ошла машинистка-немка. Вольф взглянул на детективов:
   - Отведите его в  тот  кабинет.  Девушка  знает,  что  делать.  -  Он
обернулся к Эдди и Моске. - Вот  так  просто,  -  и  ухмыльнулся  вполне
дружелюбно, - мы можем избежать  лишних  хлопот,  а  парень  свои  шесть
месяцев получит.
   Моска - хотя ему было все равно - возразил:
   - Черт, но вы же обещали его отпустить!
   Вольф пожал плечами:
   - Правильно, но немецкая полиция все равно возьмет его - за  торговлю
на черном рынке. Начальник городского управления полиции в Бремене - мой
старый приятель, и мы сотрудничаем.
   - Правосудие в  действии,  -  пробормотал  Эдди.  -  Ну  ладно,  спер
мальчишка пару кусков мыла - отпусти ты его!
   Вольф решительно возразил:
   - Тогда они нас без штанов оставят. Не могу! - Он  надел  фуражку.  -
Ну, у меня впереди  трудный  вечер.  Надо  устроить  полный  обыск  всех
рабочих кухни, прежде чем они покинут базу. Это что-то, я вам доложу!  -
Он криво усмехнулся. - У нас есть женщина-полицейский  из  Бремена,  она
обыскивает девок. И представьте: то пару резиновых перчаток  найдет,  то
кусок солдатского мыла. Знаете, куда эти девки могут засунуть себе пачку
масла?! Тьфу! - Он сплюнул. - Надеюсь, я никогда так не оголодаю.
   Когда Вольф ушел, Гордон Миддлтон встал и произнес низким голосом:
   - Полковник его любит, - и добродушно улыбнулся Моске, словно  что-то
в нем вызвало его симпатию. Собравшись уходить, он сказал Эдди:
   - Надеюсь поймать ранний автобус, - и Моске, просто и дружелюбно:
   - Ну, еще увидимся, Уолтер.
   Рабочий день закончился. Моска смотрел в окно и видел,  как  немецкие
рабочие толпятся у ворот, дожидаясь, пока военная  полиция  проверит  их
документы  и  обыщет  -  только   после   этого   они   могли   покинуть
военно-воздушную базу.
   Эдди подошел к окну и встал рядом с ним.
   - Насколько я понимаю, тебе не терпится в город. Ты хочешь найти свою
девочку? - сказал Эдди и улыбнулся одними губами, почти по-женски сладко
и в то же время вопросительно. - Потому-то я  и  постарался  найти  тебе
работу здесь.
   Я подумал, ты приезжаешь из-за нее. Верно?
   - Сам не знаю, - ответил Моска. - Отчасти, наверное, да.
   - Ты хочешь сначала устроиться в общежитии, а потом отправиться на ее
поиски? Или хочешь сначала найти ее?
   - Давай-ка сначала в общежитие!
   Эдди весело расхохотался:
   - Если ты пойдешь прямо сейчас, ты еще  застанешь  ее  дома.  А  если
будешь ждать, пока тебе оформят жилье, то увидишь ее не раньше восьми.
   А она тогда может уйти куда-нибудь, - при этих словах он  внимательно
посмотрел на Моску.
   - Значит, не повезет, - сказал Моска.
   Они подхватили по чемодану и пошли к автостоянке, где  Эдди  поставил
свой джип. Включив зажигание, Эдди повернулся к Моске:
   - Ты не спрашиваешь, но я тебе скажу. Я ни разу  не  видел  ее  ни  в
одном офицерском или солдатском клубе. Я вообще ее  не  видел.  -  После
паузы он добавил хитро:
   -  И,  думаю,  ты  бы  не  очень  обрадовался,  если  бы  я  стал  ее
разыскивать.
 
Глава 4 
 
   Когда они миновали Нойштадт, а потом  через  мост  въехали  в  старый
Бремен, Моска увидел первый  хорошо  знакомый  ему  ориентир.  Костел  -
высокое  здание  с  башней,  похожее  на  человеческое  тело  с   лицом,
изъеденным страшной болезнью: хрупкая конструкция из камня и штукатурки,
поддерживающая устремленный в небо шпиль.
   Потом они ехали мимо массивного здания управления  полиции,  на  чьих
темно-зеленых стенах все еще  виднелись  белые  шрамы  того  взрыва.  По
Шваххаузерхеерштрассе они выехали на другой конец города,  где  когда-то
был фешенебельный пригородный район. Дома здесь почти не были повреждены
бомбежкой и  использовались  под  квартиры  для  офицеров  оккупационных
войск.
   Моска размышлял о сидящем рядом человеке.
   Эдди Кэссин был не романтического склада. Насколько  Моска  мог  себе
представить, как раз напротив. Он вспомнил, как в свою бытность солдатом
Эдди нашел в городе молоденькую пышнотелую бельгийку с симпатичным,  как
у дрезденской куколки, лицом. Он поселил ее в маленькой  комнатушке  без
окон в одном из здешних  домов  и  устроил  оргию.  Девушка  обслуживала
тридцать солдат, расквартированных в доме, в течение  трех  дней  кряду.
Солдаты, дожидаясь своей очереди, резались в  карты  на  кухне.  Девушка
была настолько хорошенькая и благовоспитанная, что солдаты обхаживали ее
так, как муж обхаживает беременную жену. Они по очереди жарили  для  нее
яичницу с беконом и ветчиной  и  приносили  ей  завтрак  в  постель.  Из
армейской лавки они притаскивали  ей  пакеты  с  едой.  Она  смеялась  и
шутила, сидя в кровати голая. В ее комнатушке постоянно кто-то торчал, и
она, похоже, любила всех и  каждого.  Ей  приходилось  трудно  только  в
одном. Эдди Кэссин раз в  день  проводил  с  ней  не  меньше  часа.  Она
называла его "папулей".
   - Она слишком хорошенькая, чтобы хранить  мне  верность,  -  повторял
Эдди, и Моска не мог забыть, с каким садистским удовлетворением в голосе
он произносил эти слова.
   Они свернули с Курфюрстеналлее на Метцерштрассе и поехали  по  улице,
где густая листва  высоких  лип  отбрасывала  рваные  тени  на  ветровое
стекло.   Эдди    остановился    около    восстановленного    кирпичного
четырехэтажного здания с небольшой лужайкой.
   - Ну, вот мы и приехали. Лучший особняк для американцев-холостяков  в
Бремене.
   Летнее солнце придавало кирпичу темно-красный оттенок, улица лежала в
глубокой тени.
   Моска взял оба чемодана и  спортивную  сумку,  а  Эдди  Кэссин  пошел
впереди по тропинке. У дверей их встретила немка-домоправительница.
   - Это фрау Майер, - сказал Эдди и обнял ее за талию.
   Фрау Майер, почти платиновой блондинке, было около сорока. У нее была
великолепная  фигура,  которую  она  приобрела,  много  лет   преподавая
плавание в спортивном клубе. Ее  лицо  имело  добродушное  выражение,  и
взгляд у нее был добродушный, но какой-то глуповатый -  возможно,  из-за
больших белых, похожих на заячьи зубов.
   Моска кивнул ей, и она сказала:
   - Очень рада с вами познакомиться, мистер Моска. Эдди много мне о вас
рассказывал.
   Они поднялись по лестнице на третий этаж, фрау Майер отперла одну  из
комнат и отдала ключ Моске. Это была очень просторная комната.  В  одном
углу стояла узкая кровать, в другом углу - огромный, крашенный  в  белый
цвет шкаф. Через два больших  окна  в  комнату  проникали  лучи  заката,
который уже превращался в долгие летние сумерки. Больше в комнате ничего
не было.
   Моска поставил чемоданы на пол. Эдди сел на  кровать  и  обратился  к
фрау Майер:
   - Позовите Йергена.
   Фрау Майер кивнула:
   - Я принесу простыни и одеяла.
   Они услышали ее шаги на лестнице.
   - Что-то тут не очень, - заметил Моска.
   Эдди Кэссин улыбнулся:
   - Тут в доме есть один волшебник. Этот Йерген. Он все  сделает.  -  И
пока они сидели и ждали, Эдди рассказывал Моске об этом доме. Фрау Майер
была хорошей домоправительницей:  следила,  чтобы  всегда  была  горячая
вода,  чтобы   восемь   горничных   исправно   справлялись   со   своими
обязанностями и чтобы белье было выстиранным  и  выглаженным.  Сама  она
занимала две уютные комнаты на чердаке.
   - Я большую часть свободного времени провожу у нее, - говорил Эдди, -
но, наверное, она втихаря трахается и с Йергеном. Моя комната под тобой,
так что, слава богу, мы не будем друг за другом шпионить, а?
   Моска, с приближением сумерек  ощущая  растущую  нервозность,  слушал
болтовню Эдди, который говорил об этом  доме  так,  словно  он  был  его
собственностью. Для  американцев,  расквартированных  на  Метцерштрассе,
Йерген был незаменимым помощником. Он мог так отрегулировать подачу воды
в дом, что даже обитатели четвертого этажа умудрялись  принимать  ванну.
Он делал деревянные ящики, в которых  американцы  отправляли  на  родину
посылки с фарфором, и так умело запаковывал хрупкую посуду и  статуэтки,
что они доходили до заокеанских родственников целыми и невредимыми.  Это
была неплохая парочка - Йерген и фрау Майер. Правда, Эдди знал, что днем
они осторожно шарят по всем комнатам.
   У одного постояльца они могли стянуть пару трусов,  у  другого  носки
или носовые платки, еще где-то полотенце. Американцы были  рассеянные  и
никогда не проверяли сохранность своих вещей.
   Из комнат самых  отъявленных  лопухов  исчезали  даже  начатые  пачки
сигарет. Но все это проделывалось с умом. Горничные, убиравшие  комнаты,
были отлично вымуштрованы и никогда ничего не воровали.
   - Черт побери, - сказал Моска, - знаешь,  я  бы  отсюда  хоть  сейчас
съехал. Шли бы эти фрицы в жопу!
   Эдди подошел к двери и крикнул:
   - Эй, Майер, побыстрее! - и повернулся к Моске. - Очень  может  быть,
что она сейчас там внизу организовала себе коротенький трах с  Йергеном.
Она это любит.
   На лестнице послышались шаги.
   Она вошла с охапкой постельного белья,  за  ней  Йерген.  В  руке  он
держал молоток, в зубах - гвозди.  Это  был  невысокий  худощавый  немец
средних лет, в самом расцвете сил, одетый в  комбинезон  и  американскую
армейскую рубашку. От него веяло спокойной уверенностью и  достоинством,
которые могли бы вызвать к нему уважение и доверие, если бы  не  сеточка
морщинок в  углах  глаз,  придававших  его  лицу  лукавое  и  хитроватое
выражение.
   Он обменялся рукопожатием с Эдди  Кэссином  и  протянул  руку  Моске.
Моска из вежливости пожал ему руку. Отношения между местным населением и
оккупационными войсками становятся все  более  дружелюбными,  подумалось
ему.
   - Я тут мастер на все руки, - сказал Йерген.
   Он произнес эту фразу с нескрываемым  самодовольством.  -  Когда  вам
что-то понадобится сделать или починить, зовите меня.
   - Мне нужна кровать пошире, - сказал Моска, -  какая-никакая  мебель,
радиоприемник и еще кое-что, о чем я потом скажу.
   Йерген расстегнул нагрудный карман рубашки и вынул карандашик.
   -  Конечно,  -  сказал  он  поспешно.  -  Эти  комнаты  очень   плохо
обставлены. Согласно смете. Но  я  уже  помог  многим  вашим  товарищам.
Большой или маленький радиоприемник?
   - Сколько это будет стоить? - спросил Моска.
   - От пяти до десяти блоков сигарет.
   - Деньгами, - сказал Моска. - У меня нет сигарет.
   - Американскими долларами или купонами?
   - Чеками.
   - Вот что я вам скажу, - начал Йерген медленно. - Я вижу,  вам  нужен
здесь радиоприемник, настольные лампы, четыре-пять  стульев,  кушетка  и
большая кровать. Я вам все это достану, а о цене поговорим потом. Если у
вас сейчас нет сигарет, я  подожду.  Я  деловой  человек  и  знаю,  кому
следует давать кредит. К тому же вы друг мистера Кэссина.
   - Ну и отлично, - сказал Моска. Он разделся  до  пояса  и  достал  из
спортивной сумки полотенце и мыло.
   - Если вам надо будет что-то постирать, пожалуйста,  скажите  мне,  я
дам поручение горничной. - Фрау  Майер  улыбнулась.  Ей  понравился  его
длинный мускулистый торс с неровным белым  шрамом,  тянущимся,  как  она
предположила, до самого паха.
   - Сколько это будет стоить? - спросил Моска.  Он  раскрыл  чемодан  и
достал оттуда свежую смену белья.
   - Ничего платить не надо.  Давайте  мне  раз  в  неделю  пару  плиток
шоколада, и, я уверена, горничные будут довольны.
   - Ладно, - сказал Моска нервно и обратился к Йергену:
   - Постарайтесь завтра же принести мне все это.
   Когда оба немца ушли, Эдди покачал головой с печальным упреком:
   - Времена изменились,  Уолтер.  Оккупация  вошла  в  новую  фазу.  Мы
обращаемся с людьми вроде фрау Майер и Йергена с уважением,  здороваемся
с ними за руку и всегда угощаем их сигаретой,  когда  обсуждаем  с  ними
дела. Они могут оказать нам немало услуг, Уолтер.
   - К черту! - сказал Моска. - Где тут туалет?
   Эдди отвел его по коридору в ванную. Это было  огромное  помещение  с
тремя умывальниками и гигантской ванной.  Около  унитаза  стоял  столик,
заваленный журналами и американскими газетами.
   - Высший класс! - сказал Моска и стал умываться.
   Эдди, сев на стульчак, ждал, пока он помоется.
   - Ты приведешь свою подружку сюда? - спросил Эдди.
   - Если найду и если она захочет, - ответил Моска.
   - Пойдешь к ней сегодня?
   Моска насухо вытерся и вставил лезвие в бритвенный станок.
   - Да, - ответил он и  взглянул  на  полуоткрытое  окно:  там  догорал
последний луч заката. - Постараюсь. Схожу на разведку.
   Эдди встал и пошел к двери.
   - Если не сложится, зайди к фрау Майер, когда  вернешься,  выпьем  по
маленькой. - Он хлопнул Моску по плечу. - А если сложится,  то  увидимся
завтра утром на базе. - И вышел.
   Оставшись один, Моска почувствовал огромное искушение не добриваться,
а вернуться к себе в комнату и завалиться спать  или  подняться  к  фрау
Майер и весь вечер  пить  с  Эдди.  Он  почувствовал  сильное  нежелание
куда-то идти искать Геллу - он опять мысленно назвал ее по имени,  -  но
усилием воли заставил себя все-таки покончить с бритьем и причесался. Он
подошел к окну и распахнул его. В переулке  внизу  никого  не  было.  Но
вдали, в догорающем отблеске заката, он увидел женщину в черном, которая
бродила среди развалин и рвала молодую  траву.  У  нее  уже  была  целая
охапка. А чуть ближе к зданию общежития он заметил семейство из  четырех
человек - мужчину, жену и двух ребятишек. Они возводили  стену,  которая
уже была не меньше фута высотой.
   Мальчики приносили из тачки обломки кирпичей, которые они привезли из
разрушенного центра города, а мужчина и  женщина  подгоняли  их  друг  к
дружке в кладке. Эта сценка  рядом  со  скелетом  дома  запечатлелась  в
памяти Моски. Последний лучик дня догорел, и люди превратились в  темные
пятна, движущиеся на фоне абсолютного мрака. Моска  вернулся  к  себе  в
комнату.
   Он достал из чемодана бутылку и сделал большой глоток.  Он  тщательно
подбирал одежду, думая при этом: "Она впервые увидит меня не  в  военной
форме". Он надел светло-серый костюм и белую рубашку-апаш.  Оставив  все
как есть - раскрытый чемодан,  разбросанные  по  полу  вещи,  бритвенные
принадлежности на кровати, - он глотнул еще раз из бутылки, сбежал  вниз
по лестнице и окунулся в теплую летнюю ночь.
   Моска сел на трамвай, и кондуктор попросил у него  сигарету,  тут  же
признав в нем американца.
   Моска дал ему сигарету и  стал  внимательно  всматриваться  в  каждый
встречный трамвай, думая, что она, может быть, едет сейчас куда-нибудь в
одном из них. Всякий раз, когда ему чудилось, что он ее заметил, у  него
начинало сильно биться сердце и все внутри напрягалось: в  какой-то  миг
он видел ее затылок -  или  это  только  казалось,  и  он  понимал,  что
обознался.
   Сойдя с трамвая и идя по знакомой улице, он не мог вспомнить ее дом и
вынужден был сверяться по списку имен жильцов у каждого подъезда.
   Он ошибся лишь единственный раз, потому что, подойдя ко второму дому,
показавшемуся ему знакомым, сразу увидел ее имя в списке.  Он  постучал,
подождал какое-то время и снова постучал.
   Дверь отворилась, и из бледного  полумрака  коридора  выступило  лицо
старушки-домоправительницы. Он узнал ее. Седые волосы аккуратно  уложены
в пучок, черное платье, на плечах шерстяная шаль - все это придавало  ей
вид типичной старухи, олицетворяющей вселенское горе.
   - Вам кто нужен? - спросила она.
   - Фройляйн Гелла  дома?  -  спросил  он  и  удивился  своему  беглому
немецкому.
   Старуха его не узнала и не поняла, что он не немец.
   - Пожалуйста, входите, - пригласила она его, и он  пошел  за  ней  по
тускло освещенному коридору. Старуха постучала в дверь и сказала:
   - Фройляйн Гелла, к вам посетитель, мужчина.
   И вот он услышал ее голос - тихо, с удивлением она спросила:
   - Мужчина? - И потом:
   - Подождите минутку, пожалуйста.
   Моска толкнул дверь и вошел в комнату.
   Она сидела к нему спиной,  торопливо  закалывая  только  что  вымытые
волосы. На столе лежала большая буханка серого  хлеба.  У  стены  стояли
узкая кровать и тумбочка.
   Он смотрел, как Гелла закалывает волосы, укладывая их вокруг затылка;
потом она взяла буханку и отрезанный ломоть, собираясь  отнести  хлеб  в
шкаф, обернулась и устремила взгляд на стоящего в дверях Моску.
   Моска увидел белое, осунувшееся, почти с  выпирающими  скулами  лицо.
Тело, казалось, стало еще более хрупким с тех пор, как  он  видел  ее  в
последний раз. Руки ее разжались, и буханка покатилась на дощатый пол. В
ее лице не было удивления, и ему на мгновение показалось, что ее  взгляд
выражает  неприязнь  и  легкое  неудовольствие.   И   вдруг   это   лицо
превратилось в маску горя и печали. Он шагнул к  ней,  и  ее  лицо  чуть
сморщилось, слезы заструились по щекам и закапали ему на  руку,  которой
он взял ее за подбородок. Она уронила голову и прижалась к его плечу.
   - Ну, дай-ка я посмотрю на тебя, - сказал Моска. - Дай-ка я посмотрю.
- Он попытался поднять ее лицо, но она упиралась. - Да все в порядке,  -
сказал он. - Я просто хотел сделать тебе сюрприз.
   Она плакала, и ему оставалось просто ждать, оглядывая комнату,  узкую
кровать и старомодный шкаф. На туалетном столике он  увидел  фотографии,
которые ей оставил, - нет, увеличенные копии в рамке. Свет от настольной
лампы тускло освещал  комнату  удручающим  желтоватым  светом,  так  что
создавалось впечатление, будто стены и потолок  словно  прогибаются  под
давящей тяжестью развалин, в которые превратились верхние этажи дома.
   Гелла подняла лицо - полусмеющееся-полуплачущее.
   - Эх ты! - сказала она. - Что же ты не писал?
   Что же ты меня не предупредил?
   - Я хотел сделать сюрприз, - повторил он.
   Он нежно поцеловал ее, а она, все  еще  прижавшись  к  нему,  сказала
тихим срывающимся голосом:
   - Когда я тебя увидела, я решила, что ты мертвец и мне это снится или
я сошла с ума, не знаю.
   Я так ужасно выгляжу, я только что голову вымыла.
   Она посмотрела на свое поношенное домашнее платье и  снова  взглянула
ему в глаза.
   Он увидел темные круги под глазами, словно вся смуглость кожи ее лица
исчезла, а остались лишь  эти  черные  полумесяцы.  Волосы,  которые  он
гладил, под его ладонью были безжизненными, мокрыми, а приникшее к  нему
тело было костлявым и высохшим.
   Она улыбнулась, и он заметил черное зияние в углу рта. Он  тронул  ее
за щеку и спросил:
   - А это что?
   Гелла смутилась.
   - Ребенок, - ответила она. - Я во  время  беременности  потеряла  два
зуба. - Она улыбнулась и спросила как-то по-детски:
   - Что, уродина?
   Моска медленно покачал головой.
   - Нет, - сказал он. - Нет.
   И потом вспомнил:
   - А как ребенок? Ты его отдала?
   - Нет, - ответила она. - У меня были преждевременные роды, и  ребенок
прожил всего несколько часов. Я только месяц назад вышла из госпиталя.
   А потом, догадываясь, что он  ей  не  верит,  она  пошла  к  шкафу  и
вытащила какие-то бумаги, перетянутые бечевкой.  Она  выбрала  из  пачки
четыре документа и передала их ему.
   - Прочитай, - сказала она, ничуть не обидевшись и  не  рассердившись,
зная, что они живут в таком мире, где  необходимо  постоянно  доказывать
свою правоту и где доверия нет и быть не может.
   Официальные печати и штампы рассеяли его сомнения. Почти с сожалением
он понял, что она не солгала.
   Гелла снова пошла к шкафу и достала оттуда  сложенные  детские  вещи.
Она показала ему ползунки, кофточки,  крохотные  штанишки.  Моска  узнал
материал, из которого все это было сшито.
   И понял, что у  нее  ничего  другого  не  было,  поэтому  и  пришлось
разрезать собственные платья, даже нижнее белье, и перешивать  все  так,
чтобы одежда пришлась малышу впору.
   - Я знала, что будет мальчик, - сказала она.
   И вдруг Моска разозлился. Он злился, что она такая бледная,  что  она
так исхудала, что у нее выпали зубы, что у нее больше нет ее  элегантных
платьев, что она лишилась всего, что имела, и не получила взамен ничего.
И он знал, что его сюда привела не ее нужда, а его собственная.
   - Как же