праздноваться на Иванов день.  Самый большой
праздник северной весны. Как жалко  и пусто было в Германии среди давно  уже
скошенных полей в этот день, без белых ночей, костров и домашнего пива!
     "Программа грандиозна -- это еще и рожденье Веселки к тому же.  Добрыня
Никитич привозит новенькие,  приятно  пахнущие свежим деревом бочки и растит
солод. Вика  наварила несколько  "колес" Ивановского  сыру. Два  дня  подряд
печем пирожки и печение. Навезли  хворосту на громадный костер, подвесили на
шестах смоляные  бочки, и телега дубовых листьев: плести венки и гирлянды. С
моря будет виден наш костер!
     "Раз традиции, значит, по обычаю -- в  Вечер Трав я отправляюсь в город
продавать зелень -- заявляет Добрыня. -- Катюшка, ты со мной на возу.
     "Ох уж, и огрею я тебя калмусом!"
     Объясняем недоуменному Ларику.  Двадцать второго июня --  Вечер Трав  в
Балтике. На  набережной,  на всех площадях в городе -- приезжие  хуторяне, с
цветами, венками и пучками аира --  калмуса на  продажу. Тут же бой цветов и
народное  гулянье. Иванов день празднуется три  дня. Вся Рига на пристани --
первый настоящий вечер трав за столько лет! Дети в пестрых бумажных коронках
и венках, у  всех в руках цветы и аир  -- узкие  зеленые  листья  пахнут так
свежо и сладко речной  водой  и лилиями,  плещутся,  бой  пучками калмуса  в
разгаре,  "Лиго"  -- ивановские  песни  звенят на  каждом шагу,  сама  Двина
смеется солнечной рябью, даже на старых башнях города висят гирлянды --  или
кажется так?... Потом мы катались по Старому Городу. Улицы неузнаваемы: Рига
всегда была  немного чопорной, а теперь завалена цветами, под ногами хрустит
калмус,  под  липами бульвара хорошенькая  цыганка продает  цветы  и гадает,
повсюду  поют и  танцуют, на  всех площадях  оркестры... В бледных  сумерках
Ивановой ночи  с засыпающими  на  сене ребятами  мы  вернулись домой. Поющий
город  затихает  отодвигающимися  домиками предместий. Заря  дрожит  светлой
полоской за лесом -- с другой стороны неба алеет уже рассветная заря, звенит
тишина, и  в  лесу  разворачиваются с тугим  шелестом  веера папоротника, на
которых  завтра в  полночь вспыхнет огонь-цветок. Вечер трав,  чудесная  моя
земля -- слышишь?!
     "На следующий день с утра  солнце, конечно. К дверям прибиваются  венки
из дубовых листьев, развешиваются фонарики. Веселка превратил старую лодку в
гондолу...  гости  со всех сторон. Набираю  кампанию в лес  --  за  Ивановой
травой, я уже присмотрела болото, где она  растет:  вроде дикого горошка, но
гораздо  больше,  и  с  одной стороны  цветы  ярко-желтые,  а  с  другой  --
сине-лиловые. Набираем охапками, чтобы опахивать  ею скот и дом -- класть на
порог, чтобы добрые духи охраняли домашность ... Лиго -- звенит  с соседнего
хутора.  -- Лиго -- откликается на  реке.  Лиго!  Вечер Ивана  Купала! Лиго!
Ладо-Лель,  весенний,  могучий,  славянский  бог  Ярило,  хмельной  от  росы
полевой, от цветочного меда -- и от любви, конечно...
     Алексей, молодой актер, картинно останавливается на ступенях террасы  и
запрокидывает  голову: "Верит народ,  что  велик Гром Гремучий  каждую весну
просыпается от  долгого сна, и сев  на коней  своих -- сизые  тучи -- хлещет
золотой  возжей-молоньей Мать Сыру  Землю...  Будит та  стрела  и мертвых  в
могиле...  Ходит Яр-Хмель по ночам,  и  те ночи  хмельными зовутся. Но  кого
Ярило  воззрится,  у  того сердце на любовь запросится  ..."  декламирует он
стихотворение в прозе Мельникова-Печерского -- Ивана Купала такой же русский
праздник был,  как  и латышский  ... За садом взвивается ракета.  Идем  всей
гурьбой  на костер --  будем прыгать,  в горелки играть... из смоляных бочек
летят  огненные  искры, Добрыня  разносит  кувшины с пивом...  только  утром
раскладываем  гостей -- в комнатах, на сеновале... мы с Викой просто валимся
с ног от  усталости. Тяжело хозяйкам выдержать такой праздник,  но  зато как
хорошо!
     "...  Отдыхаем  на  следующий день после обеда  с  громадным  тортом  и
свечами, в честь Веселки. "Ну вот, --  говорит он, солнце повернулось теперь
на зиму, давай строить новые планы."
     "Все  очень  ясно.  Добрыня  Никитич  будет  заниматься нашим  сельским
хозяйством, ты  на лесопилке,  Ларик в саду,  Вика по  хозяйству дома,  и  я
помогу конечно, после службы  ... скоро начнутся печенья, соленья и варенья.
Бочками заготовим на зиму, это не консервы фабричные!  Следующий праздник --
Жатвы, осенью,  разукрасим  сноп,  и  оставим его  на чердаке  до Рождества,
пойдет на елку птицам.  У камина будем яблоки печь... Труднее всего придется
вам,  мальчики, во  время  войны  вы от рук отбились, видели  слишком  много
страшного,  привыкли  к незадумывающемуся  над завтрашним  сегодняшнему дню.
Браться за книги,  учиться, будет скучно, но мы  позолотим  пилюлю. Главное,
что  дом,  это  не просто хорошая квартира...  Вы очень молоды,  вам  трудно
отступить на  шаг  назад,  посмотреть  на  последние  тридцать  лет.  Сейчас
кончилась  вторая мировая  война,  а  конец старой культуры начался вот  эти
тридцать лет тому назад. Это не  значит  -- мирное  доброе старое  время, не
значит, что все было прекрасно  раньше и  все  люди были ангелами. Но  к тем
людям,  которые  считали себя  человеком,  раньше  прививались  определенные
понятия и предъявлялись очень строгие  требования.  Были устои, была этика и
традиции,  жизнь  строилась  на  них.   Теперь  этика  утрачена  и  традиции
уничтожены,  жизнь стала не строительством, а  разрушением. Переходные эпохи
очень интересны -- для  историков, -- но не для эпигонов. Вы, двадцатилетние
--  осколки  старого, врастающие  в  новое. Надеюсь,  что доживем  до нового
солнца, но сумерки тяжелы, особенно,  если  мы не стоим  крепко на ногах,  и
каждый  невежда, каждый хам может загнать нас в угол. Вот  потому белый дом,
который  мы строим  -- это  крепость,  символ.  Из  него  идет тепло  --  от
лампадки,  от ковров и цветов, от того, что мы бережемся, чтобы не запачкать
сапогами паркета, не  оскорбить цветы в  вазе грубым  словом. От  того,  что
каждый старается внести в него самое красивое и лучшее,  думает  о других, и
учится терпению, долгу, и радости. Вот в  чем смысл дома... а теперь  просто
помечтаем. Скоро будет чудесная, золотая осень, с  веселой  рябиной в  саду,
вечерами  у камина, и  снег, наконец,  белый, как  дом,  ласковый,  как кот,
танцующие звезды Рождества... Мы поедем  в город на рождественский базар для
настроения, будем  золотить  орехи  и  шишки,  на елку  до потолка,  запечем
золотую  монету в пирог для святочного  короля, и первое Рождество  в  белом
доме  будет, как соната Грига,  как  снежная песня ... Аминь, что значит: да
будет так"!

        * * *

     --  Вот  и  все  -- устало сложила Демидова листки.  -- Круговорот года
закончился. Жизнь тоже. А мечта -- нет.
     --  Картину нарисую -- вздохнула  Таюнь.  -- Как  она  выглядела? Сухие
разъездные пути,  синие рельсы,  песок, щебень --  и над этим, поверх, белый
дом в сирени, а на первом плане ее ...
     --  Окровавленную,  на рельсах?  -- Демидова, как  хлыстом  ударила  --
кое-кто из слушателей пожимал плечами над "балетом" -- это  она чувствовала.
-- Если мне удастся напечатать когда нибудь ее  записки -- я прибавлю к  ним
мое  послесловие.   Да,   лирика.   Я  видела  достаточно,  как  насиловали,
издевались, чекисты и гестаповцы, уроды  и психопаты, предатели и убийцы ...
кровь,  кровь и грязь без конца. Но если  писатель изображает только ужас  и
мерзость, то что он  дает этим? Ужас перед ужасом? Толчок в бездну из страха
перед  нею? А на что опереться, на что надеяться, во что же верить тому, кто
читает?  Выходит,  значит, что  чем сильнее талант, тем сильнее  он выбивает
почву  из под  ног  и толкает -- куда? Нет, я знаю, что  у меня недостаточно
сил, чтобы крикнуть достаточно громко, но сколько хватит этих  сил, несмотря
на  все, что я  видела, именно  потому, что я видела и пережила с  открытыми
глазами, не пряча голову в  песок, я повторяла и буду повторять, как вот эта
безвестная,  рядовая  женщина,  средний  маленький  человек,  не  обладавшая
никаким талантом, кроме своей мечты, то же самое: Ларики и Веселки,  Добрыни
Никитичи и Вики, и вы,  безымянные  -- все  --  не забывайте о  белом  доме!
Сегодня или завтра, здесь или там, и еще где  нибудь -- стройте! Складывайте
мечту по кусочкам, потому  что она должна стать жизнью, и она -- главное. Не
все же погибнут. А у тех, кто не погиб -- должен быть дом.

--------
12

     -- А ведь этот Сергей -- тот самый, с сиреневым букетом был -- я узнала
его -- шепнула Демидовой пани Ирена, уходя, и та, уставшая от чтения, ничего
не поняв,  понимающе закивала головой. Иногда голова распухала,  как большая
жалобная книга,  в которую каждый старался всунуть  свой листок: несбывшиеся
надежды, потери, провалы, отчаяние, воспоминания. Жалобы у каждого, окрашены
по разному.  Иногда  трудно  переключаться  от  погибшего  сына к обманувшей
любовнице, от алкоголизма к истерике, от цинизма  к глупости -- и встречаясь
с  человеком снова,  сразу выхватить нужную  страницу:  привычки, несчастья,
разноцветные ниточки.  Впрочем  может быть  и хорошо,  что  голова наполнена
этими судьбами до краев. Меньше места для мыслей о себе и -- одиночества, да
и самообмана тоже. Сперва не могла  придумать, как же рассказать мужу, когда
тот вернется, как Маринка  и Наточка на ее глазах погибли, побежали по улице
после налета  и попали под затяжную бомбу ... пальчики  у  одной на тротуаре
остались ...  потом стало думаться только, вернется ли он вообще.  А то, как
любила  их всех, какой  хорошей, полновесной была жизнь --  стало бесплотной
тенью, будто и не было ее вовсе, от отрезанного  ломтя и крошек не осталось.
Нет, не жалоба это  -- только пусто  стало. Лучше подумать  о  чужих жизнях.
Может быть, иногда и удастся помочь, хоть попытаться помочь...
     Она  не  удивилась,  когда  однажды вечером  явился Сергей, смущенно  и
упрямо  задержавшийся у  двери,  разминая  в руках  узкий  сверток в  тонкой
бумаге.
     -- Вот принес вам ...  розу. За то, что вы прочли тогда. Только одну, к
сожалению ...
     --  Что вы, спасибо! Я уж и забыла, как они выглядят! Садитесь, а  я ее
сейчас поставлю... вазочки нет, но в стакан хотя бы...
     -- А почему в  бутылку  нельзя? -- строго спросил он,  хмурясь --  тоже
дурак, не догадался,  что  у нее и вазы может  не оказаться, в бараке живет,
надо было достать, чтобы по всем правилам...
     -- Поставить конечно  можно, но  это  значит обидеть  розу.  Все должно
гармонировать. Прекрасный цветок  в бутылочном стекле  --  это  режет  глаз,
нарушается гармония. Молоко в бутылке,  или водка -- в порядке вещей. А роза
-- нет.
     -- Все на своем месте, и гармония необходима?
     -- Конечно, иначе плохо получается, искажается и одно, и другое.
     Сергей поднял голову и не мигая уставился на Демидову.
     -- Ну, а Бог тогда как же?
     -- То есть как?
     -- Я  с  вами  поговорить  пришел. Вы умная женщина, видели много, и...
сказки пишете. Читал. Над одной плакал даже, не стыжусь.
     -- Таких слез стыдиться не надо -- тихо сказала Демидова.
     -- Знаю,  что  вы  поймете,  если  и не  смогу  объяснить.  Так  вот  я
спрашиваю:  вы говорите:  гармония, чтобы все  на  своем месте,  а куда же в
нашей  жизни, в  такой, как  она  есть, Бога то поставить, в какую  вазу Его
всунуть, чтобы соответствие это было?  Военнопленные лагеря видели? Доходяги
ползали под конец, траву, листья жрали. А в концлагерях? А газовые камеры? А
чекисты?  Гестаповцы? А в Лиенце  на  Драве  священников по голове дубасили,
когда они  с крестом  на коленях умоляли не  выдавать людей...  а англичане,
розовые и бритые, смотрели, как женщины с моста детей в Драву кидают, и сами
за ними бросаются ... где же Бог?
     ("Пусть  выкричится, бедный"  --  думала  Демидова,  смотря, как у него
сжимаются кулаки").
     -- Вы сами то -- в Бога верите? -- спросил он упавшим сразу голосом. --
Не потому, что в сказках вы о  Боге  не говорите. Казалось только -- если не
верить, то и сказок писать нельзя -- простите, не умею объяснить, почему так
кажется.  Может быть, неприлично даже  спрашивать, верит ли человек. Но  как
иначе спросить, у кого? К священнику пойти -- он начнет из Евангелия читать,
что  мол  на том свете  все зачтется.  А кто  же будет  засчитывать, если Он
ничего не  видит,  что  на  этом свете  делается,  а  если видит,  то почему
допускает  такое,  если  и  вездесущ,  и  всемогущ  ...  я  пробовал читать:
философскую  книжку в библиотеке взял. Очень  гладко получается,  как стекло
для вашей  розы. Пока в книжке написано.  А вот  встать перед  печкой,  куда
людей  живьем  кидали,  или  перед  грузовиком,  под  колеса  которого  люди
бросались,  или  хоть под любым  налетом -- и прочитать  страничку другую из
этой  книжки --  так если бы смеяться можно  было тогда --  все хохотали  бы
просто!  Нет, надо другое  понять,  а  что понять -- не знаю. Простите, если
надоедаю вам,  только  поймите: если  бы  я знал, что меня услышат  -- я  бы
кричал благим матом, во весь голос кричал бы!
     --  Каждому  человеку  иногда  покричать  надо.  Ну, а  теперь  давайте
поговорим спокойно. Я, конечно, верующий человек, и много думала над тем же,
что и вы, в молодости многого не понимала, но когда поняла, то  непоколебимо
совсем, чтобы ни случилось. И  тогда  вот именно все встало на  свое  место,
понятно и просто. И несмотря ни на что, всегда есть свет ... есть, даже если
его не видно.
     --  Покажите мне  его  --  невесело  усмехнулся Сергей,  и протянул  ей
сигареты. -- Закурите и объясните, только без ученых слов пожалуйста. Их я и
в словаре найти могу, а мне не словарь нужен.
     -- Скажите -- вот вы увидели эту розу. Что вы сделали?
     -- Ну, подумал, что таким, как вы, -- я к вам давно уже собирался зайти
-- розы нужны, вы порадуетесь, и купил.
     --  Хорошо. А ведь  могли  не купить,  или  сорвать с куста, бросить  и
растоптать. Могли бы?
     -- Никогда не топтал. Ну предположим -- в теории.
     -- Пример простой, но самое большое в жизни -- очень простое. Из всего,
что на земле живет,  только  у человека свободная воля. Дерево растет на том
месте, где  взошло его семя, и сдвинуться с места  не может -- хотя все, что
растет, тянется к небу,  заметьте.  Волк должен  задрать козу или  еще  кого
нибудь, потому что не  может  есть травы, и выбора у него нет.  Своя граница
опять  таки. Но человек создан по образу и подобию, и это действительно так,
потому что в  своих границах,  в своем мире мы тоже творцы  и  создатели, по
своей воле. Вы могли  растоптать розу, пройти равнодушно мимо, принести ее в
подарок,  или  хлестать кого нибудь  ее  шипами, чтобы мучить  --  все могли
сделать, как хотите. Но в  одном случае вы отгородились бы  от мира  со всем
прекрасном  в  нем, ожесточаясь  против  него  и  его Творца.  В  другом  --
ожесточение стало бы больше, разложением и  искажением  вашего человеческого
духа, перешло  бы в тупость  безумия. Но был  и третий путь --  увидеть, что
роза красива, и принести ее в дар.
     -- Выходит, что Бог взял меня за руку и повел по правильному пути?
     -- А вы хотите всю жизнь оставаться глупым мальчишкой, который держится
за материнский передник, и сам  шагу ступить  не  может?  Стыдитесь.  Бог не
дежурит у дверей цветочных магазинов. Только от самого  человека зависит, по
какому  пути он  пойдет,  неизбежно одно: последствия содеянного. Иногда,  в
серьезных случаях, обратитесь  к  Богу за советом  -- совесть подскажет, как
надо поступать, но только подскажет. Последуете ли вы  этому совету  или нет
-- дело  ваше, вы свободны, до  той  границы, которая называется смертью.  И
нечего мешать имя Бога в наши грехи и преступления.
     -- А откуда может человек знать, в чем добро и зло?
     -- Вы о древе познания добра и зла слышали? Да, это  аллегория, то есть
образ,  понятный и простому человеку, и ученому.  В этом ее сила и смысл.  А
само познание заложено в душе каждого. Ребенок, едва умеющий говорить, знает
уже, что поступил плохо, если солгал. Почему плохо -- он объяснить не может,
но знает,  и если  вырастая,  продолжает  обманывать  других,  то  старается
обмануть и самого себя; подсознание своей неправоты.
     --  Значит  по  вашему  выходит, что во всех человеческих  страданиях и
ужасах виноваты только сами люди?
     -- Если добраться до самой основы -- да.
     -- Если  они  сами  совершают  зло, и  причиняют  страдания  другим  --
допустим.  Ну, а  чем виноваты их жертвы?  Жил  человек, и может быть ничего
особенно хорошего  не  делал,  но  и ничего  плохого  тоже.  Ну там,  грешил
немного, выпивал по субботам, что ли... а потом на него  посыпались  со всех
сторон несчастья, и все близкие и он сам погибли мучительной смертью. Это за
что  же? Только для того, чтобы, скажем,  какой нибудь чекист мог измываться
над ним, мучить и калечить, хотя  бы  он и расплачивался  потом  за это сам?
Если мы при вашей розе останемся, то  для чего же она цвела, если я растопчу
ее? Мне за это полагается наказание -- хорошо. А розу карать за что же? Ведь
бандиты и мучители  Бога то не особенно ищут. Они безбожники. О Боге кричат,
взывают к нему именно эти безвинные  жертвы. Почему же, если Он милосерд, то
допускает это?
     -- Скажите, вы оставались когда нибудь в школе на второй год?
     -- Один раз остался.
     --  Ну вот видите.  Вам  были заданы уроки,  а  вы их не  выучили  -- и
пришлось второй раз  повторять то же самое. Так и с жизнью. Существует много
откровений о бессмертии  душ, и все они, если  вдуматься, сходятся на одном:
если в нашей жизни мы  не сделаем того, что надо, или совершим преступления,
то потом  будем  искупать их, чтобы наконец  понять, что  добро и что зло. В
Индии это называется кармой -- наследием добрых и злых дел человека, которое
он получает при рождении в новой жизни. В христианстве говорится об аде -- о
расплате за грехи,  но где этот ад может быть -- не сказано. Загробный  мир?
Но душа бессмертна, и поскольку она живет в теле тоже, то тело, подверженное
разрушению, может  быть заменено  новым,  в новой жизни,  и если человек  не
созрел для лучшего  мира,  того,  что  называется  упрощенно раем, то  он  и
возвращается на землю еще и еще раз, пока не поймет. Если вы продумаете это,
сравните с  тем, что видели, то все  станет на свое место. Станут  понятны и
злодеи,  остающиеся безнаказанными,  и казалось бы ни в  чем  неповинные, но
жестоко страдающие люди. Тяжелая карма значит досталась им от прошлого. Если
же и при всем понимании  останется что-то  непонятное -- оставьте  это. Есть
предел  нашему пониманию. Понять  Бога  до  конца мы  все  равно  не сможем,
слишком мелкие песчинки для этого, и поверьте, что для каждой жизни, великий
ли это  человек  или простой --  достаточно,  если  он поймет  разницу между
добром и злом  и  не будет совершать зла, ни  в  делах, ни  в мыслях. А  все
остальное приложится, и нечего мудрствовать, потому что это действительно от
лукавого.
     -- Тяжело мне ... выдохнул вдруг с  трудом Сергей и дернулся в сторону,
чтобы она не видела его глаз. -- Я, знаете, еще мальчишкой на фронт пошел...
и уже хвастался, что мол,  обстрелянный, только это все, как в фильме  было,
то есть  не то, что в фильме,  вот товарищ упал рядом, стонет, или уже сразу
мертвый,  и руки оторваны,  но  ведь  не  я  его  убил,  я только  вижу, как
мучаются, и у самого  ноги в кровь стерты ...  а тут разрывы,  зарываешься в
землю -- даже  Богу молишься, как умеешь, и это бывало... и потом все  равно
становится, только чтобы тишина настала -- одного хочешь -- глаза закрыть, и
чтобы  тихо  было,  чтобы  снова дышать можно  было...  но  и  сам,  если за
пулеметом,  или у пушки --  так ведь не  видишь,  по кому стреляешь,  знаешь
только,  что так надо, смешно,  но ведь не  думаешь, что  вот этой очередью,
этим снарядом сейчас ког