еще  и  восемнадцати  не  исполнилось),  она  никак  не
вписывалась в слаженный и спетый  коллектив.  Зарплату,  хоть  и  небольшую,
платили исправно, и народ в конторе регулярно праздновал это событие.
   На контору получали чистый медицинский спирт, который предназначался  для
каких-то  научных  исследований  и  технических   нужд.   Коллектив   широко
пользовался этим благом. Вопрос с выпивкой был, таким образом,  решен  -  за
счет государства. С едой тоже определились.
   Обязанности в конторе давно и четко распределились:  кому  какую  закуску
приносить к знаменательному дню.  Главный  бухгалтер,  крупная  и  горластая
баба, специализировалась на приготовлении селедки под шубой; старший инженер
обязательно  приносил  грибочки,  собственноручно   засоленные;   кадровичка
доставала  домашние  огурчики  ("которые  хрустят,  родные,  и  сами  в  рот
просятся, а под такую закусь  грех  не  выпить");  начальник  цеха,  человек
занятой и нехозяйственный,  под  руководством  главной  бухгалтерши  покупал
какую-нибудь нарезку. Инженер Берта, от которой ушел муж, маленькая  нервная
женщина, как  человек  малосведущий  в  домашнем  хозяйстве,  приносила  что
придется... Словом, все были охвачены.  Кроме  Кати.  В  дружном  сплоченном
коллективе она не могла найти себе места. А главное, ей этого не очень-то  и
хотелось.
   Посидев разок с коллегами за одним столом, она в тот вечер едва не взвыла
с  тоски.  И  когда  наступила  следующая  знаменательная  дата,   принялась
подыскивать благовидный предлог, чтобы уклониться от мероприятия. Катя водки
не пила, а слушать пьяные "производственные" разглагольствования (о том, как
скручивают кабель, и почему в прошлом месяце пошло брака больше, чем обычно,
и т.п.) для нее было выше сил. Она ничего не понимала в этих разговорах.
   Надо отдать конторским должное: гулял народ интеллигентно - никаких свар,
скандалов,  пьяных  обид.  Содержание  застольных   разговоров   никуда   не
выносилось. Иногда Берта, как самое забитое существо, жаловалась  Кате,  что
бухгалтерша ее заела.
   - И учит, и учит, - плакалась Берта. - И этого я не умею,  и  того.  Сама
привыкла мужем командовать, но не все же такие, как она.
   В качестве инженера Берту тоже не больно жаловали.
   - До первого сокращения здесь сижу. Ну и черт с ними, уйду.
   Делиться с Катей было можно, она - своя.
   А Катерина с каждым днем все  сильнее  и  сильнее  тяготилась  работой...
Неужели везде так? Никогда она не соберется поступать  в  их  техникум.  Это
"кабелиное" хозяйство ей и даром не нужно. Что она забыла  в  этой  конторе?
Хоть бы делу какому-нибудь училась, а то лишь юбки протирает.  Ее  неизменно
приглашали участвовать в застольях, и это становилось  для  нее  каждый  раз
настоящим мучением.
   Катерину  ждало  еще  одно  испытание.  В  обязанности  учетчицы  входило
получение со  склада  различных  материалов.  Она  с  кладовщицей  заполняла
карточки учета, а двое грузчиков должны были тащить в первый цех  полученный
груз. И вот тут начинался кошмар.
   Два вечно пьяных обормота вили из Кати веревки.
   Если речь шла о  неходовом  товаре,  который  никак  нельзя  толкнуть  на
сторону, Катя своих работничков по полдня разыскивала - в разных курилках  и
прочих злачных местах.
   - Не видишь, что  ли?  Выпить  рабочему  человеку  надо!  Похмелиться  то
есть... Стакан пропустим и придем. Жди, никуда твоя  проволока  не  денется.
Делов-то - на пять минут.
   Катя ждала. Полчаса, час. Ругалась кладовщица, которую  они  задерживали,
звонил мастер цеха, который ждал ящики, а их все не было.
   - Вечно с вашим цехом проблема, все люди как  люди,  а  вы...  Торчи  тут
из-за вас, никакого порядка нету.  -  Решительно  настроенная  кладовщица  в
любой момент могла закрыть  склад  и  уйти  оформлять  какие-то  свои  вечно
недооформленые накладные.
   Когда Катю уже начинало колотить, появлялись наконец похмеленные обормоты
- и тоже бурчали: оторвали, мол, от любимого занятия, наспех пришлось стакан
пропускать, никакого, дескать, нет понятия у этой девчонки.
   Но все это - цветочки. Хуже дело обстояло, когда подходил черед  получать
со склада что-нибудь дефицитное. Два орла, пронюхав об этом, сами  караулили
Катю.
   - Пойдем, что ль, Катюш, поможем...
   По дороге со склада - а доставлять груз приходилось через всю  территорию
КБ - они искали любой повод, чтобы отделаться от своей учетчицы.  Когда  она
впервые увидела, какое количество полученных дефицитных материалов  грузчики
донесли от склада до цеха, ей стало плохо.
   Катя пошла к начальнику, но тот даже слушать ее не захотел.
   - Вы несете материальную ответственность! - громко кричал он на  девушку.
- Не умеете работать!..
   Катя выбежала из кабинета начальника вся в слезах.
   Потом она узнала, что Берта ходила к начальнику цеха,  чтобы  заступиться
за нее.
   Цареву опять вызвали в кабинет...
   - Вы там построже с ними. Церемоний не разводите - они народец ушлый.
   Катя уже видеть не могла этот народец. После разборки грузчики  ненадолго
притихли, а потом опять стали тащить подряд все, что бы им ни глянулось.
   - Уходить тебе отсюда надо, - сказала сочувствовашая ей Берта, - пока  не
засосала  эта