-  с  долгими
паузами. Он заметил, что Йерген чем-то разозлен.
   - Ты приходил вечером? - спросил Йерген раздраженно.
   - Нет, - солгал Моска. Он запнулся, прежде  чем  ответить,  и  Йерген
понял, что он солгал.
   - Я достал таблетки, - сказал Йерген. Он был даже рад тому, что Моска
напугал его дочку: теперь  он  получил  дополнительный  заряд  мужества,
чтобы осуществить задуманное. - У  меня  есть  пенициллин  в  ампулах  и
таблетки кодеина, но все это очень дорого стоит. - Он достал из  кармана
небольшую  картонную  коробку,  раскрыл  ее  и  показал   Моске   четыре
темно-коричневые ампулы и квадратную коробочку крупных таблеток  кодеина
в красных облатках. Даже теперь он  еще  колебался:  может  быть,  стоит
признаться Моске, что за пенициллин он уплатил лишь незначительную часть
обычной черно-рыночной цены - значит, срок использования  лекарства  уже
истек. Может быть, и за таблетки надо взять с Моски  приемлемую  цену...
Но как раз в этот момент нервно всхлипнула во сне  Жизель,  и  наступила
мертвая тишина. Он заметил, что Моска смотрит на ширму. Они оба замерли,
но девочка снова задышала - тяжело  и  неровно.  У  Йергена  отлегло  от
сердца.
   - Цена такая: пятьдесят блоков сигарет.
   В глазах Моски загорелись два черных огонька.
   Моска в  упор  посмотрел  на  Йергена,  внезапно  озаренный  жестокой
догадкой.
   - Хорошо, - сказал Моска. - Неважно, сколько это  стоит.  Ты  уверен,
что тут нет наколки?
   Йерген помедлил с ответом лишь несколько секунд, но за это  время  он
успел подумать о многом.
   Ему требуется очень много сигарет - тогда он осуществит свой  план  и
через месяц сможет покинуть Германию. Гелле, возможно, вовсе и не  нужен
пенициллин, бременские врачи, видя, что  у  девушки  американский  друг,
нарочно  советовали  применять  пенициллин,  чтобы   иметь   возможность
припрятать его у себя. И он снова подумал о  дочке:  самое  главное  для
него - ее выздоровление.
   - Не сомневайся. Я  гарантирую,  -  сказал  Йерген.  -  Этот  человек
никогда меня не обманывал. - Он дотронулся рукой до груди. - Я  беру  на
себя всю ответственность.
   - Хорошо, - сказал Моска. - Теперь послушай.  У  меня  есть  двадцать
блоков, может, я сумею достать еще.  Если  не  смогу,  заплачу  тебе  из
расчета пять долларов за блок - купонами или чеками "Америкэн экспресс".
Согласен? - Он знал, что играет честно и что Иерген его  явно  надувает,
но все еще был под  впечатлением  от  своей  стычки  с  адъютантом.  Его
охватила неодолимая  усталость,  чувство  одиночества  и  безнадежности.
Мысленно он чуть ли не на коленях умолял этого фрица проявить сочувствие
и жалость, и Иерген, почувствовав это, вдруг заупрямился.
   - Мне придется расплачиваться сигаретами, - сказал он.  -  Ты  должен
заплатить сигаретами.
   За ширмой сонно застонала девочка. Моска вспомнил, как  стонет  Гелла
от боли: она уже, наверное, заждалась его.
   Он предпринял последнюю попытку.
   - Лекарства нужны мне сейчас.
   - Я должен получить сигареты  сегодня.  -  Теперь  в  голосе  Йергена
послышались злорадно-торжествующие нотки. Впрочем, он и сам  не  отдавал
себе в этом отчета: просто он не любил этого америкашку.
   Усилием воли Моска заставил  себя  успокоиться:  ему  было  стыдно  и
страшно за то, что он учинил в клубе.  Теперь  нельзя  больше  допускать
такие срывы. Он взял картонную коробку, сунул ее себе в пиджак и  сказал
беззлобно:
   - Пошли со мной, я дам тебе двадцать блоков и деньги. В ближайшие дни
постараюсь достать остальные сигареты, и потом ты вернешь мне деньги.
   Иерген понял, что назад лекарства ему уже не - получить. У  него  все
похолодело внутри. Он был не трус, но его  всегда  страшила  мысль,  что
дочка останется в этой разоренной стране. Он пошел  за  ширму,  поправил
дочке одеяло, потом взял пальто и шляпу. Они отправились  к  Моске.  Всю
дорогу они молчали.
   Йергену пришлось  сначала  ждать,  пока  Моска  даст  Гелле  таблетку
кодеина. Она еще не спала. Ее распухшая щека белела во тьме комнаты.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросил  Моска  ласково,  почти  шепотом,
чтобы не разбудить спящего в коляске малыша.
   - Очень болит, - прошептала она.
   - Вот болеутоляющее. - И он подал ей  красную  облатку  кодеина,  она
положила ее в рот и пальцем протолкнула в горло, потом запила  водой  из
стакана, который он поднес к ее губам.
   - Я сейчас вернусь, - сказал он.
   Он сложил сигаретные блоки в стопку и завернул  кое-как  в  бумагу  -
получился большой сверток. Он отдал сверток  Йергену,  потом  достал  из
портмоне чеки "Америкэн экспресс", подписал их и сунул голубые  листочки
Йергену в карман пальто. И в знак благодарности вежливо спросил:
   - У тебя не будет неприятностей - уже ведь комендантский час? Хочешь,
я тебя провожу до дому?
   - Не надо, у меня есть  пропуск  для  патруля,  -  сказал  Иерген  и,
неловко держа сверток под мышкой, добавил:
   - Бизнесмен хоть куда!
   Моска выпустил его из квартиры', запер дверь и  вернулся  в  спальню.
Гелла все еще не спала. Он лег  рядом,  не  раздеваясь,  и  рассказал  о
происшествии в клубе и о том, что завтра едет во Франкфурт.
   - Получу эти чертовы документы, и через  месяц  мы  уедем.  Сядем  на
самолет - и в Штаты! - шептал он. Он рисовал ей картину их приезда - как
обрадуются мать и Альф, как она с  ними  познакомится,  как  покажет  им
малыша. Он говорил об этом без тени сомнения, словно это было само собой
разумеющимся и неизбежным. Она уже засыпала в его  объятиях,  как  вдруг
попросила:
   - Дай мне еще таблетку.
   Он встал, принес облатку кодеина и дал воды.
   Потом, пока она не заснула, рассказал ей про  пенициллин  и  уговорил
сходить к врачу и сделать несколько уколов.
   - Я буду звонить из Франкфурта каждый вечер, - пообещал он. - Вряд ли
я пробуду там больше трех дней.
   Она заснула и спала тихо, почти не дыша, а он выкурил  три  сигареты,
сидя в кресле у окна и глядя на городские руины, ярко освещенные осенней
луной. Потом он зажег свет в кухне и сложил в голубую  спортивную  сумку
вещи, которые могли понадобиться в пути. Он сварил пару яиц и сделал чай
в надежде,  что,  поев,  сможет  уснуть.  Он  лег  подле  Геллы  и  стал
дожидаться рассвета.
 
Глава 21 
 
   Сквозь  пелену  тяжелого  неспокойного  сна-забытья  Гелла   услышала
короткие  злобные  всхлипывания  голодного  младенца.   Она   проснулась
окончательно и ощутила радостное возбуждение,  зная,  как  легко  сможет
успокоить ребенка. Она прислушалась, потом  встала  с  кровати  и  пошла
готовить смесь для кормления.
   Она была еще очень слаба, хотя последние ночи  спала  хорошо.  Кодеин
возымел действие и унял боль. Она подняла руку к лицу и удивилась  тому,
что пальцы так быстро ткнулись в кожу щеки. Лицо за  эту  ночь  распухло
еще больше. А ведь  она  почти  не  чувствовала  боли!  Дожидаясь,  пока
подогреется молоко, она приняла еще одну таблетку кодеина, протолкнув ее
в горло пальцем. Теперь глотать ей было очень трудно. Она  дала  ребенку
бутылочку, и на комнату снизошла блаженная тишина;
   Почувствовав усталость, она вытянулась на кровати. Она  слышала,  как
за стеной ходит фрау Заундерс - прибирается в  своих  комнатах  и  в  их
общей гостиной. Как же им повезло с фрау  Заундерс,  подумала  Гелла.  И
Уолтеру она нравится.
   Гелла надеялась, что он привезет из  Франкфурта  все  документы,  они
поженятся и уедут из  Германии.  И  теперь  она  беспокоилась  только  о
ребенке, больше ни о чем. Ведь если младенец  заболеет,  они  не  смогут
достать американских лекарств. А рисковать,  надеясь  на  черный  рынок,
нельзя - ведь речь идет о здоровье малыша!
   Отдохнув,  Гелла  встала  и  прибралась  в  комнате.  Потом  пошла  в
гостиную. Фрау Заундерс сидела у железной печки и пила  кофе.  На  столе
стояла полная чашка для Геллы.
   - Когда возвращается ваш муж? - спросила фрау Заундерс. - Разве он не
должен был вернуться сегодня утром?
   - Ему придется пробыть там еще несколько дней, -  ответила  Гелла.  -
Если он узнает что-то определенное, он позвонит  сегодня  вечером.  Сами
знаете, сколько с этими бумажками хлопот.
   - Вы сказали ему о пенициллине? - спросила фрау Заундерс.
   Гелла покачала головой.
   - А я-то думала, Йерген ваш друг, - сказала фрау Заундерс. -  Как  же
он мог так поступить?
   - Вряд ли он виноват, - сказала Гелла. - Врач сказал мне, что  ампулы
нельзя использовать, потому что у них истек срок годности.  Но  это  был
настоящий пенициллин. Йерген не мог этого знать.
   - Должен был! - строго сказала фрау Заундере и добавила сухо:
   - Он поймет, что продешевил, когда герр Моска нанесет ему визит.
   За стеной заплакал ребенок. Гелла  пошла  в  спальню  и  вернулась  с
младенцем.
   - Дайте мне его подержать, - попросила фрау Заундерс.
   Гелла отдала ей ребенка и  пошла  за  чистыми  пеленками.  Когда  она
принесла пеленки, фрау Заундерс предложила:
   - Дайте-ка я сама.
   Это был их утренний ритуал. Гелла взяла пустой тазик  из-за  печки  и
сказала:
   - Схожу принесу брикеты.
   - Вы еще слабы, чтобы ходить, - возразила фрау  Заундерс.  Но  она  в
этот момент  занималась  ребенком  и  произнесла  эти  слова  просто  из
вежливости.
   В утреннем воздухе ощущался льдистый запах осени,  умирающие  деревья
под солнечными лучами и опавшие листья были объяты  темно-коричневыми  и
красноватыми языками пламени. Откуда-то доносился тонкий хмельной аромат
палых яблок, а из-за садов и зеленых  холмов  тянуло  влажной  свежестью
реки, омытой осенними дождями.
   На противоположной стороне Курфюрстеналлее Гелла увидела  симпатичную
девушку с  четырьмя  детьми,  которые  играли  под  деревьями,  разрушая
холмики пожухлых листьев. Ей стало холодно, и она вернулась в дом.
   Она спустилась в погреб и сняла крючок с петли на сетчатой двери. Она
наполнила тазик продолговатыми  угольными  брикетами  и  попыталась  его
поднять, но, к собственному удивлению, не смогла. Она поднатужилась,  но
обессиленное тело не слушалось, и у нее закружилась голова.
   Она испугалась и прислонилась к сетке. Скоро  головокружение  прошло.
Тогда она взяла три брикета и сложила их в фартук. Она закрыла  сетчатую
дверь, накинула крючок на петельку и начала подниматься по ступенькам.
   На полдороге она остановилась: ноги не шли.
   Она постояла так, ничего не понимая, и вдруг ужасный холод пробежал у
нее по спине. В  виске  взорвался  какой-то  сосуд,  и  голову  пронзила
невыносимая боль, точно ее проткнули стальным копьем.
   Она не услышала,  как  уголь,  выкатившись  из  фартука,  с  грохотом
полетел вниз по ступенькам.
   Она оступилась и начала падать - и тут увидела  лицо  фрау  Заундерс,
перегнувшейся сверху через перила, с ребенком на руках.  Она  видела  их
смутно, точно через плотную завесу, но очень близко.
   Она воздела к  ним  руки,  закричала,  а  потом  стала  удаляться  от
испуганного лица фрау Заундерс и от  спеленатого  младенца  и  с  криком
упала в бездну, в последний миг уже не слыша своего крика.
 
Глава 22 
 
   Эдди Кэссин ходил взад-вперед по кабинету.
   Инге терпеливо убеждала кого-то по телефону, что  ей  необходима  эта
информация. Потом она набирала другой номер и повторяла все то же самое.
   Она обернулась к Эдди и протянула ему телефонную  трубку.  Эдди  взял
трубку:
   - Да?
   Мужской голос на почти чистом английском языке веско произнес:
   - Прошу прощения, мы не даем подобную информацию по телефону.
   Эдди понял, что с обладателем этого  голоса  спорить  бесполезно.  Он
понял  это  по  его  тону:   говорил   человек,   строго   подчиняющийся
инструкциям, которые имели абсолютную силу в его пусть узком, но  строго
упорядоченном мирке. Он сказал:
   - Позвольте попросить вас об одном. В вашем госпитале лежит  женщина,
ее муж,  или  любовник,  называйте,  как  хотите,  находится  сейчас  во
Франкфурте. Если положение столь угрожающее, может быть, стоит позвонить
ему и попросить немедленно вернуться в Бремен?
   Солидный голос ответил:
   - Я бы посоветовал вам поступить именно так.
   - Он находится там по срочному делу, - продолжал Эдди. - Он  вернется
только в том случае, если в этом есть острая необходимость.
   Наступила пауза. И вдруг солидный голос озабоченно произнес:
   - Думаю, вам необходимо срочно вызвать его сюда.
   Эдди положил трубку. Инге смотрела на него, широко раскрыв глаза.
   - Принеси чистый стакан, - попросил он.
   Когда она вышла, он снял трубку  и  попросил  армейскую  телефонистку
соединить его с Франкфуртом. Он еще ждал у телефона, когда Инге принесла
стакан. Он попросил ее подержать трубку и сделал себе  крепкий  коктейль
из джина и грейпфрутового сока. Потом взял трубку.
   Наконец  его  соединили  с  Франкфуртом,  а  потом   переключили   на
адъютантский отдел штаба.
   Он переговорил с тремя штабными  офицерами,  прежде  чем  узнал,  что
Моска был там вчера и теперь, вероятно, находится в юридическом отделе.
   Когда он дозвонился в юридический отдел, ему сказали, что Моска  ушел
час назад. Никто не знал, где он может быть сейчас. Эдди бросил трубку и
допил  коктейль.  Он  налил  себе  еще  и  снова  стал  набирать  номер.
Дозвонившись до франкфуртского коммутатора, он попросил соединить его  с
центром радиоинформации штаба командования.
   Ответил  дежурный  сержант,  которому  Эдди   объяснил,   зачем   ему
понадобился Моска, и попросил его передать по радио, чтобы Моска подошел
к  телефону.  Сержант  отключился.  Потом  он  вернулся  и  сказал,  что
сообщение передано по радио и надо еще подождать.
   Эдди ждал долго. Он успел уже допить второй  стакан,  когда  вдруг  в
трубке послышался голос Моски:
   - Алло, кто это?
   В его голосе слышалось только удивление - не тревога.
   Эдди на мгновение потерял дар речи.
   - Уолтер, это Эдди. Как там у тебя продвигается?
   - Пока трудно сказать, -  ответил  Моска,  -  меня  отфутболивают  из
одного отдела в другой.
   Что-нибудь случилось?
   Эдди прокашлялся и сказал будничным тоном:
   - Мне кажется, тебе придется это дело спустить на  тормозах,  Уолтер.
Майерше звонила твоя хозяйка и сказала, что Геллу забрали в госпиталь.
   Майерша сообщила мне на базу, я звонил в госпиталь, но они  не  стали
ничего говорить по телефону. Вроде бы дело серьезное.
   На том конце провода  повисло  молчание,  но  потом  Моска  заговорил
снова, запинаясь, словно подыскивал нужные слова:
   - Тебе правда больше ничего не известно?
   - Клянусь богом! - сказал Эдди. - Но тебе надо вернуться.
   Наступила долгая пауза.
   - Постараюсь успеть на ночной шестичасовой  поезд.  Встреть  меня  на
вокзале, Эдди. Кажется, поезд прибывает около четырех утра.
   - Естественно, - сказал Эдди. - А сейчас я поеду в госпиталь. Ладно?
   - Конечно. Спасибо тебе, Эдди. -  Раздался  щелчок,  и  Эдди  положил
трубку.
   Он налил себе еще стакан и сказал Инге:
   -  Сегодня  я  не  вернусь,  -  положил  бутылку  джина  и   жестянку
грейпфрутового в портфель и ушел.
   Бремен был объят мраком, когда Моска сошел с  франкфуртского  поезда.
Было около четырех утра. На привокзальной площади стоял едва  различимый
во тьме армейский зеленый автобус.
   Площадь  освещалась  лишь  несколькими  тусклыми  фонарями,   которые
отбрасывали на мостовую узкие рамки света.
   Моска пошел в зал ожидания, но Эдди там не было. Тогда  он  вышел  на
улицу, но не нашел знакомого джипа.
   Он  постоял  в  недоумении  несколько  минут,  потом  зашагал   вдоль
трамвайных путей по Шваххаузерхеерштрассе, свернул на  длинную  змеистую
Курфюрстеналлее  и  стал  осторожно  пробираться  среди  развалин  этого
призрачного города. Впоследствии он никак не мог себе объяснить,  почему
не пошел сразу в госпиталь.
   Подойдя к своему дому, Моска увидел, что  в  кромешном  мраке  города
горело только одно окно, и сразу понял, что это окно  его  квартиры.  Он
свернул на тропинку. Взбегая по лестнице, он слышал плач ребенка.
   Он открыл дверь гостиной и увидел фрау Заундерс. Она сидела на диване
лицом к двери и катала коляску взад-вперед по ковру. Ребенок плакал тихо
и безнадежно, словно ничто не могло его успокоить.  Лицо  фрау  Заундерс
было бледным и измученным, а обычно аккуратно  убранные  волосы  свисали
длинными прядями.
   Он стоял в  дверях  и  ждал,  что  она  скажет,  но  увидел  лишь  ее
испуганный взгляд.
   - Как она? - спросил он.
   - Она в госпитале, - ответила фрау Заундерс.
   - Знаю. Как она?
   Фрау Заундерс не ответила. Она перестала  катать  коляску  и  закрыла
лицо  руками.  Ребенок  заплакал  громче.  Фрау  Заундерс  начала   тихо
раскачиваться.
   - Как же она кричала! - прошептала она. - О, как же она кричала!
   Моска молчал.
   - Она упала с лестницы и так кричала! - плача сказала фрау Заундерс.
   Она опустила руки, точно не могла  больше  скрывать  своего  горя,  и
начала  катать  коляску  взад-вперед.  Ребенок  замолк.  Фрау   Заундерс
взглянула на Моску, все еще стоящего в дверях.
   - Она умерла. Она умерла вчера вечером.
   Я ждала вас.
   Она увидела, что Моска все еще чего-то ждет, точно она ему еще не все
сказала.
   А у него все онемело внутри, как будто его вдруг поместили  в  тонкую
хрупкую оболочку, защищающую от боли и света.  Он  снова  услышал  слова
фрау Заундерс: "Она умерла вчера вечером" - и поверил ей, хотя и не  мог
принять эти слова за правду. Он вышел из дома и окунулся во мрак  улицы.
Добравшись до госпиталя, он двинулся вдоль длинного железного  забора  и
так дошел до главных ворот.
   Моска   направился   к   административному   зданию.    За    стойкой
круглосуточного дежурного сидела монахиня в  огромной  белой  шляпе.  На
стуле у стены он заметил Эдди Кэссина.
   Эдди встал и замер. Он кивнул монахине. Та сделала Моске знак,  чтобы
он шел за ней.
   Моска  последовал  за  широкополой  шляпой  по   длинным   безмолвным
коридорам. В тиши он слышал беспокойное дыхание спящих. В конце коридора
они прошли мимо одетых  в  черное  женщин,  которые,  преклонив  колени,
драили кафельный пол.
   Они свернули в другой коридор. Монахиня  открыла  дверь  в  небольшую
комнату, куда он зашел за ней. Она отошла в сторону.
   Моска сделал шаг вперед и в углу, на белой подушке увидел лицо Геллы.
Ее тело было покрыто белой простыней, доходящей  до  подбородка.  Он  не
смог ее рассмотреть и подошел ближе.
   Глаза были закрыты, опухоль на щеке исчезла, словно жизнь  и  болезнь
одновременно покинули ее тело. Губы были бледными, почти белыми. В  лице
не было ни кровинки, кожа расправилась - она казалась ему  помолодевшей,
но лицо было невыразительным и пустым, а большие впадины вокруг закрытых
глаз делали ее похожей на слепую.
   Моска сделал еще шаг вперед, встал вровень с кроватью и заметил,  что
на подоконнике занавешенного окна стоит ваза с белыми цветами.  Он  стал
смотреть на Геллу и растерялся, поняв только теперь,  что  ему  придется
принять факт ее смерти, но не зная, что же делать.  Он  видел  смерть  в
куда более жестоких проявлениях, но теперь, когда смерть предстала перед
ним в ином облачении, когда впервые в жизни он видел человека,  которого
когда-то целовал и обнимал и который теперь  уже  его  не  слышит  и  не
видит, он почувствовал отвращение к этому мертвому существу. Он протянул
руку, дотронулся до слепых глаз, до холодного лица и положил  ладонь  на
холодную простыню, покрывающую  ее  тело.  Раздался  странный  хрустящий
звук, и он чуть-чуть сдвинул простыню вниз.
   Ее тело было обернуто в плотную упаковочную бумагу, и Моска  заметил,
что под бумагой она нагая. Монахиня за его спиной зашептала:
   - Многие так нуждаются в одежде.
   Он снова укрыл труп простыней и понял, что надежно  защищен  от  горя
непробиваемой броней, приобретенной им за годы  войны:  воспоминания  об
этих ужасных годах теперь были его щитом.
   "Что же, - думал он, - разве я не найду платья, в  котором  ее  можно
похоронить?  Конечно,  я  это  сделаю".  И  вдруг  сотни  тысяч   вр