выходят.  И  действительно,  большинство  виденных  мной
калмединститутовцев  того  времени  были  на  редкость  тупыми.  Говорят,  там
принимали и учили за деньги. Даже детей знаменитейших в стране врачей. На них,
в  отличие  от  их гениальных родителей, природа отдыхала. Петюня Ломакин даже
утверждал,  что когда он сдавал хирургию, доцент подглядывал в ящик стола, где
лежал "Справочник фельдшера"! Смотрел, правильно ли Петька рассказывает.
    С  такими  орлами, как Магомед и большинство из нас, Петя дежурить боялся.
Поэтому  за  полгода  не  сделал  ни одной аппендэктомии. А оперировать хотел.
Жажда, так сказать, крови.
    Так  он  удумал  дежурить  в  новогоднюю  ночь.  Знал, что почти все врачи
напьются и некому будет ему помешать, бесконтрольно в людских кишках копаться.
Вот он и сделает себе новогодний подарок - аппендицит.
    Так  и  вышло.  Все  загуляли,  и  принесла нелегкая сразу после курантов,
какого-то  толстого  мужика  с болями в животе. Наверное, шампанского перепил,
вот  от  пузырьков живот и раздуло. Дядечка, и правда, был килограммов под сто
тридцать, но Петр не испугался. Он быстренько приговорил его к "аппендициту" и
велел подавать в операционную.
    Медсестры  и  санитарки, пившие разведенный глюкозой с витаминами спирт из
майонезных  баночек  (в  них  же  собирают  анализы  мочи), в диагнозе Петином
усомнились, но возражать не посмели.
    И   вот  Петька  уже  в  операционной.  Оперирует  один.  Ассистирует  ему
операционная  медсестра.  Строго  по  правилам делает разрез, разгребает сало,
входит  в  брюшную  полость.  Легко  находит  червеобразный  отросток. Тот без
признаков  воспаления,  но  Петя  знал  это  почти  наверняка еще до операции.
Главное  -  сам  процесс,  а не воспаление. Если до удаления аппендикс немного
помять  в  руках,  чтобы  образовались  небольшие  кровоизлияния  -  гистологи
напишут: "катаральный аппендицит". Идеально удаляет отросток, погружает культю
в  кисет  -  аж  сам  себе  со стороны нравится. Можно уходить, зашиваться. Но
Ломакина  учили  -  положено осмотреть весь кишечник. Осматривает, и что же он
видит - еще один аппендикс, тоже без воспаления.
    - Всякое  в жизни бывает, - думает Петр, и так же аккуратно удаляет и его.
Дальнейший осмотр кишок выявляет третий отросток!
    - Урод,  какой  то!  -  с ужасом думает Ломакин. Руки его дрожат, в глазах
двоится,  пот ручьем, но и третий червеобразный отросток успешно удален. Когда
Петя  нашел  четвертый  аппендикс, мозги его не выдержали - упал в обморок под
операционный  стол.  Пришлось  сестре  будить  дежурного хирурга. Уснувшего от
спирта еще в прошлом году. Тот полностью так и не проснулся, но быстро нашел и
удалил   пятый   червеобразный   отросток.   Кстати,   имевший   все  признаки
флегмонозного воспаления.
    То  есть  диагноз  был  верным.  И  как  ни крути, а жизнь больному Петя в
основном почти спас.
    Только  боролся  во  время  операции  с  жировыми  подвесками  на  толстом
кишечнике, отдаленно напоминавшими аппендикс.
    А  вы  говорите  - сто аппендицитов. Человек на четвертом сломался. Ушел в
терапевты.


                                * * *


                              Террорист


                        ("Рассказы о врачах")



    Ранним  утром я сижу на жестком стульчике в зале ожидания железнодорожного
вокзала,  и  читаю  огромный  красочный  плакат.  Плакат учит жизни. Учит, как
уберечься от террористов. Каждые полчаса вокзальное радио переда„т стандартную
информацию:
    - Граждане  пассажиры, не принимайте от незнакомых лиц на хранение вещи. В
случае  обнаружения  бесхозных  вещей немедленно сообщайте о них дежурному или
ближайшему  работнику  милиции. Ни в коем случае не передвигайте эти вещи и не
пытайтесь их раскрыть.
    Рядом  два прыщавеньких курсанта - морячка пытаются со мной познакомиться.
Они  играют  в  игру на мобильном телефоне, время от времени прикладывая его к
уху. Видно, что телефон не подключ„н. Наверное, это делается для солидности.
    - Девушка,  а  сколько  время?  А  куда  Вы  едете? - Задают они идиотские
вопросы. Толстый румяный дядька справа от меня ест огромный бутерброд с салом.
Булка  крошится  ему  на  колени, но он упорно жу„т толстый бело-розовый шмат,
стараясь не запачкать запорожских усов. Закатывая при этом глаза, улыбаясь сам
себе и тяжело отдуваясь. Он - живое воплощение загадки:
    - Что на свете всех милее, всех румяней и белее?
    - Конечно, сало!
    Пожилой  милицейский  сержант  присел напротив, с открытой бутылкой пива в
руке.  Очевидно,  он  сменился  с дежурства, но домой не спешит. Это настоящий
мат„рый  боец.  Такие,  как он в говне не тонут и в воде не горят. Его фуражка
лихо  заломлена  на  ухо, форма подогнана. Кобура с табельным Макаровым опасно
сдвинута  на  живот.  Он  ставит  бутылку на пол, и расслабляется на неудобном
стульчике.
    Через  место  от  него  бабушка  пичкает  пирожками тощего внука лет пяти.
Мальчик  морщится,  и есть отказывается. Бабушка возмущена. В е„ время все ели
хорошо!  Наверное,  у  мальчика  глисты.  Чего  ещ„ можно ждать от бестолковых
родителей?
    Громадный  зал  ожидания  полон до отказа. Свободных мест почти нет. В это
время  в  зал  осторожно  входит  какой-то тощий субъект. Он чем-то напоминает
цыгана.  Горбоносый,  чернявый  и  кудрявый.  В  руках у него огромная тяжелая
спортивная  сумка  со  сломанной,  не закрывающейся молнией. Перехваченная для
прочности  веревкой, завязанной бантиком. "Спортсмен" пытается найти свободное
место.  При  этом  он  как-то  странно горбится, озирается по сторонам, бросая
вокруг  воровато-опасливые  взгляды.  Наконец  он находит свободный стул между
милиционером  и  бабушкой, на секунду замирает, но потом вс„ же ставит на него
свою сумку. Кривя рот в нехорошей ухмылке, и ни к кому конкретно не обращаясь,
он бросает:
    - Приглядите  за  вещами,  я  пойду,  покурю.  - И торопливо исчезает. Все
застыли,   не  успев  промолвить  слово.  Зато  репродуктор  вовремя  повторил
предостережение  о  бесхозных  вещах.  Один  из курсантов продолжает держать в
дрожащей   руке   мобилку,  боясь  нажать  какую-либо  кнопку.  Очевидно,  она
представилась  ему  пультом  дистанционного управления взрывом. Второй морячок
вцепился  ему  в  рукав  форменной  куртки  побелевшими пальцами, и замер. Мне
срочно захотелось в туалет.
    Толстый   дядька  прекратил  жевать,  и  уставился  на  сумку  немигающими
выпученными  глазами.  Бабушка  вполголоса  что-то  невнятно забормотала. Были
понятны только два слова в конце каждого предложения:
    - ....  твою  мать!  -  Тощий  мальчик,  временно  оставленный  без опеки,
счастливо отдыхал.
    Прошло   минут  пять.  Милицейский  сержант,  сидящий  по  стойке  смирно,
прохрипел:
    - Сколько можно курить-то, в конце-то концов?
    И  тут  оставленный без внимания отдохнувший мальчик с глистами решительно
подошел  к  сумке  и  потянул  за веревку. Бантик бесшумно развязался, но нас,
казалось,  оглушила последовавшая за этим тишина. Пальцы курсанта не выдержали
напряжения,  и  сжались  на  телефоне,  одновременно нажав несколько клавиш. В
звенящей тишине трубка заиграла "Интернационал".
    Толстый  дядька  громко  пукнул,  и  снова начал жевать сало. В бормотание
бабушки  добавилось экспрессии. Окончания фраз прослушивались ещ„ хуже, что-то
вроде  "лядь".  Сержант  продолжал  сидеть  по  уставу. На его лице отражалась
напряженная  работа ума. Все мы не сводили глаз с раскрывшейся сумки. Она была
полна  женских  вещей! Чего там только не было. Но вс„ - женское. Я уже где-то
слышала, что существует такой при„м у вокзальных воров, когда они не убегают с
только что украденным чемоданом или сумкой, а ставят е„ сначала "на отстой". И
если погони нет, через некоторое время спокойно забирают.
    И  тут  в  конце  зала  показался  покуривший "спортсмен". "Хозяин" сумки.
Сержант  решительно  встал,  подошел  к  нему,  и  ловким отточенным движением
заломил ему руку за спину.
    - Попался, ворюга! - Грозно зарычал он, надевая на чернявого наручники.
    Тот молчал, не сопротивляясь.
    - Пойдем-ка  в  отделение!  - Взял его за шиворот милиционер. Он подошел к
нам, чтобы забрать сумку.
    - То-то  я  смотрю,  граждане, морда лица у него подозрительная! Террорист
хренов! - Радовался жизни сержант.
    Все,  кроме  мальчика с глистами, согласно закивали. Все мы заново ощутили
прелесть бытия. Чувство было такое, будто мы счастливо избежали смерти. И вора
было немножко жалко.



                                * * *



                             Убойная сила


                        ("Рассказы о врачах")



    Я  стояла  в  винном  отделе, и битый час выбирала бутылку вина в подарок.
Наконец  остановила  свой  выбор на молдавском мускате. Сладенький, и этикетка
красивая.
    Сначала  я  ощутила  за  спиной  Запах. Именно так, с большой буквы. Запах
многодневного  перегара и грязной одежды. Затем низкий женский голос прохрипел
мне в ухо:
    - Не бери!
    - ????
    - Не  бери,  сеструха!  -  Заботливо  и уверенно заявила дама, именуемая в
просторечии  бомжихой. В голове сразу замелькали мысли о "левом" происхождении
этого  муската.  Наверное, коллеги дамы уже покупали его, и потравились. И она
сейчас  спасает  мне  жизнь!  Но  я  привыкла  вс„  выяснять до конца. Поэтому
спросила:
    - Но почему не покупать?
    - Пятнадцать минут!
    - Что пятнадцать минут?
    - Ты,  сестренка, как дитя малое! Кайфу с этой бодяги на пятнадцать минут!
А  стоит  она  кучу денег. Не молодая ведь, должна бы уже понимать, что в вине
главное - не букет, а убойная сила.



                                * * *


                             Фригидарий


                        ("Рассказы о врачах")



    Хороший  праздник  -  Восьмое  Марта!  Веселый,  весенний!  Женский, можно
сказать  даже  - гинекологический. Однако заклинаю Вас, в любой праздник, хоть
революционный,  хоть  церковный,  сидите  дома!  И  в  медицинские  учреждения
обращаться  не  рискуйте!  Особенно  на  операцию.  Потерпите  пару дней, пока
доктора  после  отдыха  отдохнут.  Персонал  в больницах в основном - женщины,
поэтому,  если  Вы Восьмого Марта встретите там трезвого мужчину, значит у Вас
самого - белая горячка. Я за десять лет работы ни разу не видел.
    Вот   была   раз   история.   Поставили  меня  дежурить  ответственным  по
хирургическому  корпусу  как  раз  на  восьмое  Марта. Надо сказать, что это и
большая  честь,  и  большая нагрузка. И моральная, и физическая. Умный Главный
врач какого-нибудь задохлика педерастического женщин поздравлять не оставит. А
только  своего,  всеми бабами любимого. И такого, кто после обхода первых трех
отделений  не  свалится  спать  в  тряпки  в  своей ординаторской. Чем изгадит
праздник  остальным,  и  оставит  больницу  без  присмотра. Люди в ней дежурят
сутками из года в год. Кровь и смерть сближает их лучше, чем пьянка и веселье.
Поэтому  кое-кого  из  женщин  поздравлять  приходится не банальным поцелуем в
губы, а более серьезно, углубленно. Уединившись на диване или кушетке.
    Так что я оценил оказанное мне доверие и приступил к несению боевой вахты.
Но,  несмотря  на  тренировки, любовь и периодический холодный душ, к утру был
пьян  до  изумления. Слава богу, пронесло в смысле операций. Ничего серьезного
не  было!  А  то  бы  наша  бригада точно голову к жопе кому-нибудь пришила. А
следующая  смена  удивлялась  бы,  как  ловко все работает. Я то знаю, как это
делается. Моя подруга еще на втором курсе почти убедила профессора по анатомии
в  удивительном  сходстве  головы  и  задницы.  Она  на костях таза показала и
назвала по латыни все отверстия и бороздки черепа. Наверное, от волнения.
    Но  речь  в  нашем рассказе пойдет не совсем о медицине, вернее о медицине
экстремальных состояний.
    Всем  известно,  что  на  зарплату  обычного  врача  прожить  могут только
москвичи  и  кавказцы. Остальным регионам надо подрабатывать. Когда-то доктора
пытались  жалобно  просить  Министра здравоохранения повысить им оклады. Но он
твердо заявил:
    - Хорошим врачам денег хватает!
    Поскольку   мне   не  хватало,  значит,  я  был  плохим.  И  вынужден  был
дополнительно   работать  в  совместной  финско-российской  фирме,  спортивным
врачом.  Деньги  там платили не в пример больничным, поэтому я за такую работу
держался.  Фирма как раз на девятое мая организовала "Северное сафари". Десять
финских  идиотов  решили по Онежскому озеру на лыжах дойти до Кижей и обратно.
Идти  они  планировали  налегке,  поэтому требовалось сопровождение. Мы с моим
другом  Витькой и были сопровождающими. Должны были везти на снегоходе "Буран"
с  прицепом  их вещи, еду. Опережая, готовить стоянки. Разводить костер, греть
чай, суп. Следить за здоровьем туристов.
    Витя  тоже работой дорожил. Поэтому, справедливо опасаясь моего опоздания,
приперся  на  своем "Запорожце" ко мне на дежурство в три часа утра (или ночи,
не  пойму?).  Ох, и досталось ему, свеженькому от женщин - и тепла, и любви, и
спирта. Но он парень крепкий, поздравлял достойно.
    И в результате все беды из-за баб, и их бабского праздника!
    Вышли  мы  утром во двор, а мороз - минус двадцать ударил! Еле-еле "Запор"
отогрели,  а  стекла  так замерзшие и остались. Лихо выезжаем "по приборам" на
широкую дорогу. Минут через сорок я говорю:
    - А что это встречных машин нет?
    - А  мы  по  озеру  едем,  по  льду. А то еще менты остановят, могут запах
унюхать!
    - Логично!  Могут и унюхать. Если своих женщин не поздравляли. - Ловко так
до  деревни  ближайшей  доехали,  никого  не задавили (рыбаки все дома сидели,
холодно  очень).  В  деревне  -  старт  "Северного сафари". Там новый сюрприз!
Пухленькая  симпатичная  девушка  с  рыжими  волосами,  и  кучей веснушек. Это
Общество  спасения на водах догадалось своего спасателя к нам пристроить. Чтоб
тоже немного валюты заработать. Назвалась спасательница Галей.
    Горячие  финские  парни  у  соседней  избы  тщательно лыжи мазью натирают,
готовятся.  А  один  красномордый  нас  на  камеру  снимать  начал. Завидовал,
наверное, нашему вдохновенному состоянию.
    - Ты  главное, не ссы! - Прямо ему в камеру говорит Витя. - Если в трещину
не залупимся, довезем твои портянки до Кижей, жив будешь!
    Ну,  раз  в  первом акте упомянули трещину, как говорил в сво„ время Чехов
Горькому, во втором - она обязательно выстрелит! Суровые законы жанра, мать их
так.
    Погрузились  мы с Галей в прицепные сани, среди вещей поуютней устроились.
Подождали,  пока финны отойдут на километр, выпили на посошок. Витька за руль,
и  -  в  путь.  Мороз  держится  строго  под  двадцать,  лед  сияет  на солнце
разноцветными  радугами  и  хрустит,  как малосольный огурец на закусь. Витька
руль  одной  рукой держит, из под другой руки строгим взором дали осматривает.
Пытается  направление  на  Кижи по запаху определить. Но его собственный запах
перегара  любую  ориентировку  с  ног  сбивает.  Мчимся  на всех парах, мелкие
ледяные  глыбы  перескакиваем,  крупные  объезжаем.  От  тряски мы с Галей так
тремся, друг об друга, что того и гляди вспыхнем.
    Лыжников  наших,  последователей  Антикайнена,  обогнали.  Возле какого-то
острова развели костер, согрели им еду, чай. И дальше помчались.
    И вот она, трещина, родимая! Залупились все-таки! Я и Галя в санях как раз
задремали, и вдруг горячей волной нас обдал ледяной холод!
    Дальнейшее  я  помню  смутно.  Нас  спасло  то,  что трещина была узкой, и
"Буран"  с  санями  сложились  в  ней,  как  перочинный  ножик. И мы с Витькой
вынырнули и быстро заклинили их во льду запасными лыжами. Все заняло несколько
десятков  секунд.  Переход  от  пьяного  сна к трезвой бурной деятельности был
настолько  резким, что мы даже пока не мерзли. Хотя одежда мгновенно покрылась
ледяной  коркой. И главное - молча все, хотя обычно любим поматериться. Хотели
перекурить,  сигареты были у Гали, а ее нет. Вернее есть, но пускает пузыри на
небольшой  глубине,  уносимая  на  дно  намокающей  теплой одеждой. Второй раз
нырять  опять  выпало  мне.  Галя вцепилась в меня, как шальная. Чуть вместе с
собой  не утопила. Пришлось ее слегка по лбу треснуть, чтоб спасать не мешала.
Сверху, со льда, Витя помог, а то бы одному не вытянуть.
    Но в каждом жутком приключении бывают и приятные моменты. Наступил такой и
у  нас.  Стали  мы  Галю  -  спасательницу до гола на двадцатиградусном морозе
раздевать!  А  сами мокрые. Зрелище, доложу Вам, эротическое! Жаль только, что
петушки  наши  надежно  к  трусам  примерзли.  Как  говорил мой дед, когда ему
девяносто лет было:
    - Похоть ещ„ есть, а вздыбу уже нет!
    - Бабка!  - Частенько кричал он. Бабушка, занятая на кухне, отвечала минут
через десять:
    - Чего тебе?
    - Ничего! Перехотел уже!
    У  меня  всегда  в  запаянном  полиэтиленовом  пакете  лежит один запасной
комплект теплой одежды (и пластиковая пол-литра спирта). Один! Пришлось отдать
его  Гале,  хотя  очень  хотелось  переодеться  самому.  Но  мы вынуждены были
согреваться   спиртом,  нарушив  правила  экстремальной  медицины:  на  морозе
алкоголем  согреваться  нельзя!  Мозг  теряет  контроль над терморегуляцией, и
обмораживаешься  еще  больше. Лучше всего согреваться горячими жирными свиными
щами.  Но  где  ж  их  найти? Нас колотила такая дрожь, что стало наплевать на
правила.  Одежда  финнов  частью  намокла,  частью  утонула. Так что мы только
отжали свою, и стали одеваться. Но Витька мне сообщает:
    - Ты  в  технике не петришь, так что не сильно одевайся! Я "Буран" завести
попробую,  а  ты  с  воды  поддержи,  чтоб  не  тонул, когда расклиним! Может,
вырвемся!
    Ну,  я  понял,  что  самый  кайф  - нырять в третий раз! Вода обжигает, но
быстро осознаешь, что там теплее, чем на воздухе. Вылезать не хочется!
    Каким-то  чудом  вырвались  и  помчались вперед, по дороге должен быть еще
один  остров. Возможно, там люди! Иначе - смерть! Как я ни прижимался в мокрой
одежде к Гале, а уже рук и ног не чувствовал.
    Через десять минут бешеной гонки видим остров с избушкой на курьих ножках.
Дым  из  трубы  идет, окошко светится. А вокруг дома снег, как выпал огромными
сугробами в начале зимы, так до сих пор его никто не потоптал. Никаких следов.
    Мы галопом разметали сугробы, пробились к двери, стучим:
    - Откройте, люди добрые, замерзаем!!!
    - Никого  не  пустим,  самим места нет, а вы охотники, все наше карельское
зверье  убили,  всю  рыбу  нашу  выловили, замерзайте теперь! - отвечают из-за
двери.
    Я  раньше  думал,  что  на Севере двери в домах внутрь открываются по двум
причинам.  Во-первых,  чтобы  жильцы  откопаться могли, когда снегу выше крыши
навалит,  а во-вторых, чтобы медведь не открыл (он, когда в дом попасть хочет,
на  себя  дверь  тянет). Но, оказывается, есть и третья причина, - чтобы таким
гринписовцам местного разлива, как эти аборигены, от хороших людей не укрыться
было.  Мы  не  медведи,  вышибли  дверь  в десять секунд, и ворвались в теплое
вонючее нутро этой избы.
    Там  жила  мама-алкоголичка, с сыном-алкоголиком, а так же пять овец, одна
свинья, одна кошка. И без счета: мыши, вши, блохи, тараканы, клопы, чесоточные
клещи,  и  прочая домашняя живность. Такой вот Ноев ковчег на замерзшем Онего.
Все  это  жрало  друг  друга и гадило там же, не выходя на улицу, для экономии
тепла  и  дров.  Из  окна  набирался  снег,  растапливался - вот и вода. А все
остальные запасы, в том числе и браги, были в доме.
    Не  знаю,  какой породы были доброжелательные местные аборигены, но похожи
между собой они были удивительно: грязные, заросшие длинными черными волосами,
у обоих жидкие усики и редкие бородки, и по два зуба в каждой вонючей пасти.
    - Помидоры  прокусывать.  - Пошутил Витька, шлепнув бросившегося с топором
хозяина слегка ладошкой по узкому лбу. Тот враз растерял боевой дух (не счит