еркал  квадратный
темный изумруд, вокруг которого поблескивали крошечные  бриллианты.  Она
вскочила, обвила руками шею Моски и потом показала сокровище его матери.
   Но мать с изумлением разворачивала многократно сложенное полотнище из
красного темного шелка, которое с каждым взмахом ее  руки  делалось  все
больше и больше. Наконец мать развернула его во всю длину. Это  оказался
гигантский квадратный флаг, в середине  которого  на  белом  круге  была
изображена черная  свастика.  Наступило  молчание.  Находящиеся  в  этой
комнате впервые видели так близко вражескую эмблему.
   - Черт возьми, - сказал Моска, нарушая гробовое молчание,  -  это  же
шутка. Я же хотел, чтобы вы обратили внимание вот на что, -  и  с  этими
словами он поднял с пола небольшую коробочку. Мать раскрыла коробочку и,
увидев белые, отдающие голубизной бриллианты, стала благодарить сына  за
подарок. Она сложила флаг в плотный сверток, подняла голубую  спортивную
сумку сына и предложила:
   - Давай я распакую твои вещи.
   - Такие замечательные подарки, - сказала Глория. - Где ты их взял?
   Моска усмехнулся и ответил:
   - Моя добыча! - произнеся это слово с комичной интонацией, чем  снова
вызвал их смех.
   Мать вернулась в гостиную, неся огромную кипу фотографий.
   - Это было в твоей сумке. Что же ты их нам не показал?
   Она села на софу и начала одну за  другой  рассматривать  фотографии,
передавая их потом Глории и Альфу. Пока они обменивались впечатлениями и
спрашивали у него, что это такое и где это снято,  Моска  подливал  себе
виски. Вдруг он увидел, как мать стала пристально  вглядываться  в  одну
фотографию и лицо ее чуть побледнело.  Моска  замер,  пытаясь  в  страхе
вспомнить, не попали ли в эту кучу порнографические открытки, которые он
собирал в Германии. Но нет, он вспомнил, что распродал  их  все  еще  на
корабле. Он увидел, как  мать  передавала  встревожившую  ее  фотографию
Альфу, и даже разозлился на самого себя за то, что так глупо испугался.
   - Ну-ну, - сказал Альф. - И что же сие означает?
   Глория подошла к нему и через плечо взглянула на фотографию. Три пары
глаз вопросительно уставились на него Моска наклонился вперед к Альфу и,
увидев, что там, сразу же почувствовал облегчение. Теперь  он  вспомнил.
Он ехал на башне танка, когда это случилось.
   На фотографии был изображен поверженный немецкий артиллерист, который
лежал скорчившись в снегу, и по  снегу  от  его  тела  до  самой  кромки
фотографии тянулась черная извилистая ленточка. А  на  теле  убитого,  с
винтовкой "М-1" на плече, стоял  сам  Моска,  устремив  взгляд  прямо  в
объектив. Зимняя полевая форма  сидела  на  Моске  кургузо  и  выглядела
нелепо. Под курткой виднелось свисающее, точно юбка, одеяло,  в  котором
он ножом прорезал дырки для головы и рук. Он  был  похож  на  удачливого
охотника, собравшегося унести домой убитую дичь.
   Подбитые танки не попали в объектив. Как  не  попали  и  обуглившиеся
трупы, разбросанные по  белому  полю  словно  мусор.  Немец  был  метким
стрелком.
   - Фотографию сделал мой приятель "лейкой", которую мы сняли  с  этого
фрица, - сказал Моска, взял стакан и понял, что от него ждут  дальнейших
объяснений. - Это моя первая жертва, - добавил он, силясь обратить все в
шутку. А  получилось  так,  словно  он  произнес  "Эйфелева  башня"  или
"египетские пирамиды", чтобы пояснить, на фоне чего его снял приятель.
   Мать стала рассматривать остальные фотографии.
   - А это где? - спрашивала она.
   Моска присел рядом с ней.
   - Это в Париже. Моя первая увольнительная. - Он обнял мать.
   - А это? - спросила мать.
   - В Витри.
   - А это?
   - В Аахене.
   А это?  Это?  Это?  Он  перечислял  названия  городов  и  рассказывал
забавные истории. Спиртное его взбодрило, и он  думал:  "А  это  было  в
Нанси, где я два часа  торчал  в  очереди  в  публичный  дом,  а  это  в
Домбасле, где я наткнулся на убитого фрица - он был совершенно голый,  с
раздувшимися яйцами, похожими на две дыни. Там на двери висела табличка:
"В квартире мертвый  немец".  Правду  говорила  табличка.  Он  и  теперь
подивился, кому это понадобилось утруждать себя писать такую табличку  -
хотя бы и ради шутки. А это было в Гамме, где ему  досталась  первая  за
три месяца шлюха и где он  впервые  напился.  А  это,  это  и  это  были
бесчисленные  немецкие  городки,  где  мужчины,  женщины,  дети   лежали
вповалку в полузасыпанных бесформенных могилах и испускали ужасную вонь.
   И на всех этих фотографиях он был изображен точно на  фоне  выжженной
пустыни. Он, завоеватель, стоял на обезображенной,  голой  земле,  среди
останков фабрик, домов и  человеческих  костей  -  среди  руин,  которые
простирались на многие мили, словно песчаные дюны на океанском берегу.
   Моска сел на софу, покуривая свою сигарку.
   - Как насчет кофе? - спросил он. - Я бы сам сварил.
   Он отправился на кухню, Глория пошла за ним.
   Он достал чашки из буфета, она вытащила из холодильной  камеры  кекс,
украшенный взбитыми сливками, и разрезала его на равные части.  Пока  на
плите закипал кофе, она прижалась к его плечу и шептала:
   - Я люблю тебя, люблю, милый!
   Они принесли кофе  в  гостиную,  и  теперь  наступил  черед  домашних
рассказывать Моске о своем житье-бытье. О том, как Глория за все эти три
года  не  ходила  ни  с  кем  на  свидания,  как  Альф  потерял  ногу  в
автомобильной катастрофе,  на  военных  сборах,  как  мать  снова  пошла
работать  -  продавщицей  в  большой  универмаг.  Со  всеми  происходили
какие-то приключения, но, слава богу, война закончилась, и все семейство
Моска благополучно ее пережило,  если  не  считать  потери  одной  ноги.
Правда,  как  сказал  Альф,  при  современном  уровне  развития  средств
передвижения - что там какая-то нога! Главное, что  все  они  наконец-то
встретились в этой маленькой комнате.
   Далекий враг был разбит наголову и больше не внушал им  страха.  Враг
окружен и завоеван, и теперь умирает с голоду и от болезней,  и  утратил
свою былую физическую и моральную мощь, не в силах им  больше  угрожать.
И, когда Моска заснул, сидя в кресле,  все,  кто  любил  его,  несколько
минут молча смотрели на него с тихой, почти слезной радостью, как  бы  и
не веря, что он проделал столь долгий путь во  времени  и  пространстве,
каким-то  чудом  вернулся  домой  и,  невредимый,  снова  обрел   полную
безопасность.
   Лишь в третий вечер Моска сумел остаться с  Глорией  наедине.  Второй
вечер они провели у нее дома, где мать и Альф обсуждали с ее  сестрой  и
отцом все детали предстоящей свадьбы - не из обывательской мелочности, а
просто радуясь, что все так хорошо складывается. Они пришли к  взаимному
решению, что свадьба состоится как можно скорее, но не раньше, чем Моска
подыщет себе постоянную работу. Моске эта идея пришлась  по  душе.  Альф
даже удивил его,  робкий  Альф  возмужал  и  превратился  в  уверенного,
рассудительного мужчину, который с успехом играл роль главы семьи.
   А в третий вечер мать с Альфом собрались куда-то, и брат  ухмыльнулся
ему на прощанье.
   - Следи за часами, мы вернемся в одиннадцать.
   Мать вытолкала Альфа за дверь и предупредила:
   - Если вы с Глорией захотите пойти куда-нибудь,  не  забудь  запереть
дверь.
   Моску даже позабавила нотка сомнения в ее голосе, словно, оставляя их
с Глорией одних в квартире, она поступала против своей воли. "О боже!" -
подумал он и растянулся на софе.
   Моска попытался вздремнуть, но сон  не  шел,  и  он  поднялся,  чтобы
налить себе стаканчик. Он стоял у окна и улыбался, думая,  как  оно  все
будет.
   Перед его отправкой за океан они с Глорией провели несколько  дней  в
небольшом отеле, но, как им там было, он теперь даже  и  не  помнил.  Он
подошел к радиоприемнику, включил его и  пошел  на  кухню  взглянуть  на
часы. Почти половина девятого. Эта сучка уже на полчаса  опаздывает.  Он
снова подошел к окну, но на улице уже было темно, и он  ничего  не  смог
рассмотреть. Он отвернулся, и тут в дверь постучали - это была Глория.
   - Привет, Уолтер! - сказала она, и Моска заметил, что ее  голос  чуть
задрожал. Она сняла пальто. На ней была блузка с большими  пуговицами  и
широкая плиссированная юбка.
   - Ну, наконец-то мы одни! - сказал он с улыбкой и вытянулся на  софе.
- Налей-ка нам по стаканчику!
   Глория села на край софы и  наклонилась,  чтобы  его  поцеловать.  Их
поцелуй длился очень долго, и он положил ей руку на грудь.
   - Сейчас прибудет выпивка! - сказала она, отпрянув от него.
   Они  выпили.  Из  радиоприемника  доносилась  приятная   мелодия,   и
напольная лампа, как обычно,  отбрасывала  на  стены  мягкий  желтоватый
свет.
   Он закурил две сигареты и  передал  ей  одну.  Они  молчали.  Затушив
окурок, он увидел, что она все еще не докурила. Он вытащил у нее изо рта
сигарету и тщательно затушил ее в пепельнице.
   Моска притянул Глорию к себе, и она навалилась на него всем телом. Он
расстегнул ей блузку, просунул руку под бюстгальтер и поцеловал в грудь.
Потом скользнул рукой ниже, под юбку.
   Глория выпрямилась и метнулась от него прочь.
   Моска сначала удивился, а потом насторожился.
   - Я не хочу, чтобы было до самого конца! - сказала  Глория.  Типичная
девчачья фраза его рассердила, и он нетерпеливо  потянулся  к  ней.  Она
встала и отошла от софы.
   - Нет-нет, я же сказала.
   - Что за черт! - удивился Моска, - Перед тем  как  меня  отправили  в
Европу, было можно. А теперь нельзя. Почему же?
   - Да, правда, - сказала Глория и нежно  ему  улыбнулась,  отчего  его
внезапно обуял гнев. - Но тогда все было по-другому. Ты уезжал,  я  тебя
любила. Если бы  я  сейчас  согласилась,  ты  бы  первый  меня  перестал
уважать. Не сходи с ума, Уолтер. Знаешь, я советовалась с Эмми.  Ты  был
такой чужой, когда я  тебя  позавчера  увидела,  что  мне  захотелось  с
кем-нибудь посоветоваться. И мы обе решили, что так будет лучше.
   Моска закурил.
   - Твоя сестра просто дура.
   - Пожалуйста, не говори так, Уолтер. Я этого не  сделаю,  потому  что
действительно люблю тебя, Моска чуть не подавился виски  и  еле  сдержал
смех.
   - Слушай, да если бы мы не спали с тобой тогда,  перед  отправкой  на
фронт, я бы о тебе даже не вспомнил и писать бы не стал. Ты была бы  для
меня пустым местом.
   Он увидел, как ее лицо залилось краской. Не сводя с  него  глаз,  она
отступила к креслу и села.
   - А я любила тебя и до этого, - сказала она.
   Он увидел, как дрожат ее губы, бросил  ей  пачку  сигарет,  отпил  из
стакана и попытался как следует обмозговать ситуацию.
   Желание уже прошло, и он даже ощутил от этого облегчение. Почему,  он
и сам не знал. Он-то не сомневался, что может  уговорить  или  заставить
Глорию сделать все, что он захочет.  Моска  знал,  что  если  бы  он  ей
заявил: "Только так, а не то..." - И она  бы  уступила.  Он  решил,  что
поторопился: при более терпеливом и тонком подходе можно было провести с
ней недурственный вечер. Но потом с удивлением  понял,  что  ему  просто
лень приложить хоть толику усилий для этого. Ему уже ничего не хотелось.
   - Ну ладно. Иди сюда.
   Она покорно приблизилась.
   - Ты не сердишься? - спросила она тихо.
   Он поцеловал ее и улыбнулся.
   - Нет, это все глупости, - сказал он, и это была чистая правда.
   Глория склонила голову ему на плечо.
   - Давай просто посидим и поговорим. Со  дня  твоего  возвращения  нам
ведь ни разу еще не удалось нормально поговорить.
   Моска встал с софы и пошел за ее пальто.
   - Мы идем в кино, - сказал он.
   - Я хочу побыть здесь.
   И тогда Моска сказал с нарочито грубой бесцеремонностью:
   - Одно из двух: либо мы идем в кино, либо трахаемся.
   Она встала и внимательно посмотрела ему в глаза.
   - И тебе все равно что?
   - Абсолютно!
   Он думал, что она сейчас наденет  пальто  и  уйдет.  Но  она  покорно
ждала, пока он причешется и повяжет галстук. Они пошли в кино.
   Месяц спустя, вернувшись около полудня домой, Моска застал  на  кухне
Альфа, мать и Эмми, сестру Глории. Они пили кофе.
   - Хочешь кофе? - спросила его мать.
   - Ага, только сначала вымоюсь. - Моска отправился в ванную и, вытирая
лицо полотенцем, мрачно улыбался.
   Они  некоторое  время  пили  кофе  молча,  и  наконец   Эмми   начала
наступление:
   - Ты плохо обращаешься с Глорией! Она тебя три года ждала, она  ни  с
кем не встречалась и, если хочешь знать, упустила массу возможностей!
   - Возможностей для чего? - поинтересовался Моска. Потом рассмеялся. -
Да у нас все в порядке. Нужно только время.
   Эмми сказала:
   - Вчера у вас с ней было назначено свидание, а ты не пришел. И вот ты
только сейчас заявляешься домой. Как ты себя ведешь?
   Мать, увидев, что Моска начинает злиться, сказала миролюбиво:
   - Глория ждала тебя до двух утра. Ты бы хоть позвонил.
   - Нам всем ясно, что ты собираешься сделать, -  сказала  Эмми.  -  Ты
бросаешь девушку, которая ждала тебя  три  года.  И  ради  кого  -  ради
местной шлюшки, у которой было уже три аборта и бог знает что еще.
   Моска передернул плечами:
   - Не могу же я встречаться с твоей сестрой каждый вечер.
   - О нет, конечно, это ниже твоего достоинства!
   Он с удивлением понял, что она сейчас его буквально ненавидит.
   - Но ведь мы все решили, что нам надо подождать со свадьбой,  пока  я
не найду постоянной работы, - напомнил Моска.
   - Не думала я, что ты такой подонок! Если ты не хочешь жениться,  так
и скажи Глории. И не беспокойся, она найдет себе кого-нибудь получше!
   Тут заговорил Альф:
   - Это глупость. Разумеется, Уолтер хочет жениться на ней. Давайте  не
терять благоразумия.
   Ему пока что наша жизнь непривычна, но это пройдет. И  нам  надо  ему
помочь приспособиться.
   Эмми заметила саркастически:
   - Если бы Глория стала с ним спать, то все было  бы  отлично.  Он  бы
приспособился, не так ли, Уолтер?
   - Это превращается черт знает во что, -  сказал  Альф.  -  Давайте-ка
поговорим начистоту. Ты злишься, потому что у Уолтера романчик и  он  не
делает из этого тайны, хотя мог бы без труда это скрыть. Хорошо.  Глория
слишком любит Уолтера, чтобы дать ему вольную. Я  думаю,  самое  лучшее,
что мы можем сделать в такой ситуации, это назначить дату свадьбы.
   - А моя сестра, между прочим, работает, в то время как  он  таскается
по девкам, к чему он привык в Германии!
   Моска холодно посмотрел на  мать  -  она  опустила  глаза.  Наступило
молчание.
   - Да, - сказала Эмми,  -  твоя  мать  рассказала  Глории  о  письмах,
которые ты получаешь от какой-то девки из Германии.  Ты  бы  постыдился,
Уолтер, просто постыдился бы, ей-богу!
   - Эти письма ерунда! -  отрезал  Моска.  И  увидел,  что  они  ему  с
облегчением поверили.
   - Он найдет работу, - сказала мать, - а пока у них нет квартиры,  они
могут пожить у нас.
   Моска пил кофе. На мгновение он задохнулся от гнева и теперь только и
ждал момента улизнуть из этой комнаты. Все это зашло слишком далеко.
   Их болтовня уже начала действовать ему на нервы.
   - Но он должен прекратить бегать по девкам, - сказала Эмми.
   Моска смиренно вмешался в разговор:
   - Одна только загвоздочка. Я не готов назначить дату свадьбы.
   Они с изумлением воззрились на него.
   - И я не уверен, что хочу жениться, - добавил он с ухмылкой.
   - Что? - Эмми опешила. - Что? -  Она  была  так  разгневана,  что  не
смогла больше ничего сказать.
   - И хватит бубнить про три года. Мне-то какая разница, что ее ни разу
не поимели за эти три года? Вы что  же  думаете,  я  только  об  этом  и
размышлял бессонными ночами? Что, черт возьми, коли она не  пользовалась
своей штучкой, она у нее стала золотой? У меня было полно других забот!
   - Пожалуйста, Уолтер! - взмолилась мать.
   - К черту! - сказал Моска.
   Мать вышла из-за стола и отвернулась к плите.
   Он знал, что она плачет. Все вдруг встали, и Альф, держась  рукой  за
край стола, злобно закричал:
   -  Хорошо,  Уолтер,  всю  эту  болтовню  о   том,   что   тебе   надо
приспособиться, тоже можно прекратить!
   - По-моему, с тобой  слишком  много  цацкаются  с  тех  пор,  как  ты
вернулся домой, - сказала Эмми с нескрываемым презрением.
   Ему нечего было возразить - разве что  сказать  все,  что  он  о  них
думает.
   - Поцелуй меня  в  задницу!  -  И  хотя  Моска  произнес  эти  слова,
обращаясь к Эмми, он обвел взглядом всех  троих.  Он  встал  и  собрался
уйти, но Альф, все еще держась за стол, преградил ему дорогу и заорал:
   - Черт тебя  побери,  это  уж  переходит  всякие  границы!  Извинись,
слышишь, немедленно извинись!
   Моска оттолкнул его и слишком поздно заметил, что Альф  без  протеза.
Альф рухнул и головой ударился об пол.  Обе  женщины  вскрикнули.  Моска
быстро наклонился, чтобы помочь Альфу подняться.
   - Эй, с тобой все нормально? - спросил он.
   Альф кивнул, но закрыл лицо руками и продолжал сидеть на полу.  Моска
выбежал из квартиры. Он навсегда запомнил  эту  картину:  мать  стоит  у
плиты и плачет, ломая руки.
   В день отъезда Моски мать ждала его дома - она с самого  утра  никуда
не выходила.
   - Глория звонила, - сказала она.
   Моска кивнул, приняв к сведению ее слова.
   - Ты сейчас будешь укладывать вещи? - робко спросила мать.
   - Ага, - ответил Моска.
   - Тебе помочь?
   - Не надо.
   Он пошел к себе в спальню и достал из шкафа два  новеньких  чемодана.
Он сунул сигарету в зубы и стал искать спички в кармане, а  потом  пошел
за ними на кухню.
   Мать все еще сидела за столом. Она закрыла  лицо  носовым  платком  и
беззвучно плакала.
   Он взял спички и собрался выйти.
   - Почему ты со мной так обращаешься? - спросила мать. -  Что  я  тебе
сделала?
   Ему не было ее жалко, и ее слезы  оставили  его  равнодушным,  но  он
терпеть не мог истерик. Он постарался говорить спокойно  и  тихо,  чтобы
унять клокотавшее внутри раздражение:
   - Ничего ты не сделала. Я просто уезжаю. Ты тут ни при чем.
   - Почему ты вечно говоришь со мной так, будто я тебе чужая?
   Ее слова больно резанули по сердцу, но он не смог  даже  притвориться
нежным.
   - Я просто перенервничал, - сказал он. - Если ты никуда  не  уходишь,
может, поможешь мне собраться?
   Она пошла с ним в спальню и аккуратно сложила все его  вещи,  которые
он рассовал по чемоданам.
   - Сигареты тебе нужны? - спросила мать.
   - Нет, куплю на корабле.
   - Все-таки я сбегаю куплю, на всякий случай.
   - На корабле они стоят всего двадцать пять центов пачка, - сказал он.
Ему ничего не хотелось у нее брать.
   - Но лишние сигареты тебе не помешают, - возразила она и ушла.
   Моска сел на кровать и уставился на фотографию Глории  на  стене.  Он
ничего не чувствовал.
   Ничего не вышло, подумал он. Очень жаль.  И  подивился  их  терпению,
осознав, сколько  же  усилий  они  приложили,  чтобы  выносить  все  его
закидоны, и сколь мало усилий  приложил  он.  Он  подумал,  что  мог  бы
сказать матери на прощанье - попытаться ее убедить,  что  она  бессильна
что-либо изменить, что его решение вызвано причинами,  над  которыми  ни
он, ни она не властны.
   В гостиной зазвонил телефон,  и  он  пошел  снять  трубку.  В  трубке
послышался бесстрастный, но дружелюбный голос Глории:
   - Я слышала, ты завтра уезжаешь. Мне зайти вечером попрощаться или  я
могу это сделать по телефону?
   - Как хочешь, - ответил Моска, - но мне надо уйти около девяти.
   - Тогда я зайду чуть раньше, - сказала она. - Не волнуйся.  Я  только
попрощаться. - И он знал, что  она  не  солгала,  что  ей  уже  на  него
наплевать, что он уже не тот,  кого  она  когда-то  любила,  и  что  она
действительно хочет попрощаться в знак старой дружбы, а вернее  сказать,
просто из любопытства.
   Когда мать вернулась, он уже все решил.
   - Мама, - сказал он, - я уезжаю немедленно.
   Звонила Глория. Она хочет зайти вечером, а я не желаю ее видеть.
   - Как немедленно? Вот прямо сейчас?
   - Да, - отрезал Моска.
   - Но разве ты не проведешь последнюю ночь дома?  -  спросила  она.  -
С