поступил, вы легко
можете себе представить. Забота о чувствах и добром имени сестры не
допускала открытого разоблачения. Но я сразу написал мистеру Уикхему,
который незамедлительно покинул эти места. И, разумеется, я отказался от
дальнейших услуг миссис Янг. Мистера Уикхема, несомненно, прежде всего
интересовало приданое сестры, равное тридцати тысячам фунтов. Однако я не
могу избавиться от мысли, что его сильно соблазняла также возможность
выместить на мне свою злобу. Он отомстил бы мне, в самом деле, с лихвой.
Такова, сударыня, правдивая история всех отношений, связывающих нас с этим
человеком. И если Вы хоть немного ей поверите, надеюсь, с этих пор Вы не
будете меня обвинять в жестокости к мистеру Уикхему. Мне неизвестно, с
помощью какого обмана он приобрел Ваше расположение, но, быть может, его
успеху не следует удивляться. Не имея никаких сведений о каждом из нас, Вы
не могли уличить его во лжи, а подозрительность - не в Вашей натуре.
  Вам, пожалуй, покажется странным, что я не рассказал всего этого вчера
вечером. Но в ту минуту я не настолько владел собой, чтобы решить - вправе
ли я и должен ли раскрыть перед Вами все здесь изложенное. Достоверность
моих слов может Вам подтвердить полковник Фицуильям. Наше родство и полная
взаимная откровенность, а тем более наша совместная опека над Джорджианой
неизбежно вводили его в курс всех событий. Если неприязнь ко мне
обесценивает в Ваших глазах всякое мое слово, подобная причина не помешает
Вам поверить моему кузену. И для того, чтобы Вы имели возможность его
расспросить, я попытаюсь найти способ передать Вам это письмо в течение
сегодняшнего утра. Я добавляю к этому только: да благословит Вас Господь!
  Фицуильям Дарси"


                                  ГЛАВА XIII


  Хотя Элизабет, взяв письмо у мистера Дарси, вовсе не думала, что в этом
письме он опять попросит ее руки, ей все же не приходило в голову, о чем
он еще мог бы ей написать. Поэтому нетрудно понять, с какой жадностью
прочла она заключенные в нем объяснения и какие противоречивые отклики
вызвали они в ее душе. Ее чувствам в эти минуты едва ли можно было найти
точное определение. С изумлением отметила она для себя вначале, что Дарси
надеется как-то оправдаться в своих поступках. И она не сомневалась, что у
него не могло быть истинных мотивов, в которых не постыдился бы сознаться
любой порядочный человек. С сильнейшим предубеждением против всего, что он
мог бы сказать, приступила она к его рассказу о том, что произошло в
Незерфилде. Торопливость, с которой она проглатывала строку за строкой,
едва ли позволяла ей вникнуть в смысл того, что она уже успела прочесть, и
от нетерпения узнать, что содержится в следующей фразе, она была
неспособна как следует понять предыдущую. Прежде всего ей показалось
фальшивым утверждение Дарси, что он не заметил в Джейн серьезного
ответного чувства по отношению к Бингли. Перечень вполне реальных и
серьезных возражений против предполагавшейся партии возмутил ее настолько
сильно, что она уже была не в состоянии справедливо оценивать его слова.
Он не жалел о случившемся в той мере, какой она была вправе от него
требовать. Его слова выражали не раскаяние, а самодовольство. Все письмо
было лишь проявлением высокомерия и гордости.
  Но чувства ее пришли в еще большее расстройство и стали более
мучительными, когда от этого рассказа она перешла к истории мистера
Уикхема. С несколько более ясной головой она прочла о событиях, которые,
если только их описание было правдивым, совершенно опрокидывали всякое
доброе суждение об этом молодом человеке - и в то же время это описание
удивительно напоминало историю, изложенную самим Уикхемом. Изумление,
негодование, даже ужас охватили ее. Беспрестанно повторяя: "Это неправда!
Не может этого быть! Гнусная ложь!" - она пыталась отвергнуть все, с
начала до конца. Пробежав глазами письмо и едва осознав содержание одной
или двух последних страниц, она поспешно сложила листки, стараясь уверить
себя, что ей нечего обращать на него внимание и что она больше никогда в
него не заглянет.
  В душевном смятении, неспособная сосредоточиться, она попробовала немного
пройтись. Но это не помогло. Через полминуты она снова развернула письмо
и, стараясь взять себя в руки, перечитала ту его часть, в которой
разоблачалось поведение Уикхема. Ей удалось настолько овладеть собой, что
она смогла вникнуть в смысл каждой фразы. Сведения об отношениях Уикхема с
семьей Дарси полностью соответствовали словам Уикхема. В обеих версиях
также совпадали упоминания о щедрости покойного мистера Дарси, хотя раньше
Элизабет не знала, в чем она проявлялась. До сих пор один рассказ только
дополнялся другим. Но когда она прочла про завещание, различие между ними
стало разительным. Она хорошо запомнила слова Уикхема о завещанном ему
приходе и, восстановив их в памяти, не могла не понять, что одна из двух
версий содержит грубый обман. В первые минуты Элизабет еще надеялась, что
чутье подсказало ей правильный выбор. Но, перечитав несколько раз самым
внимательным образом то место, где подробно рассказывалось о
безоговорочном отказе Уикхема от прихода и о полученном им значительном
возмещении в сумме трех тысяч фунтов, она начала колебаться. Не глядя на
письмо и стараясь быть беспристрастной, она взвесила правдоподобность
каждого обстоятельства, но это не помогло. С обеих сторон были одни
голословные утверждения. Она снова принялась за чтение. И с каждой
строчкой ей становилось все яснее, что история, в которой, как ей думалось
прежде, поведение мистера Дарси не могло быть названо иначе чем
бесчестное, могла вдруг обернуться таким образом, что оно оказалось бы
вполне безупречным.
  Обвинение Уикхема в расточительности и распущенности поразило ее сильнее
всего - тем более что она затруднялась найти доказательство
несправедливости подобных упреков. Она ничего не слышала об Уикхеме до
того, как он поступил в ***ширский полк по рекомендации случайно
встретившегося с ним на улице едва знакомого молодого человека. О его
прежней жизни никому из ее близких ничего не было известно, кроме того,
что он сам о себе рассказывал. Да и едва ли, даже если бы Элизабет могла
это сделать, ей пришло бы в голову выяснять, что он в действительности
собой представляет. Его внешность, голос, манеры сразу создавали
впечатление, что ему присущи все добродетели. Она попыталась восстановить
в памяти какой-нибудь его благородный поступок, какую-нибудь отличительную
черту, которая бы доказывала его порядочность и опровергала нападки на
него мистера Дарси. Или хотя бы вспомнить о каком-либо хорошем качестве,
которое показалось бы несовместимым с приписываемыми ему Дарси годами
праздной и порочной жизни. Но ничего подобного припомнить она не могла. Ей
было легко представить его себе во всем очаровании его манер и наружности.
Но ей не удавалось восстановить в памяти ничего говорившего в его пользу,
кроме всеобщего одобрения знакомых и симпатии, которую он вызывал своей
внешностью. После продолжительных размышлений Элизабет снова взялась за
письмо. Но, увы, следовавшее дальше описание его попытки соблазнить мисс
Дарси как-то перекликалось с происшедшим накануне разговором между
Элизабет и полковником Фицуильямом. И вдобавок ей предлагалось обратиться
за подтверждением всех подробностей к самому полковнику, от которого она
еще раньше слышала, что он полностью осведомлен о жизни мисс Дарси, и
порядочность которого не вызывала сомнений. В какой-то момент она и
вправду вознамерилась расспросить его, но ее остановила мысль о
щекотливости темы, которую нужно было затронуть, и она окончательно от
этого отказалась, сообразив, что мистер Дарси едва ли рискнул бы сослаться
на кузена, не будучи вполне уверен в его поддержке.
  Она прекрасно помнила все подробности своего разговора с Уикхемом во время
их первой встречи в доме у мистера Филипса. Многие его выражения были еще
свежи в ее памяти. И Элизабет внезапно осознала, насколько неуместно было
со стороны Уикхема рассказывать о подобных вещах ей - едва знакомому тогда
для него человеку, и удивилась, что эта простая мысль прежде не приходила
ей в голову. Она ясно увидела, как неприлично вел себя Уикхем, стараясь
всюду обратить на себя внимание. Его утверждения не согласовались с его
поступками. Ей припомнилось, как он хвастался, что ему нечего бояться
встречи с мистером Дарси и что пусть-де мистер Дарси сам покинет эти
места, а он и не подумает уезжать. И, вместе с тем, он не посмел явиться
на бал в Незерфилде всего через неделю после этого разговора! Она
вспомнила, что до отъезда незерфилдской компании из Хартфордшира он не
рассказывал своей истории никому, кроме нее. Зато после их отъезда эту
историю узнали решительно все. Стремясь опорочить мистера Дарси, он не
брезговал ничем. И в то же время, говоря ей о своей преданности памяти
Дарси-отца, утверждал, что эта преданность не позволяет ему плохо говорить
о сыне своего благодетеля.
  Как изменился теперь в ее глазах каждый поступок мистера Уикхема!
Ухаживание за мисс Кинг объяснялось не чем иным, как его низкой
расчетливостью, - незначительность ее приданого вовсе не говорила об
умеренности его притязаний, а только о готовности прельститься любой
приманкой. Его отношение к самой Элизабет уже не оправдывалось достойными
мотивами: он либо заблуждался относительно ее средств, либо тешил свое
тщеславие, поддерживая в ней склонность, которую она, по ее мнению,
неосторожно обнаружила. Попытки Элизабет защитить Уикхема становились
слабее и слабее. А по мере оправдания мистера Дарси она не могла не
припомнить, что Бингли еще давно, в ответ на заданный ему Джейн вопрос,
выразил уверенность в безукоризненном поведении своего друга в отношении
Уикхема; что, несмотря на свои высокомерные и отталкивающие манеры, на
протяжении всего их знакомства, которое в последнее время так их сблизило,
открыв ей его сокровеннейшие тайны, Дарси ни разу не совершил поступка,
который позволил бы обвинить его в несправедливости и недобросовестности
или говорил бы о его порочных наклонностях; что среди круга своих знакомых
он пользовался всеобщим почетом и уважением; что даже Уикхем отзывался о
нем как о самом преданном брате и что ей не раз приходилось слышать, с
какой любовью Дарси говорил о своей сестре, доказывая тем самым свою
способность испытывать нежные чувства; что приписываемая ему Уикхемом
постыдная несправедливость едва ли могла долго оставаться неразоблаченной;
и что, наконец, дружба между человеком, который мог бы на это решиться, с
таким славным юношей, как мистер Бингли, представлялась просто невероятной.
  Ей стало бесконечно стыдно за свое поведение. Она не могла думать о Дарси
или об Уикхеме, не отдавая себе отчета в своей слепоте, предубежденности,
несправедливости, глупости.
  - Как позорно я поступила! - воскликнула она. - Я, так гордившаяся своей
проницательностью и так полагавшаяся на собственный здравый смысл! Так
часто смеявшаяся над доброжелательством моей сестры и питавшая свое
тщеславие столь постыдной и неоправданной неприязнью! Как унижает меня это
открытие! И как справедливо я унижена! Если бы я даже влюбилась, я и тогда
не оказалась бы столь слепой. Но тщеславие, а не любовь лишили меня
зрения! Польщенная при первом знакомстве предпочтением одного человека и
оскорбленная пренебрежением другого, я руководствовалась предрассудками и
невежеством и гнала от себя разумные доводы, как только дело касалось
любого из них! Вот когда мне довелось в себе разобраться!
  По мере того как она переходила в мыслях от себя к Джейн и от Джейн к
Бингли, ей должно было прийти в голову, что в этой части объяснения Дарси
представлялись совершенно неубедительными. Она прочла их опять. Теперь они
показались ей совсем не такими, как после первого чтения. Признавая
основательность рассуждений Дарси в одной части письма, могла ли она
отвергнуть ее в другой? По его словам, он даже не подозревал, насколько
сильно Джейн была влюблена в его друга. И она не могла не вспомнить,
какого мнения по этому поводу придерживалась Шарлотта, так же как не могла
отрицать, что описанное им поведение Джейн соответствовало
действительности. Она и вправду сознавала, что чувство Джейн, каким бы оно
ни было глубоким на самом деле, внешне было мало заметно и что
свойственные сестре самообладание и уравновешенность не часто сочетаются с
сильными душевными порывами.
  Когда она дошла до того места, где сурово и вместе с тем заслуженно
осуждались недостатки ее родных, переживаемое ею чувство стыда стало еще
острее. Она слишком хорошо понимала справедливость высказанных в письме
упреков, чтобы пытаться их опровергнуть. Все подробности незерфилдского
бала, о которых упоминал Дарси и которые укрепили в нем неблагоприятное
отношение к предполагавшемуся браку, едва ли сохранились в ее памяти
слабее, чем в его собственной.
  Комплимент по адресу двух старших мисс Беннет не прошел незамеченным. Он
смягчил, но не утолил боль, вызванную недостойным поведением остальных
членов семьи. Ей стало очевидно, что сердце Джейн разбито стараниями ее
родни, и, представив себе весь ущерб во мнении света, который наносился ей
и ее сестре поведением их близких родственников, Элизабет почувствовала
себя такой несчастной, какой не бывала никогда в жизни.
  Она бродила по тропинке еще около двух часов, вновь и вновь возвращаясь к
волновавшим ее мыслям, перебирая события, оценивая их значение и стараясь
привыкнуть к столь резкой и неожиданной перемене собственных взглядов.
Наконец усталость и сознание того, что ее отсутствие затянулось слишком
надолго, заставили ее направиться к Хансфорду. Она вошла в дом, стараясь
принять обычный веселый вид и выбросить из головы все, что мешало бы ей
участвовать в домашних беседах.
  Сразу по приходе ей сообщили, что оба джентльмена из Розингса, один за
другим, навестили пасторский домик во время ее отсутствия. Мистер Дарси
зашел только на несколько минут попрощаться. Зато полковник Фицуильям
просидел не меньше часа, надеясь дождаться ее возвращения, и чуть было не
отправился разыскивать ее в парке. Элизабет могла только изобразить
сожаление по поводу того, что ей не удалось его повидать, - на самом же
деле она этому даже радовалась. Полковник Фицуильям перестал для нее
существовать. Она способна была думать лишь о полученном письме.


                                  ГЛАВА XIV


  Оба джентльмена уехали из Розингса на следующее утро. Мистер Коллинз,
поджидавший их у калитки, дабы отвесить им прощальный поклон, явился в дом
с радостной вестью об их добром здоровье, а также настолько хорошем
расположении духа, насколько это было возможно после недавней печальной
разлуки, и устремился в Розингс, чтобы утешить леди Кэтрин и мисс де Б„р.
По возвращении он с большим удовольствием сообщил, что, по словам ее
светлости, она страдает от невыносимой скуки и очень желала бы видеть их
сегодня же у себя за обедом.
  Глядя на леди Кэтрин, Элизабет не могла не подумать, что при желании она
была бы сейчас представлена ее светлости в качестве будущей племянницы. И
когда она вообразила, как бы при этом разгневалась столь важная особа, ей
было трудно удержаться от улыбки. "Интересно, что бы она сейчас говорила и
как бы себя вела?" - развлекала себя подобными вопросами Элизабет.
  Разговор с самого начала коснулся отъезда из Розингса племянников леди
Кэтрин.
  - Поверьте, - говорила она, - их отъезд глубоко разбередил мою душу. Едва
ли кто-нибудь переживает разлуку с друзьями так глубоко. А к этим молодым
людям я питаю особую склонность. И они столь же привязаны ко мне! Если бы
вы знали, с какой грустью покидали они мой дом! Так бывает с ними всегда.
Бедный полковник сдерживал свои чувства до последней минуты, но Дарси
переживал разлуку, пожалуй, тяжелее, чем в прошлом году. Его привязанность
к Розингсу стала еще сильнее.
  На этот случай у мистера Коллинза был припасен комплимент, содержавший
известный намек, который мать и дочь встретили одобрительными улыбками.
  После обеда леди Кэтрин заметила, что мисс Беннет слегка расстроена, и тут
же объяснила это ее нежеланием в скором времени возвращаться домой.
  - Но если дело лишь в этом, вы должны попросить у вашей матушки разрешения
задержаться чуть-чуть подольше. Миссис Коллинз, я уверена, будет рада
вашему обществу.
  - Я очень благодарна вашей светлости за столь любезное приглашение, -
ответила Элизабет. - Но, к сожалению, мне невозможно его принять. В
следующую субботу я должна уже быть в Лондоне.
  - Но тогда ваше пребывание в Кенте продлится всего-навсего шесть недель! Я
была уверена, что вы проживете два месяца. Миссис Коллинз слышала это от
меня еще перед вашим приездом. Вам нет нужды возвращаться так скоро.
Надеюсь, миссис Беннет обойдется две недели без вас.
  - Да, но без меня не сможет обойтись мой отец. На днях он просил меня
поторопиться с приездом.
  - Ну, отцу-то вы наверняка не очень нужны, коли вы не нужны вашей матери.
Дочери всегда мало значат для отцов. А если вы задержитесь на месяц, мне
бы ничего не стоило одну из вас довезти до самого Лондона - я собираюсь
туда на неделю в начале июня. Так как Доусон ничего не имеет против
четырехместной коляски, у меня будет место для одной из девиц. А если
погода будет не жаркой, я согласилась бы даже взять обеих - вы ведь такие
худенькие.
  - Вы необыкновенно добры, ваша светлость. Но боюсь, нам придется
придерживаться нашего первоначального плана.
  Леди Кэтрин, по-видимому, решила уступить.
  - Миссис Коллинз, вам придется послать с ними слугу. Вы знаете, я всегда
высказываю свое мнение прямо. Я не могу допустить, чтобы девицы
путешествовали на почтовых лошадях"В 1784 г. парламент принял закон о
реформе почтового транспорта. Государство взяло на себя организацию сети
почтовых контор, отправлявших в другие города специальные почтовые кареты.
В отличие от прежних, пассажирских, почтовые кареты ходили по расписанию;
они перевозили не только почту, но и пассажиров", предоставленные самим
себе, - это попросту неприлично! Вы должны кого-нибудь найти, - больше
всего на свете я не терплю подобных вещей. Молодые женщины, сообразно их
положению в обществе, всегда требуют надлежащего внимания и надзора. Когда
моя племянница Джорджиана прошлым летом переезжала в Рэмсгейт, я
потребовала, чтобы с нею поехали два человека. Для мисс Дарси, дочери
мистера Дарси из Пемберли и леди Энн, появиться без них было бы
невозможно. Во всех подобных вопросах я весьма щепетильна. Вам следует
послать Джона с юными леди, миссис Коллинз. И я очень рада, что мне пришло
в голову об этом упомянуть, - вы поступили бы опрометчиво, отпустив их
одних.
  - Мой дядя должен прислать за нами слугу.
  - Ах, вот как, ваш дядя? Он держит слугу - мужчину, не так ли? Я рада, что
у вас есть хоть кто-нибудь, кто может подумать об этих вещах. А где вы
будете менять лошадей? Разумеется, в Бромли. Вам достаточно назвать мое
имя в "Колоколе", и о вас непременно позаботятся.
  У леди Кэтрин было еще немало замечаний по поводу их поездки, и, так как
не на все свои вопросы отвечала она сама, к ним все же приходилось
прислушиваться. Элизабет могла этому только радоваться, ибо в любую минуту
была способна погрузиться в собственные мысли и забыть, где она находится.
Мысли эти следовало отложить до свободного времени - в одиночестве она
была готова отдаться им целиком. И она ежедневно отправлялась одна на
прогулку, в течение которой получала полную возможность предаваться своим
печальным раздумьям.
  Письмо мистера Дарси она выучила почти наизусть. Элизабет обдумала в нем
каждую фразу, и ее чувства по отношению к автору в разные моменты были
самыми противоречивыми. Когда она припоминала тон, которым он говорил,
предлагая ей руку, душа ее по-прежнему была полна негодования, но при
мысли о том, как грубо и несправедливо она его обвинила и оттолкнула, весь
ее гнев сосредоточивался на ней самой, а его обманутые надежды находили
отклик в ее сердце. Его