ю в голосе.  -  Вы  полагаете,  что  обладаете
властью, что вам нечего бояться, потому что вы  надежно  защищены  своим
преклонным возрастом и своими  телохранителями.  А  я  терпеть  не  могу
спесивых немцев. Вы не понимаете  душу  американцев  -  ни  вы,  ни  ваш
великан.
   Теперь старуха немного испугалась, и ее черные глазки засверкали, как
две полированные бусинки. И маленький немец в пиджачишке с оттопыренными
карманами тоже смотрел испуганно.
   Великан двинулся от двери к Вольфу. Моска вытащил из своего  портфеля
венгерский пистолет и снял его с предохранителя. Все повернулись к нему.
   Но он держал пистолет вниз стволом и сказал великану по-немецки:
   - Повернись!
   Великан шагнул  к  нему.  Моска  тоже  сделал  шаг  вперед,  и,  видя
выражение его лица, старушка бросила великану резкую  короткую  команду.
Тот с недоумением взглянул на нее, отступил к дальней стене и повернулся
спиной к присутствующим.
   Вольф снова склонился к женщине.
   - Ну что, вам нравится мой друг? - спросил он.
   Она не ответила и не сводила глаз с Моски.
   Маленький немец без лишних слов подошел к великану и тоже  повернулся
лицом к стене. Вольф продолжал:.
   - Мой друг очень гордый и вспыльчивый человек. Если бы  ваш  Геркулес
толкнул его, а не меня, нам бы не о чем было разговаривать, а  вы  сразу
бы сильно опечалились. И не было бы этих тихих слов, которые я обращаю к
вам. А теперь вот что я вам скажу. Я мыслю трезво. Я не держу на вас зла
за этот инцидент. Но, если я узнаю,  что  вы  кому-то  что-то  про  меня
шепнули, вы узнаете меня с другой стороны.
   Он замолчал и посмотрел старушке в глаза.
   В них не было страха. Она молча разглядывала его, в  ее  взгляде  все
еще таилась строптивость. Но это было в его  духе,  это  ему  нравилось,
этот взгляд бросил вызов его самолюбию. Никто, кроме него,  не  смог  бы
лучше понять значение этого взгляда.
   Что слова тут ничего не значат, что угрозами ничего нельзя добиться и
уговорами не сломить ее волю. Он улыбнулся, потому что  знал,  что  надо
делать. Он подошел к великану, толкнул его и повернул к себе.
   - Ты, кретин, снимай ремень и встань перед своей госпожой,  -  сказал
он.
   Великан повиновался. Вольф отступил. Он достал пистолет из  портфеля,
но только для пущего эффекта, и сказал старухе:
   - Прикажи ему ударить тебя три раза по спине. -  Он  произнес  это  с
угрожающей интонацией. - Если ты заорешь, я пристрелю всех троих.
   Вот так. Ну, давай - три раза!
   Старушка осталась невозмутима.
   - Вы не понимаете. Если я прикажу, он очень сильно ударит и покалечит
меня. Он же ударит изо всех сил.
   Вольф отозвался жизнерадостно:
   - О, это я прекрасно понимаю.
   Ее пухлые щеки сморщились от неуверенной улыбки:
   - Вы уже все доказали. Нет смысла  продолжать.  Я  ничего  никому  не
скажу. Обещаю. А  теперь,  пожалуйста,  оставьте  меня,  там  еще  много
народу.
   Вольф выдержал долгую паузу и сказал с жестокой улыбкой:
   - Только один удар, чтобы закрепить наш уговор.
   В первый раз старуха не на шутку перепугалась. Ее щеки опали и  голос
задрожал:
   - Я буду звать на помощь.
   Вольф ничего не сказал. Он обратился к Моске и, медленно проговаривая
слова, чтобы старуха его поняла, сказал:
   - Когда тетка упадет, пристрели великана, - и махнул своим пистолетом
перед носом у старушки.
   Она отвернулась и сказала великану по-немецки:
   - Йоханн, ударь меня один раз по спине. - Она выпрямилась  в  кресле,
склонив голову над столом, и, ожидая  удара,  наморщила  лоб  и  подняла
вверх пухлые покатые плечи. Великан снял с пояса ремень, взмахнул им, и,
когда ремень хлестнул по спине, все услышали характерный звук  лопнувшей
кожи под одеждой. Женщина вскинула лицо. В нем не  было  ни  кровинки  -
только ужас и страдание. Вольф  смотрел  на  нее  холодным  бесстрастным
взглядом.
   - Теперь ты поняла, -  сказал  он.  И,  передразнивая  ее  интонацию,
добавил:
   - Тут уж ничего не поделаешь. - Он шагнул к двери и сказал:
   -  Пошли,  Уолтер.  -  И  они  вышли  через  комнату,  где  толпились
ожидающие, в коридор, а затем на улицу.
   На обратном пути Вольф смеялся и говорил Моске:
   - Ты бы пристрелил этого громилу, если бы я тебе приказал?
   Моска закурил. У него еще не прошло волнение.
   - Черт, я же понимал, что ты придуриваешься.
   Я же тебе подыгрывал, Вольф. Ну и спектакль ты устроил!
   Вольф удовлетворенно сказал:
   - Опыт, мой мальчик,  опыт.  Многие  наши  офицеры  все  боялись  как
следует надавить пленным на психику.  Нам  приходилось  применять  метод
устрашения. А ты там у стены был таким молодцом - прямо-таки головорез!
   - Я просто удивился, - ответил Моска. - Когда  этот  громила  толкнул
тебя и эта старая чертовка начала вонять, я подумал,  что  мы  попали  в
ловушку. И тут уже все на свете забыл. Черт, неужели  они  не  понимают,
что наши солдаты за такие штучки могут их всех в крови потопить?
   Вольф медленно рассуждал:
   - Сейчас я тебе, Уолтер,  скажу  одну  вещь  про  людей.  Старушенция
считает, что у нее котелок варит. И  все  -  и  великан,  и  солдаты,  и
офицеры - относятся к ней с почтением,  потому  что  с  ее  помощью  они
делают хорошие бабки. А из  этого  следует  вот  что:  она  забыла.  Она
забыла, что такое страх. И этот удар,  единственный  удар,  который  она
получила, - самое главное. Учти: без этого удара она  не  вспомнила  бы,
что такое страх.
   Таковы люди.
   Они проехали мост и оказались в Бремене.
   Через несколько минут джип притормозил у офицерского общежития.
   Они выкурили по сигарете, сидя в машине.
   Вольф сказал:
   - Через неделю мы выйдем на нужных людей.
   Нам придется делать дела по ночам. Так что жди моего вызова  в  любое
время. О'кей? - Он похлопал Моску по спине.
   Моска вылез из джипа и сделал последнюю затяжку.
   - Думаешь, она накапает "на нас своим дружкам?
   Вольф отрицательно помотал головой:
   - Нет, в этом я уверен. Она будет молчать как рыба. - И усмехнулся. -
Теперь ей не забыть о той нашивке, которая у нее на спине.
 
Глава 11 
 
   Моска, который сегодня был одет в гражданское, выглянул из  окна.  Он
смотрел,  как  персонал   военно-воздушной   базы   снует   взад-вперед:
бортмеханики  в  зеленых  комбинезонах  и  отороченных  мехом  кожанках,
молодцеватые пилоты в темно-зеленых с фиолетовым плащах, немцы-рабочие в
поношенной одежонке - все сутулились под порывами  колючего  ноябрьского
ветра. За его спиной раздался голос Эдди Кэссина:
   - Уолтер!
   Моска обернулся.
   Эдди Кэссин откинулся на спинку стула.
   - Для тебя есть  работенка.  У  меня  тут  возникла  одна  идейка,  и
лейтенант ее одобрил. На всем европейском театре  началась  кампания  по
экономии продуктов: мы пытаемся убедить обжор, чтобы они не наедались до
блевоты. Не надо морить себя голодом, но и обжираться не стоит  -  а  то
набирают себе  полные  подносы  еды,  а  потом  все  это  не  съедают  и
приходится много выбрасывать. Так вот. Мы хотим сделать плакат:  портрет
солдата, который стоит с огромным подносом с едой, а внизу надпись:  "Не
надо так!" Рядом будет  помещена  фотография  двух  немецких  ребятишек,
которые подбирают с асфальта окурки, и еще одна надпись: "Ты  можешь  им
помочь". Как тебе?
   - От этого самому блевать хочется, - ответил Моска.
   Эдди ухмыльнулся:
   - Ладно. По-моему, это очень здорово. Настоящая пропаганда.  В  штабе
опупеют. Может, даже в "Старз энд страйпс" опубликуют.  Как  знать,  как
знать. Из этого может получиться кое-что!
   - Я тебя умоляю! - сказал Моска.
   - Ну, все! - сказал Эдди Кэссин немного раздосадованно. - Достань мне
фотографию двух  ребятишек,  собирающих  окурки.  Есть  свободный  джип,
поезжай и возьми с собой фотографа, этого капрала из лаборатории.
   - О'кей! - сказал Моска. Он  вышел  на  улицу  и  увидел  снижающийся
рейсовый самолет из Висбадена, который  словно  по  мановению  волшебной
палочки вывалился вдруг из пустого неба.
   Моска залез в джип.
   Уже под вечер он переехал мост и устремился в старый  Бремен.  Капрал
шатался где-то по ангарам, и Моске понадобился целый  час,  чтобы  найти
его.
   На улицах было полно куда-то спешащих  немцев,  автобусы  непрестанно
сигналили, лавируя в потоке автомобилей. Пассажиры гроздьями  висели  на
подножках. Моска припарковался неподалеку от клуба Красного Креста.
   Здесь было тихо и безлюдно. Площадь перед клубом была пуста: не  было
видно ни мальчишек-попрошаек, ни проституток - жизнь забурлит тут  после
ужина. Две немки в полицейской форме медленно прохаживались по тротуару,
словно завороженные скрежетом и звонками трамваев.
   Моска с капралом сидели в  джипе,  дожидаясь  появления  каких-нибудь
попрошаек. Они молча курили. Наконец капрал сказал:
   - Что за невезуха! Первый раз тут нет этих фриценят.
   Моска вылез из джипа.
   - Пойду посмотрю, - сказал  он.  Было  очень  холодно,  и  он  поднял
воротник куртки. Пройдя мимо клуба, он завернул за угол. Детей и там  не
было, но он продолжал идти и скоро оказался на  заднем  дворе  какого-то
административного здания.
   На  вершине  огромной  кучи  мусора  и  щебня  мирно  восседали   два
мальчугана и смотрели на расстилающееся перед ними  море  развалин.  Оба
были в  длинных,  доходящих  им  до  пят,  пальто,  а  на  головах  были
нахлобучены почти по самые глаза солдатские шапки. Они хватали ладошками
горсти кирпичной пыли, просеивали ее  сквозь  пальцы,  а  потом  бросали
кусочки кирпича подальше в пустыню руин, не целясь и не слишком  сильно,
чтобы не потерять равновесие и не скатиться вниз.
   - Эй! - крикнул им Моска по-немецки. - Хотите получить по шоколадке?
   Мальчики важно посмотрели на него оценивающим  взглядом,  признали  в
нем врага, хотя он был в гражданской одежде, и сползли вниз без  всякого
страха. Они пошли за ним, оставив на некоторое время свою  безбрежную  и
безмолвную площадку для игр. Держа друг дружку за руки, они появились на
площади.
   Капрал стоял около джипа и ждал их. Он вставил в фотоаппарат пленку и
щелкнул затвором.
   Когда все было готово, он сказал Моске:
   - Подскажи им, что делать!
   Капрал не говорил по-немецки.
   - Поднимите вот эти окурки, - сказал Моска мальчикам, - и смотрите  в
объектив, когда он будет вас снимать.
   Они покорно склонились над тротуаром, но шапки закрыли их лица.
   - Пусть сдвинут шапки назад, - попросил капрал.
   Моска сам сдвинул мальчикам шапки на затылок, так,  чтобы  показались
маленькие, как у гномов, личики.
   - Окурки слишком маленькие, - сказал капрал. - Их не будет видно.
   Тогда Моска вытащил несколько сигарет и бросил их на тротуар.  Капрал
сделал несколько  снимков,  но  все  равно  остался  недоволен.  Он  уже
приготовился щелкнуть еще раз, как вдруг Моска почувствовал, как  кто-то
схватил его сзади за руку. Он обернулся.
   Перед ним стояли две женщины-полицейские.
   Та, что схватила его за руку, была с него ростом.
   Она  не  выпускала  его  руку.  Он  толкнул  ее,   почти   ударил   и
почувствовал, что его ладонь ткнулась в мягкую грудь, выпиравшую  из-под
голубой ткани мундира. Она отшатнулась, выпустила его  руку  и  сказала,
словно оправдываясь:
   - Это не разрешено здесь. - Она повернулась  к  мальчикам  и  сказала
угрожающе:
   - А вы немедленно убирайтесь.
   Моска схватил мальчиков за воротники пальто.
   - Оставайтесь, - сказал он. Он повернулся к  женщинам,  и  его  худое
длинное лицо исказил гнев. - Вы видите эту форму? - И указал на капрала.
Потом протянул руку женщинам. - Покажите мне ваши удостоверения!
   Женщины начали сбивчиво объяснять, что это их работа, что им положено
гнать  отсюда  всяких  попрошаек.  Какой-то  немец,  проходивший   мимо,
остановился, а ребята поспешили прочь от греха подальше. Мужчина  сказал
им что-то грозным голосом, и они с  перепугу  бросились  наутек.  Капрал
крикнул Моске: "Смотри!" - и Моска успел их схватить. А мужчина поспешил
прочь, чтобы поскорее замешаться в толпу соплеменников, дожидающихся  на
углу трамвая. Моска помчался за ним, и, когда немец  услышал  за  спиной
топот ног, он остановился и обернулся. В его глазах застыл ужас.
   - Ты зачем сказал тем ребятам, чтобы они убежали? -  заорал  на  него
Моска.
   Немец тихим извиняющимся тоном ответил:
   - Я не понял. Я думал, они попрошайничают.
   - Покажи мне свой пропуск, - приказал Моска и протянул руку.
   Немец, трясясь мелкой дрожью, полез во  внутренний  карман  пальто  и
достал толстый бумажник. Он стал шарить в нем непослушными пальцами,  не
спуская глаз с Моски, который вырвал у него бумажник из рук и сам  нашел
голубое удостоверение. Моска отдал немцу бумажник.
   - Свой пропуск получишь завтра  утром  в  полицейском  управлении,  -
сказал он и зашагал обратно к джипу.
   На другой стороне площади в густых  сумерках  ноябрьского  вечера  он
увидел толпу немцев, наблюдавших за всем происходящим: черная,  высокая,
похожая  на  лес  стена  фигур.  На  какое-то  мгновение   его   охватил
безотчетный страх, но потом его  ярость  вспыхнула  с  новой  силой.  Он
медленно шел к джипу. Двое ребят все еще стояли, но  женщины-полицейские
исчезли.
   - Поехали, - сказал он капралу. Они  доехали  до  Метцерштрассе,  где
Моска вышел из машины и попросил капрала:
   - Возвращайся на базу один.
   Капрал кивнул и тихо сказал:
   - Пожалуй, тех снимков будет достаточно.
   И только тут Моска  понял,  что  они  забыли  сделать  еще  несколько
снимков, а дети так  и  остались  стоять  там  на  площади,  не  получив
обещанного шоколада.
 
*** 
 
   Когда Моска вошел в комнату, Гелла подогревала суп на  электроплитке.
Своей очереди дожидалась сковородка с беконом. Лео сидел  на  кушетке  и
читал.
   В просторной  комнате  стоял  теплый  уютный  запах  еды.  Кровать  и
тумбочка  в  углу,  стол  с   большой   настольной   лампой,   небольшой
радиоприемник, массивный шкаф  у  двери;  посредине  -  круглый  стол  и
несколько плетеных стульев; у стены - гигантский пустой сервант, который
оставлял достаточно  свободного  места.  Ну  и  комнатища,  думал  Моска
всегда, оказываясь здесь.
   Гелла оторвалась от электроплитки.
   - Как ты сегодня рано! - воскликнула она и подошла поцеловать его.
   При виде Моски ее лицо всегда  приобретало  другое  выражение  -  его
озаряла радость, - которое на него самого нагоняло легкое чувство вины и
страха, ведь она все в своей жизни теперь связала с  ним.  Словно  и  не
ощущала тех опасностей, которые подстерегали их в жизни.
   - У меня были дела в городе, и я не  стал  возвращаться  на  базу,  -
сказал Моска.
   Лео оторвал глаза от книги, кивнул ему и продолжал читать.
   Моска  полез  в  карман  за  сигаретой,   и   его   пальцы   нащупали
удостоверение того немца.
   - Довезешь меня до полицейского управления  после  ужина?  -  спросил
Моска Лео и бросил удостоверение на стол.
   Лео кивнул и спросил:
   - Что это?
   Моска рассказал им, что случилось. Он заметил,  что  Лео  смотрит  на
него с удивленной ироничной улыбкой. Гелла ничего не сказала  и  разлила
горячий суп по чашкам. Потом поставила сковородку с беконом на плиту.
   Они осторожно пили суп, макая в него сухарики. Гелла взяла  со  стола
голубое удостоверение.
   Держа чашку одной рукой, другой она раскрыла удостоверение.
   - Он женат, - сказала она. - У него голубые глаза, каштановые волосы,
он печатник в типографии. Хорошая работа. - Она изучала фотографию. - Он
не похож на злодея. Интересно, есть ли у него дети?
   - Разве там не сказано? - спросил Моска.
   - Нет, - ответила Гелла. - У него  шрам  на  пальце.  -  Она  уронила
удостоверение на стол.
   Лео откинул голову назад, выливая остаток  супа  себе  в  рот,  потом
склонился над столом. Его щека слегка задергалась.
   - Скажи, - спросил он Моску, -  почему  ты  не  пошел  сразу  с  этим
человеком в полицейское управление? Это же недалеко.
   Моска улыбнулся в ответ:
   - Я хотел его припугнуть. Я вообще  ничего  не  собираюсь  делать.  Я
просто хотел его припугнуть.
   - Он же ночь не будет спать, - сказала Гелла.
   - Он этого заслуживает, - свирепо  и,  словно  оправдываясь,  буркнул
Моска. - Не хрена ему было совать нос не в свои дела!
   Гелла подняла на него светлые серые глаза.
   - Ему  просто  стало  стыдно,  -  сказала  она.  -  Мне  кажется,  он
почувствовал и свою вину за то, что эти дети попрошайничают и  подбирают
с тротуара грязные окурки.
   - Ну и хрен с ним, пускай немного попотеет!
   Послушай, может, ты дашь нам этот бекон, пока он совсем не сгорел?
   Гелла поставила сковородку с беконом на стол и достала буханку серого
немецкого хлеба. Покончив с  бутербродами,  Лео  и  Моска  встали  из-за
стола, и Лео стал искать ключи от своего джипа.
   Гелла снова взяла удостоверение и посмотрела на адрес.
   - Послушай! - воскликнула она. - Он живет на Рубсамштрассе. Это  даже
ближе, чем полицейское управление.
   Моска отрезал:
   - Не надо мне капать на мозги. Мы едем в  клуб.  -  И  улыбнулся  ей,
когда она склонила ему на грудь голову с туго  стянутыми,  словно  шлем,
светлыми волосами. Эти сентиментальные знаки внимания всегда  доставляли
ей радость, хотя он над ними  посмеивался  и  никогда  сам  не  проявлял
инициативы. - Хочешь, я привезу мороженого?
   Она кивнула. Когда он выходил из комнаты, она крикнула ему вслед:
   - Это же по пути в клуб!
   В джипе Лео спросил:
   - Куда мы едем?
   - Ладно, черт побери, поехали к тому парню. - Моска покачал  головой.
- Ну и достали же вы меня оба.
   - Мне-то что, - сказал Лео. - Но это и впрямь по дороге. И к тому  же
я сам знаю, что значит "попотеть", как ты выразился. Это ты очень  точно
сказал. - Он повернулся к Моске и печально улыбнулся.
   Моску передернуло.
   - Я этого гада даже видеть не хочу. Может, сходишь к нему, а, Лео?
   - Только не я, - сказал Лео с усмешкой. - Ты забрал, ты и верни.
   Они легко нашли нужный адрес - это был частный домик на две семьи,  в
котором сейчас из-за дефицита жилья теснилось сразу несколько семей.  На
входной двери висел список жильцов с  указанием  квартир  против  каждой
фамилии.  Моска  стал  сверять  фамилии  на   списке   с   фамилией   на
удостоверении. Он поднялся на второй этаж и решительно постучал в дверь.
Дверь тут же открылась. Он понял, что за ним наблюдали из окна  и  ждали
этого стука. Показавшийся в дверном проеме мужчина  был  тот  же  самый:
круглая продолговатая голова, суровые черты лица, только на лице застыла
напряженная   маска,   несколько   оттененная   лысым   черепом.   Немец
посторонился, пропуская Моску в квартиру.
   Он прервал их вечернюю трапезу. На  столе  в  комнате  стояло  четыре
тарелки с черным соусом, в котором плавали темные измельченные  овощи  и
большие картофелины. В углу стояла кровать,  а  за  ней  висела  кое-как
присобаченная раковина, над  которой  темнела  картина  в  коричневых  и
темно-зеленых тонах. Женщина с зачесанными  назад  волосами  выталкивала
двух ребятишек в соседнюю комнату. Но,  обернувшись  на  вошедшего,  она
выпустила детей из рук. Обитатели квартиры молча  смотрели  на  Моску  и
ждали, что он скажет.
   Он отдал  немцу  голубое  удостоверение.  Тот  взял  его  и  спросил,
задохнувшись:
   - Да?
   Моска сказал:
   - Вам не надо ходить в полицию. Забудьте о случившемся.
   Суровое лицо  немца  побелело.  Чувство  облегчения,  страх,  шок  от
пережитого, визг тормозов джипа,  остановившегося  у  его  дома,  -  все
смешалось в его сознании, и яд ожег ему кровь. Он дрожал. Ему на  помощь
бросилась жена и усадила его на деревянный стул у стола.
   Моска, смутившись, сказал женщине:
   - Что такое? Что с ним?
   - Ничего, - ответила она деревянным голосом.  -  Мы  решили,  что  вы
приехали забрать его, - ее голос дрогнул.
   Заплакал мальчик. На его личике был написан испуг,  точно  стены  его
маленького мирка вдруг рухнули. Моска,  думая,  как  бы  его  успокоить,
шагнул к нему и протянул плитку шоколада.