не привели.
   Девушка стынет и ждет,  подвывая,  а тут... И тут он заметил на столе
вполне приличный кусок колбасы.  Лейтенант глупо улыбнулся и  взял его в
руки.
   Целых десять минут,  в тесном содружестве с колбасой, лейтенант мощно
и с подсосом имитировал движения тутового шелкопряда по тутовому стволу.
   Девушка  (дитя  Валдайской возвышенности),  от  страсти стиснув зубы,
крутила газовые выключатели, и обсуждаемый вопрос переходил уже в стадию
судорог, когда на кухню сунулась буйная голова напарника.
   - Чего это вы здесь делаете? - сказала голова и добавила: - Ух ты...
   Голова исчезла, а дверь осталась открытой.
   - Закрой, - просквозила сквозь зубы "Валдайская возвышенность", и он,
совершенно увлекшись,  не прекращая движения, переложил колбасу в другую
руку, сделал два шага в сторону двери и закрыл ее ногой.
   Пенелопа,  чувствуя чешуей, что движения продолжаются, а он закрывает
дверь вроде бы  даже ногой,  оглянулась и  посмотрела,  чем это нас там.
Выяснив для себя,  что не тем совершенно,  о  чем думалось и страдалось,
она  схватила с  плиты сковороду и  в  ту  же  секунду снесла лейтенанту
башку. Башка отлетела и по дороге взорвалась.
   Через какое-то время лейтенант очнулся в  бинтах и  вате и,  шатаясь,
волоча рывками на прицепе натруженные гонады, как беременная тараканиха,
- он явился на борт.
   - Уйди,  лейтенант, - сказал старпом среди гомерического хохота масс,
- на сегодня прощаю за доставленное удовольствие.

   ХАЙЛО

   Это нашего старпома так звали. Обычно после неудачной сдачи задачи он
выходил перед нашим огромным строем,  снимал фуражку и низко кланялся во
все стороны:
   - Спасибо,  (еще ниже) спасибо...  спасибо...  обкакали.  Два часа на
разборе мне  дерьмо  в  голову закачивали,  пока  из  ушей  не  хлынуло.
Спасибо!  Работаешь, как неф на плантации, с утра до ночи в перевернутом
состоянии,  звезды смотрят прямо в очко,  а тут... спасибо... ну, теперь
хрен кто с корабля сойдет на свободу. По-хорошему не понимаете. Объявляю
оргпериод на всю оставшуюся жизнь. Так и передайте своим мамочкам.
   Потом   он   надевал  фуражку  набекрень,   осаживался  и   добавлял:
"Риф-ле-ны-е па-пу-а-сы!  Перья распушу, вставлю вам всем в задницу и по
ветру пущу! Короче, фейсом об тейбол теперь будет эври дей!"
   Старпом у  нас был нервный и  нетерпеливый.  Особенно его раздражало,
если кто-нибудь в люк центрального опускается слишком медленно, наступая
на каждую ступеньку,  чтоб не загреметь, а старпом в это время стоит под
люком и  ему срочно нужно наверх.  В  таких случаях он  задирал голову в
шахту люка и начинал вполне прилично:
   - Чья это там фантастическая задница,  развевающаяся на ветру, на нас
неукротимо надвигается?
   После чего он сразу же терял терпение:  "А ну скорей! Скорей, говорю!
Швыдче там,  швыдче! Давай, ляжкой, ляжкой подрабатывай! Вращай, говорю,
суставом, грызло конское, вращай!"
   Потеряв терпение,  он вопил:  "Жертва аборта!  Я вам!  Вам говорю!  И
нечего останавливаться и  смотреть вдумчиво между ног!  Что вы  ползете,
как удивленная беременная каракатица по тонкому льду?!"
   "Удивленная беременная каракатица" слезала и  чаще  всего оказывалась
женщиной, гражданским специалистом.
   И вообще, наш старпом любил быстрые, волевые решения Однажды его чуть
крысы не съели. Злые языки рассказывали эту историю так.
   Торжественный и  грозный старпом стоял  в  среднем проходе во  втором
отсеке и в цветных выражениях драп кого-то со страшной силой:
   - ...Вы  хотите,  чтоб  нам  с  хрустом раскрыли ягодицы?..  а  потом
длительно и  с  наслаждением насиловали?..  треснувшим черенком совковой
лопаты... вы этого добиваетесь?..
   И  тут  на  него прыгнула крыса.  Не  то  чтобы ей  нужен был  именно
старпом.  Просто он стоял очень удобно.  Она плюхнулась к нему на плечо,
пробежала через  впуклую грудь  на  другое плечо  (причем голый крысиный
хвост мазанул старпома по роже) и в прыжке исчезла
   Старпом, храня ощущение крысиного хвоста, вытащил глаза из амбразур и
как болт проглотил.  Обретя заново речь,  он добрался на окосевших ногах
до "каштана" и завопил в него:
   - Ме-ди-ка сю-да! Этого хмыря болотного! Лейтенанта Жупикова! Где эта
помятая падла?!  Я его приведу в соответствие с фамилией! Что "кто это"?
Это старпом,  куриные яйца,  старпом! Кто там потеет в "каштан"?! Кирпич
вам на всю рожу!  Выплюньте все изо рта и слушайте сюда!  Жупикова пулей
чтоб был, теряя капо на асфальт! Я ему пенсне-то вошью!..
   Корабельные крысы находятся в заведовании у медика.
   - Лейтенанту Жупикову,  -  передали по кораблю,  -  прибыть во второй
отсек к старпому.
   Лейтенант  Жуликов  двадцать  минут   метался  между  амбулаторией  и
отсечными аптечками.  На амбулатории висел амбарный замок,  у лейтенанта
не было ключа (химик-санитар, старый козел, закрыл и ушел в госпиталь за
анализами). Лейтенанту нужен был йод, а в отсечных аптечках ни черта нет
(раскурочили,  сволочи).  На  его  испуганное "что там  случилось?"  ему
передали,  что  старпома укусила крыса  за  палец  и  теперь он  мечтает
увидеть медика живьем, чтобы взвесить его сырым.
   Наконец ему нашли йод и он помчался во второй отсек, а по отсекам уже
разнеслось:
   - Старпома крысы сожрали почти полностью.
   - Иди ты...
   - Он стоит,  а она на него шась - и палец отхватила, а он ее журналом
хрясь! - и насмерть.
   - Старпом крысу?
   - Нет, крыса старпома Слушаешь не тем местом.
   - Иди ты...
   - Точно...
   Лейтенант прилетел как ошпаренный, издали осматривая пальцы старпома.
От волнения он никак не мог их сосчитать: то ли девять, то ли десять.
   - Подойдите сюда!  -  сказал старпом грозно,  но  все же  со временем
сильно поостыв.  -  Куда вас поцеловать?  Покажите, куда вас поцеловать,
цветок в  проруби?  Сколько вас можно ждать?  Где вы  все время ходите с
лунным  видом,   яйца  жуете?  Когда  этот  бардак  прекратится?  Да  вы
посмотрите на  себя!  У  вас уже рожа на  блюдце не помещается!  Глаз не
видно!  Вы знаете,  что у  вас крысы пешком по старпому ходят?  Они же у
меня скоро выгрызут что-нибудь -  между прочим,  между ног!  Пока я  ЖБП
писать буду  в  тапочках!  Только не  юродствуйте здесь!  Не  надо  этих
телодвижений!  Значит,  так -  чтоб завтра на  корабле не  было ни одной
крысы, хоть стреляйте их, хоть целуйте каждую! Как хотите! Не знаю! Все!
Идите!
   И тут старпом заметил йод, и лицо его подобрело.
   - Вот,  Жуупиков,  - сказал он, старательно вытягивая "у", - молодец!
Где ж ты йод-то достал?  На корабле же ни в одной аптечке йода нет. Вот,
кстати,  почему все аптечки разукомплектованы? выдра вы заморская, а? Я,
что ли,  за  этим дерьмом следить должен?  Вот вы  мне завтра попадетесь
вместе с  крысами!  Я вам очко-то проверну!  Оно у вас станет размером с
чашку  петри  и  будет непрерывно чесаться,  как  у  пьяного гамадрила с
верховьев Нила!
   Слышали,   наверное,   выражение:  "Вот  выйдешь,  бывало,  раззявишь
хлебало,  а  мухи летять и летять"?  Именно такое выражение сошло с лица
бедного лейтенанта после общения со старпомом.
   Но  должен вам поведать,  что на следующий день на корабле не было ни
одной крысы.  Я уж не знаю,  как Жу-упикову это удалось?  Целовал он их,
что ли, каждую?

   СОБАКА БАСКЕРВИЛЕЙ

   Перед отбоем мы с Серегой вышли подышать отрицательными ионами.
   Боже!  Какая чудная ночь!  Воздух хрустальный; природа - как крылышки
стрекозы:  до того замерла,  до того,  зараза,  хрупка и прозрачна. Черт
побери! Так, чего доброго, и поэтом станешь!
   - Серега, дыши!
   - Я дышу.
   Тральщики ошвартованы к стенке,  можно сказать,  задней своей частью.
Это наше с Серегой место службы - тральщики бригады ОВРа.
   ОВР -  это охрана водного района.  Как засунут в какой-нибудь "водный
район",  чтоб их,  сука,  всех из шкурки повытряхивало,  -  так месяцами
берега не видим.  Но теперь,  слава Богу,  мы у пирса. Теперь и залить в
себя чего-нибудь не грех.
   - Серега, дыши.
   - Я дышу.
   Кстати о  бабочках:  мы с  Серегой пьем еще очень умеренно.  И  после
этого мы  всегда следим за  здоровьем.  Мы  вам не Малиновский,  который
однажды зимой так  накушался что  всю ночь проспал в  сугробе,  а  утром
встал как ни в чем ни бывало -  и на службу. И хоть бы что! Даже насморк
не подхватил.  О  чем это говорит?  О  качестве сукна.  Шинель у него из
старого отцовского сукна.  Лет десять носит.  Малину теперь, наверное, в
запас уволят.  Еще бы! Он же первого секретаря райкома в унитазе утопил:
пришел в  доф пьяненький,  а там возня с избирателями,  -  и захотел тут
Малина в  гальюн.  По дороге встретил он какого-то мужика в  гражданке -
тот  ему  дверь загораживал.  Взял Малина мужика за  грудь одной рукой и
молча  окунул его  в  толчок.  Оказался первый секретарь.  Теперь уволят
точно.
   - Серега, ты дышишь?
   - Дышу.
   Господи,  какой воздух!  Вот так бы и  простоял всю жизнь.  Если б вы
знали,  как хорошо дышится после боевого траления! Часов восемь походишь
с  тралом,  и  совсем по-другому жизнь кушается.  Особенно если  тралишь
боевые мины:  идешь и  каждую секунду ждешь,  что  она под тобой рванет.
Пальцы потом стакан не держат.
   - Серега, мы себя как чувствуем?
   - Отлично!..
   - Ах, ночь, ночь...
   - Ва-а-а!!! Господи, что это?!
   - Серега, что это?
   - А черт его знает...
   - Ва-а-а!!!
   Крик. Потрясающий крик. И даже не крик, а вой какой-то!
   Воют справа по борту.  Это точно. Звук сначала печальный, грудной, но
заканчивается он таким звериным ревом, что просто мороз по коже. Лично я
протрезвел в момент. Серега тоже.
   - Может это сирену включили где-нибудь? - спросил я у Сереги шепотом.
   - Нет, - говорит мне Серега, и я чувствую, что дрожь его пробирает, -
нет. Так воет только живое существо. Я знаю, кто это.
   - Кто?..
   - Так воет собака Баскервилей, когда идет по следу своей жертвы...
   - Иди ты.
   В ту ночь мы спали плохо.  Вой повторялся еще раз десять,  и с каждым
разом он становился все ужасней.  Шел он от воды,  пробирал до костей, и
вахтенные в ту ночь теряли сознание.
   Утром все выяснилось.  Выл доктор у соседей. Он нажрался до чертиков,
а потом высунулся в иллюминатор и завыл с тоски.

   Я ГОВОРЮ ВСЕМ...

   Я  говорю всем:  прихожу домой,  надеваю вечерний костюм -  "тройку",
рубашка с  заколкой,  темные сдержанные тона;  жена  -  вечернее платье,
умелое  сочетание драгоценностей и  косметики,  ребенок -  как  игрушка;
свечи...  где-то  там,  в  конце  гостиной,  в  полутонах,  классическая
музыка...  второй половины... соединение душ, ужин, литература, графика,
живопись,  архитектура...  второй  половины...утонченность желаний...  и
вообще...
   Никто не верит!

   ВСЕМ ПОДРЯД!

   - Командирам боевых частей,  начальникам служб прибыть в  центральный
пост на доклад! - разнеслось по отсекам.
   Командир  атомохода  капитан  первого  ранга   Титлов  -   маленький,
скоренький,  метр с  небольшим (карманный вариант героя) -  нырнул через
переборку в третий отсек.
   Лодка в доке.  Средний ремонт.  Ее режут,  аж верещит;  съемные листы
отваливают,  оборудование выдирают,  и  обрубленные кабели  торчат,  как
пучок   скальпированных  нервов.   Всюду  сварка,   запах  гари.   Завод
чувствуется. Личный состав уже бродит в обнимку с работягами, как стадо.
   Всех  подтянуть!  Всех  надо  подтянуть!  Занять,  поставить  задачу!
Вставить всем  подряд без  разбора!  Чтоб  работалось!  И  без  продыха!
Никакой раскачки!  Люди  должны быть  заняты!  Не  разгибаясь!  Никакого
простоя и  спанья!  Иначе -  разложение!  И офицеры!  Офицеры!  Офицеры!
Начать прежде всего с офицеров! Сегодня же начать!
   Командир Титлов вбежал в центральный.
   - Смир-на-а!!!
   Даже   пневмомашинки  замерли.   Собранные  командиры  боевых  частей
образовали коридор,  по  которому он  промчался до командирского кресла,
как бычок, прибывший на корриду, добежал и рухнул в него, крикнув влет
   - Вольно!
   В  момент падения командирское кресло развалилось,  просто трахнулось
на палубу,  старо было слишком,  не выдержало,  трахнулось,  и  командир
Титлов  вывалился  из  него,   как  младенец  из  кулька,  скользнул  по
засаленной палубе и  закатился под раскуроченный пульт,  въехал.  Голова
сработала как защелка. Защелкнула. Никто не успел отреагировать.
   - Эй!  -  крикнул командир Титлов,  лежа на палубе распяленный,  хоть
горло у него и было зажато. - Чего встали?!
   Этого было достаточно;  все очнулись и пришли в движение -  бросились
выдергивать его  за  ноги,  отчего рот  у  командира закрылся сам собой.
Командир сопротивлялся боролся, шипел:
   - Порвете,   суки,  порвете...  -  лягался  и  матюгался.  Тогда  все
бросились корчевать пульт, на Титлова два раза наступили невзначай.
   - Раздавите,  курвы,  раздавите,  - рычал командир, - тащите домкрат,
бар-раны..
   Домкрат нашли после обеда; достали командира, поддомкратив, к вечеру.
   Командир лично руководил своим доставанием.
   Заняты были все.
   Особенно офицеры.
   Все подтянулись.
   Когда командир встал, он вставил всем подряд!
   Без разбора!
   Чтоб работалось!
   И без продыха!
   Вот так вот!
   А - как - же!..

   БОРЗОТА

   Когда конкретно на флоте началось усиление воинской дисциплины, я уже
не помню.  Помню только,  что почувствовали мы это как-то сразу;  больше
стало различных преград,  колючей проволоки,  вахт,  патрулей, проверок,
комиссий, то есть больше стало трогательной заботы о том, чтоб подводник
все  время  сидел  в  прочном корпусе или  где-нибудь рядом  за  колючей
проволокой.
   И с каждым днем маразм крепчал!
   А  командующие менялись как  в  бреду,  будто их  на  ощупь из  мешка
доставали: придешь с автономки - уже новый.
   И каждый новый чего-нибудь нам придумывал.
   Последний придумал вот что: чтоб в городке никто после девяти утра не
шлялся,  он обнес техническую зону,  где у нас лодочки стоят,  еще одним
забором  и  поставил КПП.  То  есть  после  девяти  утра  из  лодки  без
приключений не выйти.  А  в  зоне патруль шляется -  всех ловит.  И  как
убогим к автономке готовиться - один Аллах ведает!
   Связисту   нашему,   молодому   лейтенанту,   понадобилось  секретные
документики из  лодки вынести.  Пристегнул он пистолет в  область малого
таза, взял секреты под мышку и пошел, а на КПП его застопорили:
   - Назад!
   - Я с документами.. - попробовал лейтенант.
   - Назад!
   Лейтенант с  ними препирался минут десять,  дошел до белого каления и
спросил:
   - Где у вас старший?
   Старший -  мичман -  сидел на  КПП в  отдельной комнате и  от  духоты
разлагался.
   Лейтенант вошел,  и  не  успел мичман в  себя прийти,  как  лейте ант
вложил ему в ухо пистолет и сказал:
   - Если твои придурки меня не пропустят, я кого-то здесь шлепну!
   Мичман,  с пистолетом в ухе,  кося глазом,  немедленно установил, что
обстоятельства у  лейтенанта,  видимо,  вполне уважительные и  в порядке
исключения можно было бы ему разрешить пронести документы.
   Когда лейтенант исчез, с КПП позвонили куда следует.
   Командующего на  месте  не  оказалось,  и  лейтенанта вызвал  к  себе
начальник штаба флотилии.
   Лейтенант вошел  и  представился,  после  чего  начальник штаба успел
только открыть свой рот и сказать:
   - Лейтенант...
   И  больше он не успел ничего сказать,  ибо в  этот момент открыл свой
рот лейтенант.
   - Я сопровождаю секреты! По какому праву меня останавливают? Для чего
мне дают пистолет,  если всякая сволочь может меня затормозить!  Защищая
секреты,  я  даже могу применять оружие!..  -  и далее лейтенант изложил
адмиралу порядок применения оружия,  благо пистолет был  рядом,  и  свои
действия после того,  как  это оружие применено.  А  начштаба,  оцепенев
спиной,  очень внимательно следил за пистолетом лейтенанта - брык - тык,
брык - тык, - а ртом он делал так: "Мяу-мяу!"
   Вы думаете, лейтенанту что-нибудь было? Ничего ему не было.
   И не было потому, что адмирал все-таки не успел сообразить, что же он
должен в этом случае делать. Он сказал только лейтенанту:
   - Идите...
   И лейтенант ушел.
   А когда лейтенант ушел,  адмирал -  так,  на всякий случай - позвонил
медикам и поинтересовался:
   - Лейтенант такой -то у вас нормален?
   - Одну секундочку, выясним! - сказали те. Выяснили и доложили:
   - Абсолютно нормален!
   Тогда адмирал положил трубку и промямлил:
   - Вот борзота, а? Ведь так на флот и прет, так и прет! 
   А блокаду с зоны, где лодочки наши стоят, скоро сняли. И командующего
заодно с ней.

   БЕС

   Иду я в субботу в 21 час по офицерскому коридору и вдруг слышу: звуки
гармошки понеслись из  каюты помощника,  и  вопли дикие вслед раздались.
Подхожу - двери настежь.
   Наш помощник -  кличка Бес - сидит прямо на столе, кривой в корягу, в
растерзанном кителе и без ботинок, в одних носках, на правом - дырища со
стакан, сидит и шарит на гармошке, а мимо - матросы шляются
   - Бес! - говорю я ему. - Драть тебя некому! Ты чего, собака, творишь?
   Бесу тридцать восемь лет,  он пьянь невозможная и  к  тому же старший
лейтенант.   Его  воспитывали-воспитывали  и  заколебались  воспитывать.
Комбриг в его сторону смотреть спокойно не может: его тошнит.
   Бес перестает надрывать инструмент,  показывает мне дырищу на носке и
говорит:
   - Вот  это  -  правда жизни...  А  драть  меня  -  дральник тупить...
Запомните.. уволить меня в запас невозможно... Невозможно...
   - Ну,  Бес,  -  сказал я  улыбаясь,  потому что  без  улыбки на  него
смотреть  никак  нельзя,  -  отольются вам  слезы  нашей  боеготовности,
отольются... учтите, вы доиграетесь.
   После этого мы выпили с ним шила, помочились в бутылки и выбросили их
в иллюминатор.
   Наутро я его не достучался:  Бес - в штопоре, его теперь трое суток в
живых не будет.

   ПИ-ИТЬ!

   Автономка подползла к завершающему этапу.
   На  этом этапе раздражает все,  даже собственный палец в  собственном
родном носу:  все кажется,  не так скоблит; и в этот момент, если на вас
плюнуть сверху,  вы  не будете радостно,  серебристо смеяться,  нет,  не
будете...
   Врач Сашенька,  которого за долгую холостяцкую жизнь звали на экипаже
не иначе как "старый козел", заполз в умывальник.
   Во  рту  он  держал ручку  зубной щетки:  Сашеньке хотелось почистить
зубки.
   Сашенька был чуть проснувшийся:  последний волос на  его босой голове
стоял одиноким пером.
   В  таком состоянии воин не готов к бою:  в глазах -  песок,  во рту -
конюшня,  в душе - осадок и "зачем меня мать родила?". Жить воин в такие
минуты не хочет. Попроси у него жизнь - и он ее тут же отдаст.
   - Оооо-х!  -  проскрипел Сашенька, сморкнувшись мимо зеркала и уложив
перо внутренним займом. - Где моя амбразура...
   Хотелось пить. За ужином он перебрал чеснока, перебрал. В автономке у
всех бывает чесночный голод. Все нажираются, а потом хотят пить.
   "Чеснок -  это  маленькое испытание для  большой любви",  -  некстати
вспомнил Сашенька изречение кают-компании,  потом  он  вытащил  изо  рта
ручку зубной щетки, плюнул в раковину плевральной тканью и открыл кран.
   Зашипело, но вода не пошла.
   - Ну что за половые игры? - застонал Сашенька и рявкнул: - Вахта!
   Вахты, как всегда, под руками не оказалось.
   - Проклятые трюмные. Вахтааа!!!
   Что делает военнослужащий,  если вода не  идет,  а  ему хочется пить?
Военнослужащий сосет!!! Так, как сосет военнослужащий, никто не сосет.
   Сашенька набрал полный рот меди и скользко зачавкал:  воды получилось
немного.
   - Ну, суки, - сказал Сашенька с полным ртом меди, имея в виду трюмный
дивизион,  когда сосать стало нечего, - ну, суки, придете за таблетками.
Я вам намажу...
   Это  подействовало:  кран  дернулся  и,  ударив  струей  в  раковину,
предательски залил середину штанов.
   Черт с  ними.  Сашенька бросился напиваться.  Вскоре,  экономя воду и
нервы, он закрыл кран и приступил к зубам.
   Хорошо, что нельзя наблюдать из раковины, как чистятся флотские зубы.