и  лестницей долгое время висела невзрачная
картина,  подаренная  какой-то  благодарной  старушкой.  Изображен  на ней был
мрачный,   пустынный   морской   берег.  Потом  какой-то  яйцеголовый  курсант
заподозрил,  что  это Айвазовский. Девятнадцатый век. Оказалось, ее аукционная
стоимость около двухсот тысяч долларов. И картина куда-то исчезла.
    Перед   окончанием  курсов  желающим  предложили  "защитить  диссертацию".
Описать  какую-нибудь  свою гениальную идею на тему остеосинтеза по Илизарову.
Вдруг что-то интересное промелькнет у курсантов.
    На  прощание,  маэстро  лично выдал каждому курсанту красивые "корочки" из
кожзаменителя.
    На  темно  - вишневой обложке красовался "пентагон" курганского института.
Внутри - удостоверение об окончании курсов, с подписью профессора.
    -Метод  мой еще полного признания в Союзе не получил, поэтому, если у кого
возникнут  проблемы, я их решу. Вот телефоны, запишите, звоните. Вы мне теперь
- как дети!
    Слякотным  осенним  вечером  в  приемный  покой постучал человек. Дежурным
травматологом  был  Иван  Петрович  Павлов.  Он  увидел  похмельного, избитого
мужика,  в  пиджаке  на голое тело, спортивных штанах и тапках. На тапках таял
снег. Его подпоили в поезде, добавили клофелина. Обворовали, забрали почти всю
одежду. Потом проводники выкинули "безбилетного" пассажира из вагона.
    - Обобрали! Подогрели! - тупо и горестно повторял он.
    Из   документов   осталась   только   маленькая   темно-вишневая  книжечка
Илизаровского института. Иван Петрович развернул ее, посмотрел регистрационный
номер.
    - После меня учились, коллега.
    Доктору  выделили отдельную палату, дали вместо пижамы чистое операционное
белье.  Показали,  где  душ. Медсестра принесла больничный ужин. Иван Петрович
развел казенный спирт. Выпили по чуть - чуть. Помолчали.
    А о чем говорить. Все и так ясно.



Валерий Олегович Мисилюк

                        Сказка про Восьмое марта

                          Сказка для взрослых

    У бабки Нюры умирала дочка. Единственная кровиночка. Никого больше у бабки
не  осталось,  кроме Люсеньки на этом свете. Люсеньки, да зятя. Мужа дочкиного
непут„вого.  Но  какой  из  зятя  родственник?  И  ведь  молодая ещ„ женщина -
Люсенька.   Всего-то   пятьдесят  годков.  Ещ„  и  пожить  толком  не  успела,
порадоваться.  Вс„  детство  и  молодость проболела. Туберкул„з врачи ставили.
Потом вроде поправилась чуток. Даже замуж вышла. И вот на тебе! Новая напасть.
Рак.
    Бабка  Нюра  родила  Люсеньку  во  грехе.  Тогда не бабкой была она ещ„, а
восемнадцатилетней глупой девчонкой. Мать е„, покойница, часто причитала:
    - Не  довед„т  тебя,  Нюрка,  доброта  твоя глупая до добра! Либо в подоле
принес„шь,  либо  ещ„  чего  похуже.  -  И  так  ведь и вышло! Мать как в воду
глядела.  Только  не  стало  к  рождению Люсеньки матери уже. Померла в войну,
сердешная.
    А ведь был у бабки Нюры до войны жених! Николай. Красавец писаный. Как усы
отпустил - ну чистый граф. Не зря в селе поговаривали, что не крестьянского он
роду. Старше Нюры на четыре года.
    Как  высмотрел  он в шестом классе сельской школы зеленоглазую красавицу с
русой косой, так сразу ей и сказал:
    - В  армии  отслужу,  и  мы  с  тобой,  Анна,  поженимся!  -  А Нюрка и не
возражала.  И  все  говорили,  что  пара они друг другу. Это потом уже Нюра от
работы  да  жизни  несчастливой  состарилась быстро. А тогда первой красавицей
была.  Добрая  только  слишком,  да  глупая.  А  перед тем, как на фронт идти,
подарил ей Коля кольцо обручальное. Ему оно по наследству от матери досталось.
Красоты неописуемой. С огромным изумрудом под цвет Нюркиных глаз.
    - Жди! - Говорит. - После войны сразу поженимся! А в сорок третьем на него
похоронка пришла.
    И   в   другом   оказалась   права  мать-покойница.  Разве  у  такой  дуры
добросердечной  удержится  какое  добро  в  доме?  Стало  Нюрке фашиста одного
пленного  жалко.  За  селом  пленные  немцы работали. Новые каменные коровники
строили.  В селе после войны мужиков почти совсем не осталось. Так, на расплод
пара-тройка.  Так  председательша колхоза договорилась пленных к ним на работы
определить.  А Нюрка дояркой работала. Как раз мимо пленных на дойку ходила. И
вот  пожалела  она  фашистика одного. Совсем ещ„ мальчишечка. Лет восемнадцать
было  ли  ему?  Доходил он уже. Глаза серые строгие, запавшие. Волос на голове
почти  нет.  А  кисти  рук  из  шинели  торчат распухшие, как подушки. И все в
гнойниках  и  в  коросте. Нюра, дура, в первый раз, когда охранник отвернулся,
ему морковку кинула. Он заулыбался, закивал:
    - Карашо!  -  А  грызть не может. Зубы шатаются, а из д„сен кровь теч„т. А
глаза  голодом горят. И поняла Нюрка, что жить ему осталось всего ничего. А на
решения она и тогда скорая была. Сразу к начальнику конвойному:
    - Отпусти ко мне подкормиться. Ведь помр„т малец через неделю.
    - Не положено!
    На  другой  день,  это  аккурат на восьмое марта случилось, принесла Нюрка
начальнику  кольцо  сво„  обручальное.  Память о Коленьке. Редкой красоты было
кольцо. Сейчас бы сказали, что не один десяток тысяч долларов стоило. Да жизнь
человеческая вс„ равно дороже.
    Начальник  конвойный молодой был. Тоже, небось, невеста или жена молодая у
него. Как полыхнуло колечко огн„м зел„ным, в Нюркиных глазах отразилось, так и
не  удержался.  Разрешил  за кольцо кормить пленного. Даже в баню иногда ночью
отпускал, тайно.
    И  стала  Нюрка  фашиста  этого  откармливать  да  лечить.  Австрийцем  он
оказался.  Из  города Вена. Звать Пауль. Он даже повоевать не успел. Только на
фронт  прибыл  -  и  сразу  в плен. Вот и кормила его Нюрка хво„й сосновой, да
отварами  из  трав  лечебных, что в лесу появляться стали. И что себе готовила
покушать, пополам с тем Паулем делила. А заодно уж русскому языку его обучала.
Только  тупой  он к учению оказался. Вс„ у него "карашо" да "карашо". А чего ж
хорошего?
    В  селе  как  узнали,  что Нюрка фашиста кормит (про кольцо только она, да
начальник конвойный знали), все пальцами у виска крутили:
    - Что с дуры возьм„шь? - А через полгода увезли куда-то пленных тех.
    Потом  жизнь закрутила Нюрку заботами да тревогами. Никак врачи у доченьки
Люсеньки  не могли туберкул„з вылечить. Плюнула Нюрка на врачей, да стала сама
лечить.  Травки  настаивала,  редьку с м„дом т„рла. А потом, отчаявшись, стала
енотов  в лесу за деревней ловить, и Люсеньку ими кормить. У енота нора прямая
и  короткая. Не то, что у лисы. Его легко ловить. ‚лочку небольшую срубишь, от
веток  очистишь,  тонкий  конец  е„  ножом расщепишь на четыре лепестка. И ими
впер„д  палку  ту  в нору су„шь. Нащупал енота - начинай смолистую палку в его
густой  шерсти  накручивать. А потом доставай, как пробку штопором из бутылки.
Енот  с перепугу м„ртвым прикидывается, не сопротивляется совсем. Много енотов
скормила Люсеньке Нюрка. И вылечила-таки туберкул„з тот клятый!
    В селе опять все судачили:
    - Вот дура, пацанку свою собачатиной кормит!
    Потом  в  жизни  вроде  как  полегче  стало.  Выучилась  Люсенька. В город
переехала.  Замуж  вышла  за  фельдшера.  Вроде  можно  стало  чуток вздохнуть
посвободнее,  да  опять  жизнь  не  заладилась. Пить стал зять! А Люсенька его
любит.  Бросать  не  хочет. Как с дит„м малым нянчится. А своих детей Люсеньке
Бог не дал. Да и откуда детям взяться, если жена болеет, а муж пь„т?
    А теперь вот рак! Опять л„гкие больные оказались, будь они неладны! Хирург
в городе сказал бабке Нюре:
    - Если операцию сейчас не сделать, в муках скоро помр„т твоя Люсенька. - А
операция  сумасшедших  денег стоит. Бабка Нюра ничего за жизнь и не скопила. А
кто  скопил  чуток  в селе, у тех правительство реформами своими вс„ вымануло.
Одолжить  не  у  кого.  Только  и  осталось  у  бабки богатства, что домина е„
огромный.  Из  сосновых  бр„вен в два обхвата сложен был этот дом ещ„ Нюркиным
прадедом. Кому теперь это старь„ надобно?
    Но  решила  бабка  Нюра  продать  дом, на операцию чтоб денег наскрести. А
самой  к дочке в город переехать. Сколько ей той жизни осталось? Не долго зятя
стеснять  будет.  А-то  негоже это, когда доченька-кровиночка, раньше матери в
землю ляжет.
    А  жизнь  бабке Нюре скучать не да„т. Новый сюрприз приготовила! Зять дома
е„  приветливо  встретил,  вроде  рад  даже.  И  дом  т„щин  удачно так продал
миллионеру  какому-то:  не только на операцию, а ещ„ и на жизнь хорошую деньги
останутся.  Если  тратить  экономно!  Вот  что  значит  образованный  человек.
Нюрка-то  всю  жизнь  дояркой проработала, а тут - фельдшер! Почти уч„ный. Вот
поехал этот уч„ный деньги у миллионера получать в село, опять на Восьмое марта
как  раз.  Да  на  радостях с Нюркиными соседями и напился. Даже до станции не
дошел, так в канаве у дороги и свалился. А когда проснулся - нет денег!
    - Что же ты, собака лесная, енот ты пучеглазый, себе думал, когда ту водку
пил? - Кричала бабка Нюра. - У тебя ведь жена помр„т скоро! Хоть бы яблок один
ей купил, вместо водки, перед смертью порадовал!
    Да что толку кричать? И так ясно - не будет Люсеньке операции! Стала бабка
сама  Люсеньку  лечить.  Для начала поехала в село. Там, за е„ домом, в лесных
заветных  местах,  много  трав  лечебных появляться по весне стало. Бабка Нюра
кое-что  в  них понимала. Глядит, а дома е„ уже и нет! Даже печки не осталось.
Участок  бульдозерами  расчищен  ровно,  и уже фундамент под новый богатый дом
рабочие заканчивают.
    - И дн„м, и ночью работают! - Сообщила соседка. - Позавчера спать ложились
с  мужем  -  стоял  ещ„  твой дом. Утром выглянули в окно - уже нет его! Богач
какой-то  дом  себе  строит. Торопится. А как твоя Люсенька? Не сделали ей ещ„
операцию?
    Не  стала  горевать  бабка  Нюра по своему родному дому. Некогда горевать.
Дочку спасать нужно! Собрала она травки целебные, да в город поехала. Заметила
только,  что  соседи вроде пьяницы оба были, а жить теперь лучше стали. Машина
новая   иностранная  у  них  во  дворе  появилась.  Да  хозяин  к  дому  гараж
пристраивает,  гвозди  в  доски  колотит. У всех понемногу жизнь налаживается,
только бабке Нюре не вез„т.
    Через пару месяцев стала Люсенька меньше кашлять и задыхаться. А вс„ равно
худеет, и не ест ничего. Только материны настои пь„т.
    А  в  начале лета на бабкино имя привезли дипломаты московские здоровенную
посылку  из Австрии. Из города Вена. Бабка Нюра сперва не поверила. Какие тут,
в   глуши,  дипломаты.  Но  ей  документик  показали,  и  в  бумажке  какой-то
расписаться  заставили.  А в посылке флакончики маленькие в термоконтейнере. И
инструкция  на  немецком  языке.  И ещ„ записка, написанная корявыми печатными
буквами:
    - Это  ест  медикамент  от  канцер  -  мой  изобретений.  Нужна производит
иньекций в попа. Будет карашо. Пауль.
    - Так  и не научился, австрияк несчастный, русскому языку! - Сказала бабка
Нюра.  Зять никаких вопросов не стал задавать. Он в последнее время задумчивый
какой-то ходил. А вот пить совсем бросил. Флакончики он в холодильник спрятал,
так что для продуктов совсем места не осталось. И начал уколы делать.
    И  Люсенька  ожила.  Правда, почти восемь месяцев колол зять ей эти уколы,
пока она на человека похожа стала. Раздобрела. Румянец заиграл на щеках. Глаза
материны  зел„ные засверкали теплом и добротой. Тоска смертная из них исчезла.
Стала  даже бабка Нюра замечать, что зять е„ с Люсенькой свет у себя в комнате
погасят,  а сами ещ„ долго кроватью скрипят. Никак не засыпают. Разговаривают,
наверное, шепотом.
    А тут и хирург Люсенькин нарисовался. Про свою пациентку вспомнил.
    - Ну,  как,  бабушка,  собрали  деньги?  -  Как  Люсеньку увидел, бросился
инструкцию на немецком языке читать. Грамотным оказался.
    - Так  Вы,  Анна  Тимофеевна,  оказывается,  связи  с  лучшей  европейской
клиникой  имеете?  Пауль  этот  на  весь  мир  известен! На его деньги клиника
построена. А лекарство это экспериментальное. И строго индивидуальное. Я читал
его  работы.  Раньше  его  исследования  секретными  были. А в прошлом году их
опубликовали. Но нужен образец л„гочной ткани больного, чтобы с помощью генной
инженерии вырастить клетки, убивающие рак. Интересно, кто у Вашей Люси кусочек
легкого брал? В нашей больнице я что-то этого не припомню!
    Бабка  Нюра  из  его слов почти ничего не поняла, а зять, фельдшер хренов,
что-то сообразил.
    - А  если взять ткань близких родственников, тоже можно лекарство сделать?
- Задал доктору вопрос.
    - Я  про  это  не  читал, но думаю, что если это ткань матери или отца, то
набор  генов  будет  тот  же.  Так что теоретически это возможно. А вот муж по
нашим медицинским понятиям - и не родственник жене вовсе. Гены не те!
    - И зачем только таким дуракам непут„вым медицинское образование дают? Вс„
равно  какие-то  Гены  там за них вс„ решают! - Разозлилась на зятя с хирургом
бабка, и заперлась у себя в комнате.
    Через  неделю  пришло  Люсеньке  и  бабке Нюре приглашение в город Вену на
обследование.   Срок   назначался  на  восьмое  марта.  И  билеты  на  самол„т
прилагались.
    - Интересно, что это, Вы, мама, там обследовать будете? - Возмущался зять.
-  На Вас же пахать можно. Это мне у австрийских психиатров лечиться уже пора.
Наши  не  справятся.  Я уже год с Вами вместе живу! Скоро совсем умом тронусь!
Эх, хоть бы раз в жизни на заграницу посмотреть!
    - Это он не со зла. Это он за нас радуется так. - Определила бабка Нюра. -
Вообще-то  он  хороший.  И  Люсенька  его  любит.  И он е„. Просто не умеет он
радоваться по-человечески от жизни этой собачьей.
    Прилетели Нюра с Люсенькой в Вену. Встречают их вежливые люди. И по-русски
как  хорошо  говорят!  Везут  в  лимузине  в  клинику,  обследуют. Бабке Нюре,
почему-то особенно тщательно сердце исследовали. Потом приглашают к директору.
Встречает  их  подтянутый  маленький  старичок.  Крепкий ещ„, вроде гнома. Сам
лысый,  но  с седыми гусарскими усами. В костюме шикарном. Увидал! Из-за стола
вскочил!  Обниматься бросился! Как улыбнулся он, так бабка Нюра Пауля и узнала
сразу. Зубы его кривые, от цинги пострадавшие, узнала. Кривые, да все свои. Не
выпали,  как  и  у бабки Нюры. Вот что хвоя сосновая делает! Пауль бумажками с
результатами обследования тряс„т. Улыбается:
    - Карашо, карашо! - Бормочет.
    - Совсем,  старый хрыч, забыл русский язык. - Подумала Нюра. - Зря, видно,
я его учила. Не способный оказался. Даром, что директор клиники.
    Бабка  от  всех  волнений  и  впечатлений  устала, и стала злиться. А чего
злиться-то.  Дочка  здорова, сама тоже, слава Богу! Радоваться надо. А Пауль и
радуется.  Люсеньку  обхаживает.  К  себе  всех  на  виллу  зов„т.  Шале они у
австрияков  называются,  на  манер швейцарских. И бабке с Люсенькой как-то его
речь корявая вс„ понятней и понятней становится. Не совсем, оказывается, тупой
к языкам этот Пауль.
    - Сегодня  восьмое марта! - Говорит почти по-русски. - Женский день. Будем
праздновать. Теперь, - говорит, - можно. Долго мне с Вами увидеться не давали!
Теперь-то Вы никуда от меня не денетесь!
    Часа  два  до  его  шале  ехали на машине. И вот, среди соснового леса, на
горушке,  видят  бабка с Люсенькой свой родной дом. Как во сне. Даже лес почти
тот же. Чуть их обоих инфаркт не хватил! Не зря фашист проклятый, сердце бабке
обследовал. И ещ„ сме„тся!
    - Дом  твой  по  бр„внышку  и  кирпичику  разобрали,  и  самол„том сюда! -
Хохочет.
    А внутри вс„ современное. Пауль только печку русскую оставил. Даже ванна с
горячей водой появилась.
    - Живи тут со мной, Нюра. - Говорит. - Сколько нам жить-то осталось?
    - Да как же я дочку-то нашу брошу?
    - Да  она  большая  уже!  И  здоровая! Карашо! Мы, старики, ей не нужны! -
Сме„тся  Пауль,  и Люсеньку обнимает. А та - вроде так и надо. - В гости к нам
приезжать   будет  с  зятем.  Я  ей  на  месте  твоего  дома  новый  выстроил.
Тр„хэтажный.  Можно въезжать, и жить. Вс„ есть, и мебель, и телевизоры, и даже
коза!
    - Коза-то зачем?
    - Козье  молоко Люсеньке нашей очень полезно для л„гких. - Вот ведь фашист
какой!  Ну,  как,  скажите,  с  таким жить? Ведь даже русского языка толком не
знает! А туда же - козу купил!
    А  если  я  расскажу,  что у соседей бабки Нюры, что после продажи е„ дома
жить  богато стали, вс„ сгорело? Ещ„ через год, точно на восьмое марта. И дом,
и  гараж  новый  с  машиной иностранной. Еле сами выскочить успели! Ведь Вы не
поверите?
    А поверите, что на свадьбу бабке Нюре Пауль то самое обручальное колечко с
изумрудом  подарил,  что  она  за  его жизнь начальнику конвойному отдала? Тот
начальник  в  конце  восьмидесятых эмигрировал в Германию, да не прижился там.
Вот  от  бедности  колечко  и выставил на аукцион. Еле на распухший от тяжелой
работы мизинец оно бабке Нюре влезло.
    А  свадьбу  они  когда  сыграли? Догадайтесь с тр„х раз? Думаете, восьмого
марта?  А  вот  и  не  угадали!  Свадьбу они сыграли в день святого Валентина!
Покровителя  всех влюбл„нных. Не дотерпели, значит, они до следующего восьмого
марта.
    Скорее всего, не поверите Вы мне. Скажете:
    - Сказки старый дурак рассказывает. А мы уши развесили!



Валерий Олегович Мисилюк

               Точности диагностики или "за базар ответишь!"

                      Сказка для врачей - интернов

                          Сказка для взрослых

    Кто  знает,  кто  такие  интерны?  Что еще за зверьки такие хитрющие? Если
просто  сказать, что это недоделанные врачи или переделанные студенты - это не
ответ.
    Сами  мы  считаем  себя  полноправными  врачами,  -  медицинский  институт
закончили,  врачебный  диплом,  врачебная  печать  -  на  руках,  обмыты,  как
полагается.  Клятва  товарищу  Гиппократу  дана. Знаний море, желание работать
просто феноменальное! Чем не доктор!
    Но  старшие  товарищи  почему-то  не  спешат  допускать  нас к телу живого
больного  еще  целый  год.  Все  под  надзором  держат,  опекают,  как  буйных
психбольных.   И  не  зря.  Стоит  им  ("взрослым"  докторам)  зазеваться  или
расслабиться хоть на минуту, мы или что-то не то отрежем, или не туда пришьем,
не то назначим, или ляпнем больному такое, от чего тот без операции помрет.
    Да,  вот  Федю - интерна из хирургии попросили отнести ампутированную ногу
из  операционной.  Казалось бы - чего проще? Это потом уже он узнал, что нести
нужно  или  к  судебным медикам, или, если ампутация плановая, то в кочегарку.
Где   и  сжечь  без  остатка.  Предварительно  желательно  узнать  религиозные
мировоззрения  хозяина ноги. Некоторые предпочитают части своего тела хоронить
на  кладбище в своей будущей могиле. Чтобы при встрече с Господом все запчасти
были в наличии. Культурный Федя вынес завернутую в окровавленные простыни ногу
в мусорный контейнер напротив больницы. И совершил сразу две ошибки!
    Во-первых - эти кровавые простыни у завхоза на балансе, пришлось ему потом
новые  из  дому  приносить. А во- вторых - бродячие собаки, которые кормятся у
любой  больничной помойки. Они эту ногу потом неделю по городу таскали. Съесть
не  могли,  гангренозная  она  была.  А по дворам таскали, наводя болтающимися
сухожилиями  и  черным  цветом  конечности  (а  особенно длинных кривых черных
ногтей)  суеверный  ужас  на  гражданское население. Пациента того тоже понять
можно  -  не  успел  он до операции ногти постричь, а город наполнили зловещие
слухи о расчлененках. Ну, в каком медицинском институте научат таким тонкостям
хирургии?
    Отсюда  первое  правило  врача  -  интерна:  не стесняйся спрашивать всех,
включая  санитарку,  о самых очевидных вещах, даже рискуя прослыть клиническим
идиотом.
    Наученный  горьким  опытом,  Федька  в  другой раз не воспринял, как шутку
предложение   старших   хирургов  снимать  трусы  перед  операцией  по  поводу
аппендицита.  Если,  конечно,  оперируешь сам. Ассистировать можно и в трусах.
Спросил медсестричку, страшно стесняя