Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
толике две чашки остывшего кофе. Мы сидим здесь битых три часа
и все не можем решиться выпить эту горькую бурду. И это мы, привыкшие на
фронте ко всякой дряни. Но в этих чашках, наверное, отвар каменного угля,
не иначе.
Занято всего три столика. За одним какие-то спекулянты уговариваются
насчет вагона продовольствия, за другим супружеская чета углубилась в
газеты, за третьим сидим мы и нежим свои отвыкшие от хорошей жизни задницы
на красном плюше диванов.
Занавески грязные, кельнерша зевает, воздух спертый, и, в сущности,
хорошего здесь мало, но для нас его - уйма. Мы уютно расположились,
времени у нас хоть отбавляй, играет музыка, и мы смотрим в окно. Мы долго
лишены были всего этого.
Мы сидим без конца. Вот уж все три музыканта складывают свои
инструменты, а кельнерша в нетерпении все сужает и сужает круги около
нашего столика. Наконец мы платим и выходим на вечерние улицы. Как чудесно
не спеша переходить от витрины к витрине, ни о чем не думать и чувствовать
себя независимым человеком!
На Штубенштрассе мы останавливаемся.
- Не зайти ли нам к Беккеру? - предлагаю я.
- Давай заглянем, - соглашается Альберт. - То-то удивится!
В беккеровской лавке мы провели часть наших школьных лет. Там можно
было купить все, что душе угодно: тетради, рисовальные принадлежности,
сачки для ловли бабочек, аквариумы, коллекции марок, подержанные книги и
"ключи" к алгебраическим задачникам. У Беккера мы пропадали часами; у него
мы украдкой курили и назначали первые тайные свидания с ученицами
городской школы. Беккеру мы поверяли наши тайны.
Входим. По углам несколько школьников быстро прячут в согнутых ладонях
дымящиеся папиросы. Мы улыбаемся и слегка подтягиваемся. Подходит
продавщица и спрашивает, что нам угодно.
- Мы хотели бы поговорить с господином Беккером лично.
Девушка медлит...
- Не могу ли я заменить его?
- Нет, фройляйн, - возражаю я, - вы не можете его заменить. Доложите,
пожалуйста, господину Беккеру.
Она уходит. Мы с Альбертом переглядываемся и, довольные своей затеей,
ждем, заложив руки в карманы. Вот будет встреча!
На дверях конторы звенит хорошо знакомый колокольчик. Выходит Беккер -
щуплый, седенький и неопрятный, как всегда. Минутку он, прищурившись,
глядит на нас, затем узнает.
- Смотрите-ка! - восклицает он. - Биркхольц и Троске! Вернулись,
значит?
- Да, - живо откликаемся мы, ожидая, что тут-то и начнется.
- Вот и прекрасно! А что вам угодно? Сигарет?
Мы смущены. Мы, собственно, ничего не собирались покупать, нам это и в
голову не приходило.
- Да, - говорю я наконец, - десяток сигарет.
Беккер отсчитывает нам сигареты.
- Ну, до скорого свидания, - кивает он нам и тут же собирается
исчезнуть за дверьми конторы.
С минуту еще мы не трогаемся с места. Он оборачивается.
- Забыли что-нибудь? - говорит он, стоя уже на лесенке.
- Нет, нет, - отзываемся мы и выходим из магазина.
- Что ты скажешь? - говорю я Альберту на улице. - Он, очевидно, думал,
что мы уезжали на увеселительную прогулку.
Альберт с досадой машет рукой:
- Осел, штафирка...
Мы долго бродим по городу. Поздно вечером к нам присоединяется Вилли, и
мы всей компанией идем в казармы.
Вдруг Вилли отскакивает в сторону. Я тоже испуганно вздрагиваю.
Знакомый звук летящего снаряда прорезает воздух. Мгновение спустя мы
сконфуженно переглядываемся и смеемся. Это всего лишь трамвай взвизгнул на
повороте.
Юпп и Валентин одиноко сидят в большом пустынном помещении. Тьяден
вообще еще не показывался. Он все еще в борделе. Оба радостно приветствуют
нас: теперь можно составить партию в скат.
За то короткое время, что мы не виделись, Юпп успел стать членом
солдатского совета. Он попросту сам себя объявил им, потому что в казарме
ужасный кавардак и никто ничего толком не знает. На первое время Юпп таким
образом устроился. Его гражданская должность уплыла. Адвокат, у которого
он работал в Кельне, написал ему, что новая канцеляристка великолепно
справляется с работой и к тому же обходится дешевле, а Юпп на фронте,
несомненно, несколько отстал от канцелярского дела. Господин адвокат от
души об этом сожалеет, но времена нынче суровые. Он шлет господину Юппу
свои наилучшие пожелания.
- Пакостная штука! - меланхолически говорит Юпп. - Все эти годы я
только об одном мечтал - как бы убраться подальше от армии, а теперь вот
радуешься, что тебя не гонят. Ну, пропадать так пропадать - ставлю
восемнадцать!
У Вилли в руках выгоднейшая комбинация.
- Двадцать! - отвечаю я за него, - Ну, а ты, Валентин?
Валентин пожимает плечами:
- Двадцать четыре!
На сорока Юпп пасует. В эту минуту появляется Карл Брегер.
- Захотелось поглядеть, как вы живете, - говорит он.
- И ты решил, что мы, конечно, здесь, - ухмыляется Вилли, поудобнее
усаживаясь на скамье. - Нет, знаешь, как ни верти, а для солдата казарма -
истинная родина. Сорок один!
- Сорок шесть! - азартно бросает Валентин.
- Сорок восемь! - гремит Вилли в ответ.
Черт возьми! Игра становится крупной. Мы придвигаемся поближе. Вилли,
прислонясь к стенке шкафа, в упоении показывает нам четырех валетов.
Валентин, однако, зловеще ухмыляется: его шансы еще вернее - у него ничего
нет в прикупе.
Как уютно здесь! На столе мигает огарок свечи. В полумраке чуть белеют
солдатские койки. Мы большущими ломтями поглощаем сыр, который раздобыл
Юпп. Юпп режет его клинковым штыком и по очереди всех нас оделяет.
- Пятьдесят! - беснуется Валентин.
Тут дверь распахивается настежь, в комнату врывается Тьяден.
- Зе... Зе... - заикается он. От страшного волнения на него напала
икота. Мы водим его с высоко поднятыми руками по комнате.
- Что, девочки обобрали? - участливо спрашивает Вилли.
Тьяден отрицательно качает головой:
- Зе... зе...
- Смирно! - командует Вилли.
- Зеелиг... Я нашел Зеелига, - ликующе произносит наконец Тьяден.
- Слушай! - рявкает Вилли. - Если ты врешь, я выброшу тебя через окно.
Зеелиг был нашим ротным фельдфебелем. Скотина первоклассная. За два
месяца до конца войны его, к сожалению, куда-то перевели, и мы до сих пор
никак не могли напасть на его след. Тьяден сообщает, что он содержит
пивную "Король Вильгельм" и что пиво у него высшей марки.
- Вперед! - кричу я, и мы всей оравой устремляемся к выходу.
- Стой, ребята! Без Фердинанда нельзя. У него с Зеелигом давние счеты
за Шредера, - говорит Вилли.
У дома Козоле мы поднимаем отчаянный шум, свистим и буяним до тех пор,
пока он, недовольный, в одной ночной рубахе, не высовывается в окно.
- Что вам взбрело в голову, на ночь глядя? - ворчит он. - Забыли, что я
женат, что ли?
- Это дело подождет, - ревет Вилли. - Беги скорее вниз, мы нашли
Зеелига.
Фердинанд оживляется.
- Не врете? - спрашивает он.
- Не врем! - каркает Тьяден.
- Есть! Иду! - кричит Козоле. - Но горе вам, если вы меня
разыгрываете...
Пять минут спустя он уже с нами, и мы рассказываем ему все по порядку.
Стрелой мчимся дальше.
Когда мы сворачиваем на Хакенштрассе, Вилли в возбуждении налетает на
прохожего и сшибает его с ног.
- Бегемот! - кричит прохожий, лежа на земле.
Вилли мигом возвращается и грозно вырастает перед ним.
- Простите, вы, кажется, что-то сказали? - спрашивает он, беря под
козырек.
Тот вскакивает и, задрав голову, смотрит на Вилли.
- Не припомню, - бормочет он.
- Ваше счастье, - говорит Вилли. - Ругаться можно лишь при
соответствующем телосложении, которым вы, кажется, не отличаетесь.
Мы пересекаем маленький палисадник и останавливаемся перед пивной
"Король Вильгельм". Но надпись на вывеске уже замазана. Теперь пивная
называется "Эдельвейс". Вилли берется за ручку двери.
- Минутку! - Козоле хватает его за руку. - Слушай, Вилли, - говорит он
торжественно, - если будет драка, бью я. По рукам.
- Есть! - Вилли хлопает его по руке и распахивает дверь.
Шум, чад и свет вырываются нам навстречу. Стаканы звенят. Оркестрион
гремит марш из "Веселой вдовы". На стойке сверкают краны. Раскатистый смех
вьется над баком, в котором две девушки ополаскивают запененные стаканы.
Девушек окружает толпа парней. Остроты так и сыплются. Вода плещется через
край. Лица отражаются в ней, раскалываясь, дробясь. Какой-то артиллерист
заказывает круговую водки и хлопает девушку по ягодицам.
- Ого, Лина, товар довоенный! - рычит он в восторге.
Мы протискиваемся вперед.
- Факт, ребята: он и есть, - говорит Вилли.
В рубашке с засученными рукавами и распахнутым воротом, потный, с
влажной багровой шеей, хозяин цедит за стойкой пиво. Темными золотистыми
струями льется оно из-под его здоровенных кулачищ в стаканы. Вот он поднял
глаза и увидел нас. Широкая улыбка ползет у него по лицу.
- Здорово! И вы здесь? Какого прикажете: темного или светлого?
- Светлого, господин фельдфебель, - нагло отвечает Тьяден.
Хозяин пересчитывает нас глазами.
- Семь, - говорит Вилли.
- Семь, - повторяет хозяин, бросая взгляд на Фердинанда. - Шесть и
седьмой - Козоле.
Фердинанд протискивается к стойке. Опираясь кулаками о край стойки,
спрашивает:
- Послушай, Зеелиг, у тебя и ром есть?
Хозяин возится за стойкой:
- Само собой, есть и ром.
Козоле смотрит на него исподлобья:
- Небось хлещешь его почем зря?
Хозяин до краев наполняет несколько рюмок:
- Конечно.
- А ты помнишь, когда ты в последний раз нализался рому?
- Нет.
- Зато я помню! - рычит Козоле у прилавка, как бык у забора. - А
фамилия Шредер тебе знакома?
- Шредеров на свете много, - небрежно бросает хозяин.
Терпение Козоле лопается. Он готов броситься на Зеелига, но Вилли
крепко хватает его за плечо и насильно усаживает.
- Сначала выпьем. - Он поворачивается к стойке. - Семь светлого, -
заказывает он.
Козоле молчит. Мы садимся за столик. Сам хозяин подает нам полулитровые
кружки с пивом.
- Пейте на здоровье! - говорит он.
- Ваше здоровье! - бросает Тьяден в ответ, и мы пьем. Он откидывается
на спинку стула. - Ну, что я вам говорил? - обращается он к нам.
Фердинанд смотрит вслед хозяину, идущему к стойке.
- Стоит мне вспомнить, как от этого козла разило ромом, когда мы
хоронили Шредера... - Он скрежещет зубами и на полуслове обрывает себя.
- Только не размякать! - говорит Тьяден.
Но слова Козоле точно сорвали завесу, все это время тихо колыхавшуюся
над прошлым, и в трактир будто вползла серая призрачная пустыня. Окна
расплываются, из щелей в полу поднимаются тени, в прокуренном воздухе
пивной проносятся видения.
Козоле и Зеелиг всегда недолюбливали друг друга. Но смертельными
врагами они стали лишь в августе восемнадцатого года. Мы находились тогда
в изрытом снарядами окопе второго эшелона и всю ночь напролет должны были
копать братскую могилу. Глубоко рыть нельзя было, так как очень скоро
показалась подпочвенная вода. Под конец мы работали, стоя по колени в
жидкой грязи.
Бетке, Веслинг и Козоле выравнивали стенки. Остальные подбирали трупы и
в ожидании, пока могила будет готова, укладывали их длинными рядами.
Альберт Троске, унтер-офицер нашего отделения, снимал с убитых
опознавательные знаки и собирал уцелевшие солдатские книжки.
У некоторых мертвецов были уже почерневшие, тронутые тлением лица, -
ведь в дождливые месяцы разложение шло очень быстро. Зато запах не давал
себя так мучительно чувствовать, как летом. Многие трупы, насквозь
пропитанные сыростью, вздулись от воды, как губки. Один лежал с широко
раскинутыми руками. Когда его подняли, то оказалось, что под клочьями
шинели почти ничего не было - так его искромсало. Не было и
опознавательного знака. Только по заплате на штанах мы, наконец, опознали
ефрейтора Глазера. Он был очень легок: от него едва осталась половина.
Оторванные и отлетевшие во все стороны руки, ноги, головы мы собирали в
особую плащ-палатку. Когда мы принесли Глазера, Бетке заявил:
- Хватит. Больше не влезет.
Мы притащили несколько мешков известки. Юпп взял плоскую лопату и стал
посыпать дно ямы. Вскоре пришел с крестами Макс Вайль. К нашему удивлению,
выплыл из темноты и фельдфебель Зеелиг. Мы слышали, что ему поручили
прочитать молитву, так как поблизости не нашлось священника, а оба наши
офицера болели. По этому случаю Зеелиг был в скверном настроении; несмотря
на свою солидную комплекцию, он не выносил вида крови. Кроме того, он
страдал куриной слепотой и ночью почти ничего не видел. Он так
расстроился, что не заметил края могилы и грохнулся вниз. Тьяден
расхохотался и приглушенным голосом крикнул:
- Засыпать его, засыпать!
Случилось так, что именно Козоле работал на этом месте. Зеелиг
шлепнулся ему прямо на голову. Это был груз примерно в один центнер.
Фердинанд ругался на чем свет стоит. Узнав фельдфебеля, он, как матерый
фронтовик, языка не прикусил: как-никак, был тысяча девятьсот
восемнадцатый год. Фельдфебель поднялся и, узнав Козоле, давнишнего своего
врага, взорвался бомбой и с криком набросился на него. Фердинанд в долгу
не остался. Бетке, работавший тут же, попытался их разнять. Но фельдфебель
плевался от ярости, а Козоле, чувствуя себя невинно пострадавшим, не давал
ему спуска. На помощь Козоле в яму прыгнул Вилли. Страшный рев несся из
глубины могилы.
- Спокойно! - произнес вдруг чей-то голос. И хотя голос был очень
тихий, шум мгновенно прекратился. Зеелиг, сопя, стал карабкаться из
могилы. Весь белый от известковой пыли, он походил на толстощекого
херувима, облитого сахарной глазурью. Козоле и Бетке тоже поднялись
наверх.
У могилы, опираясь на трость, стоял Людвиг Брайер. До этого он, укрытый
двумя шинелями, лежал около блиндажа: как раз в эти дни у него был первый
тяжелый приступ дизентерии.
- Что здесь у вас? - спросил он. Трое стали наперебой объяснять. Но
Людвиг устало отмахнулся: - Впрочем, все равно...
Фельдфебель утверждал, что Козоле толкнул его в грудь. Козоле снова
вскипел.
- Спокойно! - повторил Людвиг.
Наступило молчание.
- Ты все знаки собрал, Альберт? - спросил он.
- Все, - ответил Троске и прибавил вполголоса, так, чтобы Козоле его не
слышал: - И Шредер там.
С минуту они смотрели друг на друга. Потом Людвиг сказал:
- Значит, он все-таки в плен не попал. Где он лежит?
Альберт повел его вдоль ряда. Брегер и я следовали за ними, - ведь
Шредер был нашим школьным товарищем. Троске остановился перед одним из
трупов. Голова убитого была прикрыта мешком. Брайер наклонился. Альберт
удержал его.
- Не надо открывать, Людвиг! - попросил он. Брайер обернулся.
- Надо, Альберт, - спокойно сказал он, - надо.
Верхней половины тела нельзя было узнать. Оно было сплющено, как у
камбалы. Лицо - словно отесанная доска; на месте рта - черное перекошенное
отверстие с обнаженным оскалом зубов. Брайер молча опустил мешок.
- А он знает? - спросил Людвиг, кивнув в сторону Козоле.
Альберт отрицательно мотнул головой.
- Надо постараться, чтобы Зеелиг убрался отсюда, иначе быть беде, -
сказал он.
Шредер дружил с Козоле. Мы, правда, этой дружбы не понимали, потому что
Шредер был нежным и хлипким малым - настоящий ребенок, полная
противоположность Козоле, но Козоле оберегал его, как мать.
Позади нас кто-то засопел. Оказалось, что Зеелиг все время шел за нами
и теперь, выпучив глаза, стоял рядом.
- Такого я еще не видывал, - бормотал он, запинаясь. - Как же это
произошло?
Никто не ответил. Шредер неделю тому назад должен был получить отпуск,
но Зеелиг постарался помешать этому. Шредера, как и Козоле, он терпеть не
мог. И вот Шредер убит.
Мы ушли: в эту минуту Зеелиг был нам невыносим. Людвиг снова забрался
под свои шинели. Остался только Альберт. Зеелиг неподвижно уставился на
тело Шредера. Луна, вынырнувшая из-за туч, осветила труп. Подавшись вперед
жирным корпусом, фельдфебель смотрел на землистые лица, в которых застыло
неуловимое выражение безмолвного ужаса, но, казалось, безмолвие это
вопило.
Альберт сказал холодно:
- Прочитайте молитву и поскорее уходите. Так будет лучше всего.
Фельдфебель вытер лоб.
- Не могу, - пролепетал он.
Ужас охватил его. Мы знали, что это такое. Можно было неделями не
испытывать ни малейшего страха, и вдруг, совершенно неожиданно, страх
хватал человека за горло. Позеленев, шатаясь, Зеелиг отошел прочь.
- Он, видно, думал, что здесь перебрасываются конфетками, - сухо
проговорил Тьяден.
Дождь полил сильнее, и мы начали терять терпение. Зеелиг не
возвращался. Наконец мы извлекли Людвига Брайера из-под его шинелей. Тихим
голосом он прочитал "Отче наш".
Мы подавали мертвецов к могиле. Вайль помогал поднимать их. Я видел,
как он дрожал.
- Вы будете отомщены, вы будете отомщены... - шептал он почти
беззвучно.
Я посмотрел на него с удивлением.
- Что с тобой? - спросил я его. - Не первых же ты хоронишь. Этак тебе
за многих придется мстить.
Он замолчал.
Когда мы уложили первые ряды, Юпп и Валентин приволокли в плащ-палатке
еще кого-то.
- Этот жив, - сказал Юпп и открыл лицо раненого.
Козоле взглянул на него.
- Долго не протянет, - определил он. - Подождем, пока кончится.
Человек на плащ-палатке прерывисто дышал. При каждом вздохе по
подбородку стекала кровь.
- Может быть, отнести его? - спросил Юпп.
- Тогда он сразу же умрет, - сказал Альберт, указывая на кровь.
Мы уложили раненого в стороне. Макс Вайль остался при нем, а мы снова
взялись за работу. Теперь мне помогал Валентин. Мы опустили Глазера.
- Ах, бедняга, жена у него, жена... - бормотал Валентин.
- Осторожней: следующий Шредер! - крикнул Юпп, опуская плащ-палатку.
- Заткнись! - цыкнул на него Брегер.
Козоле еще держал труп в руках.
- Кто? - спросил он, не понимая.
- Шредер, - повторил Юпп, полагая, что Фердинанд уже все знает.
- Чего ты мелешь, дурак? Шредер в плену! - рассвирепел Козоле.
- Нет, это правда, Фердинанд, - подтвердил Альберт Троске, стоявший
рядом.
Мы затаили дыхание. Не говоря ни слова, Козоле вернул нам Шредера
наверх и сам полез вслед. Карманным фонарем он осветил тело. Низко-низко
наклонясь над остатками лица, он искал знакомые черты.
- Слава богу, что фельдфебель убрался, - шепнул Карл.
Мы так и застыли. Козоле выпрямился.
- Лопату! - бросил он.
Я подал ему лопату. Мы ждали нападения, ждали убийства. Но Козоле начал
копать. Он рыл для Шредера отдельную могилу и никого не подпускал к ней.
Он сам опустил в нее тело друга. О Зеелиге он в ту минуту не думал:
слишком велико было потрясение.
На рассвете обе могилы были готовы. Тем временем скончался раненый, и
мы положили его рядом с другими. Утрамбовав землю, поставили кресты.
Козоле взял один крест для могилы Шредера, написал чернильным карандашом
на нем имя покойного и на крест надел шлем.
Подошел Людвиг. Мы обнажили головы. Он вторично прочитал "Отче наш".
Альберт, бледный, стоял рядом с ним. Альберт с Шредером сидели в школе за
одной партой. Но страшнее всех казался Козоле: лицо его совершенно
посерело и вытянулось. Он не произносил ни звука.
Мы постояли немного. Дождь все лил. Нам принесли кофе. Мы уселись и
начали есть.
Утром из близлежащего окопа вдруг выполз Зеелиг. Мы полагали, что он
давным-давно куда-нибудь убрался. На добрый километр от него разило р