готов на все. В моей пустой башке
возникают  объемные  воспоминания  всех  наших  со  Светкой  редких встреч. Мы
никогда  не говорили друг другу про любовь, жили каждый сам по себе. Но иногда
возникала  искра,  и  мы  вспыхивали,  как  порох.  Отношения с другими людьми
происходили  вынужденно. В ожидании этих редких мгновений счастья! И если я не
вижу  мо„  рыжее  солнышко  больше  месяца,  я  начинаю  болеть! И если кто-то
считает,  что я от одного только Светкиного слова не попрусь через всю страну,
когда  у  меня  своих  забот хватает, он просто не въезжает в ситуацию! Я ведь
только не говорю про любовь. Но думать-то и чувствовать мне никто не запретит.

    Я  сидел  на низком рояльном стульчике, больной лежал передо мной на боку.
Из  вставленного  в его уретру катетера тихо струилась ядовито-желтая моча. Не
прекращался  нудный  сентябрьский  дождь  за  окном. Пара таких же желтых, как
моча, листьев, налипла на стекло. Оставалось завязать последнюю нитку, и Света
потянулась ко мне, подавая ножницы.

    - Светка!  Ты  меня соблазняешь! Прекрати! Е„ упругая грудь коснулась моих
губ.  Ччерт! Под халатом была только тонкая короткая сорочка! Ни бюстгальтера,
ни  трусиков!  Я  видел  сквозь одежду, как рентгеновский аппарат! Сосок через
тонкую  ткань  упорно  просился  мне  в рот. Сконцентрировав остатки уходящего
сознания, я крикнул анестезиологам:

    - Операция  закончена,  отметьте  время  и  увозите  больного! - Очевидно,
что-то  сообразив,  они  быстро  перекинули  его  на  каталку и убрались. Я не
склонен  поэтизировать  навозные  кучи.  Но  опишу  вс„  как есть. Ведь даже в
больничной  грязи  настоящая  любовь  может превратить охру мочи в золото. Ну,
если  не  в  настоящее  золото,  так в золотистых стрептококков точно! Едва за
больным  захлопнулась  дверь,  Светка  потянула  меня за собой, откидываясь на
мокрые  и  грязные после операции простыни. Это было что-то невероятное. Потом
она  повисла  на  мне,  и  мы,  не размыкая объятий, двинулись в сторону душа.
Вернее,  приставными  шагами  топал  я.  Благо,  душ был рядом, в пяти метрах.
Дрожащей  рукой  я  пытался отрегулировать воду. Сначала ударил кипяток, затем
ледяная вода!

    - И что это было? - Через некоторое время смог спросить я.

    - Аванс за мамино лечение!

    - Фи, какая проза жизни!

    - Не  обижайся,  просто  я  не знала, что делать. А ты так мило согласился
помочь.

    - А я мог отказаться? Ты же меня загипнотизировала!

    - Я,  и,  правда,  это  умею. - Светочка оживилась, отвлеклась от грустных
мыслей.

    - Я ещ„, когда пионеркой была...

    - О, пионерка! Я тебя хочу!

    - Подожди,  дай  рассказать.  В  пионерском  лагере  рядом  со  мной спала
девочка,  у которой все руки были усыпаны бородавками. Как полено опятами! Мне
было  очень  противно.  Я  даже несколько ночей подряд спать не могла! И потом
придумала. Подхожу к ней вечером и говорю громко, чтоб все слышали:

    - Хочешь,  я  твои бородавки уберу? - Хотела ли она? В ее глазах загорелся
огонь такой фанатичной веры, что я поняла:

    - Вс„  у меня получится! - Вся наша палата и две соседние, затаив дыхание,
следили за диалогом.

    - У тебя враг какой-нибудь в нашем лагере есть?

    - Вон,  Верка  из  третьего  отряда!  Больше  всех  над  моими бородавками
издевается! Жабой зовет!

    - Вот  к  этой Верке твои бородавки придут сегодня ночью! И у не„ на руках
поселятся! - Верка стояла бледная, боясь сказать слово. Вдруг она закрыла лицо
руками, всхлипнула и убежала.

    Наутро  у  моей  соседки  от  обширных бородавочных гроздьев остались лишь
мелкие  бугорки.  Зато  Верка  прятала  в карман фартука руки, сплошь покрытые
мерзкими  огромными бородавками. Не буду описывать ее страданий. Через три дня
она  умолила меня перевести бородавки на ее врага Катю. Так я две смены подряд
гоняла россыпь бородавок от одного врага к другому. Даже пионервожатые были со
мной  вежливы  и  предупредительны.  Боялись  в жаб превратиться. Тогда-то я и
поверила в свои способности!

    - С кем я связался. Пропаду во цвете лет.

    - Не бойся, жив будешь.

    
    
    Часть вторая.
    
    
    
    Глава первая.
    
    Появляется первый подозреваемый!
    

    Я  уже  собрался  уходить  домой,  и  стоял  с курильщиками на крыльце под
козырьком. И тут мне Коля Веденеев попался, анестезиолог наш.

    - Привет, мастер - кремастер! - Это Колина очередная присказка. Он без них
жить  не  может. Для непосвященных - кремастером называется мышца, поднимающая
яичко. Мускулюс кремастер.

    - Salve,  infekcia!  -  Мы  тоже  не пальцем деланы! Знаем, как сказать по
латыни:

    - Привет, зараза!

    - Ты  Сашку  Маркова  в  воскресенье  видел?  Он  с  Питера приезжал, тебя
разыскивал. Потом исчез куда-то.

    - Постой, постой! Его же три года назад Думкин выгнал с работы?!

    - Ну, да. За наркотики! - Коля как-то криво улыбнулся и продолжал:

    - Он  тогда  в  страшную  депрессию впал, даже суицидную попытку совершил,
мастер - кремастер. Не мог он без нашей долбаной работы жить, оказывается!

    - Ну-ка, ну-ка! Расскажи поподробнее!
    


    Глава вторая.

    Сашка Марков. Самоубийство - явление ситуационное.
    

    Он  у нас в нейрохирургии работал, как ты помнишь. Нормальный парень, врач
хороший. Но стали у них в отделении больные жаловаться:

    - Что-то после операции на нас наркотики не действуют!

    - Пьете  много,  вот  и  не действуют! - Весело утверждал Марков. А Думкин
сразу  заподозрил  неладное!  Схема-то  известная.  Больному  вместо  омнопона
димедрол  вкалываешь,  а  наркотик набираешь в шприц и либо так домой уносишь,
либо  в  пустой  пенициллиновый  флакон  сливаешь.  Ампулы  ведь пустые из-под
наркоты  сдавать  после  дежурства надо. Отчетность, мастер - кремастер. И вот
как-то  нашли  в  Санином  халате,  в  шкафу висящем, пузырек пенициллиновый с
раствором.  Артур  Семеныч даже анализ делать не стал. Вызвал Маркова к себе и
предложил  уволиться  по  собственному  желанию. Иначе скандал и тюрьма. Сашка
повыступал, что он ни при чем. Да деваться некуда. Написал заявление об уходе.
Мы  тогда  с  ним  вместе на Машиностроительной, в семейной медицинской общаге
жили.  Хоть  и  не  женаты были оба. Помнишь тот сарай кирпичный, двухэтажный!
Сколько  мы  там водки перепили. Он как раз над моей комнатой жил. А там, если
ты  помнишь,  была  интересная канализация! Система называлась "люфтклозет"! В
туалете  стоял  обычный нормальный унитаз, который соединялся с выгребной ямой
толстой трубой. Мало того, что эта прогрессивная система воняла, так эти трубы
еще  акустику  имели,  как  в  органном зале. А Сашкина труба как раз по моему
туалету  проходила!  Сбоку,  у  стеночки.  Если,  не  дай  бог,  мы с Марковым
одновременно на горшок садились, я инстинктивно постоянно пригибался! Звук был
такой, будто его какахи мне прямо на голову падали! Но этот-то органный сортир
и спас Санькину жизнь! Если он забывал дверь в него закрыть, я слышал вс„, что
творилось в его комнате.

    - И вот в тот день, когда Марков заяву об уходе написал, слышу я, мастер -
кремастер,  странные  звуки сверху. Сначала он бутылками звенел, да стаканами.
Это  нормально.  Обычный  рабочий звук! Хорошо, спьяну дверь в туалет открытую
оставил.  Потом,  слышу,  вроде  он  на  стол  с  ногами  полез,  заскрипело -
закачалось вс„ над моей головой!

    - Вроде люстру снял, слез со стола. Качнуло его в сторону, наверное. Слышу
- звон стекла, видать плафон разбил!

    - Схожу-ка  я,  - думаю, к нему за сигаретами! У меня как раз кончились! К
двери  подхожу,  а  за  ней уже хрип ужасный слышится! Ну, мастер - кремастер,
дверь-то  мне  вышибить пара пустяков! Влетел я в комнату, а Шурка уже в петле
болтается!  Дергается,  как  марионетка, рожа синяя. Глаза безумные выкатил, и
хрипит страшно. Но ещ„ не обоссался, не поздно еще, значит. Вскочил я на стол,
и  хлебным ножом веревку перерезал! Он на пол грохнулся, и почти сразу же стал
в  себя  приходить. Даже реанимационные мероприятия не потребовались. Петельку
снял, сел за стол. Шею разминает. Потом водки себе налил. Это у него, мастер -
кремастер, жажда жизни появилась!

    - Саня,  мастер  твою  кремастер! Налей и мне! Я ж живой человек! Мне тоже
стресс  снять требуется! В общем, накушались мы с ним в тот вечер до банановой
отрыжки.  Я его спать уложил, и к себе поплелся, стенки обтирая. И веревку, на
которой  он  вешаться  пытался,  зачем-то  с собой унес. Тьфу ты черт, матер -
кремастер,  сигарет  с собой так и не взял! Ладно, завтра. Теперь я уже наверх
не поднимусь.

    - Утром раненько я опять к Шурику! Закидываю удочку, мастер - кремастер!

    - Ты хоть помнишь, что вчера было?

    - Конечно,  помню!  Нажрались  с тобой вчера, как твой мастер - кремастер.
Черт, горло что-то болит. Простыл, наверно!

    - И больше ничего из вчерашнего не помнишь? А до меня что было?

    - Все помню! С работы меня выгнали! Пришел домой. Выпил. Посидел, за жизнь
подумал.  Не  так  я  как-то  живу! Неправильно. Вон, люстру помыть, наверное,
хотел. Да разбил. А ты, кстати, вчера чего приперся?

    - За сигаретами.

    - Я,  Коля,  решил  по-другому  теперь жить! Совсем по-другому! Так что ты
теперь ко мне за сигаретами не ходи! Курить я бросил!


    
    Глава третья.
    
    Кто к нам с мечом придет, тот в орало и получит.
    

    Коля закурил. Пальцы его, от пережитых повторно воспоминаний, подрагивали.
Продолжил:

    - Он,  Марков-то,  потом  долго не мог по специальности устроиться. Все за
спиной  шушукались:  наркоман!  Исхудал весь. И из общаги его поперли. Потом в
Питер  уехал.  Я его через год случайно в районе встретил! Приехал я на охоту.
Смотрю:  Шуркина  "Волга"  с  прицепом  стоит!  Водкой под завязку груженая. А
номера  у  нее уже ленинградские. Водкой торгует, значит. Гляжу издали, к нему
местные  бандиты подходят. Рэкетитовать начинают. Я пока в стороне держусь, Ты
же  знаешь,  какой  Марков  обидчивый. Он и в больнице-то раньше никогда ни от
кого помощи не просил:

    - Я сам, - говорил. - Но ружье свое охотничье я на всякий случай собрал. И
самой  мелкой дробью, бекасинничком, оба ствола зарядил! Вдруг, правда, помощь
потребуется!

    - Вижу,  Сашка спокойно достает из подмышечной кобуры револьвер, и наводит
на бандитов:

    - Ну-ка  все  мордой  в  землю! Руки за голову! - Достает из кармана моток
скотча,  и  начинает  бинтовать  бандюганов,  в страхе выполнивших команду, по
методике  "кабан". Это когда правая рука за спиной приматывается к левой ноге.
И наоборот. Подхожу.

    - Привет,  привет.  - Помогаю погрузить шестерых бандитов в дровяной сарай
за  автобусной  остановкой.  Саня  запер сарай на свой навесной замок. Потом в
задумчивости  потер  стволом  револьвера  нос, и сказал дежурному милицейскому
сержанту, старательно отводящему взгляд во время всей этой процедуры:

    - Если они до завтра выберутся, спрошу с тебя! - Тот кивнул, и удалился.

    - Ну,  ты  Сашок,  крутой  стал,  мастер  -  кремастер!  Револьвер, скотч,
"кабан",  "с  тебя  спрошу"!  - Это было в самом начале перестройки, и у нас в
провинции об этих "достижениях" цивилизации мало кто знал.

    - Да пистолетик-то газовый! - Он показал маленький игрушечный револьверчик
"Олимпус",  который  заряжался  газовыми  пистончиками,  и  картинно  крутанул
барабан о рукав. Оружие ему явно нравилось!

    - Я   его,  кстати,  ни  разу  не  опробовал!  Надо  было  этим  рэкетирам
доморощенным дать газу понюхать, а то туда же:

    - Ты  барыга!  Ты  нам  по  жизни  должен! Зашли долю малую! - передразнил
Марков  зло.  - Просто выпить на халяву захотелось! - К нам подошла ободранная
автовокзальная  кошка,  и  уселась  в пяти метрах, опасливо, но в то же время,
нагло, глядя на Сашку. Чем-то ее взгляд напомнил Шурику взгляды бандитов.

    - О!  На  ней  и  испытаем оружие! - Марков мгновенно прицелился, и трижды
выстрелил  в  кошку.  Раздался звук детских пистонов, в воздухе слегка запахло
серой.

    Кошка недоуменно посмотрела на нас с Шурой, и стала умываться.

    
    
    Глава четвертая.
    
    Наши поезда самые поездатые поезда в мире!
    

    Ты  только  пойми,  мастер  - кремастер, я никому, кроме тебя этих баек не
рассказывал, это тайна! Ну, да ты его друг, сам вс„ понимаешь! - Я еще немного
поболтал с Колей Веденеевым, стараясь понять:

    - Что  он от меня скрывает? - Но он старательно заговаривал мне зубы, и я,
в  конце  концов,  уехал.  Нужно  было еще съездить к Людмиле, жене Думкина, и
поговорить  с  ней.  От  Людмилы  я  вернулся  ни  с чем. Ничего, кроме слез и
воспоминаний,  не  связанных  с убийством, услышать не удалось. Да еще я забыл
спросить, почему Артур Семенович остался на даче один? Придется еще раз ехать.
Поскольку  время  еще  позволяло,  я  решил  заехать  к Сидору, и вместе с ним
скататься  на  место преступления. Сильное впечатление! Потом расскажу. Что-то
Сидор  там  умные  глаза  делал  и  бледнел  не  к  месту.  Вроде трупа уже не
наблюдалось.

    В  Питер  я  решил  ехать  на  поезде.  Машину не брать. На своих колесах,
конечно,  удобнее,  но не хотелось быть привязанным к ней в незнакомом большом
городе.  А  также  вс„  время  опасаться  гаишников. Предстояло много встреч и
разговоров.  Вряд  ли  они будут проходить в сухой недружественной обстановке.
Водку употреблять придется однозначно! А менты почему-то не любят, когда водку
пьет  кто-то,  кроме  них  самих. Поэтому я взял билет в плацкартный вагон, на
верхнюю  полку.  В  купейном слишком душно. И поехал домой укладываться. Из-за
моего  опрометчивого обещания Свете, мне предстояла дальняя дорога. Можно было
даже не гадать на картах.

    Собираюсь  я  всегда быстро. Постоянные поездки на охоту к этому приучили.
Документы,   оружие,   патроны.   Немного   еды,   кофе,   коньяк.  Бритвенные
принадлежности,   зубная   щетка.  Это  на  охоту.  Сейчас  оружие  и  патроны
приходилось  исключить,  а жаль. Я только положил в карман многофункциональный
швейцарский нож. Вдруг штопор или ножницы понадобятся.

    В  одиннадцать  p.m.  я был уже в вагоне. Половина мест была не занята. Но
пассажиры  попались  дружные.  Еще  поезд  не  отошел,  а многие уже принялись
выпивать  и  закусывать,  знакомясь  с  попутчиками.  После  отправления  этим
благородным  делом  занялось  вс„  население  вагона.  Стало  жарко. Не стоило
нарушать традиции, и я выставил на стол бутылку коньяка и бутерброды. Напротив
сидела  симпатичная девушка лет двадцати, полупритворно зевая. Сама предложила
знакомиться.   Сказала,   что   работает  медсестрой  в  детской  больнице.  Я
представился   бизнесменом.   Выпили   по  рюмочке  за  знакомство,  и  Марина
разговорилась:

    - Сегодня  полночи  с  напарницей  не спали, вс„ дети кричали. Напоступало
малышни  до  года.  Пока им пустышки к щекам лейкопластырем не приклеили всем,
они  не  успокоились!  - После этой фразы я потерял к девчонке всякий интерес.
Почти грубо пожелал ей спокойной ночи, и полез на свою полку спать, оставив на
столе  недопитый  коньяк.  Но  что-то  не  спалось.  Вс„ не выходили из головы
жестокие  слова  глупой  Марины.  И  самое  ужасное, что она не понимала своей
неполноценности,  бесчувственности.  Вот таких нужно было бы убивать по логике
жизни, а не Артура Семеновича.

    Под монотонный стук колес я все-таки уснул. И, слава Богу, на этот раз мне
ничего  не  снилось.  Даже  Марина с жабьим сердцем. Утром вагон превратился в
большую  общую  гримерную  на  колесах.  Вчерашние  артисты мужского пола вяло
почесывали  под  майкой  грудь,  и другие нужные органы под штанами. С натугой
поднимались,  чтобы  выйти  покурить,  или купить пива. Некоторые торопились в
задрипанный  туалет, специально созданный для очищения желудка после вчерашней
пьянки. Запах и вид сортира не предполагал других действий в нем, кроме рвоты.

    Женщины красились и причесывались, заглядывая в амбразуры зеркалец. Марина
тоже  наносила  боевой  раскрас  себе  на  лицо. Пустая бутылка из-под коньяка
стояла  под  столом. Никаких признаков передозировки у девушки не наблюдалось.
Видимо,  сказывались тренировки. Не доходил больничный спирт до бедных детских
попок.   Весь  выпивался  персоналом.  Меня  раньше  всегда  смешили  сцены  с
некоторыми  нашими  медсестричками  в  ресторане. Какой-нибудь неопытный мужик
подсаживался   к  ним,  в  надежде  подпоить  с  продолжением.  Девушка  легко
соглашалась.  Обычная в таких случаях концовка: клиент, истративший все деньги
на  коньяк для девушки, лежит мордой в салат. А дама холодным трезвым взглядом
оглядывает  зал.  Размышляя, не все ли перепились еще на Руси богатыри - добры
молодцы.  Может  с  кем-нибудь  можно  продолжить  гулянку.  Ночные  спиртовые
тренировки  на  дежурствах - великая вещь! Марина нехотя кивнула мне, натянула
куртку  и пошла к выходу. Поезд приближался к перрону. К сожалению, меня никто
не  ожидал  там, ни с оркестром, ни с букетами цветов. Я даже не позвонил Сане
Маркову.  Собирался  сделать  сюрприз. Время 6 a.m. Подъеду к его дому как раз
вовремя. Застану тепленьким в постели.

    Город встретил дождем и туманом. Привет, Питер. Как там тво„ метро? Еще не
затопило  его  невской  водой?  Не  унесло  Балтийским  ветром в открытое море
ресторан "Кронверк"?

    Сейчас  я  вс„  проверю! Люблю я тебя почему-то, господин Санкт-Петербург.
Или товарищ Ленинград.


    
    Глава пятая.
    
    Марков. Место клизмы изменить нельзя.

    
    По  Колиным подробным ориентирам (он, оказывается, бывал у Сашки часто), я
легко  нашел  дом  Маркова.  Свечка  -  шестнадцатиэтажка, с железными дверями
подъезда,  и  разболтанным кодовым замком, легко открывшимся лезвием ножа. Код
подъезда Веденеев указать забыл.

    Сашка   открыл   дверь   мгновенно,  не  глядя  в  глазок.  Жил  он  один.
Непростительная  беспечность  в  наше время. Но в первую секунду я ни с кем не
встретился  глазами.  Опустив  взгляд  на  полметра  вниз,  я  увидел Маркова,
передвигавшегося  на  коленях. Сразу мелькнула мысль, что ему поездом отрезало
ноги.  Но  потом  я понял, что его голени и стопы сложены на б„драх и животе в
позе  лотоса.  В  это  время  Шурик  как  раз  делал  разминку.  Был в старом,
застиранном  до  ветхости белом кимоно, подпоясанный белым поясом. Понтов Саня
не  выносил  даже наедине с собой. Хотя, если бы он, в соответствии с японской
методикой,  не  стирал  свой  пояс, тот стал бы уже черным за годы тренировок.
Обрадовался он страшно.

    Сели  завтракать. Марков соорудил "гранд" яичницу с ветчиной, сыром, луком
и помидорами. Мы с аппетитом набросились на еду.

    - А  помнишь?  -  Заговорил с набитым ртом Сашка. - Как я первый год еще с
тобой  в  одном  отделении  работал?  Тогда  еще  не разделили травматологию и
нейрохирургию,  и  десять  мужиков  теснились  в  одной ординаторской. А после
эпидемии  сальмонеллеза,  поразившей  почти  всех  больных  (инфекцию  занесли
повара), Думкин издал приказ:

    - Контроль  над  качеством  больничной еды возложить на травматологическое
отделение.

    - И  нас  заставляли три раза в день "снимать пробу" с больничной пищи, за
час до кормления больных. С кухни в обед приносили пять больничных порций. Все
доктора  смеялись  и  называли  нас  грибными  человеками. Раньше шел какой-то
фильм,  где  грибами  сначала  кормили мексиканца. А если он не умирал, их ели
приличные  люди.  Но  нам  эти  насмешки  были по барабану. Мы хотели жрать, и
возмущались,  почему порций всего пять! Поэтому старались испортить друг другу
аппетит.  Тогда  оставшимся  мужикам, с крепкими желудками, достанется больше.
Каких  только  гадостей  мы  не  рассказывали  друг  другу перед обедом вместо
пожелания приятного аппетита. Я даже стихотворение придумал:

 
    Как приятно у трупа клыкастого
    Перегрызть сухожили