Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
бя "извнутри", чем
существенно обессмертил свое имя на страницах этого рассказа. На
внутреннюю подготовку ушл уйма времени. Часов через шесть, окончательно
окривев, он "дошкандыбал" до корабля и упал перед трапом головой вперед.
"Много ли потному надо!" - гласит народная мудрость.
- Старая проблядь! - совершенно справедливо заметил командир. Наутро
ожидался командующий флотом вместе с главкомом, и по-другому командир
заметить не мог.
- От, падел! - добавил командир, обозревая картину лежания. Кроме как
"падла в ботах", командир до текущего момента никогда по-другому
механика не называл.
- Значит так! - сказал он, поразмыслив секунду-другую. - Поднять!
Связать эту сироту во втором поколении, эту сволочь сизую, забросить в
каюту и выставить вахтенного!
Механика подняли, связали, отнесли, забросили, закрыли на ключ и
выставили вахтенного. Через некоторое время каюту оживило сопенье,
кряхтенье и нечленораздельное матюганье, потом все стихло, и корабль
забылся в нервном полусне. В четыре утра в каюте раздался страшный визг,
леденящий душу, он разбудил полкорабля и перевернул представление многих
о том количестве децибел, которые отпущены человеку. Примчались дежурные
и помощники, командиры и начальники, зажгли свет, вскрыли каюту и
обнаружили, что командир боевой части пять Толик Головастов (два года до
пенсии) торчит из иллюминатора необычным манером: туловище снаружи, зад
внутри. Застрявши они. Скорее всего, ночью он развязался, освободился,
так сказать, от пут и полез в иллюминатор из "мест заточения", а по
дороге застрял и от бессилия заснул. Тело отекло, он проснулся от боли и
заорал.
- Тяните! - сказал командир. - Хоть порвите эту старую суку, но чтоб
пролез!
До Толика, несмотря на всю трудность соображения в данном положении,
дошло, что его, может, сейчас порвут на неравные половины и за это,
может, никто отвечать не будет. От сознания всего этого он потерял
сознание. Так тянуть его было гораздо удобнее, так как без сознания он
не кричал и не вырывался, но иногда он все же приходил в себя, орал и
бил копытом, как техасский мул.
За борт спустили беседку. Несколько человек забрались в нее и
принялись тянуть Толика за руки, в то время когда все остальные пихали
его в зад Через пару часиков стало ясно, что Толик никогда в этой жизни
не пройдет через иллюминатор. Еще полтора часа тянулись по инерции, вяло
и без присущего нам энтузиазма. Самое обидное, что Толик висел с того
борта, который был обращен к стенке и был хорошо виден подходящему
начальству, а виси он с другого борта - там хоть неделю виси: никому это
не интересно.
Подъем флага - святое дело на корабле. На это время перервались,
оставили Толика висеть и пошли на построение.
- На фла-аг и гю-юйс... смир-рна!
Нужно замереть. Все замерли. Ритуал подъема флага символизирует собой
нашу ежесекундную готовность умерреть за наши идеалы и вообще отдать
концы, то есть все накопленное до последней капли, сдохнуть, короче...
- Ф-ла-аг... и гю-юйс... под-нять!.. Воль-на!..
- Та-ак! - сказал командир, мысль о Толике не оставляла его ни на
секунду. - Сейчас будет коррида!
Коррида началась с прибытия комбрига. Увидев в иллюминаторе отвисшее,
как на дыбе, бесчувственное тело командира боевой части пять и с ходу
поняв, в чем дело, комбриг, стоя на стенке, воздел руки к телу, шлепнул
ладошками, поместил их себе на грудь, затрясся дряблыми щеками и
плаксиво затянул:
- Гни-да вы-ы казематная-я... слон вы-ы сиамски-ий... я вам хобот-то
накручу-у... верблюд вы-ы гималайский... корова вы-ы иорданская-я., хрен
вы-ы египетский!..
Помолившись столь оригинальным образом, он тут же вызвал командира.
- Сейчас начнется кислятина, - скривился командир, - запричитает, как
баба, что наутро обнаружила, что постель пуста! Ну, теперь моя
очередь...
- Святая-я святых... святая-я святых, - заканючил комбриг,
страдальчески ломая руки перед командиром, - подъем флага, святая
святых, а у вас до чего дошло, у вас механик, пьяный в жопу, жопой в
иллюминаторе застрял! Валерий Яковлевич! Вы же боретесь за звание
"отличный корабль"! Сейчас же командующий здесь будет вместе с
главкомом.
Произнеся "главком", комбриг, до которого только теперь дошла вся
глубина разверзнутой сырой бездны, как бы почувствовал удар по затылку и
замер с открытым ртом. Вся его фигура превратилась в один сплошной ужас,
а в глазах затаился прыжок.
- Да! - заорал вдруг командир, чем заставил комбрига вздрогнуть и
судорожно, до упора втянуть прямую кишку. - Да! Пьяная падла! Вы
совершенно правы! Да, висит! Да, жопой! Да, "отличный корабль!" Да,
слетится сейчас воронье, выгрызут темечко! Тяните! - крикнул он кому-то
куда-то. - Не вылезет, я ему яйца откушу!
- И-и - раз! И-и - раз! - тянули механика. - И-и - раз!
А командир в это время, испытывая болезненное желание откусить у
механика не будем повторять что, ерзал стоя.
- И-и - раз!
- И на матрац! - сказал командир, заметив, что на пирс прибыл
командующий флотом.
Комбриг повис на своем скелете, как старое пальто на вешалке, потеряв
интерес к продвижению по службе.
Командующий флотом, сразу поняв, что время упущено и нужно
действовать быстро, а спрашивать будем потом, возглавил извлечение, сам
отдавал приказания и даже полез в беседку, Комбриг полез за ним, при
этом он все старался то ли поддержать комфлота за локоток, то ли
погладить или чего-нибудь там отряхнуть.
- Что вы об меня третесь... тут!.. - сказал ему командующий и выслал
его из беседки.
- Разденьте его! - кричал командующий, и Толика раздели.
- И смажьте его салом! - И смазали, а он не пролез.
- Пихайте его! - кричал командующий. Толика пихали так, что зад
отбили.
- Дергайте! - Дергали. Никакого впечатления.
И тут командующего флотом осенило (на удивление быстро):
- А что если ему в жопу скипидар залить?! А?! Надо его взбодрить.
Зальем, понимаешь, скипидар, он, понимаешь, взбодрится и вылетит!
(- И будет, каркая, летать по заливу, - прошептал командир.)
- А у вас скипидар на корабле есть? Нет? У медика, по-моему, есть!
Давайте сюда медика! А кстати, где он? Почему не участвует?
Дали ему медика, и начал он "участвовать":
- Да что вы, товарищ адмирал? - сказал медик, и далее пошла
историческая фраза, из-за которой он навсегда остался майором. - Это ж
человек все-таки!
- Все-таки человек, говоришь? - сказал командующий флотом. - Человек
в звании "капитан второго ранга" не полезет в окошко и не застрянет там
задницей! Ну и как нам его теперь доставать прикажешь, этого человека?
Доктор развел руками:
- Только распилить.
- А ты его потом сошьешь? А? Ме-ди-ци-на хе-ро-ва?!
Медик раздражал и был услан с глаз долой;
Командующий стоял и кусал локти и думал о том, что если нельзя
вытащить этого дурня старого, то, может, корабль развернуть так, чтоб
его видно не было, а? Главкома проводим и разберемся. Ничего страшного,
повисит. Да-а... время упущено. С минуты на минуту может появиться
главком.
И главком появился. Толю подергали при нем, наверное для того, чтобы
продемонстрировать возможности человеческого организма.
Главком приказал вырезать мерзавца вместе с "куском", автогеном.
Раскроили борт и вырезали Толю целым куском. Потом краном поставили на
причальную стенку, и пятеро матросов до ночи вырезали его этими
лобзиками - ножовками по металлу. Когда выпилили - всех наказали.
Я ВСЕ ЕЩЕ ПОМНЮ...
Я все еще помню, что атомные лодки могут ходить под водой по сто
двадцать суток, могут и больше - лишь бы еды хватило, а если
рефрижераторы отказали, то сначала нужно есть одно только мясо -
огромными кусками на первое, второе и третье, предварительно замочив его
на сутки в горчице, а потом - консервы, на них можно долго продержаться,
а затем в ход пойдут крупы и сухари - дотянуть до берега можно, а потом
можно прийти - сутки-двое на погрузку - и опять уйти на столько же.
Я помню свой отсек и все то оборудование, что в нем расположено;
закрою глаза - вот оно передо мной стоит, и все остальные отсеки я тоже
хорошо помню. Могу даже мысленно по ним путешествовать Помню, где и
какие идут трубопроводы, где расположены люки, лазы, выгородки,
переборочные двери. Знаю, сколько до них шагов, если, зажмурившись,
затаив дыхание, в дыму, на ощупь, отправиться от одной переборочной
двери до другой.
Я помню, как трещит корпус при срочном погружении и как он трещит,
когда лодка проваливается на глубину; когда она идет вниз камнем, тогда
невозможно открыть дверь боевого поста, потому что корпус сдавило на
глубине и дверь обжало по периметру. Такое может быть и при "заклинке
больших кормовых рулей на погружение". Тогда лодка устремляется носом
вниз, и на глубине может ее раздавить, тогда почти никто ничего не
успевает сделать, а в центральном кричат. "Пузырь в нос! Самый полный
назад!" - и тот, кто не удержался на ногах, летит головой в переборку
вперемешку с ящиками зипа.
Я помню, что максимальный дифферент - 30ё и как лодка при этом
зависает, и у всех глаза лезут на лоб и до аналов все мокрое, а в легких
нет воздуха, и тишина такая, что за бортом слышно, как переливается вода
в легком корпусе, а потом лодка вздрагивает и "отходит", и ты "отходишь"
вместе с лодкой, а внутри у тебя словно отпустила струна, и ноги уже не
те - не держат, и садишься на что-нибудь и сидишь - рукой не шевельнуть,
а потом на тебя нападает веселье, и ты смеешься, смеешься...
Я знаю, что через каждые полчаса вахтенный должен обойти отсек и
доложить в центральный; знаю, что если что-то стряслось, то нельзя из
отсека никуда бежать, надо остаться в нем, задраить переборочную дверь и
бороться за живучесть, а если это "что-то" в отсеке у соседей и они
выскакивают к тебе кто в чем, безумные, трясущиеся, то твоя святая
обязанность - загнать всех их обратно пинками, задраить дверь на
кремальеру и закрыть ее на болт - пусть воюют.
И еще я знаю, что лодки гибнут порой от копеечного возгорания, когда
чуть только полыхнуло, замешкались - и уже все горит, и из центрального
дают в отсек огнегаситель, да перепутали и не в тот отсек, и люди там
травятся, а в тот, где горит, дают воздух высокого давления, конечно же
тоже по ошибке, и давятся почему-то топливные цистерны, и полыхает уже,
как в мартене, и люди - надо же, живы еще - бегут, их уже не сдержать; и
падает вокруг что-то, падает, трещит, взрывается, рушится, сметается и
огненные вихри несутся по подволоку, и человек, как соломинка,
вспыхивает с треском, и вот уже выгорели сальники какого-нибудь
размагничи-вающего устройства, и отсек заполняется водой, и по
трубопроводам вентиляции и еще черт его знает по чему заполняется водой
соседний отсек, а в центральном все еще дифферентуют лодку, все
дифферентуют и никак не могут отдифферентоватъ...
СВЯТЕЕ ВСЕХ СВЯТЫХ
После того как перестройка началась, у нас замов в единицу времени
прибавилось.
Правда, они и до этого на экипажах особенно не задерживались -
чехардились, как всадники на лошади, а с перестройкой ну просто как
перчатки стали меняться: полтора года - новый зам, еще полтора года -
еще один зам, так и замелькали. Не успеваешь к нему привыкнуть, а уже
замена.
Как-то дают нам очередного зама из академии. Дали нам зама, и начал
он у нас бороться. В основном, конечно, с пьянством на экипаже. До того
он здорово боролся, что скоро всех нас подмял.
- Перестройка, - говорил он нам, - ну что не понятно?
И мы свою пайку вина, военно-морскую - пятьдесят граммов в море на
человека, - пили и помнили о перестройке.
И вот выходим мы в море на задачу. Зам с нами в первый раз в море
пошел. Во всех отсеках, как в картинной галерее, развесил плакаты,
лозунги, призывы, графики, экраны соревнования. А мы комдива вывозили, а
комдива нашего, контр-адмирала Батракова, по кличке "Джон - вырви глаз",
на флоте все знают. Народ его иногда Петровичем называет.
Петрович без вина в море не мог. Терять ему было нечего - адмирал,
пенсия есть, и автономок штук двадцать, - так что употреблял.
Это у них в центре там перестройка, а у Петровича все было строго -
чтоб три раза в день по графину. Иначе он на выходе всех забодает.
Петрович росточка махонького, но влить в себя мог целое ведро. Как
выпьет - душа-человек.
Сунулся интендант к командиру насчет вина для Петровича, но тот
только руками замахал - иди к заму.
Явился интендант к заму и говорит:
- Разрешите комдиву графин вина налить?
- Как это, "графин"? - зам даже обалдел. - Это что, целый графин вина
за один раз?
- Да, - говорит интендант и смотрит преданно. - Он всегда за один раз
графин вина выдувает.
- Как это, "выдувает"? - говорит зам возмущенно. - У нас же
перестройка! Ну что не понятно?
- Да все понятно, - говорит интендант, а сам стоит перед замом и не
думает уходить, - только лучше дайте, товарищ капитан третьего ранга, а
то хуже будет.
У интенданта было тайное задание от командира: из зама вино для
Петровича выбить. Иначе, сами понимаете, жизни не будет.
- Что значит "хуже будет"? Что значит "будет хуже"? - спрашивает зам
интенданта.
- Ну-у, товарищ капитан третьего ранга, - заканючил интендант, - ну
пусть он напьется...
- Что значит... послушайте... что вы мне тут? - сказал зам и выгнал
интенданта.
Но после третьего захода зам сдался - черт с ним, пусть напьется.
Налили Петровичу - раз, налили - два, налили три, а четыре - не налили.
- Хватит с него, - сказал зам.
Я вам уже говорил, что если Петрович не пьет, то всем очень грустно
становится
Сидит Петрович в центральном, в кресле командира, невыпивший и
суровый, и тут он видит, как в центральный зам вползает. А зам в
пилотке. У нас зам считал, что настоящий подводник в походе должен в
пилотке ходить. С замами такое бывает. Это он фильмов насмотрелся.
В общем, крадется зам в пилотке по центральному. А Петрович замов
любил, как ротвейлер ошейник. Он нашего прошлого зама на каждом выходе в
море гноил нещадно. А тут ему еще кто-то настучал, что это зам на вино
лапу наложил. Так что увидел Петрович зама и, вы знаете, даже ликом
просветлел.
- Ну-ка ты, хмырь в пилоте, - говорит он заму, - ну-ка, плыви сюда.
Зам подошел и представился. Петрович посмотрел на него снизу вверх
мутным глазом, как медведь на виноград, и говорит
- Ты на самоуправление сдал?
- Так точно, - говорит зам.
- Ну-ка, доложи, это что? - ткнул Петрович в стяжную ленту замовского
ПДУ.
Зам смотрит на ПДУ, будто первый раз его видит, и молчит.
- А вот эта штука, - тыкает Петрович пальцем в регенерационную
установку, - как снаряжается? - Зам опять - ни гугу.
- Так! - сказал Петрович, и глаза его стали наливаться дурной кровью,
а голова его при этом полезла в плечи, и тут зам начинает понимать,
почему говорят, что Петрович забодать может.
Приблизил он к заму лицо и говорит ему тихо:
- А ну, голубь лысый, пойдем-ка, по устройству корабля пробежимся
И пробежались. Начали бежать с первого отсека, да в нем и закончили.
Зам явил собой полный корпус - ни черта не знал. Святой был - святее
всех святых.
В конце беседы Петрович совсем покраснел, раздулся, как шланг, да как
заорет:
- Тебя чему учили в твоей академии? Вредитель! Газеты читать? Девизы
рожать! Плакаты эти сссраные рисовать? А, червоточина?
Ты чего в море пошел, захребетник? Клопа давить? Ты - пустое место!
Балластина! Пассажир! Памятник! Пыль прикажете с вас сдувать? Пыль?!
Влажной ветошью, может, тебя протирать? А бес-толочь?
На хрена ты здесь жрешь, гнида конская, чтоб потом в гальюн все
отнести? Чтоб нагадить там? А кто за тебя унитаз промоет? Кто? Я тебя
спрашиваю? У него ведь тоже устройство есть, у унитаза!
Здесь знать надо, знать!
Ты на лодке или в почетном президиуме, пидорясина? А при пожаре
прикажете вас в первую очередь выносить? Спасать вас прикажете?
Разрешите целовать вас при этом в попку? Ты в глаза мне смотри, куль с
говном!
Как ты людей за собой поведешь? Куда ты их приведешь? А если в огонь
надо будет пойти? А если жизнь отдать надо будет? Ты ведь свою жизнь не
отдашь, не-еет. Ты других людей заставишь за тебя жизнь отдавать! В
глаза мне смотреть!
Зачем ты форму носишь, тютя вонючая! Погоны тебе зачем? Нашивки
плавсостава тебе кто дал? Какая... тебе их дала?! Пилотку он одел!
Пилотку!
В батальон тебе надо! В эскадрон! Коням! Коням яйца крутить!
Комиссары...
Зам вышел из отсека без пилотки и мокрый - хоть выжимай. Отвык он в
академии от флотского языка. А впрочем, может, и не знал он его вовсе.
Вечером Петровичу налили. Петрович выпил и стал - душа-человек.
КАК ТВОЯ ФАМИЛИЯ?
Чего наш советский офицер боится? Он боится жену: она навредить
может; тещу; соседей; милицию; советских граждан на улице и в
транспорте; хулиганов: они по морде могут дать; и свое начальство.
А чего наш советский офицер совсем не боится? Он совсем не боится
мирового империализма.
А чего он боится больше всего? Больше всего он боится своей фамилии.
Возьмите любого офицера на улице за верхнюю пуговицу и спросите его:
- Как ваша фамилия?
- Мо...я?
- Да, да, ваша, ваша, ну?
- Этот... как его... Иванов... или нет... то есть Петров...
- А может, Сидоров?
- Точно! Сидоров. - От настоящего офицера его собственной фамилии на
улице никогда не дождешься.
Первый страх у него уже прошел, теперь будьте внимательны.
- Разрешите ваши документы.
Документы от него вы не получите: может, вы скрытый офицерский
патруль? Так зачем же ему усложнять свою жизнь? Нет у него документов.
- Дома забыл, - вот так, а вы как думали?
- А пропуск у вас есть?
- Какой пропуск?
- Ну, любой пропуск, где написана ваша фамилия.
- Пропуск у нас есть, но в руки вам его не дам: там не написано, что
его в руки можно давать.
А сейчас он от вас убежит, вот смотрите:
- Ой!!! - кричит он и делает испуганное лицо. - Осторожно! - и
хватает вас за рукав, увлекая за собой. При этом он смотрит вам за ухо
так, словно вас сзади именно в этот момент переезжает автокар.
Вы инстинктивно оборачиваетесь: ничего там сзади нет, а офицер уже
исчез. Пуговицу себе срезал, за которую вы держались, и исчез. Можете ее
сохранить на память.
Мой лучший друг, Саня Гудинов, - редкий интеллигент, два языка, -
когда его вот так берут на улице, напускает на себя дурь, начинает
заикаться и называет себя так:
- Го... го... гоша... Го... го... го... лованов! Патруль тут же
прошибает слеза от жалости к несчастному офицеру-заике, и он от него
отстает: грех трогать калеку.
- Заикой меня делает служба, - говорит в таких случаях Саня Но лучше
всего действует напористый нахрап, ошеломляющая наглость и
фантастическое хамство.
Вот мой любимый рыжий штурман, который вошел в мое полное собрание
сочинений отдельной главой, тот полностью согласен с Конецким: с
патрулем спорят только салаги.
- Главное в этом деле, - любил повторять рыжий, - четко
представиться. Чтоб не было никаких дополнительных вопросов.
- Туполев! - бросал он патрулю быстро с бодрой наглостью. - Я. Ка...
ве-че сорок ноль сорок.
И патруль усердно записывает Туполев, ЯК-40...