или нет.  А действовать надо.  И отвечать, если ошибся. И
хоть  как-то спасать тех,  кто из-за твоей ошибки пострадал.  Это
часто бывает, и всегда очень больно.
     - А вот...  пап,  а пап!  А вот есть такая работа,  чтоб все
время думать над неразрешимыми вопросами?
     - Есть. Писатель.
     Этого Антошка явно не ожидал.
     - Как дядя Валерий? - разочарованно спросил он, с недоверием
оттопырив нижнюю губу.
     - Да, - твердо ответил Симагин.
     Они уже входили в химчистку, когда Антошка сообщил:
     - Я буду писатель.
     В химчистке было душно и  тесно,  резко  пахло  химикалиями.
Очередь  тянула эдак часа на полтора.  Работали пять барабанов из
восьми,  два подтекали - по металлу, покрытому облупившейся синей
краской, от круглых люков тянулись вниз ржавые полосы, а на полу,
прислоненные к этим полосам,  кренились старые погнутые ведра  со
смутно уцелевшими надписями:  на одном "Для пищевых отходов",  на
другом - вообще "Компот". Героическая приемщица - красная от жары,
задыхающаяся, оглохшая и обалдевшая от постоянного шума агрегатов
- стойко,  но нервно делала свое дело,  и Симагину даже  подумать
было  страшно,  что  ее  рабочий день еще только начинается.  Как
всегда в таких случаях,  ему хотелось подойти и сказать: "Давайте
я за вас постою,  идите погуляйте часок..." На улице очередь тоже
была - внутри в основном старушки,  снаружи в  основном  мужчины,
которые  группировались на солнышке вокруг пивного ларька и,  как
слышал,  проходя,  Симагин,  с  большим  знанием  дела  обсуждали
перспективы  предстоящей  встречи  в  верхах.  Они  сдували пену,
похохатывали,  хлопали друг друга по плечам и спинам, и никуда не
торопились,  но время от времени откомандировывали кого-нибудь из
своих проверить,  как идут дела и не пролез ли кто  без  очереди.
Антон, едва войдя, подобрался и стал принюхиваться - он был здесь
впервые.  Он так и впился взглядом в круглые иллюминаторы машин -
ему,  вероятно, уже мерещилось, что там вращается по меньшей мере
терпящая катастрофу Метагалактика.  Или,  наоборот,  самая лучшая
наша  подлодка  попала  в  повышенные  тур-бу...  пап,  я  помню,
молчи!..  ленции и нужно срочно  принять  решение,  которое  всех
спасет. Симагин   дал  Антошке  насладиться,  ответил  подошедшей
женщине,  что он - последний,  а потом осторожно потянул сына  за
плечо.
     - Пошли в уголок. Оттуда видно.
     - Пошли.
     Они начали  ждать,  и  разговор  из-за шума как-то сам собой
прервался.  И сразу мысли Симагина  стали  сползать  на  методику
выявления.  Похоже,  ничего  не  оставалось,  как расписывать всю
спектрограмму,  и там,  где аппарат не срабатывает и  роспись  не
удается,   предполагалось   наличие   латентной  точки  -  метод,
совершенно фантастический по трудоемкости и длительности. Симагин
не  мог с этим смириться.  Еще вчера он подумал,  что неверен сам
подход.  Они еще очень смутно представляли себе природу латентных
точек.  Они  оперировали спектрограммой,  будто она была конечной
реальностью,  а не ограниченным отражением далеко еще не понятных
процессов.  Тут следовало разобраться. Точки. Что в них? Резонанс
есть  всплеск  затаенных  возможностей,  энергетическая  буря.  В
обычном    состоянии   эти   возможности   никак   не   заявлены.
Спектрограмма фиксирует любой идущий реально процесс, от зубрежки
стихов до час назад подцепленного СПИДа. Можно ли момент ожидания
считать реально идущим процессом?  А что это -  момент  ожидания?
Назвали  - и как будто уже понимаем.  Ожидания чего,  собственно?
Какие свойства возбуждает  резонансная  накачка?  Да-да,  именно,
попробуем  с  обратного  конца - какие качественно иные состояния
организма нам известны?  У Симагина среди  духоты  вдруг  мурашки
забегали  по  спине  -  дрожь  озарения легонько коснулась кожи и
отступила,  потом коснулась вновь.  Черт, тут могут таиться самые
неожиданные  сюрпризы,  вроде способностей к чтению пальцами и тэ
дэ, если они вообще существуют...
     Идея скользнула как бы невзначай,  на пролете - и лишь через
несколько секунд Симагина обожгло.
     Он очнулся  оттого,  что Антошка,  приподнявшись на цыпочки,
осторожно потянул его за локоть. Симагин нагнулся.
     - Ты посмотри,  - встревоженно прошептал Антошка, не отрывая
взгляда  от  иллюминатора  одного из барабанов.  - Там только что
были вещи. А теперь их нет.
     Симагин посмотрел.  Чистка закончилась, жидкость откачали, и
центрифуга  раскрутилась до предельной скорости.  В иллюминаторе,
за  которым  только  что  вразнобой  плавали  рукава  и  штанины,
виднелось теперь лишь стремительное стальное мерцание.
     - И воды тоже нет, - сказал Симагин.
     - Воду откачали,  -  нетерпеливо  прошептал  Антон.  -  Надо
скорее  сказать вон той бабушке,  что у нее вещи растворились.
     - Подумай сначала чуточку, - попросил Симагин. -  А  если  они
все-таки там?
     - А где?
     - А про центробежную силу я  рассказывал?  Несколько  секунд
Антон напряженно всматривался в иллюминатор - казалось,  мерцание
отражается в его немигающих глазах.
     - А!  - сказал он потом.  - Воду откачали,  и на воздухе все
прижалось к стенкам. Барабан больше окошка, и стенок не видно.
     - Соображаешь,  - одобрил Симагин, но Антошка пригорюнился -
отвернулся и стал меланхолически чертить на окне  узоры.  Симагин
подождал-подождал, а потом спросил осторожно:
     - Эй! Чего приуныл?
     - Да ну! - ответил Антошка, дернув плечом.
     - Это что еще за "да ну"?! - грозно спросил Симагин.
     - Ведь сам же мог догадаться! А стал спрашивать.
     - Это  не беда,  - Симагин ласково обнял Антона.  - Пока был
маленький, привык. Скоро отвыкнешь. Если бы меня не оказалось, ты
бы спрашивать не стал и догадался сам. Важно не перестать думать,
если сразу ничего не приходит в голову. Понимаешь?
     - Понимаю,  - вздохнул тот.  - Но хорош бы я был,  если б  к
бабушке побежал. Она бы сказала: какой глупый!
     Когда Симагин очнулся во второй раз, подходила их очередь.
     - Антон, -   спросил   Симагин,   Стараясь   говорить  совсем
спокойно, хотя его колотило. - Хочешь сам сдать вещи?
     - Хочу! - не веря счастью, выпалил Антон.
     - Держи деньги. Помнишь, за кем мы?
     - Аск!  -  взросло  возмутился  Антон.  Симагин  бросился  к
телефону. Карамышев был дома.
     - Доброе утро, Аристарх Львович, - сказал Симагин.
     - Доброе   утро,  Андрей  Андреевич,  -  сумрачно  отозвался
Карамышев. Судя по голосу, он был в дурном расположении духа.
     - Мы с вами остолопы, - весело сообщил Симагин.
     - Отрадно слышать, - ответил Карамышев. - Признаться, я тоже
с утра за столом и тоже пришел к аналогичному выводу.
     - Да я не за столом,  я в химчистку стою...  Знаете,  что? В
латентных  точках  мы  напоремся  на  экстрасенсорную  дребедень.
Лечение   руками.  Ясновидение,  телекинез.  И,  может,  еще  что
похлеще.  Все качественно иные  состояния  организма,  которые  в
истории фигурируют как чудеса.  А возможно,  и такие, которых еще
никто не наблюдал или  не  описал.  Если  эта  чертовщина  вообще
существует,  то только здесь.  На резонансе. А знаете, что будет,
если мы это ухватим?
     Карамышев молчал.  В трубке слышалось его напрягшееся, сразу
охрипшее дыхание. Он молчал долго.
     - Господи, - вдруг сказал он.
     - Будет новый мир, - сказал Симагин. - Совсем новый.
     - Но метод!  - отчаянно,  словно  его  вдруг  стали  резать,
закричал математик. - Метод поиска! Симагин засмеялся.
     - Не  нужен  никакой  метод.  Я же говорю - качественно иные
состояния. У них и спектр качественно иной. То ли частоты другие,
то ли темп...  Там же не текущее состояние регистрируется, а, так
сказать,  предпочтительная будущая возможность.  Мы  этот  спектр
просто не ловим,  хотя он обязательно должен быть, в каждой точке
- свое, специфическое ожидание... Но на нашей спектрограмме здесь
просто дырки.  Понимаете? А у нас сплошная линия. Это электронное
эхо.  Сигнал прерывается и тут же возникает в иной  позиции.  Луч
исправно  заполняет  пробел,  а  мы дурью маемся.  Нужен какой-то
фильтр на катодах,  что ли... Если снять эхо, дырки будут видны с
ходу,  прямо  на  экране.  Приходите  завтра  в институт на часок
пораньше, если можете.
     Карамышев опять долго молчал.
     - В химчистку, значит, - пробормотал он хрипло.
     - Да,  очередюга,  знаете...  И вот еще. Если вам не трудно,
предупредите  еще  Володю,  у  меня  больше двушек нет.  Пусть он
придет тоже, он же по электронике у нас...
     - Я позвоню ему,  - пообещал  Карамышев.  -  И,  разумеется,
приду сам.  Поздравляю вас, Андрей Андреевич. Это... До завтра, -
он резко повесил трубку.
     Ну, вот,  думал Симагин,  несясь к химчистке.  Ну,  вот.  До
завтра.  Вокруг  все сияло.  В золотом мареве рисовались странные
видения - чистые, утопающие в зелени города, небесно-голубая вода
причудливых   бассейнов  и  каналов,  стрелы  мостов,  светлых  и
невесомых,  как   облака.   Сильные,   красивые,   добрые   люди.
Иллюстрации   к   фантастическим   романам   начала  шестидесятых
шевельнулись на пожелтевших страницах и вдруг начали стремительно
разбухать, как надуваемый к празднику воздушный шарик. Лучезарный
дракон  будущего  в  дымке  у  горизонта   запальчиво   скрутился
нестерпимо  сверкающими  пружинистыми кольцами,  вновь готовясь к
броску на эту химчистку и этот ларек.  А ведь,  пожалуй, накроет,
сладострастно   трепеща,   прикидывал   Симагин.  Неужто  накроет
наконец?!  Или опять химчистка и ларек увернутся и, переваливаясь
по-утиному, неуклюже, но шустро отбегут в сторонку?
     А вокруг  Антошки  толпились бабульки и причитали,  какой он
взрослый да   смышленый.   Антошка   стоял,  нахохлившись,  глядя
исподлобья,  и,  едва завидев Симагина,  бросился к  нему,  чтобы
спрятаться от похвал.
     - В седьмом барабане,  - деловито отчитался он.  - Уже  пять
минут вертят.  С  антиста...  татиком.  Ты  им  не  вели меня так
хвалить. Как будто я очень глупый, что вещи сдать мне подвиг.
     На них умильно  смотрели  со  всех  сторон.  Симагин  поднял
взвизгнувшего Антона на руки и подбросил к отечному трещиноватому
потолку.
     - Ты чего?! - на всю химчистку с восторгом завопил Антон.
     - Жить на свете - хорошо!  - на всю  химчистку  с  восторгом
завопил Симагин.
     Дверь открыла Ася.  По ее глазам Вербицкий сразу понял,  что
пришел не вовремя,  и заулыбался  еще  приветливее,  втаскивая  в
квартиру невыносимо тяжелый портфель.
     - Здравствуйте,  Асенька, - произнес Вербицкий задушевно и с
облегчением поставил портфель на пол. - Можно войти?
     - Здравствуйте,  Валерий,  -  отчужденно  сказала  она,   не
скрывая неприязни. - Вы слышали передачу?
     - Какую передачу?
     - По радио. И по телевизору.
     - Я ехал... Мы будем разговаривать на пороге?
     - Проходите, - сказала Ася сухо.
     - Я, собственно, на минутку, - приоткрыв портфель, он тронул
кнопку включателя и вынул небольшую,  еле поместившуюся книгу.  -
Брал у Андрея справочник,  для работы...  вот. Что за передача? У
вас такой вид, будто кто-то умер.
     - Умер.
     А, черт, подумал Вербицкий. Не повезло. Мне всегда не везет.
     - Простите, - нерешительно выговорил он. - Тогда, может, мне
действительно лучше уйти?
     Она пожала плечами. Вербицкий сглотнул.
     - Ну   хоть   полчасика  дайте  отдохнуть,  -  попросил  он,
принуждая себя заискивающе улыбнуться. - Я с таким трудом ехал.
     - Конечно, полчасика дам, - ответила Ася. - Присаживайтесь.
     Вот и все.
     Вербицкому стало  хорошо  и  спокойно.  Все  труды  остались
позади. Словно он сел наконец в вагон поезда, на который никак не
мог достать билет,  и поезд тронулся,  перрон скользнул за окном,
провожающие  машут  и пропадают...  Он почти видел,  почти ощущал
стремительное биение прозрачных полей вокруг портфеля. Это Должно
было  длиться  около  двадцати  четырех  минут.  Через полчасика,
дорогая, ты уже не захочешь,  чтобы я ушел;  никогда не захочешь.
Его подмывало позлить эту женщину,  увидеть ее  неприязнь  -  тем
разительнее и сладостнее будет преображение.  Интересно,  как это
будет выглядеть?  Симагин говорил - до трех метров.  И расстояние
должно быть постоянным.  Она села у стола.  Достает.  Или далеко?
Нет,  все будет хорошо.  Должно же хоть что-то  быть  хорошо.  Он
смотрел на Асю из-за вагонного стекла,  и сам не мог понять,  что
чувствует,  мысленно видя,  как его воля,  вековечная воля самца,
проросшая  из  архейских  болот  и  вооруженная  двадцатым веком,
сквозь тщетную  одежду,  сквозь  обреченную,  беспомощную  наготу
вламывается прямо в душу и проворачивает там какой-то сокровенный
рычаг,  непоправимо переключая эту стройную гордую  женщину,  как
стиральную  машину  или  телевизор, -  с программы на программу...
Поезд набирал ход.
     - Неужели Андрей и по воскресеньям ходит в институт?
     - Они с Антошкой ушли в химчистку. Очередь, конечно...
     - Надо же... - бессмысленно проговорил Вербицкий.  Две минуты
прошло. - Так что у вас случилось, Ася?
     - Витя Лобов погиб.
     - Лобов... погодите. Космонавт? Позавчера улетели.
     - Да.  Передали только что. Витя и еще двое вышли из станции
-  они  же  начали собирать этот громадный телескоп.  Микромодуль
сманеврировал  чересчур  резко,  что  ли...  цапфы  скафандра  не
выдержали. Разгерметизация.
     - Какой   ужас,  -  сказал  Вербицкий.  Три  минуты.  Минуты
тянулись, распухали. Ведь две были уже так давно!
     - Они с Андреем славно так дружили... хоть и редко виделись.
При мне - только однажды.  Сидят на кухне - сплошной хохот, - Ася
подняла голову,  увидела устремленный на нее взгляд,  и  лицо  ее
захлопнулось.  -  Андрей  и Виктор вместе учились в институте,  -
сухо сообщила она.
     - Вот оно что...  Да...  Космос... Мы с Андреем зачитывались
фантастикой  в  школе...  Тогда  это  было модно,  помните,  быть
может... - Пять минут. Ася встала, взяла откуда-то тряпку и стала
неторопливо,  почти  демонстративно,  стирать  пыль  со стола,  с
серванта,  с полок книжного шкафа.  Вербицкий  едва  не  вскочил,
чтобы силой усадить ее на место.  Боже,  неужели сорвется?  Из-за
пыли?! - И плакали, когда погиб Комаров... Вы бы сели, Ася.
     Занимаясь своим  делом,  она  опять  пожала  плечами.  Потом
повернулась к нему.
     - Знаете,  -  чуть  смущенно сказала она,  - Андрей меня так
ругал,  что я  не  успела  прочесть  ваши  рассказы,  Валерий.  И
правильно  ругал.  Вы  простите  меня,  Валерий,  я действительно
как-то не успела... Если у вас будет возможность, пожалуйста...
     "Уже!!" -  размашисто крутнулось в голове у Вербицкого и тут
же утекло в какую-то щель, потому что продолжения не последовало,
и Ася, постояв, вновь принялась за проклятую пыль.
     - Да пес с ними,  Асенька,  - сказал Вербицкий хрипло.  - Вы
слишком на этом концентрируетесь.  Пустяки.  Бумажки.  Захотите -
так прочтете, когда опубликуют. Меня же быстро публикуют.
     Зачем я это, подумал он. Из-за чего горячусь? Через четверть
часа я стану для нее богом,  молча и без усилий - уже одиннадцать
минут...  Да сядь ты, дура!! Откуда я знаю, можно тебе ходить или
нет?!
     Она отложила тряпку.
     - Пойду чай поставлю,  - сказала она и двинулась из комнаты,
и Вербицкий, уже не владея собой, вскочил с воплем:
     - Не надо!
     Она остановилась, изумленно глядя на него.
     Эта заминка  ее  спасла.  Микроискажения подсадки и без того
уже были на грани летальности.  Положение усугублялось  тем,  что
внешний  спектр  подсаживался  без фильтрации,  всплошную,  через
случайные резонансы отнюдь не всех латентных точек, зато вместе с
участками,  не имевшими отношения к делу - такими,  например, как
садомазохистский регистр,  - отламывая и  перекрывая  недопустимо
обширную для одного сеанса область психики. Если бы Ася к тому же
вышла из зоны облучения до окончания операции,  ее смерть была бы
неминуема.
     - Правда, - выдохнул Вербицкий. - Не стоит.  Я не хочу.  Я уже
пойду сейчас.
     Она пожала плечами и сказала:
     - Ну, мои захотят. На улице духота, а Симагин чай любит...
     И пошла, пошла мимо...
     И вдруг запрокинула голову,  накрыв лицо рукой.  Видно было,
как ее качнуло,  - она едва не упала. Что это с ней, с испуганным
раздражением подумал Вербицкий и тут же сообразил - Симагин  ведь
хвастался  прошлый раз,  она ждет ребенка.  Затошнило,  наверное.
Будь я женщиной, невольно подумал он, ни за что бы...
     Ася напряженно  опустилась  на  краешек  кресла  и  обмякла,
окунув  лицо  в ладони,  уложенные на стол.  Ее волосы растеклись
бессильной темной пеной.
     - Что с вами, Асенька? - озабоченно спросил Вербицкий. - Вам
нехорошо?
     Она с усилием подняла голову и исподлобья глянула на него.
     - Мне хорошо.
     У нее  была  восковая  кожа  и  потухшие  глаза - оставалось
только удивляться  стремительности перемены.  Эта перемена решила
все. Мгновения отслаивались, отщелкивались все быстрее. Вербицкий
всей   кожей  ощущал  их  упругое  проскальзывание.  И  с  каждым
мгновением  эта   женщина   становилась   его.   Быть   сторонним
наблюдателем этого было легко и странно.  Пощелкивали рельсы,  он
ехал в вагоне,  работал машинист, тепловоз работал, он лишь ехал.
Они молчали.
     Словно какой-то   будильник   прозвенел.   Время    истекло.
Вербицкий дрожал от возбуждения, лицо его горело.
     - Я ухожу,  но...  запомните.  Я не хочу оставлять вас.  Мне
страшно оставлять вас,  - он облизнул  губы.  Теперь  она  должна
понять,  ведь все это правда. Ведь у них одна правда уже. - Здесь
вы разучитесь чувствовать и мыслить, я же знаю...
     Ася встала и  тут  же  опять  рухнула,  со  всхлипом  втянув
воздух.
     - Господи,  - едва не плача,  пробормотала она,  - ну где же
Симагин?
     - Что?! - не веря себе, переспросил Вербицкий. Внутри у него
все оборвалось. - Что?!
     В замке   звякнул   ключ,  и,  совсем  как  в  первый  день,
непостижимым  и   неподвластным   сверкающим   сгустком   женщина
пронеслась мимо, черный костер волос опалил Вербицкому щеку своим
летящим касанием.
     Он. Долгожданный,  надежный. Она льнула к Симагину, пытаясь,
как  вода,  растечься  по нему,  чтобы не быть самой.  Теперь все
будет хорошо.  Пришел - и сразу легче. Так и всегда. Прогони его,
прогони.  Я так ждала.  А теперь что-то случилось. Но я все равно
ждала.  Только у меня нет сил,  даже стоять не  получается,  идем
скорее  в комнату,  только прежде прогони,  я не могу видеть этих
пустых глаз,  мне хочется драться,  но сил  не  стало,  я  сперва
решила,  что это твой,  наш, во мне, подал первый знак, но это не
он, ну скорее...
     - Дядя Витя погиб, - сообщил Антошка из-за спины Симагина.
     - Да, - она шевельнула губами, но даже не услышала себя.
     - Валерка... Здравствуй, Валерка. Ты давно здесь?
     - С час.
     - Знаешь?
     - Ася сказала.
     Прогони его,  милый!  Ты даже не увидишь, что мне так плохо,
только  если  умру,  увидишь,  но  я не умру,  как же я могу тебя
оставить, я же знаю, что тебе нужна, прогони...
     - Асенька...  Заждалась нас?  У, ладошки-то какие холодные, -
он взял ее руки в свои,  поднес к губам,  и она зажмурилась даже,
запрокинулась, перетекая в свои ладони навстречу его целительному
дыханию.   -   Сейчас  кофейку  выпьем.  Представляешь,  на  углу
растворяшку выбросили.  Из окон траурное сообщение, а народ банки
хватает,  по штуке в руки...  И я схватил... А ты что, уходишь? С
ума совсем!
     - Да знаешь, я просто по пути зашел - справочник вернуть.
     - Брось, Валера, посиди еще, куда спешить. Воскресенье.
     - Это у  вас  воскресенье  отдых.  Работаете  от  звонка  до
звонка. Наш рабочий день не нормирован, и выходных нет.
     - Да перестань...
     Их голоса  доносились  как сквозь вату.  Ася почти лежала на
груди Симагина,  ноги подгибались.  Мир кружился то  быстрее,  то
медленнее - она боялась открыть глаза.
     - Нет,  Андрей, я сп